Характеристика по функциям слабых каналов. III — Канал наименьшего сопротивления БИ (предчувствия, прогноз)

III — Канал наименьшего сопротивления БИ (предчувствия, прогноз...).

Человек психотипа ЭСЭ, будучи сенсорно привязанным к предметной реальности, слабо воспринимает реальность временную. Ему трудно увидеть сущность за внешней стороной, увидеть то, что скрыто от непосредственного восприятия.

Плохо ощущая ход времени, он может оказаться консерватором. Всякие новшества могут его смущать, поскольку ему трудно заранее понять, к чему эта новизна может привести. Заметим, однако, что это не относится к выбору одежды, следованию моде — эта сфера принадлежит, скорее, сенсорике, и ЭСЭ может здесь проявить себя достаточно уверенно, быстро почувствовать переход к новым стилям, правда, это в большей степени относится к женщинам, чем к мужчинам.

А вот во всем, что касается перспектив того или иного начинания, умения увидеть целостно ход развития событий, ЭСЭ чувствует себя неуверенно. Неопределенность ситуации воспринимается им достаточно болезненно, ему хочется заранее точно знать, что будет завтра, через месяц... Ему бывает трудно распределить свое время так, чтобы успеть сделать все вовремя.

IV — Суггестивный канал БЛ (умозрительная система, структура...).

Отличительные черты ЭСЭ — непоседливость и эмоциональность — не способствуют тому, чтобы он заранее продумывал необходимые действия на работе, на службе. Он руководствуется сиюминутными настроениями и бывает так, что его поступки опережают мысли, правда, ЭСЭ тут же осознает свой промах и корит себя за опрометчивость. Но эмоциональность берет свое и все повторяется в очередной раз. Добивается он своей цели, как правило, за счет бурной активности, а не путем планомерной подготовки своих действий.

Для этика, тем более экстравертного, каковым является ЭСЭ, на первом месте — чувства, любовь, а деньги, даже если они и очень нужны — отходят на второй план: деловая логика этого психотипа — явно слабая функция. Вот Арамис получает очередное письмо от своей возлюбленной, к которому к тому же приложена крупная сумма денег:

« — О золотые мечты! — вскричал Арамис. — Да, жизнь прекрасна! Да, мы молоды! Да, для нас еще настанут счастливые дни! Тебе, тебе одной — моя любовь, моя кровь, моя жизнь, все, все тебе, моя прекрасная возлюбленная!

И он страстно целовал письмо, даже не глядя на золото, блестевшее на столе.

— Ого! Черт возьми! — сказал д'Артаньян. — Если эти сливы присланы вам из Тура, милый Арамис, то прошу вас, передайте мое восхищение садовнику, который вырастил их.

— Вы ошибаетесь, друг мой, — возразил Арамис, как всегда скрытный, — это мой издатель прислал мне гонорар за ту поэму, написанную односложными стихами, которую я начал еще во время нашего путешествия».

И снова Арамис, несмотря на всю очевидность происхождения золотых монет, говорит о, якобы, гонораре, боясь упоминать имя дамы своего сердца.

Очень ярко мироощущение этого психотипа описал Ромен Роллан в образе Колы Брюньона в романе, названном по имени героя. [Ромен Роллан. «Кола Брюньон». Роман. «Жазушы», Алма-Ата, 1984.]

«А ну-ка, я подведу счет этому миру!

Во-первых, я имею себя, — это лучшее из всего, — у меня есмь я, Кола Брюньон, старый воробей, бургундских кровей, обширный духом и брюхом, уже не первой молодости, полвека стукнуло, но крепкий, зубы здоровые, глаз свежий, как шпинат, и волос сидит плотно, хоть и седоват...

Итак, перечтем: жена, дети, дом; все ли свои владения я обошел? Остается еще самое лучшее, я его припас на закусочку, остается мое ремесло. Я из братства святой Анны, столяр. (...) Вооруженный топориком, долотом, стамеской, с фуганком в руках, я царю за моим верстаком над дубом узлистым, над кленом лоснистым. Что я из них извлеку? Это смотря по моему желанию... И по чужому кошельку. (...)

Поработав, выпить; выпив, поработать, — что за чудесное житье!... Я на каждом шагу встречаю чудаков, которые ворчат. Они говорят, что нашел я, мол, время петь, что времена сейчас мрачные... Не бывает мрачных времен, бывают только мрачные люди. Я, слава тебе господи, не из их числа. Друг друга грабят? Друг друга режут? Всегда будет так. Даю руку на отсечение, что через четыреста лет наши правнуки будут с таким же остервенением драть друг с друга шкуру и грызть друг другу носы. Я не говорю, что они не изобретут сорок новых способов делать это лучше нашего. Но я ручаюсь, что не измыслят нового способа пить, и бьюсь об заклад, что лучше, чем я, они пить не научатся...».

Можно подумать, что перед нами просто бахвал. Но дочь Колы Брюньона, Мартинка говорит о нем: «Ты и дня не проживешь без работы. Тебе хотелось бы, чтобы тебя считали вертопрахом, сорвиголовой, мотом, гулякой, который не знает, что у него в кошельке, туго он набит или налегке; а сам бы заболел, если бы у тебя на дню всякое дело не отзванивало свой час, как на курантах...».

А вот по отношению к женщинам — то же святое чувство, с которым мы уже встретились, когда описывали Арамиса. В молодости Кола был сильно влюблен в одну девушку, жившую по соседству. Однажды жарким летним днем он увидел, что она задремала в саду. Кола подошел и стал целовать ее, но:

«Какая-то глупая совесть во мне проснулась. Я слишком ее любил, мне было больно думать, что она окована сном, что со мною ее тело, но не душа, что моей гордой садовницей я овладею предательски. Я оторвался от счастья, я разомкнул наши губы и все те узы, которые нас оплели. Это было нелегко: мужчина — огонь, женщина — пакля, мы оба пылали. (...) Наконец, я восторжествовал, то есть убежал. Тридцать пять лет спустя я краснею при мысли об этом. Ах, глупая молодость!... Как хорошо думать, что был так глуп когда-то...».

Много лет спустя Кола Брюньон отправляется к ней, чтобы увидеть любовь своей молодости.

«Я возопил и объяснил ей все. Она сказала:

— Я понимаю. Да ты не старайся так! Глупый человек! Я уверена, что если бы это можно было вернуть...

Я сказал:

— Я поступил бы так же.

— Дурак! — сказала она. — Вот за это-то я тебя и любила. И вот, чтобы наказать тебя, я принялась тебя мучить».

Человек психотипа ЭСЭ дарит людям радость, поднимает всем настроение, но, как и у каждого — у него бывают минуты печали. Однако он считает, что их нельзя показывать людям, надо переживать в одиночку. Так и поступил Кола Брюньон после встречи со своей юношеской любовью:

«Я меланхолически озирал свою жизнь. Я думал о том, чем бы она могла быть, о том, чем она была, о моих разрушенных мечтах. Господи, сколько печали находишь в глубинах своего прошлого в эти ночные часы, когда душа расслаблена! Каким себя видишь бедным и голым, когда встает перед обманутой старостью образ юности, облеченной в надежды!.. Я подводил счеты, отмечал просчеты, перебирал скудные богатства моей котомки: жену, которая собой нехороша и не более того добра; сыновей, которые далеки от меня, думают обо всем не так, как я, у которых моего только оболочка; измены друзей и безумства людей; смертоносные вероучения и междуусобные войны; Францию мою растерзанную; мечты моего духа, создания моего искусства разграбленные; жизнь мою — горсть пепла, и налетающий ветер смерти... И, тихо плача, прильнув губами к телу дуба, я поверял ему свою скорбь, притаясь между его корнями, как в объятиях отца. И я знаю, что он меня слушал. И, наверное, потом в свой черед, заговорил и утешил меня. Потому что, когда несколько часов спустя я проснулся, уткнувшись носом в землю и храпя, от моей меланхолии ничего не оставалось, кроме разве легкой истомы в натруженном сердце да судороги в икре».

Как видите, внешняя жизнерадостность еще не означает, что человеку живется так легко и весело, как это может показаться на первый взгляд. Просто в сознании ЭСЭ живет убеждение, что другим надо дарить только хорошее, а с плохим необходимо справляться самому.

И вот заключительный аккорд, жизнеутверждающий и ликующий: «Всему хвала, всему хвала! Друзья мои, земля круглая. Кто не умеет плавать, того плохи дела. Через пять моих чувств, разверстых вновь, врывайся мир, втекай в мою кровь! Стану я дуться на жизнь, как старый дурак, оттого что и это и то — не так? (...) Да на что мне и жаловаться? Мне, в сущности, никто ничего не должен. Я ведь мог и вовсе не родиться... Боже милостивый! При одной мысли об этом меня мороз по коже продирает. Эта миленькая, маленькая вселенная, эта жизнь, и вдруг — без Брюньона! И Брюньон — без жизни! Какой печальный мир, о друзья мои!... Все хорошо, как оно есть. Чего у меня нет, ну его к чертям! Но что мое, того я не отдам...».

Поиск по сайту: