РАДОСТЬ В ТВОЕЙ ДУШЕ

Йог, успокоивший ум, умиротворивший страсти, пребывающий в Брахмане, безгрешный, обретает высшее счастье. Так йог, всем естеством постоянно занятый йогой, свободный от скверны, с радостью легко обретает беспредельное блаженство соприкосновения с Брахманом.

Бхагавад-гита 6: 27, 28

ЭТИ СЛОВА Бхагавад-гиты глубоко взволновали мое воображение. Исходя из содержания текстов, я должен был умиротворить свои мысли и чувства, чтобы стать открытым и свободным вместилищем благодати Бога. Если я поступлю так, говорилось в этих учениях, то Бог войдет в мою жизнь и наполнит ее.

Как отличались эти простые заповеди от велеречивости богословия, провозглашаемого с церковных кафедр на утренних воскресных богослужениях! Здесь же я находил не самоунижение попрошайки — убогий человеческий маскарад смирения; не беседу о важности посещения религиозного учреждения, которое открывало бы двери к небу; не стремление удерживать Бога на известном расстоянии, дипломатично обращаясь к Нему с формальными молитвами; нет и намека на то, чтобы духовные деяния приспосабливать к требованиям социальной приемлемости. То, что я находил здесь, было свежо, честно и убедительно. Это меня чрезвычайно обнадеживало.

Во всех церквах, которые мне приходилось посещать, больше всего меня удручало сектантство. «Наш путь — единственно правильный» — везде подразумевалась эта догма, даже если открыто не провозглашалась. Неизменно внушалась мысль, что все другие пути ложные; даже если там любили того же Бога, их послание каким-то непонятным образом исходило «от дьявола».

Как непохожи были на все это учения, с которыми я теперь знакомился! Согласно им, все дороги вели разными путями к одной цели. «Как мать, выкармливая больных детей, дает рис и карри одному, саго и пюре другому, хлеб с маслом третьему, так и Господь проложил разные пути для разных людей, в соответствии с их природой».

Как прекрасно! Как убедительна эта совершенная справедливость!

Еще, в церквах меня всегда смущало стремление священников отбить у прихожан охоту задавать вопросы. «Имей веру», — говорили они мне. Но что это за «вера», если она опасается подвергнуть себя честному испытанию? Есть ли более глубокая мотивация такого отказа, нежели та, что лежит на поверхности: страх? Опасение, что их вера подобна дому, построенному на песке? Даже в стремлении быть благоразумными эти священнослужители носили шоры, поскольку, цитируя Священное Писание в подкрепление своих верований, они никогда не допускали возможности, что те же самые цитаты могли иметь иное значение, чем им приписывалось. Даже ближайшие ученики Иисуса часто получали от него выговор за неправильное толкование их истинных значений. Разве мудро и смиренно для нас, живущих так далеко от него по времени, настаивать, что мы понимаем его лучше? Священные Писания предназначены для расширения нашего понимания, а не для удушения его.

С другой стороны, как позднее говорил мой гуру, различие между Священными Писаниями и живым учителем заключается в том, что заблуждения искателя истины нельзя терпеливо или резко, судя по обстоятельствам, опровергнуть с помощью нескольких страниц книги.

Учения Индии, в отличие от тех священников, с которыми я сталкивался, подчеркивали необходимость проверки каждого утверждения Священного Писания. Прямой, личный опыт познания Бога, а не догматическая, наивная вера является конечным испытанием, но вместе с тем они предполагают промежуточные тесты, по результатам которых самый ревностный начинающий мог бы судить о том, идет ли в правильном направлении или сошел на один из бесчисленных окольных путей своей жизни.

Из собственного опыта я уже понял, что разница между правильным и ошибочным решением может быть едва уловимой, и поэтому на меня производили сильное впечатление те учения, истинность которых можно было проверить не только после смерти, но и на земле, в этой жизни [В Библии также подчеркивается необходимость проверки истинности учения на основе жизненного опыта. «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов», — писал святой Иоанн в своем первом послании. Священнослужители, которые проповедовали слепую веру до смерти, обычно не пробовали плодов своей религиозной жизни, потому что в сущности и не вели такую жизнь.].

Именно таких учений мне и хотелось. Да, снова клялся я, свою жизнь я посвящу поиску Бога! Слишком долго я медлил, блуждал в сомнениях, слишком долго искал мирских, не духовных решений глубочайших проблем жизни. Искусство? Наука? Новые социальные структуры? Что из всего этого способно долгое время возвышать человека? Без глубокого внутреннего преобразования любое внешнее улучшение в судьбе человека подобно попытке укрепить проеденное термитами строение, просто покрасив его.

При чтении меня особенно поразила одна притча, рассказанная великим святым девятнадцатого столетия, Шри Рамакришной. Я ничего не знал о нем и посчитал, что это высказывание было взято из какого-то Священного Писания.

«Как, — спрашивал Шри Рамакришна, — человек становится бесстрастным? Однажды жена сказала своему мужу: “Милый, я очень переживаю за своего брата. Последнюю неделю он все время думает о том, чтобы стать аскетом, и постоянно готовится к этому. Он старается постепенно умерить свои страсти и желания". Муж ответил ей, чтобы она не беспокоилась о своем брате, ибо он никогда не станет саньясином, так как таким путем стать саньясином не сможет никто. “Как же тогда человек становится саньясином?" — спросила жена. “Это делается так!" — воскликнул муж. Говоря это, он разорвал на лоскуты свою просторную одежду, перепоясал одним из лоскутов свои чресла и сказал жене, что она и все другие существа ее пола, с этого момента будут для него только матерями. И он покинул свой дом, чтобы никогда не вернуться» [Эту историю следует понимать в контексте ее культуры. Супружеские обязанности высоко почитались в Индии. Однако в Священных Писаниях говорится о том, что если этот долг вступает в конфликт с наивысшим долгом, то первый долг теряет силу. Высшим долгом человечества является поиск Бога. В Индии понимают, что супруга можно и нужно поддерживать в этом поиске. Лишь если стремление к Богу одного из супругов весьма сильно, а мирское поведение другого является препятствием на пути этого поиска, то разрешается расторгнуть брак без взаимного согласия.].

Мужество самоотречения этого человека потрясло меня до глубины души. А как я блуждал в своих сомнениях!

По существу, во всех этих отрывках говорилось об одном: совершенство следует искать не в окружающем мире, а в самом себе. Очевидно, в то лето Бог намеревался привести мне обильные доказательства справедливости этого учения.

Индиан-Лейк — красивейшая местность с соснами, прохладными лесистыми долинами, многочисленными холмами и играющим рябью озером. «Если я хочу установить более глубокую связь с космическими реалиями, — думал я, — то лучшего места не найти». Действительно, сам пейзаж приглашал к общению. Я пытался осознанно чувствовать дрожание капельки дождя на сосновой иголке, изысканную свежесть утренней росы, лучи солнца, пробивающиеся сквозь облака на закате. Я всегда обожал природу, и меня глубоко трогало великолепие ее лесов, озер, цветов и звездного неба. Но теперь, когда я стремился развить свою восприимчивость и непосредственно войти в окружающую меня жизнь, я с острой болью обнаружил, каким бесконечно одиноким узником был в собственном эго. Я мог видеть, но не чувствовать. Точнее, чувствовал, но лишь частью себя, а не всем существом. Я был, можно сказать, неким восьмицилиндровым мотором с одним работающим цилиндром. Если даже в этой великолепной местности я не мог возвыситься над собой и настроиться на одну волну с более высокими реалиями мира, то, видимо, место пребывания само по себе не может преобразовать человека таким образом. Очевидно, именно я сам должен измениться. Не имеет особого значения, красива или безобразна окружающая меня среда. Важно то, что я совершу в собственной внутренней «среде» мыслей, чувств и стремлений.

Теперь я каждый день проводил много времени в медитации. Я не имел о ней достаточного представления, но мне верилось, что, несколько успокоив свой разум, я смогу продвигаться в правильном направлении. Я стал ежедневно молиться, на что мне до сих пор недоставало веры.

Что касается внешней стороны моей жизни, то Бог, казалось, с дружеской улыбкой говорил мне: «Ты надеешься найти в сельской местности лучший тип человека? Оглянись вокруг! Человек не становится лучше от того, где он живет. Мечты о внешнем совершенстве всего лишь заблуждение. Счастье можно найти только в себе, или его не найдешь нигде!»

Я намеревался по прибытии в Индиан-Лейк найти работу лесоруба. Я спросил хозяйку гостиницы, в которой остановился, можно ли найти такую работу.

— Что вы! — воскликнула она. — Чтобы вас пырнули ножом в пьяной драке? Эти люди совсем не вашего круга.

Пришлось признать, что такого ответа следовало ожидать, но меня было не так легко отговорить. Два дня я блуждал по лесам в поисках лагеря лесозаготовителей, который, как мне говорили, находился в окрестностях. Наверное, я так и не нашел его по воле Бога; во всяком случае, мне встречались только рои оленьих слепней. На третий день, весь искусанный этими тварями, я согласился с предостережениями моей хозяйки. Я решил поискать работу в другом месте.

В то утро местный фермер согласился нанять меня подсобным рабочим. После окончания средней школы у меня был небольшой опыт сельских работ, о котором я вспоминал с удовольствием. Но никогда прежде мне не приходилось работать на такого человека. Я был намерен работать в полном спокойствии духа, с размышлениями о Боге, однако у хозяина были иные намерения. Он желал, чтобы я играл роль шута в его маленьком королевстве. «Для чего еще мне нужен подручный?» — ставил он риторический вопрос, когда я протестовал против того, чтобы быть постоянным объектом его грубоватых шуток. Я ничего не имел против юмора, но только не глупого. Мало что так злит, как умно брошенная острота, не достигающая своей цели. Когда после нескольких слишком мудреных острот я погрузился в покорное молчание, фермер стал поддразнивать меня: «Давай, давай, ослиная голова! Я тебя нанял работать. Нечего тараторить целый день!» Насколько я помню, это было вершиной его остроумия. Мое представление о простом, добром сельском труженике начинало увядать.

Вскоре я покинул того достойного работодателя. Решительно оставив эту мирную обитель, Индиан-Лейк, я оседлал свой велосипед и отправился на поиски другой работы. Через несколько часов я подъехал к руднику, принадлежавшему корпорации «Юнион Карбайд». Служащая, занимавшаяся приемом на работу, взглянула на меня с сомнением.

— Да, у нас есть работа, — сказала она — но она едва ли подойдет вам.

— Не подойдет? Что вы имеете в виду? Я могу делать все!

— Допустим. Но вам не понравится эта работа. Вы сами поймете и не продержитесь даже неделю. — С таким ободряющим комментарием я был принят.

Атмосфера агломерационного завода, куда я был принят, была так густо наполнена пылью добываемой там руды, что в помещении почти ничего нельзя было разглядеть. К концу каждого рабочего дня мое лицо и руки становились совершенно черными. Теперь в моем мозгу начинало формироваться некоторое представление о том, что имела в виду та женщина.

Но заставила меня уволиться даже не собственно работа. Там был еще один простой, добрый сельский труженик — полный дурак, который, обнаружив, что я слишком вежлив, чтобы послать его подальше, как это делали все остальные, принял меня за еще большего дурака, чем он сам. Целыми днями он угощал меня небылицами о своих героических подвигах во время Второй мировой войны. Затем, истолковав мое молчание как доверчивость, он стал строить из себя умника. Наконец он презрительно сообщил мне, что я слишком глуп и не достоин общения с такой блестящей личностью, как он.

Служащая отдела кадров даже не нашла нужным напомнить мне о своем прогнозе, когда я через неделю явился к ней, чтобы получить расчет.

Как же мне стать когда-нибудь пустынником? Человек нуждается в деньгах, чтобы купить себе пищу. Может быть, мне придется время от времени находить работу, просто чтобы выжить. Но если мне будут попадаться занятия такого рода, которые я уже испытал на своей шкуре, то не перевесят ли мои духовные потери возможные выгоды? Может быть, мне повезет найти такое место, где заработанных мной денег хватило бы надолго...

Вот это идея! Я отправлюсь в какую-нибудь страну с низкой стоимостью жизни: да, в Южную Америку. Я буду работать здесь, чтобы накопить денег. Конечно, это будет не так дорого, поехать в Южную Америку; возможно, я даже смогу подрабатывать по пути. А там, вероятно, смогу долгое время жить на свои сбережения — возможно, даже годы, погружаясь в медитацию где-нибудь в уединенном месте в джунглях или на вершине горы. Теперь передо мной стояла задача в кратчайший срок заработать как можно больше денег.

Когда я работал на руднике, один из тамошних рабочих забавлял меня после работы рассказами о больших деньгах, которые собрал в виде чаевых, когда однажды летом работал коридорным в гостинице на курорте. Мне была неприятна мысль «доить» людей, выполняя их специальные поручения, но может быть, ради достижения своей цели, мне удастся подавить в себе это отвращение.

Моим следующим пристанищем был курортный городок Лейк-Джордж. Войдя в гостиницу, я обратился к ее хозяину и спросил, не нужен ли ему посыльный.

— Уже принял одного. — Он взглянул на меня, размышляя. — Откуда вы?

— Из Скарсдейла.

— О, Скарсдейл, — в его глазах блеснул интерес. — Мне не повредит, если у меня будет работать кто-то из Скарсдейла. — Он помолчал. — Хорошо, вы приняты.

Без малейшего напряжения воображения можно было отнести этого парня к категории сельских жителей! Он был первым, последним и на все времена самым выдающимся артистом в искусстве превращения незначительных средств в целое состояние. Его постояльцы получали от него самые ничтожные услуги в обмен на все то, что он был способен вытянуть из них. Привратница и уборщица были его двоюродными сестрами, эмигрантками из Европы, однако он относился к ним как к рабам. Когда я понял, что это за человек, меня охватил стыд, что я работал на него. И казалось еще более постыдным принимать чаевые от постояльцев, которым я считал за удовольствие служить. Когда одна супружеская пара пыталась второй раз вручить мне чаевые за то, что я им что-то принес из их машины, я просто не смог их принять. Не прошло и недели после моего поступления в гостиницу, как я уже снова оказался в дороге.

Приближалось время моего возвращения в Уайт-Плейнс, чтобы помочь маме приготовиться к отъезду в Египет.

Возвращаясь на юг, я лелеял определенную надежду. Рабочий на руднике уверял меня, что можно найти работу на торговом судне, где даже новичок зарабатывает 300 долларов в месяц. В те дни это были хорошие деньги. Еще лучше что, работая в открытом море и получая бесплатно ночлег и питание, я смогу за короткое время накопить уйму денег. И я решил попытать счастья, поступив на судно.

Летом мои удачи перемежались с неудачами: постигая истины, я терпел фиаско в материальном плане. Все острее становилось ощущение, что я попал не на ту планету. Ни одно из моих испытаний в эти месяцы не способствовало тому, чтобы я чувствовал себя как дома.

Мое страстное желание «исчезнуть» казалось с практической точки зрения нереальным. Я не мог не признаться, что мои планы стать отшельником построены на песке. У меня не было практических навыков, необходимых для того, чтобы жить одному в пустыне. Я даже не представлял, сколько мне действительно потребовалось бы денег, чтобы долгое время оставаться в Южной Америке. И хуже всего то, что мне так мало было известно о духовном пути, и я не был уверен, что смогу пройти его в одиночестве! Я не знал, как медитировать, как молиться. Я начинал понимать, что без опытного наставника обречен на поражение.

Однако я не знал никого, кому я мог бы доверить миссию выведения меня из пустых коридоров казенной религии на свежий воздух всемирной истины. Я обдумывал воображаемый мною путь, который со всех практических точек зрения казался чистой глупостью. Я принимал его потому, что отмел все другие мыслимые альтернативы.

Мысль вести так называемый «нормальный», мирской образ жизни наполняла меня мукой, которая усиливалась оттого, что я чувствовал себя одиноким, отвергая такую жизнь. Большинство моих друзей женились, нашли хорошую работу. Я испытывал почти постоянное давление на меня со стороны моих друзей и общества — они хотели, чтобы я жил так же, как все. Но даже если бы я голодал и страдал в течение целой жизни, но мог найти Бога, это стоило бы того.

Но чего я надеялся достичь в поиске Бога? Здесь мои представления оставались неясными, хотя просто спокойствие духа я считал ни с чем не сравнимым блаженством. Для меня главным было то, что, зная Бога, я познаю Истину; а незнание Его означает принятие лжи и заблуждений. Куда бы ни вел мой путь, я знал лишь один достойный выбор: отдать жизнь Ему. А там — пусть Он ведет меня куда хочет.

Поиск по сайту: