ГЛАВА 41

«ОН БУДЕТ ТВОЕЙ СИЛОЙ»

ГРОЗА, КОТОРАЯ ОБРУШИВАЕТСЯ с неистовой яростью на сельскую местность, дьявольский ливень, низвергающийся из низко нависших облаков, кажутся заклятыми врагами земного счастья. Однако в конечном счете они оказываются благотворными. Они омолаживают землю. После дождя появляются целебные травы; растения прибавляют в росте; повсюду благоухают цветы; от лесов и лугов распространяется свежий сладостный аромат. Даже порывистые ветры благодатны: они способствуют повышению стойкости и выносливости диких растений. Их более крупные, но изнеженные родственники в оранжереях не могут соревноваться с ними в силе и стойкости; жизнь их слишком легка.

То же происходит, когда в жизнь человека приходят невзгоды и беды. Аристотель назвал благотворное влияние трагедии в литературе катарсисом [Очищением. — Прим. перев. ]. Искупительные переживания великой утраты очищают чувства человека и возвышают его над мирскими устремлениями и привязанностями, внутренне успокаивают его. То же относится и к личной трагедии. Хотя ее воздействие редко проявляется немедленно, в конце концов она возвышает чувства человека и умиротворяет его. Однако если привязанность слишком глубока, то очищение может быть отодвинуто на годы, даже на несколько перевоплощений, пока горечь не растворится в обретении понимания и приятия.

Настоящее счастье зависит не от внешних обстоятельств, а от отношения к тому или иному явлению. При правильной позиции можно быстро оправиться даже от большого горя. Чем быстрее человек придет в себя, тем большим будет духовный выигрыш, поскольку чтобы побороть страдания, когда буря еще бушует, требуется исключительный подъем внутренней энергии. В приобретенной таким образом внутренней стойкости страдание может открыть заслон на пути к святости. Так это происходило в немецких концентрационных лагерях во время Второй мировой войны с теми немногими героическими личностями, которые отказались капитулировать перед окружавшим их духовным мраком.

В своей собственной жизни я выдержал сильнейшую бурю, когда отделился от Общества Самоосознания. Даже то, что я выжил, казалось мне в то время новым несчастьем. Я страдал отчасти из-за своей приверженности к той работе, а отчасти по причине, что, несмотря на все мои старания придерживаться позитивной позиции, на меня неоднократно налетали такие яростные порывы непонимания, что часто уносили меня, как уносится лист ураганом. Почему? Почему я теряю все, во что я верил и что мне было так дорого в жизни? Я искал ответы на эти вопросы в бесконечных молитвах. Увы, все ответы, казалось, были замкнуты в склепе равнодушного молчания. Надежда окончательно покидала меня.

О Мастер! Какое-то время я даже сомневался в вашей любви ко мне, никчемному ученику, которого вы, казалось, полностью покинули. Мне доставляло почти невыносимую боль даже читать ваши слова или слушать запись вашего голоса. Я мысленно припадал к вашим стопам и напоминал вам, что был неизменно предан вам, даже если вы отвергли меня. Признаюсь, в своем отчаянном одиночестве я чувствовал себя отвергнутым. И только через годы мне довелось понять и признать: то, что случилось, было благодеянием для меня и для тех добрых дел, которые вы могли бы совершить через меня.

Сначала мое затруднительное положение поставило меня в тупик. Конечно, я мог бы прийти к Богу разными путями, но мой путь был путем Мастера; я был предан этому пути. Как можно было примирить этот факт с моим отходом от его работы? Большая часть моих обязательств заключалась в служению ему, и в то же время я спрашивал себя, могу ли я вообще продолжать служение? Пока я работал в его организации, все представлялось совершенно ясным: служение Мастеру просто означало служение Обществу Самоосознания. Однако теперь, когда я был предоставлен самому себе, я опасался, что если буду пытаться служить ему, то это каким-то образом может оказаться плохой услугой. Мое беспокойство усугублялось еще тем, что после Дая Маты я был, возможно, одним из самых известных живых учеников Йогананды, особенно в связи с тем, что только я ездил с лекциями в разные страны мира. Члены Общества Самоосознания будут огорчены, обнаружив, что я больше не принимаю участия в работе. Не будет ли лучше для дела, если меня навсегда забудут?

Но мне предстоит еще прожить мою жизнь, жизнь, которая была беззаветно отдана служению Мастеру. Конечно, было немыслимо допустить, что единственным путем моего служения ему был отказ служить ему!

К счастью, истина никогда не относилась к категории невозможного. Это единственный надежный остров в бескрайнем море человеческого невежества. Моя ошибка заключалась в том, что я ограничивал Мастера его организацией, Мастера — этого великого Гуру, сознание которого присутствовало в каждой молекуле воздуха, которым я дышал! Действительно, он основал организацию, которая была надлежащей и официальной хранительницей его учения, но это не значило, что вне ее мир перестал существовать! Он сам часто говорил, что не помышлял основать секту. Те ученики, которые могли работать в этой организации, хорошо делали, работая в ней, но что делать тем, кто не мог? Они не освобождались от долга служить ему в соответствии со своими лучшими побуждениями и возможностями. Как учитель мирового значения, Парамаханса Йогананда принадлежал этому миру. И я, как его ученик, получил благословение поделиться тем, в чем так настоятельно нуждался этот мир.

Моя ошибка заключалась также в опасении, что, продолжая служить этому высокому делу, которое неразлучно с гармонией, я могу внести дисгармонию. Как может гармония породить дисгармонию? Даже когда гармоничная деятельность воспринимается дисгармонично, несправедливо осуждать ее, как нельзя порицать великолепную симфоническую музыку лишь за то, что некоторые слушатели предпочитают джаз.

С изменением моего положения мое отношение к Обществу Самоосознания не изменилось. Я так же глубоко, как прежде, верил в него. Несмотря на боль разлуки, мои чувства к этому обществу поддерживали меня как прежде. Я знал, какую оно проводило работу и какие ученики преданно служили ему. Но как же можно было меня порицать, когда лишь несколько человек реагировали дисгармонично на то, что я представлял необычную точку зрения об этой работе? Сокрытие от людей реального положения не является частью духовного воспитания.

К таким выводам я приходил нелегко, без самонадеянности; в течение ряда лет, тщательно выверяя каждый свой шаг, чтобы убеждаться в том, что почва, по которой я шел, выдержит меня. Поначалу я задал себе вопрос, допустимо ли для меня нарушить свои клятвы, обратившись к иному призванию, вместо служения Мастеру. Я чувствовал, что лучше бы я в таком случае умер. Несколько месяцев я страстно молился о разрешении умереть. Наконец мне стало ясно, что эта молитва, как и прежняя, останется без ответа. В конце концов я решил провести остаток своих дней в уединении и медитации, однако даже в этом желании мне было отказано.

Я не раз приступал к поиску подходящего места. Однако у меня не было достаточных средств, и я не знал никого, кто мог бы помочь мне. Не имея денег даже на пропитание, где в Америке я мог вести жизнь отшельника? Я мог установить палатку в лесу и ждать, что Бог накормит меня, как святого Павла Пустынника, к которому, как говорит легенда, каждый день прилетал ворон и приносил каравай хлеба. Но я не мог жить на частном владении без разрешения, а максимальный срок пребывания на государственной земле составлял две недели. С другой стороны, если даже Бог поддержит меня в случае ухода в лес с верой, то должен признаться, именно моя вера была наиболее сильно поколеблена.

Я бы с радостью вернулся в Индию. Там, я знал, можно было выжить отшельником. Я написал письмо Анандамайе Ма, великой святой, с которой я общался много недель, чтобы узнать, не пригласит ли она меня пожить в одном из ее ашрамов. Но по Воле Божьей, мне не суждено было воспользоваться таким выходом: мне отказали в восстановлении въездной визы в Индию. Кто-то в Индии, кажется из зависти, обвинил меня перед правительством в том, что я являюсь агентом ЦРУ и (о ужас!) замаскированным христианским миссионером. Неоднократные попытки опровергнуть эти абсурдные обвинения оказались безуспешными. И только через десять лет, когда я почувствовал в душе указание Бога возвратиться в Индию, все препятствия к моему возвращению туда рассеялись как туман.

Так получилось, что мои поиски уединенного убежища продолжались на Западе. Я пробовал жить во многих местах: посетил епископальные монастыри в Мичигане, Массачусетсе и в Южной Калифорнии; жил некоторое время в Римской католической обители близ Биг-Сура, в Калифорнии, и даже обдумывал вариант малоизвестной религиозной обители в Ливане. Я обращался за разрешением жить где-нибудь вдалеке от дорог, чтобы идти своим путем на владениях какой-нибудь религиозной общины; я предпочитал поселиться на освященной земле. Я изъездил Калифорнию, Орегон и Аризону, посетил Центральную Мексику в поисках места, где смог бы остановиться. Я даже просматривал рекламные буклеты малых стран Карибского региона, в надежде, что когда-нибудь приобрету там клочок земли. Все было напрасно.

Оглядываясь назад, я понимаю, что та духовная поддержка, которую я получал свыше, всегда давалась соответственно моей готовности служить другим. Пока я искал место для себя, ни одна дверь не открылась передо мной. И только признав, что Мастер все еще желает моего служения, я увидел, как двери широко распахнулись передо мной. Помощь, которую я стал получать с тех пор, была часто удивительной.

Невероятно, но в течение того периода, который был самым унылым в моей жизни, когда я чувствовал себя покинутым Богом и людьми, все же на каком-то глубоком уровне души я испытывал тихую радость, которая никогда не покидала меня. Как объяснить это? Эти противоречивые состояния сознания можно было сравнить с наблюдением через подзорную трубу. И хотя мое внимание было тогда сосредоточено на проблеме устройства собственной жизни и тяжелых переживаниях, в то же самое время виделась неясная радость. Я не мог четко различать ее контуры, поскольку она как бы ускользала от меня.

Конец лета и осень 1962 года я провел в доме родителей, в Атертоне — небольшом селении, в тридцати милях к югу от Сан-Франциско, в Калифорнии. Однажды вечером, в сентябре, они пригласили меня пойти с ними на обед в дом мистера и миссис Дефти, их соседям на Уэлш-роуд. Я был уже готов отказаться, но потом подумал: «Какая у меня альтернатива? Лежать в комнате и смотреть в потолок?» — и решил идти с ними. В тот вечер среди гостей Дефти была супружеская пара из Индии, доктор и миссис Харидас Чаудхури. Узнав, что они выходцы из Калькутты, я стал говорить с ними на бенгальском наречии. Мы сразу поняли друг друга. Их скромное достоинство в сочетании с обаянием и острым умом, а также неподдельная простота произвели на меня исключительно благоприятное впечатление.

«Где же вы научились так бегло говорить по-бенгальски?» — спросили они меня. Когда я сказал, что провел несколько лет в Бенгалии, они поинтересовались, чем я там занимался. Мои родители, незнакомые с традициями Индии, представили меня в тот вечер как «Наш сын Дон». Теперь я назвал свое монашеское имя.

«Криянанда! — воскликнули они. — Ведь мы слышали ваши записи песнопений Йогананды. Какой у вас прекрасный голос! О, пожалуйста, вы должны прийти и петь в нашем ашраме седьмого октября. В этот день у нас будет служба в память Махатмы Ганди». Как оказалось, доктор Чаудхури был основателем и духовным руководителем хорошо зарекомендовавшего себя духовного общества в Сан-Франциско — Общества Культурного Единения.

Меня это встревожило. «О, прошу прощения, но я в эти дни не готов к публичным выступлениям».

— Но ведь вам не придется читать лекцию. Мы только просим вас спеть. Пожалуйста, приходите! — Они трогательно улыбались.

Все же я отказался — столь вежливо, насколько был способен. Однако доктор Чаудхури не принял мой отказ. «Я чувствовал, что мне кто-то подсказывал, чтобы я настоял, — говорил он мне позднее. — С этой первой встречи с вами у меня было такое чувство, будто вы мой младший брат. В душе я был уверен, что именно по воле Бога вы должны вернуться к деятельности, к которой готовил вас гуру. Вы можете многое дать людям; очень жаль, если вы не будете делиться этим богатством с другими». В следующие дни он написал мне письмо и звонил несколько раз по телефону, убеждая принять его предложение.

Наконец я спросил себя: «Может быть, это и есть то указание, о котором я молился?» Во всяком случае, иных наказов я не получал. Чтобы проверить эту возможность и посмотреть, что из этого выйдет, я согласился прийти.

Седьмого октября я пел «Гокула Чандру» («Луну Гокулы»). В этом популярном бхаджане (песнопении) говорится о муках набожного человека, которые он испытывал при расставании с вечным Спутником, Богом в облике Кришны: «Если мой Возлюбленный не вернется в Гокулу, то жизнь потеряет для меня всякий смысл. О друзья мои, я оставлю все и пойду искать Его. Если я преуспею в этом, хотя знаю, что Его сознание беспредельно, как океан, все же я обовью Его своей любовью и сделаю Его навсегда пленником своего сердца!» В тревоге, как бы этим публичным выступлением не вызвать неудовольствие Мастера, я сначала очень нервничал. Но вскоре я был увлечен вдохновением этих слов, которые в то время так многое значили для меня. Впервые за последние два месяца, я вновь всем сердцем почувствовал благословение Мастера.

После окончания службы ко мне подошли два человека: один из Индийской студенческой лиги Калифорнийского университета в Дэвисе, а другой из Унитарианской церкви в Сан-Франциско — и пригласили меня прочитать лекции для их групп. Меня удивило, что простая песня могла стать причиной столь значительных приглашений. Объяснив это простой случайностью, я отклонил приглашения, оставаясь непреклонным, даже когда они просили пересмотреть мое решение.

Каково же было мое изумление, когда через несколько недель, подобно доктору Чаудхури, они продолжали настаивать. Сначала они писали мне. Потом неоднократно звонили по междугородному телефону. Наконец я взмолился: «Мастер, может быть, это ваша воля?» Только один раз, когда я вновь появился на публике, мое чувство настроенности с ним не ослабло, а углубилось, а эти приглашения свидетельствовали о каком-то роде руководства мной. Но мой внутренний голос хранил полное молчание. Наконец я согласился.

К моему изумлению, все повторилось. На этих двух лекциях я снова чувствовал благословения Мастера, чего я не ощущал за недели отчаянных молитв в доме родителей. Но ведь во время чтения лекций, очень боясь вызвать неудовольствие Мастера, я должен был бы чувствовать себя хуже. Может быть, размышлял я, именно уклонением от общественной деятельности я на самом деле противился его воле? Во всяком случае, два его особых наставления мне сводились к писательству и чтению лекций. Однако будучи столь несчастным, чем я могу делиться с другими, кроме своей боли? И все же невероятно, но люди говорили мне, что после тех лекций они испытывали чувство радости!

Доктор Чаудхури пригласил меня прочитать лекцию в его ашраме, подкрепив свое приглашение искренним советом: «Я чувствую, что именно на такую работу Бог благословляет вас». На этот раз я проявил готовность принять его предложение и согласился с назначенным им временем моего выступления. Он также настоял на том, чтобы я провел ряд занятий по раджа-йоге в Американской академии по проблемам Азии в Сан-Франциско, членом которой он был. И лекции, и занятия означали для меня, помимо прочего, возможность получить некоторые средства, в которых я очень нуждался.

И все же я продолжал энергичный поиск подходящего места для уединения.

Я уже упомянул, что посетил одно такое место — Нью-Камалдоли, к югу от Биг-Сура, Калифорния, — Римскую католическую обитель. Дон Педро Ребельо, настоятель обители, почтенного вида человек с добрыми глазами и длинной белой бородой, был выходцем из Южной Индии. Мы как-то сразу сошлись друг с другом. Дон Педро согласился устроить меня в их уединенном доме, несмотря на то, что я не был католиком. Он высказал искреннюю надежду, что я перейду в их веру и войду в их орден. Я оставался у них шесть месяцев и глубоко благодарен за то отдохновение, которое они мне предоставили. Но было ли это тем местом, где я должен остаться по желанию Мастера? Этого я не чувствовал. И перейти искренне в католическою веру для меня было бы невозможно. Независимо от моих глубоких переживаний относительно служения Мастеру, церковь придерживалась принципов, которых я просто не мог принять, включая то, что я называю ущербностью католицизма, ограниченностью, хотя думаю, что некоторые из монахов за время моего пребывания там стали в этом отношении помягче. Случилось так, что, не обратив меня в свою веру, некоторые из них стали просить меня научить их методам медитации по системе йоги. Сам Дон Педро в конце концов пришел к тому, что попросил у меня посвящения в крийю и признал Мастера своим гуру «во Христе».

Там же через пару месяцев несколько послушников пытались обратить меня в свою новую веру. Я вовсе не хотел поколебать их настрой, давая им ответы, к которым догмы их не готовили, но не был в состоянии избавиться от их постоянных обращений ко мне. Результатом безуспешных усилий по обращению меня в свою веру стало то, что они начали сомневаться в собственных верованиях. И тогда мне стало ясно, что для меня единственным достойным решением в данной ситуации было совсем уехать из их общины. Едва я пришел к такому убеждению, как сам приор высказался в том духе, что дух послушников будет спокойнее, если меня поблизости не будет.

Мое пребывание в Нью-Камалдоли во многих отношениях помогло мне, хотя я был втянут в теологические дискуссии и не нашел спокойного уединения, которого искал. Наряду с прочим, отшельники показали мне ряд исключительно интересных книг, некоторые из которых были написаны христианскими святыми. Именно из них я выписал многие цитаты, которые поместил в главе «Истоки христианства» этой книги. Я начал собирать материал для книги, замысел которой возник у меня еще после ухода из Общества Самоосознания. После возвращения в прибрежный район Сан-Франциско я продолжил свои исследования в Стэнфордском университете. Доктор Чаудхури оказывал мне содействие рекомендациями и советами. Так, постепенно я начал выполнять указание Мастера, занимаясь писательством.

Даже теперь, к недовольству доктора Чаудхури, я настаивал, что все, что мне надо, — уединение. Хотя я и чувствовал благословение Мастера, когда читал лекции, но решил, что, пока он не объявит мне свою волю, я не позволю себе считать, что моя публичная деятельность была его истинным желанием.

Осенью 1963 года я решил поехать в Мехико, чтобы подыскать место, где мог бы ради возвращения себе точки опоры прожить несколько месяцев достаточно дешево, растягивая небольшие средства, которыми располагал.

Доктор Чаудхури, всегда заботившийся о моем благополучии, делал все для того, чтобы я не допустил, как он считал, ошибочного шага. По его рекомендации я остановился в Седоне, Аризона, в доме его друзей — мистера и миссис Николас Дункан. Я подозреваю, что он им написал, чтобы они предложили мне остановиться на их ранчо. Во всяком случае, они так и поступили. Следующие три месяца я жил бесплатно в домике на ранчо. Я жил очень скромно, тратя десять долларов в месяц. На долгие часы я погружался в медитацию, а остальное время писал свою книгу.

Действительно ли Мастер хочет, чтобы я писал эту книгу? Это было моим последним сомнением. Я страстно молил о руководстве. Однажды ночью ко мне пришло подтверждение в форме видения. Сначала я видел обычный сон, в котором обсуждал с друзьями свой будущий опус.

«Чтобы написать такую книгу, — воскликнул я, — нужно быть готовым поломать все кости своего тела!» Потом, с глубокой страстью произнес: «И я готов к этому!» Как только это было сказано, я ощутил сильнейший прилив энергии вверх по позвоночнику. Сначала я перешел в сознательное состояние, а потом в состояние сверхсознания. Раскрытая книга, которая появилась передо мной, была той книгой, которую я намеревался написать. Моя готовность во сне переломать все свои кости относилась к моему стремлению быть полностью духовно искренним, даже если это означало бы развенчание всех предубеждений. Только обладая душевной искренностью, стоило писать такую книгу. Я должен был приступить к ней с точки зрения открытого и беспристрастного ума, чему противостояли и моя собственная природа, и воспитание, и убеждения.

Как впоследствии оказалось, это было самым трудным испытанием, которое мне пришлось пройти при написании этой книги, первый том которой я опубликовал спустя несколько лет под заглавием «Кризис современной мысли».

Во время моего пребывания в Седоне доктор Чаудхури написал мне и спрашивал, не могу ли я этой зимой провести несколько занятий в его ашраме в Сан-Франциско. Его настойчивость озадачила меня. «Он знает, что я хочу быть в уединении», — думал я. Я ответил ему письмом, в котором отклонил приглашение. Однако странно, но я знал, что не только буду той зимой проводить занятия, а даже буду жить в этом ашраме! Как все это может случиться, хотел бы я знать?

Через три месяца после моего приезда в Седону супруги Дункан решили поехать в Индию. С их отъездом я терял место своего обитания. В то же время родители просили меня провести с ними Рождество в Атертоне. После некоторых размышлений я решил возвратиться туда на праздники, а потом, после Нового Года возобновить поиски места уединения в Аризоне или в Мексике.

После возвращения в прибрежный район Сан-Франциско я вместе с супругами Чаудхури принял участие в праздничном обеде субботним вечером. Мы распрощались с компанией уже на улице. Я планировал в следующую среду отправиться в Аризону. Супруги Чаудхури дружески пожелали мне счастливого путешествия. И все же, как ни странно, даже после того, как мы попрощались, я знал, что не уеду.

На другое утро во время проповеди доктор Чаудхури упал от сердечного приступа. Его сразу же отвезли в больницу, где доктора сказали ему, что пройдут месяцы, прежде чем он сможет возобновить чтение лекций. В ашраме его было некому заменить. Когда я узнал о случившемся, единственным выбором было предложить свои услуги вместо него. Дружба, которую он дарил мне в мои трудные в духовном смысле дни, была достойна всего, что я мог бы сделать для него в то время. Я позвонил его супруге Бине.

— О, слава Богу! — воскликнула она. — А я все думала, смею ли просить отложить вашу поездку, зная, как сильно вам хотелось уехать. Но если вы сможете остаться и помочь нам, это было бы поистине Божьим даром!

Таким образом случилось, что я занял место доктора Чаудхури в качестве священника ашрама, где я прожил год, несколько лет проводил воскресное богослужение, а по средам проводил занятия.

Последние полтора года Мастер не раз захлопывал передо мною любую дверь, кроме той, что вела к продолжению моего служения людям, и наконец он протиснул меня именно через эту дверь. Теперь казалось совершенно ясным, что направлением, по которому я должен идти в жизни, было продолжение служения ему посредством писательства и чтения лекций.

Проживая и проповедуя в Сан-Франциско, сначала в ашраме, а позднее в собственной квартире, на Шестнадцатой Авеню, 220, я посвятил себя изучению ведущих философий нашего времени и размышлениям о том, как примирить материализм, с сопутствующим ему духовным бесплодием и страданиями, с истинами, которые, как я знал из собственного опыта, способны служить человеку опорой даже во времена невыносимой печали. «Люди так изобретательны в своем невежестве!» — воскликнул однажды Мастер. Я поставил перед собой задачу сражаться с этим невежеством за превращение его в растущее духовное преимущество. Я изучал работы атеистов: Жан-Поля Сартра и других; мыслителей движения «New Age» («Новый Век»), которые предлагали лишь мирские решения вековых духовных проблем; ученых, которые заявляли, что найдут в физике, химии и биологии опровержение древних духовных писаний; ученых — представителей новой «этики», верящих в то, что видят в относительности опровержение общепринятого закона нравственности; теологов, которые защищали духовные истины, не оценив силы противника, и выдвигали слабые аргументы, которые лишь способствовали сдаче позиций. Многие плоды этих исследований находили свое отражение на страницах медленно продвигавшейся книги «Кризис современной мысли», а также в лекциях и занятиях, которые всюду воспринимались со все большим интересом.

В надежде воздействовать на сердца и умы людей я начал также писать песни. Во многих из них я выражал философию радости. Первый записанный мною альбом «Скажи жизни ДА!» вышел в свет в 1965 году. Люди писали издалека, что после прослушивания этих песен к ним возвращалась надежда.

— Мой брат, — писала одна женщина с восточного побережья, — долго страдал от хронической депрессии. После того как я подарила ему запись ваших песен, он все время слушает их. Он просто не хочет ничего другого! И, кажется, он теперь чувствует себя много счастливее.

Иногда люди говорили мне: «Ну да, вы можете писать радостные песни. Вы сами никогда не страдали». Я отвечал: «Как раз потому, что я страдал и извлек из страданий уроки, я получил право петь счастливые песни! Ведь истинное счастье — это не то, что человек испытывает, когда его дела идут хорошо. Сила определяется способностью подняться над страданиями».

Кроме «Кризиса современной мысли», я написал и опубликовал несколько других книг, каждая из которых предназначалась для людей различных настроений и интересов, чтобы показать, что их интересы могут быть удовлетворены по-настоящему лишь при условии принятия духовных ценностей.

Со временем я основал пристанище для медитации и духовную общину в соответствии с идеями «поселений всемирного братства» Мастера.

Постепенно я вновь научился доверять интуитивным ощущениям. Чем больше я доверял им, тем явственнее чувствовал в себе внутреннее руководство. Я больше не боялся прислушиваться к своему внутреннему голосу, поскольку убедился, что при такой покорности меня всегда ожидал успех, гармония и более широкий взгляд на жизнь, тогда как непокорность приводила к дисгармонии и потерям.

В годы, последовавшие за моим большим испытанием, я неоднократно чувствовал проявления божественной помощи.

В 1968 году я переживал серьезный финансовый кризис. Стоимость сооружения здания медитационного ретрита «Ананды», которое я строил в то время, на много тысяч долларов превосходила первоначальную оценку, а также мои сбережения. Мои многочисленные кредиторы согласились, чтобы я делал ежемесячные выплаты до покрытия своих долгов. Ежемесячно, с Божьей помощью, я смог бы выполнить свои обязательства.

Однако местная лесозаготовительная компания, с которой я расплачивался регулярно, решила воспользоваться «посланной Богом» возможностью, чтобы захватить нашу землю, и наложила на нее арест. Затем от их адвоката пришло письмо, в котором меня ставили в известность, что если мы за две недели не погасим весь долг, то они лишат меня права выкупа закладной.

«Божественная Мать, — молился я, — что мне делать?» Я не имел представления, где можно достать столько денег вовремя.

Через два дня, вечером, я демонстрировал привезенные из Индии цветные диапозитивы группе людей в частном доме, в Пало-Альто, штат Калифорния. Только хозяйка дома знала меня, но даже она не знала о финансовом затруднении, которое я переживал. Я сам в тот вечер не говорил об этом. Однако позднее один из гостей подошел ко мне.

— Я хотел бы помочь вашему делу, — сказал он. — Вы не примете денежное пожертвование?

— Очень благодарен вам, — ответил я, ожидая, что он даст мне чек на пять или десять долларов.

Он вручил мне чек на три тысячи долларов! В тот месяц после оплаты всех расходов, включая долг лесозаготовительной компании, на моем счету в банке остался один доллар и тридцать семь центов!

— Божественная Мать, — молился я, — как великолепна Твоя доброта и как точна!

В 1972 году я почувствовал внутреннее указание ехать в Индию. Деньги на дорогу поступили от моих друзей, а также за занятия, которые я проводил ранее. Однако неожиданно возникли чрезвычайные обстоятельства, единственным выходом из которых было потратить большую часть денег, которые я скопил на дорогу.

— Божественная Мать, — молился я, — если Ты действительно хочешь, чтобы я поехал в Индию, Ты должна мне немедленно вернуть эти деньги. Иначе я не смогу купить билет.

Сказав это, я заплатил тысячу сто долларов. Это было в пятницу вечером. В следующий понедельник утром я получил письмо от совершенно незнакомого мне человека и чек на тысячу долларов! В сопроводительном письме требовалось, чтобы я потратил эти деньги «как пожелает Божественная Мать». Пожертвования таких крупных сумм редко приходили в мой личный адрес, и когда я получал их, то обычно тратил на наше дело. Но в этом случае я думал, что будет справедливым использовать эти деньги на мою поездку.

В Общине Всемирного Братства «Ананда» (Ananda World Brotherhood Village), где я теперь живу, однажды во время медитации я увидел план здания издательства. Согласно ему нужно было построить крышу необычной конфигурации. Когда наши плотники приступили к работе, задача оказалась им не по плечу. Советы, предлагавшиеся со всех сторон, не давали результата. Наконец, из-за недостатка необходимого опыта, работа была остановлена. Плотники спустились на землю, медитировали и молились о помощи. Потом, посчитав, что лишены помощи свыше, готовы были оставить эту работу.

В этот момент подъехала автомашина, и из нее вышел человек. Объяснив, что он является подрядчиком-строителем из Санта-Барбары, в сотнях миль от этого места, он сказал: «Я подумал, что, может быть, вам нужна помощь».

Люди рассказали ему о своем затруднительном положении.

— Вам повезло, что я оказался здесь, — сказал подрядчик. — Я, возможно, единственный человек в Калифорнии, которому известна технология, необходимая для выполнения такой работы!

«...Испытайте Меня, говорит Господь Саваоф: не открою ли Я для вас отверстий небесных и не изолью ли на вас благословения до избытка?» (Малах. 3: 10)

Наше здание издательства возносится теперь как великолепная дань Богу за Его постоянную заботу о Его почитателях.

Так, вручая свою жизнь руководству Бога и не сдерживая себя из страха не угодить Ему и Мастеру, я обнаружил, что все в моей жизни стало складываться к лучшему. Теперь я с радостью мог сказать, что Бог с любовью присматривал за мной даже в самый мой трудный час.

Мирским людям сама мысль о том, что Бог проявляет заботу о Его земных детях, представляется абсурдной. Проявление божественной заботы сокрыто от скептиков, которые взвешивают все вещи, явления и самые утонченные чувства, словно металлы разной плотности, на неточных весах логики. Для таких людей, как сказал Гегель, «все действительное разумно, а все разумное действительно». В этом свете законы Вселенной кажутся надличностными, даже жестокими. Утверждению, что Бог есть Любовь, рационалист противопоставляет реальность страданий бесчисленных миллионов, вопиющей несправедливости и грубого нарушения законов нравственности в отношении невинного детства и беззащитной старости. «Как, — спрашивает он, — Бог, допускающий такую колоссальную несправедливость и несчастья, может чувствовать любовь к своим созданиям?» Неудивительно, что даже среди людей религиозных многие, раздумывая над этой дилеммой, склонны смотреть на Бога как на Господа гнева, а не любви.

Однако охота за сокровищем утратила бы свою привлекательность, если бы истина утверждала себя подобно сенатору, добивающемуся своего переизбрания погоней за голосами. Иисус сказал: «Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл младенцам» [Лук. 10: 21.]. Дело в том, что искренний, как ребенок, приверженец Бога, открывающий Ему свое сердце, особенно во время медитации, наполняется такой исключительной любовью, что у него просто не остается сомнения в доброте Бога. Созерцая Вселенную своим преображенным оком, он осознает более высокое назначение всех творений, нежели скоротечные достижения в земной жизни. В страдании он видит полезные уроки для души. Он понимает, что если научился принимать все происходящее спокойно, как дар от Бога, то за несчастьями обязательно последуют благодеяния. С растущим изумлением он принимает неоднократные свидетельства того, что Бог действительно проявляет о нем заботу.

Глупый сентиментализм? Так думает толпа, которая из-за эгоизма, озабоченности собой и отсутствия веры отвергает помощь, которую Бог с любовью предлагает всем Его творениям. Музыкант, который отказывается играть на своем инструменте в унисон с оркестром, не имеет права жаловаться на то, что диссонирует с ним. Человек, который создает дисгармонию в собственной жизни, видит дисгармонию везде. Есть ли вина в том Бога?

«Бог действительно говорит, — сказал Йогананда, — если вы не заботитесь прежде всего о себе». Вновь и вновь в своей жизни и в жизни других людей я был свидетелем тому, как Бог с любовью отвечал верующим, которые без остатка вверяли Ему свои жизни.

— Если бы вы только знали, Чьими сыновьями вы являетесь, — говорил Мастер, — и какой огромной территорией вы владеете, то вы отдали бы все остальное!

Когда я снова научился полностью во всем полагаться на Бога, сильнейшая буря моей жизни утихла. Мое сердце стало чище, сильнее и благодарнее. В дни моих глубочайших печалей я получил послание от Анандамайи Ма: «Прими эту свою печаль как милость твоего гуру». Милость? Если в то время я не мог принять в качестве объяснения моих печалей какое-то слово, то — именно это! Но сегодня я понимаю, какой милостью была моя утрата — самая большая из тех, которые я мог себе представить тогда.

Поиск по сайту: