ВОЛНА И ОКЕАН

БОЖЕСТВЕННАЯ МАТЬ однажды сказала мне: «Тем, кому я дарю слишком много, Я не дарю Себя».

Мастер объяснял нам различие между радостным приятием божественных благ, дарованных Богом в знак Его любви, и стремлением к собственно благам.

«Ищите Бога ради Его Самого, — говорил он нам, — а не ради надежды на какой-нибудь дар от Него». Парамаханса Йогананда учил нас, что истинным признаком духовности является безразличие ко всему, кроме Любви Бога. Если Бог дает меньше подарков, то для искреннего верующего, говорил он, это означает только одно: проявление Его любви.

Трогательный эпизод, иллюстрирующий это учение, произошел через два-три года после моего присоединения к Обществу Самоосознания. Мастер в поездках между Лос-Анджелесом и Инсинитасом иногда останавливался в городе Лагуна-Бич, где в маленьком шотландском магазине чая был особый ассортимент печенья. Однажды, приехав за этим деликатесом, он послал в магазин Вирджинию Райт (теперь — Ананда Мата). Она вернулась и сообщила, что последняя пачка печенья уже продана.

Удивившись, Мастер помолился: «Божественная Мать, как это вышло?» Не то чтобы он был огорчен. Скорее, он привык получать божественное руководство даже в малых делах его жизни; он хотел знать, не является ли этот неожиданный отказ неким уроком свыше. Вдруг он увидел в направлении этого магазина луч света. Через несколько мгновений открылась дверь и вышла его владелица. «Подождите! Подождите!» — воскликнула она. Спеша к автомашине с маленькой пачкой, она сказала: «Я отложила этот заказ для местного покупателя. Но я хочу, чтобы вы взяли его. Для него я могу испечь еще».

На самом деле у Мастера не было такого уж сильного желания купить печенье, но его глубоко тронул проявившийся в этом эпизоде пример божественной любви. Чем незначительней просьба, на которую откликается Бог, тем весомее, в определенном смысле, доказательство Его любви. Вмешательство Бога при серьезной необходимости можно объяснить другими мотивами — например, помочь завершению важной работы. Но что, кроме любви, может побудить участвовать в тривиальном деле?

Для Мастера помимо божественной любви все дары относились к общему разряду под названием «меньшие дары». Превратить религию в процедуру «проявления» бесконечного ряда мирских товаров, считал он, — значит предложить религию материализма. И хотя он говорил, что, как дети Беспредельного, мы имеем право на бесконечное изобилие Бога, Мастер напоминал нам, что это врожденное право может быть полностью востребовано только в космическом сознании.

Вместо этого истинно верующий предпочитает «проявлять» скромную жизнь и обычно довольствуется вещами, необходимыми для поддержания его духовного поиска. Если Бог дает ему больше этого, он использует избыток на благо других. И все, чем он владеет, считает собственностью Бога, чтобы с радостью возвратить все это Владельцу при первом же напоминании.

Даже для мирских людей простая жизнь является важным ключом к счастью. Через дорогу от места уединения Мастера в Твенти-Найн-Палмз в одиночестве жил человек, обитавший в маленькой однокомнатной хижине. У него не было сада, в доме почти не было современных удобств, однако он весь светился счастьем. Он не был обременен долгами, не занимался бесполезными домашними делами, чтобы транжирить бесценные часы свободы. Вновь и вновь проигрывал он запись популярной песни, выражавшей его полнейшую удовлетворенность жизнью: «У меня есть домик в Твенти-Найн-Палмз».

Мастер, глядя однажды на жилище этого человека, заметил: «Он словно король в своем дворце! Такова радость простой жизни!»

Мастер обычно говорил: «Когда я вижу, что кто-то больше нуждается в какой-то из моих вещей, чем я, я отдаю ее».

«Несколько лет назад, — рассказывал он нам, — у меня был чудесный музыкальный инструмент из Индии — эсрадж. Я любил играть на нем духовную музыку. Однажды этот инструмент понравился посетителю, и я без колебаний отдал его ему. Спустя несколько лет кто-то спросил меня: «Разве вам не было хотя бы немного жаль?» «Ни мгновения, — ответил я. — Разделяя радость других, только увеличиваешь свою радость».

Мастер имел при себе лишь столько денег, сколько было необходимо для его поездок в различные ашрамы. Но даже эти деньги он раздавал. Его желание делиться с другими было столь сильно, что порой он раздавал больше, чем имел. Я помню, как он попросил у меня взаймы пять долларов, чтобы отдать их кому-то. В поездках он тоже предпочитал простой образ жизни. Обычно он брал с собой в чистой пластиковой коробке для питания немного орехов, фиников и изюма. Как правило, он ел в машине, чтобы избегать «инородных вибраций» ресторанов.

Он находил удовольствие в приготовлении пищи для других и был отличным поваром. «Это вид служения», — говорил он мне просто. Однажды, приготовив для нас особенно вкусное блюдо, он объяснил: «Я всегда знаю, сколько специй следует добавить. Я могу ощущать вкус пищи духовным оком. Во время приготовления я никогда не пробую еду на язык» [В религиозных традициях Индии такая особенность приготовления пищи введена в ранг запрета. Считается, что еда готовится прежде всего для Бога, и Он первым должен отведать готовое блюдо. — Прим. ред. ]. Несравненным ингредиентом его блюд было, разумеется, его благословение. После такой еды мы всегда чувствовали духовный подъем. Хотя нас он кормил порой роскошно, сам обычно ел мало.

Он проявлял такое же безразличие ко всем внешним удовольствиям. Это не было апатией; восхищение жизнью являлось характерной чертой его личности. Но было очевидно, что он получал удовольствие от вещей лишь постольку, поскольку они демонстрировали различные проявления его единственного, бесконечного Возлюбленного. Часто, когда он выражал радость, я замечал в спокойной глубине его глаз безмерную отрешенность.

Однажды я ощутил эту отрешенность в ситуации, которая, мне кажется, была чрезвычайно важной. Это было летом 1950 г. Месяцами я с нетерпением ждал нашей поездки в Индию. Мастер сказал, что мы поедем тогда, когда Бог даст ему относительно этого ясное указание (если Он сделает это). Но в данной фразе я услышал только «когда», пропустив мимо ушей «если». В конце концов в июле он объявил, что Бог хочет, чтобы в этом году мы не предпринимали путешествия.

— Но мы поедем в другое время, Мастер? — спросил я.

— То в руках Божьих, — ответил он бесстрастно. — У меня нет назойливого любопытства в таких делах. Я исполняю то, что Он хочет.

Нет назойливого любопытства в отношении поездки в И ндию? Мысленно я затянул пояс ожиданий, стараясь убедить себя, что это безразлично и мне. Но боюсь, едва ли преуспел в этом.

Двадцатого августа того года Мастер в торжественной обстановке освятил ашрам Озерной Святыни Общества Самоосознания. В волнующей публичной церемонии приняло участие около полутора тысяч людей. Почетными гостями были вице-губернатор Калифорнии Гудвин Дж. Найт и его супруга. Присутствовало множество сановников и других персон, известных в мире. На меня произвело огромное впечатление то, с какой непосредственностью, уважением и полной внутренней свободой Мастер мог общаться с самыми разными людьми, блистательными и скромными, знаменитыми и неприметными, с любовью уделяя внимание каждому, и никогда не старался отвечать ожиданиям других или вести себя определенным образом. Он был просто таким, каким был всегда: божественным отражением каждого, кого встречал, полностью лишенным каких-либо собственных «комплексов».

После открытия Мастер иногда организовывал вечерние концерты у озера в храме под открытым небом. Собирались большие толпы, привлеченные выступлениями известных артистов и великолепной естественной сценой под звездным небом. Для Мастера эти концерты были средством служения другим, поскольку божественное вдохновение часто приходит к человеку через музыку. Но прежде всего он расценивал эти концерты как средство привлечения людей на духовную стезю, ибо пока вдохновение не будет исходить из реального общения с Богом, оно всегда будет оставаться, как он нам напоминал, поверхностным и мимолетным.

Однажды вечером, после концерта, он сидел, дружески беседуя с группой учеников. Размышляя о массе посетителей, которые приходили на концерты только ради временного духовного подъема, он заметил: «Посторонние приходят и видят внешнюю сторону нашей жизни. Они не понимают, что это место может дать им, и уходят. Но те, кто с нами, видят суть. Они никогда не уйдут».

Я знал, что он имел в виду не только случайную публику, но и учеников; не все были достаточно проницательными, чтобы осознать те бесценные дары, которыми он наделял их.

Спустя некоторое время после открытия Озерной Святыни Чак Джэкот, тамошний монах, пытался починить насос, качавший воду на небольшой холм, на вершине которого возвышалось изваяние Иисуса Христа, благословляющего ашрам. У подножия статуи вода ниспадала живописным каскадом. Хотя Чак и был профессиональным водопроводчиком, но наладить насос ему не удавалось.

Наконец, он нашел духовное решение; по крайней мере, он надеялся, что это было решением. Вспомнив цитату из «Автобиографии Йога»: «Когда кто-нибудь произнесет с благоговением имя Бабаджи, на верующего сразу же снизойдет духовное благословение», Чак опустился на землю и мысленно воззвал к великому Мастеру. К его великому изумлению, в видении перед ним предстал Бабаджи, благословил его и дал бесценный духовный совет. Когда Чак пришел в себя, то обнаружил, что насос плавно работал и вновь стала подаваться вода.

— По всем законам насос просто не мог работать, — говорил он нам. — Он даже не был залит перед запуском.

— Я просил Бабаджи дать Чаку этот опыт, — сказал позднее нам Мастер.

Многие действовали в соответствии со словами в «Автобиографии Йога» и получали необычайные благословения.

Педро Гонсалес Милан, который позднее стал лидером нашего центра в Мериде, Мехико, рассказывал мне, как он впервые читал «Автобиографию Йога». Дойдя до той цитаты, он отложил книгу и ушел в себя. «Если эти слова справедливы — думал он, — я должен убедиться в этом! Бабаджи, услышь крик моего сердца, приди ко мне!»

— Мгновенно, — говорил он мне, — комната наполнилась чудесным светом. А мое сердце наполнилось радостью.

Я тоже испытал благословения Бабаджи, когда обратился к нему с молитвой. В 1960 году, во время моего второго приезда в Индию, перед тем как вернуться в Калькутту и вновь окунуться в деятельность нашего местного центра, я хотел найти уединенный уголок, чтобы провести там несколько дней. Но я не знал, куда направиться. Мое затруднение отчасти состояло в том, что меня, западного свами, индийцы воспринимали как диковину. В особенности жители деревень: они собирались толпами близ моего жилища, часами ожидая моего появления. Тогда, прибыв в Индию из Цейлона, я остановился в гостинице Мадраса. Однажды утром я молился Бабаджи: «Пожалуйста, помоги мне найти тихое, уединенное место».

Вскоре после этого я завтракал в столовой гостиницы, когда человек за соседним столом, обратившись ко мне без всяких условностей, сообщил: «Мой дом расположен в уединенной части Кодайканала. Для меня было бы честью предложить вам его для медитации. Несколько недель я буду в отъезде, так что никто не будет вас беспокоить. Кодайканал находится в горах, его прохладный климат будет благоприятен для вас. Люди с Запада часто едут туда, чтобы избежать жара равнин».

Я воспользовался его предложением. Место оказалось идеальным во всех отношениях.

Спустя некоторое время после открытия Озерной Святыни, я присутствовал с Мастером на концерте под открытым небом в знаменитой Чаше Голливуда. Владимир Розинг, его старый друг и ученик, дирижировал опереттой Иоганна Штрауса «Летучая мышь».

Священник одного из наших ашрамов старался продемонстрировать перед Мастером организаторский талант. Его поведение в тот вечер должно было показать мне, что он — мой начальник.

«Мастеру требуется одеяло, Дон. Будь так добр, принеси шерстяное одеяло». Или: «Дон, будь так добр, принеси Мастеру стакан воды».

Я с готовностью подчинялся ему, сознавая, что реальной наградой в духовной жизни является возможность служения (особенно своему гуру). Меня порадовало, когда Мастер, чтобы испытать, не дам ли я себя вовлечь в соперничество, сделал вид, что принимает мои подношения с легкой снисходительностью, как бы показывая, что принимает их от лица с меньшими лидерскими способностями. Мне было совершенно достаточно чувствовать сердцем улыбку Мастера.

После концерта я получил представление о трогательной стороне его натуры. Среди приглашенных находилась мисс Ланкастер (теперь — Сестра Шайласута). Она присоединилась к нам, когда мы выходили, и высказалась с веселой улыбкой по поводу светского сюжета оперетты. Конечно, Мастер не пошел бы на «Летучую мышь» и не рекомендовал бы нам идти на нее. Но в данном случае дирижером был его друг, поэтому с трогательной преданностью дружбе он ответил мисс Ланкастер: «Это было хорошее зрелище».

После открытия Озерной Святыни мы направили все наши усилия на завершение строительства Индийского Центра — большого нового здания на землевладениях нашей церкви в Голливуде. Если быть точным, это не было новое здание. Мастер, возобновляя стратегию, которой он придерживался при строительстве нашей церкви, купил на окраине большое, очень старое, полуразрушенное строение и перевез его, скрипучее и качающееся, на участок церкви. Я думаю, он хотел обойти обременительные ограничения строительного кодекса, которые распространялись только на новое строительство. Итак, снова соседи вынуждены были мириться с этими невзрачными остатками былой роскоши. И снова их уныние уступило место гордости, когда мы превратили эти остатки в великолепный, выглядевший как новый зал.

«Мы», сказал я? Да, возможно, это местоимение всего лишь эвфемизм. Мой собственный вклад почти не имел никакого отношения к финальному великолепию этого здания. Я рыл траншеи, кидал лопатой песок в бетономешалку и выполнял разные мелкие работы, которым суждено было впоследствии оказаться скрытыми под слоем штукатурки.

«Я так многому научился на этой работе!» — с радостью сказал я однажды Энди Андерсену, нашему прорабу, когда проект близился к завершению. Энди несколько мгновений смотрел на меня в полном молчании; очевидно, желая быть милосердным, он просто не находил слов.

За месяцы руководства нашими работами по строительству Индийского Центра, Энди глубоко полюбил Мастера. Мастер был тронут его преданностью и простым добрым характером. С приближением Рождества 1950 года Энди становился озабочен покупкой подходящего подарка своему Гуру. В обед он специально съездил в Маунт-Вашингтон, с волнением поднялся на третий этаж, положил подарок к двери Мастера и убежал.

— Ох, — воскликнул он, вернувшись в Индийский Центр, — ну и глуп же я! Я забыл написать свое имя на пакете. Мастер так и не узнает, от кого этот подарок!

Тут же раздался телефонный звонок. Это был Мастер, который просил позвать Энди; через несколько минут он вернулся с улыбкой до ушей.

— Мастер просто хотел поблагодарить меня за подарок.

Как и многие рабочие-строители, Энди любил пиво. Иногда он даже приходил на работу слегка навеселе. Однажды Мастер попросил его проложить в Маунт-Вашингтоне бетонный подъездной путь.

— Сюда подъезжают тяжело груженые грузовики с бумагой для типографии, — объяснил Мастер. — Какой толщины должен быть бетон, чтобы выдержать такой вес?

После нескольких минут размышлений Энди ответил: «Четыре дюйма будет вполне достаточно, Мастер».

«Делайте шесть дюймов», — сказал Мастер с доброй улыбкой.

Энди готов был возразить, но увидел улыбку Мастера. «Хорошо, сэр», — сглотнул он, подавляя свою профессиональную гордость.

Меня в то время удивило, почему Мастер с такой приятной улыбкой потребовал увеличить толщину бетона на два дюйма. Позднее я понял. Когда пришел день заливки бетона, по глазам Энди было видно, что он пьян до бесчувствия. Не сознавая полностью, что делал, он налил на новую дорогу слишком много воды, разбавившей бетон, и без этих двух дополнительных дюймов бетон растрескался бы. Из доброго уважения к Энди Мастер не разрешил кому-либо заменить его. Но, предвидя ситуацию, он и потребовал добавить два дюйма бетона. Его улыбка объяснялась сочувствием к Энди.

Индийский Центр был официально открыт для публики 8 апреля 1951 года. Пресса назвала его «Первым культурным центром такого рода в Америке». Большой зал на первом этаже был освящен как «место встреч людей доброй воли всех наций». На верхнем этаже, в ресторане для публики, подавали восхитительные вегетарианские блюда, рецепты которых разработал сам Мастер. Спустя годы, зал встреч и ресторан приобрели широкую популярность.

Индийский Центр (как теперь называлась наша собственность в Голливуде) и Озерная Святыня были, в определенном смысле, внешними дарами Мастера миру. Но был и другой дар, бесконечно более ценный для нас, его учеников, которого он удостоил нас в последние два года своей жизни.

Как сильный человек может принимать на себя удары, предназначенные более слабому, так великие учителя обладают силой принимать карму других. Они могут выдерживать значительное число таких кармических «ударов», не испытывая заметных болезненных последствий. Однако иногда, особенно к концу жизни, чтобы помочь ученикам, которым придется в дальнейшем совершенствоваться без физического присутствия Гуру, они принимают огромное количество кармы. В эти периоды их собственные тела могут временно испытывать страдания.

Именно таким даром Мастер теперь награждал нас. У него начали болеть ноги. По этой причине он какое-то время не мог ходить. Прежде всего это была «астральная болезнь», объяснил он. Он говорил о множестве ужасных демонических существ, которые вызывали разрушения в его теле, особенно в его тонком теле, хотя и физическое принимало на себя долю страданий.

«В самый трудный период я обращал мои мысли к телу, — говорил он нам, — потому что хотел ощущать боль так же, как чувствуют ее другие».

Дайя Мата, глубоко сопереживая, однажды воскликнула: «Почему Божественная Мать обходится так с вами?»

«Не смей критиковать Божественную Мать!» — ругал ее Мастер. Личных симпатий и антипатий не было в его природе. Его единственным желанием было делать то, что хотел Бог.

Даже в самом разгаре его болезни, он все же ходил, когда это требовалось. Иногда он делал это с Божьей помощью. В августе 1951 года ему предстояло выступить перед большим собранием на теннисных кортах в Маунт-Вашингтоне. Не желая обнаруживать перед собравшимися свое тяжелое состояние, которое он рассматривал как священную жертву своим ученикам ради их духовного совершенствования, он решил, когда подойдет время, пройти пешком. Автомобиль подвез его к краю кортов. Открылась дверь машины. Мастер руками приподнял ноги и поставил их на землю. «Вдруг сверкающий свет окружил мое тело, — рассказывал он позднее. — Я легко смог пройти пешком». Мы видели, как он поднимался на помост для лектора, стоял всю продолжительную лекцию и вернулся без посторонней помощи к машине. «Уже в машине, — говорил он нам, — мои ноги вновь стали беспомощными».

— Несите мое тело, — смеясь говорил он нам однажды, когда мы несли его вверх по лестнице, — а я понесу ваши души.

В другой раз он заметил, улыбаясь: «Одного лишь тела недостаточно. Некоторые люди, имея ноги, совершенно не могут ходить!»

Постепенно его состояние улучшалось. Однажды, после полудня, я помогал ему сесть в машину. «Вам становится лучше, сэр», — воскликнул я радостно.

— Кому становится лучше? — тон голоса Мастера был бесстрастным.

— Я имел в виду ваше тело, сэр.

«Какая разница? Волна, выплескивающаяся из чрева океана, все равно остается его частью. Это тело Бога. Если Он хочет, чтобы телу было комфортно, — прекрасно. Если Он хочет, чтобы тело страдало, — великолепно. Лучше оставаться беспристрастным. Если у вас есть здоровье и вы дорожите им, вы всегда будете бояться потерять его. А если вы бережете здоровье и начинаете болеть, то всегда будете сожалеть о том, что вы утратили.

Величайшей бедой человека является эгоизм, сознание обособленности. Он воспринимает все, что с ним происходит, как воздействие лично на него. Почему? Это не ваше тело. Вы это Он! Все есть Дух».

По мере того как состояние Мастера улучшалось, он стал снова проводить больше времени с монахами. Однажды он беседовал с нами на передней веранде в Маунт-Вашингтоне, когда мимо проходила ученица, мисс Луиза Карпентер. В одной руке она держала бумажный пакет, в котором была какая-то покупка. Увидев Мастера и не желая мешать беседе, она молча поклонилась ему и прошла к двери. Мастер остановил ее.

— Что у вас в этом пакете?

— Немного фиников для вас, Мастер. Я хотела положить их у вашей двери.

— Очень благодарен вам. Я был бы рад получить их здесь.

Приняв фрукты, Мастер разделил их между нами. «Мне хотелось одарить вас всех чем-нибудь, — воскликнул он. — Как только я увидел ее с пакетом, я уже знал, что мое желание исполнено».

Как-то в теплый осенний вечер, он сидел в машине, беседуя с нами перед прогулочной поездкой. Он объяснял какую-то философскую идею, когда, прервав объяснения, спросил: «Не кажется ли вам, что сегодня довольно жарко?»

Мы замялись, зная, что он намеревался дать нам денег на мороженое. Он выжидающе смотрел на нас. Наконец я сказал, улыбаясь: «Да, было жарко, сэр, но теперь стало прохладнее».

«Очень плохо! — Мастер весело засмеялся. — Вы сами лишили себя чего-то освежающего!» Он вернулся к своим рассуждениям. Прошло несколько минут и он вновь спросил:

— Вы уверены, что вечер не жаркий?

— Что ж, — отвечали мы со смехом, — жаркий, если вы говорите так, сэр.

Тогда он решительно заключил: «Я не могу беречь деньги и не буду! Вот, возьмите эти доллары на мороженое. Я люблю деньги лишь для того, чтобы раздавать их».

У меня до сих пор есть три доллара, которые он дал нам как-то вечером на мороженое. Я потратил собственные деньги и хранил те, к которым он прикасался.

Однажды вечером он коротко говорил о своей недавней болезни. На наше выражение глубоко сочувствия он сказал равнодушно: «Это ничего! Когда с блюда жизни поглощен обед мудрости, не имеет значения, сохраните ли вы это блюдо или разобьете и выбросите прочь».

В другой раз он заметил: «Я настолько забываю о себе в эти дни, что теперь должен спрашивать других, ел ли я!»

— Человек попал на эту землю, чтобы искать Бога, — напомнил он нам однажды вечером. — Это единственное оправдание его существования. Друзья, работа, материальные интересы — все это само по себе не имеет значения.

— Сэр, — спросил один из монахов, — правильно ли просить у Бога материальные вещи?

— Правильно, если вы нуждаетесь в них, — ответил Мастер. — Однако вы всегда должны говорить: «Дай мне то или это, если на то Твоя воля». Многие вещи, которые люди хотят иметь, оказываются вредными для них. Оставьте Богу решать, что вам нужно иметь.

По поводу молитв он говорил нам: «Бог отвечает на все молитвы, но на суетные молитвы отвечает лишь отчасти. Если вы стараетесь отдать что-нибудь из того, что не принадлежит вам, ваша «щедрость» не будет впечатляющей, не так ли? Поэтому, чтобы попытаться отдать свой разум Богу, нужно его иметь. Научитесь контролировать свои мысли; отдавайте Ему во время молитвы все свое внимание, и вы убедитесь, что, когда молитесь так, Он чудесным образом отвечает вам!»

О чем бы ни говорил Мастер — о каких-либо аспектах духовного пути или давал обычное поручение, — если его «слушали» внимательно, то всегда чувствовали тонкую энергию, исходящую от него. Если эта энергия проникает внутрь, то ощущаешь, что на тебя нисходит благословение величайшей радости и свободы. В обществе Мастера и, спустя годы, в Индии, в ашрамах святых я наблюдал учеников, которые были так зачарованы жестами, словами и выражением лица гуру, что забывали о необходимости общения с его магнетическим влиянием внутри себя, в позвоночных столбах. Мастер относился к своему собственному «я» совершенно надличностно, как к необходимому аспекту функционирования в этом физическом мире.

— Прежде чем войти в физическое тело, — говорил он мне однажды, — я вижу индивидуальность, которую должен принять, и чувствую себя несколько неловко с ней. Это подобно облачению в теплое пальто в жаркий день. Я, конечно, пользуюсь ею, но внутренне никогда не забываю, что эта личность не является моим истинным «Я».

И в то же время Мастер никогда не позволял безответственно отвергать мирские реалии. «Нужно сочетать идеализм с практичностью», — сказал он мне однажды. В приземленной сфере сам он был совершенно практичен. Он учил нас воспринимать каждую реальность на ее уровне. Он мог обучать нас медитации, а в следующее мгновение — как поддерживать в комнатах порядок. («Закончив работать с чем-либо, сразу же его убирайте».)

Когда он приглашал к обеду гостей, то часто просил меня обслуживать их. Потом мне надо было демонстрировать перед ними позы йогов и оставаться в комнате, пока он беседовал. Когда позволяли обстоятельства, я записывал его замечания, и когда мне было трудно поспевать за ним, он замечал это и начинал говорить медленнее. Иногда после ухода гостей он задерживал меня, чтобы обсудить мою работу, если она была связана с публичными выступлениями; чтобы указать на ошибки, которые я допустил в частном разговоре или на лекции в церкви. Однажды я выразил крайнее удивление, убедившись в его полной осведомленности о моих словах и делах, хотя он физически отсутствовал.

— Я знаю каждую мысль, которая возникает в твоем уме, — заверил он меня совершенно спокойно.

Двумя посетителями Маунт-Вашингтона, прибывшими, чтобы встретиться с Мастером, были моя мама и двоюродная сестра Бет. Маму он любезно принял наверху, в своей гостиной. Перед их встречей я просил дать ей особое благословение. Он согласился, но мимоходом, поскольку мы были увлечены разговором, и я не был уверен, что моя просьба осталась в его памяти. Однако к моей великой радости, в конце разговора с ней он взял ее за руку и молился Богу и всем нашим гуру о благословении, которого я просил. Не знаю, что подумала о таком неожиданном расставании мама, но я со слезами благодарности коснулся ног Мастера, убежденный в том, что его благословение не будет напрасным. (И я не ошибся.)

Бет я представил Мастеру, когда он после полудня собирался прокатиться на автомобиле. Позднее из его замечаний было ясно, что она произвела на него прекрасное впечатление.

— Может ли она стать хорошим йогом, Мастер?

— О, да.

В дополнение к лекциям в церквах и руководства монахами я писал письма для Мастера.

— Сэр, — сказал я однажды, — какие письма мы получаем из Германии! Такая искренность и преданность! Письмо за письмом содержат просьбы об инициации в крийю.

— Они страдали, — ответил Мастер со спокойной симпатией, — в этом вся причина. Все эти войны и переживания! Крийя — вот, что им требуется, а не атомные бомбы.

— Как хорошо было бы послать туда Генри с его знанием немецкого.

— Хорошо, возможно, когда-нибудь я пошлю вас туда.

Вспомнив о его намерении послать меня в Индию, я ответил: «Я думал, что у вас были другие планы относительно меня, сэр. Но я поеду, куда бы вы меня ни направили. Я знаком с Европой».

— Там предстоит большая работа.

— Эта работа связана с новой религией? — спросил я однажды.

— С новым выражением религии, — поправил он меня.

Истина одна; в Индии ее называют Санатана Дхармой — «Вечной Религией». Все великие мировые религии являются ветвями одного дерева.

Сектантство разделяет. «Один Океан порождает все волны, — сказал мне однажды Мастер, когда я спросил о его роли религии в эволюции на этой планете. — Ты должен видеть Океан, а не малые волны на его груди».

Поиск по сайту: