Эбро и Чехословакия

Перегруппировавшись и получив новую порцию помощи, республиканцы попытались взять реванш. В 2 часа 15 минут 25 июля армия под командованием Модесто общей численностью около 100 тыс. бойцов приступила к форсированию Эбро, чтобы в случае успеха воссоединить территорию Республики. В директиве Генштаба командующему армии Эбро от 16 июня ставилась задача занять занять плацдарм с городом Гандеса и, «если обстоятельства будут благоприятствовать, установить наземные коммуникации между районом Каталонии и Центральной зоной». Однако Рохо не очень верил в то, что удастся воссоединить территорию Республики (что только и придавало смысл всей операции) и рассматривал наступление за Гандесу «в качестве второстепенной цели»[1539]. По крайней мере хотелось отвлечь франкистов от Леванта.

Форсирование прошло успешно, хотя «о наступлении красных (республиканцев) фашисты знали, но не знали (это говорили пленные) дня и часа»[1540], — докладывал советник 15-го корпуса Сологуб. Противник был также дезориентирован отвлекающими ударами севернее и южнее основного плацдарма.

Однако чтобы получить шанс на стратегический успех, республиканцы должны были выйти на оперативный простор из излучины Эбро, взяв Гандесу. Передовые части шли стремительно, не задерживаясь на подавлении укрепленных точек противника. Но маневренной войны снова не получилось — основные силы слишком долго переправлялись и штурмовали Аско, Фликс, Фатарелью и Пинель. Как сообщал советник 3-й дивизии 15-го корпуса Якименко, переправу затянула «негодность некоторого количества лодок, в связи с чем пришлось пересматривать и расчет людей», наступление задерживали боязнь переправляться под огнем противника (его подавили не сразу), медленная переправа боеприпасов и слабая поддержка своей артиллерии[1541]. При этом республиканская авиация была переброшена в район сражения только через неделю после начала наступления[1542], что затруднило подавление огневых точек противника и переправу боеприпасов. Из-за действий авиации противника она шла только ночью. При появлении авиации противника республиканцы останавливались и укрывались в складках местности. «А так как самолеты фашистов почти беспрерывно находились в воздухе, то на движение оставалось мало времени»[1543], — говорилось в советском анализе операции.

В результате 26 июля франкисты успели «организовать систему огня, произвести укрепления и подтянуть новые силы»[1544], отстоять Гандесу и запереть республиканцев на небольшом пятачке в излучине Эбро. Республиканцы сумели захватить лишь небольшой горный плацдарм, вокруг которого развернулось ожесточенное сражение, длившееся до 14 ноября. Авиация и артиллерия франкистов перемалывали здесь республиканцев, которые мужественно сражались за каждый холм против 230 тысячной армии противника. «Бои были настолько упорные, что было бы напрасно искать подобных во всех прошлых боях настоящей кампании. Штаб мятежников считал большой для себя победой, если фашистские части в течение дня брали 1–2 высоты. Вся тактика и все искусство Франко сводилось лишь к тому, что ценой громадных расходов снарядов и авиабомб он стирал все траншеи и сооружения защитников, и когда последние уходили, его пехота занимала „новую“ территорию.

Правда, первое время он еще пытался после артподготовки и авиабомбежки посылать в атаку свои части, но после первых горьких неудач, стоивших ему громадных потерь, и после ряда неповиновения своих частей, отказавшихся идти в атаку, он почти полностью перешел на метод „стирать огнем все живое“… Это был кульминационный пункт падения престижа Франко»[1545], — говорилось в анализе операции, подготовленном в Генштабе РККА. Франкистский кулак, как видим, тоже был глиняным. И в условиях непредсказуемой международной ситуации судьба Испании еще не была предрешена.

Несмотря на то, что битва на Эбро была позиционной, она требовала от обеих сторон огромного напряжения сил. Это касалось и союзника Франко Муссолини, который уже в августе ощутил, что фашисты в Испании находятся на пределе своих возможностей. Муссолини, недовольный пассивностью действий Франко, сказал Чиано: «Запиши в своем дневнике, что сегодня, 29 августа, я предсказываю поражение Франко… Красные — это бойцы, а Франко-нет»[1546].

«До сентября 1938 г. республиканцы чувствовали, что ситуация еще может повернуться в их сторону, и были готовы проиграть все битвы, кроме последней. Тем не менее, несмотря на все усилия республиканцев, они не смогли собраться с силами в таком важнейшем столкновении, как битва при Эбро, несмотря на то, что Союз в этот раз, как в целом после Мюнхена, действовал очень быстро»[1547], — комментирует ситуацию А. Виньяс. На Эбро действовало оружие, переправленное через французскую границу еще «до Мюнхена», в апреле — июне. Уже в августе стало ясно, что республиканское наступление выдохлось, и дальнейшее сражение является моделью Первой мировой войны, борьбой на истощение. В то же время произошло резкое ужесточение пограничного режима, связанное с мюнхенским дрейфом политики Даладье. И, наконец, оружие было нужно самому Сталину — он начинал игру с Чехословакией, тогда еще куда более перспективную, чем зашедшее в тупик испанское противостояние. Именно вовлеченность СССР в чехословацкие дела является важнейшим объяснением тайм-аута, который Сталин взял в Испании. Исход Чехословацкого кризиса автоматически повлиял бы и на ситуацию в Испании. В известном смысле судьба Испании в это время и решалась в центре Европы.

В случае военного конфликта между Великобританией, Францией, Германией и Италией стороны испанского конфликта автоматически превратились бы в участников большой войны. Это значит, что французы могли послать войска в Каталонию, что резко ухудшило бы положение Франко. В сентябре 1938 г. мир висел на волоске. Гитлер угрожал войной Чехословакии. Великобритания и Франция были связаны с последней союзническими обязательствами. СССР выражал готовность помочь Чехословакии. Если бы СССР, Франция и Великобритания стали бы военными союзниками, политика невмешательства немедленно умерла бы[1548].

12 сентября поверенный в делах при Франко докладывал в Берлин, что в Бургосе считают: европейская война сделает невозможной победу над Республикой. Франко приступил к срочному строительству укреплений на границах с Францией в Пиренеях и в Марокко. Гитлер держал Франко в неведении относительно своих планов, что вызывало нервную реакцию со стороны испанского союзника, интересы которого не принимались в расчет. Более того, Франко сообщил в Лондон, что в случае начала войны он сохранит нейтралитет[1549]. Информация об этом вызвала недовольство Фюрера и Дуче. Даладье обещал не трогать Испанию в случае войны[1550]. Но это — до начала вооруженного столкновения. А в случае реальной войны отношение Франции к фашистскому режиму в своем тылу вряд ли осталось бы столь же благожелательным. Германии и Италии пришлось бы найти лучшее применение войскам и оружию, которое пока направлялось в Испанию. Тем более, что в случае начала европейской войны Великобритании и Франции пришлось бы договариваться с СССР, и Франко был бы хорошей разменной монетой. В лучшем для него случае Великобритания, Франция и СССР согласились бы на создание нейтральной Испании на основе компромисса.

* * *

26 сентября Чемберлен вынужден был предупредить Гитлера — если он вторгнется в Чехословакию, Франция и Великобритания объявят Германии войну. В ответ в своей очередной речи Гитлер разразился проклятьями в адрес Чехословакии и не оставил сомнений у мира — фюрер Германии готов к нападению. Несмотря на крайнее возбуждение, Гитлер не забыл поблагодарить Чемберлена за миротворческие усилия и напомнить: «Это мое последнее территориальное притязание к Европе»[1551].

Как ни подсчитывай соотношение сил, «1 октября 1938 года Германия была не готова вести войну против Чехословакии, Англии и Франции одновременно, не говоря уже о России. Развязав войну, Германия быстро бы ее проиграла, и это стало бы концом для Гитлера и третьего рейха»[1552].

Чемберлен не оставлял надежд спасти мир. Мотивы западной политической элиты, стремившейся к компромиссу с нацизмом, Чемберлен изложил в своей речи вечером 27 сентября: «Страшно, невероятно, немыслимо! Мы роем траншеи… здесь… из-за спора, разгоревшегося в далекой стране между людьми, о которых мы ничего не знаем…»[1553] Полезно больше знать о людях, судьбы которых берешься решать. Еще раньше «великие люди» пытались решать судьбы Испании, тоже не понимая, какие силы столкнулись на ее земле.

Отвечая на категорические требования Гитлера, Чемберлен заявил: «Я не поверю, что из-за задержки на несколько дней решения давно возникшей проблемы вы возьмете на себя ответственность начать мировую войну, которая может привести к гибели цивилизации»[1554]. Даже непродолжительная война в Европе могла, по мнению Чемберлена, привести к гибели неустойчивого порядка вещей, который Чемберлен считал цивилизацией. Муссолини говорил своему министру Чиано: «Англичане не хотят воевать. Они стараются отступать, отступать как можно медленнее, но не воевать»[1555].

Испания, опыт которой стоял перед глазами европейских политиков, позволяла им извлекать из событий те уроки, какие они хотели. Картина кровавой затяжной войны пугала их. Париж и Лондон не хотели стать Мадридом. Вожди Запада не понимали, что фашизм несет с собой войну неизбежно, просто в силу сущности своей идеологии как национал-тоталитаризма, тотального господства одного этноса над другими по праву силы. А могущественные лидеры, предававшие Испанскую республику, рассуждали о мире в Западной Европе (что означало войну за ее пределами). Если Испания — модель европейского будущего, то оно ужасно. В Испании необходим компромисс — это понимает даже Негрин. Значит, и в Европе необходим компромисс. И пусть фашизм ищет свои жертвы на периферии «цивилизации».

Одновременно и Муссолини, в чьи планы война с сильным противником совершенно не входила, стал уговаривать Гитлера пойти на соглашение с британцами. Откликнувшись на призыв Чемберлена и Рузвельта, Дуче выступил с инициативой новой международной конференции по Чехословакии. Поняв, к чему клонится, французы, которым предстояло воевать на суше, решили превзойти Чемберлена по щедрости за чужой счет. Министр иностранных дел Франции Бонне предложил план, по которому почти все требования Гитлера удовлетворялись немедленно.

В ночь на 30 сентября Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Даладье встретились в Мюнхене и поставили свои подписи под соглашением о передаче Судет Германии. Был открыт путь к разделу Чехословакии. Война против фашизма была отложена, и это делало положение Испанской республики почти безнадежным. Отныне и Франция не намерена была использовать ее как противовес против Италии, отношения с которой быстро улучшились.

После подписания соглашения Чемберлен не отказал себе в удовольствии еще раз побеседовать с Гитлером, предложив ему дальнейшее развитие мюнхенской дипломатии для решения оставшихся в Европе кризисов и проблем, включая проблему Испании и… России. Гитлер подписал предложенное Чемберленом коммюнике, в котором определялось, «что метод консультаций стал методом, принятым для рассмотрения всех других вопросов, которые могут касаться наших двух стран», что позволит «содействовать обеспечению мира в Европе»[1556]. Но использовать Мюнхенский механизм для решения проблемы Испании он не хотел — там хватало «невмешательства», то есть блокады Республики.

2 октября Негрин в радиовыступлении задал вопрос: неужели националисты хотят продолжать войну до полного уничтожения испанского народа? Этот новый призыв к миру повис в воздухе — после Мюнхена у Франко отлегло от сердца, а выступление Негрина выглядело криком отчаяния.

* * *

Единственным успехом «дела мира» в Испании стало соглашение 1 октября о выводе из страны интербригад в обмен на вывод примерно такого же количества итальянских «добровольцев». Обмен был неравноценным, так как при выводе примерно 10 тысяч бойцов с каждой стороны у немцев и итальянцев оставалось еще значительная часть их войск в Испании. Ведь в октябре 1938 г. в Испании оставалось около 36000 иностранных солдат на стороне Франко. Всего «если в лагере франкистов сражалось около 187 000 иностранцев, которые обучали более 80 000 человек, то Республика могла противопоставить в лучшем случае 40 000 и 20 000 соответственно»[1557].

Значение интербригад в 1938 г. снизилось. Тысячи испанцев уже приобрели боевой опыт. Приток новых бойцов в интербригады почти прекратился.

К 27 августа 1938 г. в интербригадах в строю было 15992 бойцов, реально включая больных и раненых — 17–20 тысяч. Всего через интербригады прошло, по разным данным, 30–42 тыс. (скорее около 40000), из них 9000 французов, 3000 поляков, 3000 итальянцев, по 2000–2500 американцев, немцев, балканцев, по 1000–2000 англичан, бельгийцев, чехов, менее 1000 — граждан прибалтийских государств, австрийцев, скандинавов, голландцев, венгров, швейцарцев, канадцев. Было убито 5000–7000 человек, около 500 попали в плен[1558]. В ноябре прошли прощальные парады по обе стороны фронта. Итальянские фашисты остались в стране. Впрочем, вывод интербригад продолжался до февраля, и последним их подразделениям пришлось отступать во Францию под огнем противника.

* * *

У Франко отлегло от сердца. Можно было передохнуть. 8 октября франкисты прекратили атаки на Эбро. Республиканцы решили, что выиграли битву. «Эти успехи вскружили голову командованию армии, возомнившему о своей непогрешимости»[1559]. Пока республиканцы пребывали в беспечности, франкисты готовили ударную группу, подготовленную для штурма господствовавшего над местностью Сьерра де Пандольс. 30–31 октября эта группа в 10–12 батальонов при 200 орудиях взяла эти горы, отбросив части 5-го корпуса Листера. «Кто владел этими высотами, тот является хозяином всей долины на восток и северо-восток от этой возвышенности»[1560].

3 ноября франкисты заняли Пинель и стали двигаться вдоль Эбро, отрезая республиканцев от переправ. В ночь на 4 ноября 5-й корпус переправился за Эбро. «Переправа частей через Эбро проводилась без нажима фашистов, вследствие чего республиканцы потерь не имели, матчасть и боеприпасы вывезли полностью»[1561]. Это было начало поэтапной эвакуации плацдарма.

6—11 ноября республиканцы провели отвлекающий удар, форсировав реку Сегре, но создание этого плацдарма не повлияло на общий ход событий.

На Эбро некоторое время оборону продолжал держать 15-й корпус, но 16 ноября вся обескровленная армия Эбро вернулась за реку. Республиканцы потеряли около 40 тысяч человек. Франкисты — вдвое больше, но у них и человеческие ресурсы были богаче.

Теперь, где бы ни ударил Франко, у республиканцев не было достаточных резервов, чтобы парировать.

Поиск по сайту: