Армия нового типа

Поражения остро поставили перед Республикой вопрос о военном строительстве. У республиканской армии было две крайности — самостийность на Арагонском фронте и бюрократизм и неповоротливость — под Мадридом. Генералитет республики при поддержке правых социалистов и коммунистов выступал за создание традиционной кадровой армии, а анархо-синдикалисты и левые социалисты — за милиционную организацию армии, в которой присутствуют начала самоуправления и демократии.

Преимущества регулярной армии прежде всего должны были обеспечить четкость и скоординированность командования. Но как раз здесь республиканские офицерские кадры демонстрировали неважную картину: «Органы управления армией (выше бригад и колонн) существуют только формально, штаб центрального фронта фактически никем не руководит. Никто его не слушается, и он в свою очередь никого не хочет слушать»[657].

Конкурентом строго иерархической армии традиционного образца выступила вооруженная милиция. Она возникла в первые дни войны как реакция на переворот. Милиционные формирования выступили на фронт, когда регулярных частей у республики почти не было. Не настала ли пора реорганизовать армию «как у франкистов»? Но анархисты возражали — милиция, опирающаяся на сеть самоуправления в тылу, хорошо держит фронт в Арагоне. А переиграть франкистов на поле военных действий регулярных армий очень сложно — ведь там у них уже есть преимущество.

В итоге в Республике стала формироваться армия нового типа, сочетавшая принципы милиционности на уровне подразделений и регулярности — на уровне управления частями.

По мнению Дуррути следовало также развернуть массовую партизанскую войну в тылу франкистов, создать несколько «махновских» армий и активно снабжать их оружием и боеприпасами. Советские специалисты в принципе поддерживали идею развертывания партизанского движения, но не «махновщины», а небольших управляемых из центра диверсионно-партизанских групп[658]. Были созданы специальные диверсионно-партизанские подразделения, насчитывавшие в марте 1937 г. около 600 человек. Удалось связаться с несколькими подпольными группами, которые, также как и переправленные через фронт группы, занимались преимущественно диверсиями на железных дорогах, нападениями на автомобили с солдатами, порчей линий связи и др. В горах восточнее Альбукерке действовал отряд под командованием Паскуаля и др., достигавший 400 бойцов. Но в феврале 1937 г. он потерпел поражение, и численность сократилась до 160 бойцов. Они уничтожили 6 грузовиков, разозлили франкистов, и те силами до 2000 бойцов 23–26 марта вытеснили партизан на республиканскую территорию. Существовали также еще две крупные по испанским меркам повстанческие группы — у Монтеррубано под Пособланко (180 бойцов) и Кампильо (к востоку от Сафры) во главе с местным социалистом (около 150 бойцов)[659]. Менее двухсот партизан отвлекают на себя две тысячи франкистов. Казалось бы — вот путь к изменению ситуации на фронте. Необходимо делать все для разжигания партизанской войны в тылу врага, формировать и поддерживать изо всех сил крупные группы, делать ставку на них, а не на булавочные диверсионные уколы. Но организаторы борьбы в тылу врага (начальник разведуправления Генштаба подполковник Коэльо и советские специалисты) жалуются на «отсутствие регулярного снабжения оружием, имуществом и продовольствием» даже имеющихся групп — численностью в несколько десятков человек на целый фронт[660]. Ставка на широкое развитие повстанчества сделана не была, и воздействие этого движения на ход войны оказалось минимальным.

Франкисты изначально имели преимущество над республиканцами в дисциплине, а республиканцы — в энтузиазме бойцов. Перенесение центра тяжести на партизанскую войну в тылу Франко могло дать «ассиметричный ответ» и на техническое преимущество фашистов, и на лучшую подготовку офицерских кадров Франко. Но свою роль в отказе от партизанской стратегии сыграли политические мотивы. Военное руководство и без того не доверяло возникшей в Арагоне и Каталонии «махновщине», чтобы создать еще несколько неконтролируемых партизанских зон и тратить на них ресурсы.

А. Марти, который был сторонником более активной партизанской войны, так характеризовал отношение к ней со стороны испанских коммунистов: «Наши испанские товарищи как бы боятся того, что не все население пойдет с ними, и что партизаны могут повернуть оружие против нас же»[661]. Угроза «испанской махновщины», вышедшей за пределы Арагона и Каталонии, будет сковывать военную инициативу республиканского командования, что станет одной из важнейших причин поражения Республики.

В результате шанс был упущен. Уместно напомнить, что уже после падения республики, без опоры на свободную от франкистов территорию страны, в Испании развернулась партизанская война, которая активно продолжалась до конца 40-х гг.

* * *

30 сентября был принят декрет о преобразовании милиции в регулярную армию. Однако тогда эта мера была всего лишь переименованием — структура республиканских частей оставалась прежней.

15 октября Ларго Кабальеро начал реорганизацию армии, призванную усилить ее управляемость. Была введена единая военная повинность для мужчин в возрасте 20–45 лет. Был принят декрет о создании Генерального комиссариата. В части были направлены комиссары правительства, которые должны были поднять боевой дух и обеспечить неукоснительное подчинение приказам. Комиссары подчинялись генеральному комиссару Х. Альваресу дель Вайо и его заместителям, среди которых были не только представители республиканских партий, но и старый синдикалист Анхель Пестанья и анархист Хиль Рольдан.

Задачи комиссаров официально заключались в том, чтобы вдохновлять солдат примером в бою, проводить мобилизации на работы, преодолевать конфликты, бороться с провокаторами, обеспечивать бойцов всем необходимым, организовывать обратную связь бойцов с командирами, досуг и военную подготовку бойцов, разъяснительную политработу, работу с населением, поддержание дисциплины. Неофициально комиссары должны были приглядывать за комсоставом. Одним словом, и «рука правительства», и «отец солдатам», и завхоз, и пропагандист. На практике полномочия комиссаров были неопределенными, а качество их работы очень различным — это зависело от конкретного человека. Советские военные советники сообщали: «Отношения между командирами и комиссарами неплохие, но довольно неопределенные. Комиссары жалуются, что их недостаточно используют, а командиры — что комиссары вмешиваются в их дела»[662].

Решением 16 октября милиция и регулярные батальоны сливались в единые бригады. Батальоны милиции сохраняли свою демократическую структуру. 24 октября был принят дополнительный декрет о милитаризации милиции, который подтвердил, что ее бойцы должны войти в состав регулярной армии. Под влиянием Дуррути комитет НКТ отказался поддержать этот декрет[663]. В итоге милиция Арагонского фронта пока в бригады не вошла. Однако те бойцы, которые перемещались на Центральный фронт, вливались в формировавшуюся там смешанную систему бригад, в которые входили как обычные, так и милиционные батальоны (колонны).

Бригада по штату должна была иметь 4 батальона — 2500–3000 бойцов, но реально бывало и 800-1200, которые, однако, должны были удерживать участок фронта, предназначенный для бригады. Позднее 2–4 бригады объединялись в группу (дивизию), 2–4 дивизии — в корпус[664]. Численность республиканской дивизии примерно соответствовала численности франкистской бригады, а корпуса — дивизии[665].

* * *

В начале ноября в Женералитате возникла идея отправить Дуррути на оборону Мадрида. Антонов-Овсеенко рассказывает об интриге, которая была разыграна, чтобы «сплавить» войска Дуррути в Мадрид, оставив прокоммунистические части в Каталонии. «Чтобы подбить Дуррути, инспирировано было нами заявление комдива им. К. Маркса о направлении этой дивизии под Мадрид (дивизию было трудно вывести из боя, и сверх того ПСУК не хотела, по политическим соображениям, снятия ее с каталонского фронта)»[666]. Второе соображение вернее — ведь вывести с фронта бойцов ОСПК (ПСУК) было не труднее, чем анархистов. Но коммунисты стремились отправить Дуррути под Мадрид, чтобы получить военное преобладание в Каталонии.

Вопрос обсуждался 6 ноября на совещании командиров и советских представителей. «Дуррути восстал против посылки под Мадрид подкреплений, жестко напав на мадридское правительство, „подготовившее (де) поражение“, назвал положение Мадрида безнадежным и заключил, что Мадрид имеет чисто политическое, а не стратегическое значение». Антонов-Овсеенко и Абад де Сантильян буквально уломали Дуррути[667]. Договорились, что анархисты дают 5000, коммунисты — 1000, остальные партии — 800 бойцов до 8 ноября[668].

При этом Дуррути, по выражению Антонова-Овсеенко, «выкинул трюк»: призвал резерв, который был у анархистов безоружным, передал новобранцам ружья «Маузер», а бойцов, собравшихся под Мадрид, прислал в Барселону безоружными для получения оружия с правительственных складов. Дуррути требовал вооружения за счет тыловой жандармерии. Он снова перехватывал у коммунистов лозунг разоружения тыла, обернув его против силовых структур Женералитата. «Таким образом Дуррути добивался своего — не ослаблять Арагонского фронта», — комментировал Антонов-Овсеенко, — и «подрывает вооруженную опору нынешнего правительства в Барселоне»[669]. Согласимся, что стремление Дуррути «не ослаблять Арагонского фронта» вряд ли может быть поставлено ему в вину. Антонов-Овсеенко признает: «Мы с большим напряжением сорвали этот план»[670] под предлогом, что он затягивал отправку под Мадрид. Однако и сам советский консул признает, что на самом деле отправку анархистов задержала также «испанская военспецкостность»[671], то есть бюрократическая неразбериха в штабах регулярной армии.

В итоге дивизия Дуррути выступила 8 ноября. Всего 6500 бойцов при 75 пулеметах и 12 орудиях. Еще 1000 анархистов были позднее отправлены вдогонку[672]. Непосредственно с Дуррути двигалось 3000 бойцов[673]. На Центральном фронте действовала также анархистская бригада С. Меры, но отдельно от каталонских анархистов[674]. Часть сил Дуррути распределили по другим участкам, и под его непосредственным командованием осталось 3 тысячи бойцов[675].

Поиск по сайту: