Гость (легенда о сотворении мира)

Только что прошёл дождь.

Вчерашний юноша сидел на берегу реки, у самой воды. Колени его ласково обвивал мокрый камыш, капли, скатываясь, падали с острой осоки. Белый пух соцветий рогоза не летел по ветру, а ложился на сырую траву, как странный августовский снег.

Тихо-тихо было вокруг. Река, казалось, не текла никуда. Лишь беспокойно вскрикивала в камышах ночная птица, всплёскивала мелкая рыбка, поскрипывали на затоне полузатонувшие лодки, вдали звенели цикады, да изредка вторил им лягушечий хор. Притихли комары, затаился ветер. Неслышно рассекали воздух цветные крылышки стрекоз, и мокрые русые пряди падали на лоб сидящего. Он небрежно отбрасывал их тонкой рукой и продолжал сидеть неподвижно, полностью слившись с пейзажем.

Сидящего на берегу звали Инваром. Или Инуаром. Взгляд его был прикован к другому берегу, где огромное, тёмно-оранжевое Солнце нехотя уступало место ещё робкой, бледной Луне.

Светило медлило. Но Инвар не роптал на Солнце, хотя и с трепетным нетерпением ждал Луны – верной помощницы в его странном деле.

Инвар был стеклодувом. Ночи напролёт он выдувал через тонкую трубочку диковинные фигурки, вдыхая в них жизнь. Все дети маленького города знали его чудесные ёлочные игрушки – шары, внутри которых стояли дома, загорались окна и сновали человечки. Дамы предпочитали вазы, в которых не увядали цветы и пускали корни ветки. Умел он делать и миражные стёкла, спасающие от реальности. Стоило вставить их в окна, очки или монокли – и… Унылый городской пейзаж превращался в вид феерического города. Исчезали гнетущие стены без окон, вместо них простирались леса или сады. Угрюмо нависающее небо подсвечивалось мягкими цветными огнями городских фонарей, на старых крышах блистательные пары танцевали вальс, мазурку или полонез, доносившийся из чёрных дыр слуховых окошек чердаков. В окнах напротив разворачивались сказочные сюжеты. Убогие сырые каморки расширялись до размеров бальных зал. Усталые старые лица становились молодыми, их снова можно было любить… По силам Инвару были Зеркала и Линзы Времён, Миров и Пространств, умел он превращать стекло в лёд, а лёд в стекло – он знал секрет такого выдоха.

Обладая такими умениями, Инвар мог бы жить, не бедствуя. Однако не было ещё случая, чтобы Инвар взял за свою работу деньги. Он лишь предупреждал обладателей стёкол, чтобы они не очень-то увлекались ими, не глядели в них постоянно. Впрочем, негуманно отнимать у каждого свой собственный выбор. Если кого-то тянет выйти на крыши – он всё равно сделает это. Пусть лучше красиво, к танцующим парам… А деньги… Он вообще не любил их, эти никчёмные бумажки и монеты, и ни на что не променял бы свою маленькую мансарду, бесконечный каскад крыш, лежащий на уровне взгляда. Чем он питался, на что жил? Он хранил это в секрете. Все знали одно – он не воровал и не нищенствовал.

Время от времени он пропадал из города. Создавал свои рукотворные чудеса в маленькой лачужке на берегу реки, там, где река впадает в море.

Инвара считали чудаком и называли бессребреником. Он не мог понять, как относятся к нему жители города. Любят ли, втайне завидуют, проклинают за ушедших или просто используют. Впрочем, он не задавался таким вопросом. Он знал, что ему не место в этом мире, и рано или поздно, он должен уйти. Он чувствовал себя гостем, он был готов, и каждую ночь чутко вслушивался в пространство, словно ждал какого-то оклика или звонка. Вот и сейчас Инвар сидел на берегу в загадочном настроении, и с каждой минутой всё отчётливее стучалась в сознание мысль, что именно сегодня это и произойдёт. Впрочем, мысль эта казалась Инвару до боли знакомой, хотя и звучала в этот вечер как-то свежо, по-новому…

Солнце, наконец, ушло, погрузившись на дно реки. Тёмный бархат воды, отразив его лучи и желтоватый наряд деревьев, свойственный для рано подкравшейся осени, засверкал золотом. Свет ослепил Инвара. Лицо его исказилось гримасой мимолётного испуга. Он зажмурился. Открыв глаза, стеклодув увидел на вновь ставшей тёмной поверхности воды, среди знакомых серебристых Лунных проблесков яркий зелёный луч. Инвар почему-то вздрогнул: «Вот и всё!» Мыслей, витавших на поверхности сознания, стало две: «Зелёный луч – всего лишь последний луч заката. Ты впервые увидел его, потому что, будучи городским, редко сидишь у реки» и «Да-да, но зелёный луч – это конец света, с каких бы букв не писались эти слова!..» Впрочем, думы эти вскоре оставили его: он залюбовался шафранно-восковой, но стремительно бледнеющей Луною, медленно воспаряющей над водой.

Темнело. Поднялся лёгкий ветер. Инвар поёжился от сырости вечернего тумана, накинул плащ и достал из его кармана своё орудие – длинную стеклянную соломинку. Цикады зазвенели громче, усилился запах трав. Инвар понял: их взволновало то, что он думал об осени, а стало быть, о неотвратимо надвигающейся зиме. Сегодняшней ночью он был совершенно свободен – никто не заказывал ему стёкол и моноклей, и, пользуясь случаем, Инвар решил повыдувать ёлочных шаров – порадовать соседских ребятишек на грядущий Новый год. Но сначала он выдул дракона. Почему – не понял сам – как-то подсознательно. Недоумённо пожал плечами, положил в сумку и снова осторожно подул в свою трубочку. Секунды спустя на её конце задрожал хрупкий, прозрачный стеклянный шар. Он медленно раскачивался под закаляющим его ветром. Его создатель дунул уже чуть сильней, уже не боясь того, что сфера лопнет, как мыльный пузырь. Дунул и снова замер, со страхом вглядываясь внутрь шара. Там не происходило ничего, лишь мёртво сверкало пустое белое пространство. «Это и есть ВСЁ?!» - отпрянул сам от себя стеклодув, с тоской уронив взгляд в реку, показавшуюся ему зовущей пропастью. И, напоследок, ещё раз вгляделся в шар.

В шаре что-то блеснуло. Внезапно Инвар понял, что напугавшее его мёртво-белое пространство – ничто иное, как замёрзшая гладь реки. Почти такая же река, но намного величавей и шире. Она даже походит на море – вероятно оттого, что совсем близко в него впадает. Да-да, вот вдали угадываются берега. Они заснежены и пусты. Лишь чёрные, словно обгоревшие деревья тянут корявые сучья к далёкой холодной Луне. Внутри шара была ночь. Страшная, опустошающая, гулкая и бесконечная.

«Жуткий пейзаж! – подумал Инвар, - я слишком много думал об Исходе. И вот он предстал передо мной: любуйся, Инвар, упивайся, бредь страхом!.. Кем стал ты, Инвар, этой новорожденной ночью? О, художник! Оплакивай свои картины… Представляю, какие ты теперь будешь дарить игрушки!..» - на последней фразе Инвар зашёлся нездоровым смехом. Смех этот гулко разнёсся над рекою, отозвавшись каким-то уродливым эхом. Эхо, оттолкнувшись от другого берега, заметалось над гладью маленькой речки и… В шаре вдруг что-то взорвалось. В самом центре заснеженной реки произошёл выброс огня – в непроглядное суровое небо с воем взвился столб пламени. Инвар понял: «Подводный вулкан!» Взгляд его заволокло дымом. Инвара отбросило назад. Сознание померкло…

***

Инвар лежал на мокрой траве. Немного болела голова, чувствовалась накопившаяся усталость. Над ним простиралось огромное отчуждённое небо. Луна поднялась уже очень высоко и тоже мнилась какой-то чужой. Посторонним стало всё вокруг, посторонним до отвращения. Инвар подумал: «Ну, это точно ВСЁ…» И с изумлением узрел, что не выпускает из губ стеклянной трубочки, на конце которой всё так же медленно раскачивается этот первый неудачный шар. Протянув руку, чтобы снять и разбить его на мелкие кусочки, он бросил в сферу последний взгляд… и едва успел отдёрнуть кисть.

Внутри шара жил и дышал красивейший город. Узкие улочки, цветные фонари, островерхие крыши… Музыка, льющаяся из слуховых окон чердаков… Пары, танцующие на крышах… «Где-то я это видел… До боли знакомо…» - мучительно вспоминал Инвар, но вспомнить так и не мог.

Он решил рассмотреть этот город поближе. Но город оказался миром и бережно втянул его в себя через знакомую стеклянную трубочку. Соломинка стала спасительной и погибельной одновременно. Шар сорвался с неё и покатился в ту же сырую траву нелепой в начале осени ёлочной игрушкой…

***

А в покинутом мире Инвар сидел за столом, отрешённо глядя в окно. Лицо его было бледно, руки холодны. К нему стучались уже третью ночь, он не понимал, кто и зачем. И последний из стучавших махнул рукой, решив, что этот сумрачный одиночка вышел на крыши, найдя там свою неистово танцующую пару…

***

Нас смешат. Нам рассказывают нелепые сказки о Сотворении. А наши миры тянут нас отсюда по капле через тонкие стеклянные соломинки и трубочки капельниц, сквозь незримые стены, отделяющие нас от бумаги, ночных зеркал или экранного стекла, а Сны от Реальности. Вдаль, вдаль, туда, где из окон звучит не ругань святош, а чистый в своём исступлении полонез…

Если хотите, сочтите его за Реквием.

2006.

***

Хищный цирк

Поиск по сайту: