Новый миф Старого Города

Бледный северный день угас. Тёплая, прозрачная июньская ночь окутывала лёгким облаком тумана статуи Летнего сада. А в отдалении от него, почти в конце стремительно убегающего в порт проспекта, устало поскрипывали, перешёптываясь, два атланта.

Один из атлантов держал массивный эркер единственной рукой. Другой, по чьей длани змеилась опасная трещина, обратился к нему:

- Эй, брат!..

Безрукий атлант не ответил. Он забылся от боли. Возможно, от фантомной. Или просто видел сон о прошлом. Фактически уже о прошлой жизни: разлом разделил одну жизнь на две – былую и настоящую.

Наименее пострадавший от Времени атлант повторил: «Э-эй… Бра-ат…» Тихий зов отдавался звонким эхом в чёрной, ведущей в типичный ленинградский дворик арке.

Брат молчал. Атлант не на шутку испугался. В третий раз он позвал уже достаточно громко, рискуя разбудить жильцов дома:

- Э-эй, бра-ат! Почему ты молчишь? Я встревожен.

Брат отозвался:

- Извини, я просто дремал.

- У тебя такое бледное лицо…

- Это просто белая ночь.

- Нет. Тебя мучают боли.

- Ничего-ничего…

- У меня тревожные вести, брат, - вздохнул зачинатель разговора. – Реставрации не будет. Ни в этом году, ни в следующем.

Безрукий атлант не ответил.

- Ни в этом, ни в следующем, - повторил атлант с трещиной на руке. – А сегодня так странно пульсирует Геспер. Сдаётся мне, что у него есть какие-то вести от Гесперид…

- И что? – Устало и, казалось бы, даже как-то равнодушно повторил безрукий.

- А то, что он кое-что передал мне. В одном из брошенных домов, имя которому – Расселина, есть лестница. Она не заканчивается лестничной клеткой, она ведёт в Небо. Дом стоит без крыши. Стоит взойти на самый верх – и у взошедшего появится шанс стать звездой.

- Мы и так уже звёзды. – Иронично отозвался пострадавший. – Мы во всех газетах. Нас постоянно фотографируют.

- Нет, ты не понял. Не фальшивой-бумажной. Настоящей звездой. Как Геспер.

- Какие звёзды? Какие лестницы?! – Безрукий атлант ещё не до конца вышел из дрёмы. – Мы рождены атлантами. Мы – символы выносливости и терпения. Наша Судьба…

- Наша Судьба – всего лишь мифология. Мифы созданы тысячи лет назад. Их нужно развивать.

- Развиваем… Стоим… Нас отреставрируют…

- Мы не достоим до реставрации. Мы рассыплемся в прах. Мы же – титаны, брат! Ты хочешь такой унизительной кончины? Чтобы именно так закончился наш миф? Столь бесславным эпизодом нашей истории?!

Второй атлант молчал.

- Мы можем выйти на новый исторический виток…

Второй атлант безразлично скрипнул:

- Совершать подвиги? Ты хочешь примерить лавры Геракла?

- Какого Геракла?! Какие подвиги?! Мы можем стать новым созвездием вокруг Геспера! Это затмит все его подвиги, и вообще подвиги всех, вместе взятых…

Безрукий титан оборвал его:

- А ты знаешь… Что нам доверено держать Небесную Твердь?.. И это…

Пылкий брат с пока ещё двумя руками ответил тем же - перебил:

- А ты знаешь, что это не небо?! И это не Сад Гесперид? И не Эллада?

Брат опешил:

- Как?!

- А так. Это эркер. И совсем другая страна. Мифы здесь забыты и никому не нужны. В доме, который за нами, живут какие-то злые люди. Их очень много, они постоянно ругаются. Они каждый день носят домой огромные сумки, они кичатся друг перед другом их размерами, им не нужно ничего более. Они плебеи.

- Что ты предлагаешь?

- Отпустить эту твердь и уйти.

- Я рождён атлантом. Я не хочу, чтобы новые мифы говорили, что я сбежал. Я остаюсь на фасаде.

- И пусть эти мифы говорят о том, что ты, держа ненастоящее небо, закончил свой жалкий век в забытьи и забвении, без рук, став пылью.

- А если ты не взойдёшь? Сорвёшься?

- Я стану ЗВЁЗДНОЙ пылью. Это зияющая разница.

- Геспер не показал тебе дом?

- Нет. Но рассказал, что есть лестница, с которой его будет видно лучше всего. Он даст мне знак.

- Я смотрю, лукавый Геспер здорово закружил тебе голову. Может, и нет никакой лестницы…

- Я знаю. Есть.

- Как хочешь. Я остаюсь.

Безрукий атлант снова погрузился в тяжёлый сон. А его беспокойный брат медленно-медленно отнял пока ещё уцелевшие руки от тверди эркера и шагнул вниз, на асфальт. В асфальте вмиг образовалась вмятина. Атлант шагнул ещё раз, другой, разминая затекшие за век ноги, нырнул под арку и побежал. Эта часть проспекта не была шумной и людной, часы пробили пять утра и его побега никто не видел. Найти атланта представлялось возможным лишь по впечатанным в асфальт следам. Но это никому не было нужно.

Атлант бежал, петлял проходными дворами и переулками. Он шёл на запах. Точнее, на дух Расселины. Он чуял, что в этой части города она одна: жуткий, прогоревший на все пять этажей флигель с обрушенными перекрытиями и страшной трещиной в стене. Жар последней огненной беды ещё не остыл, и обречённый дом отчаянно пульсировал в мыслях атланта болезненной горячей точкой.

Яркой, как Геспер. Только красной.

Без сомнения, это здесь.

На полу у входа в парадную сквозь сырой пепел и грязь просвечивала мозаика. Год рождения гипсового титана. Атлант скользнул под арку. Вскинул голову. Вот он, огненный ад, пламенный смерч – место встречи двух огненных потоков. Насквозь прогоревшее окно последнего этажа, за которым угадывалась лестничная клетка. Атлант вошёл. Перекрытий на двух верхних этажах не было, крыши тоже, но лестница сохранилась полностью. Геспер на небе уже угасал и почти не просматривался. «Что ж ты подвёл меня, сын?» - подумал атлант. Звезда была холодна. Она не реагировала. «А ты жестокий, Геспер… - Продолжал размышлять атлант. – Впрочем, правильно: что тебе до земных сует… А я ведь поверил в твои сказки…»

Атлант прикрыл за собой дверь чёрного хода и вышел во двор. И вдруг, из забитых ржавыми листами жести окон, сквозь опасную трещину на три этажа из пяти, прямо на него пахнуло неземным холодом и безнадёжностью. Этот потусторонний сквозняк, как воронка, буквально втянул титана во флигель. Вот она, эта лестница. Последний, верхний пролёт, как трамплин в небо. А небо, казалось, потемнело. И в нём неистово сиял Геспер.

Атлант сделал шаг вверх. Каменная ступень провалилась под ногой. Этого титан не рассчитал. Он шагнул ещё выше. Другая ступень тоже рухнула. Лестница казалась бесконечной – количество её ступеней ощутимо прибавилось: их было уже не по двенадцать на каждом марше. Беги, атлант, беги… И Атлант побежал. Ступени сыпались вниз, шоколадными плитками ломались лестничные клетки. Атлант срывался и падал. Вставал, перескакивал через проломы и снова падал. Ледяной ветер Расселины скользил по его ногам. Атлант чувствовал запредельную, разламывающую голени боль.

«Как Сизиф… - Крутилось у него в голове. – Как Сизиф… Ты решил проучить меня, смеющийся Геспер?» Вверх-вниз, вверх-вниз… Атлант брал высоту уже какими-то кошачьими прыжками, практически летел… И понимал: настоящее небо - не твердь. Это воздух, его держать не нужно. Атлант задыхался, захлёбывался ощущением Свободы...

Взлетел ли он – не знаю. Но в утреннем небе мелькнула слепяще-яркая комета. Она, делая круги против часовой стрелки, облетала Геспер. Вверх-вниз, вверх-вниз… А после скрылась за горизонтом. Безрукий атлант вновь забылся тяжёлым сном.

2012.

***

Атлантида

(новелла)

И вновь был вечер: атланты всегда разговаривают вечерами. Да, они разговаривали. Две скульптуры с соседних фасадов: один атлант средних лет, одетый в звериную шкуру. Другой - молодой, юноша в самом расцвете, в привычном одеянии, ниспадающем на бедро.

- Скажи мне, как выглядит Атлантида? - обратился молодой атлант к более старшему по возрасту, придуманному скульптором.

Старший закрыл глаза:

- Лучше не спрашивай. Для каждого из нас воспоминания о Ней - неизбежная боль и падение.

- И всё-таки...

- Ты ещё юн и беспечен...

- Почему? Ты помнишь год своего рождения? Когда был построен твой дом?

- В 1898-м.

- А мои цифры - 1832. Так-то... По воле зодчего, даровавшего мне визуальную молодость, я по-юношески пытлив. Но я на 66 лет старше тебя. И с тех пор ни одной реставрации. Я весь покрыт сетью микротрещин. Поэтому меня волнует один вопрос...

- Какой?

- Куда исчезают атланты, когда они рассыпаются в прах?

"Старший младший" атлант шумно вздохнул:

- И всё-таки ты - юноша. Ты только что сам ответил на свой вопрос.

- Я не ответил...

- Но ты подумай сам. Куда? В прах.

- А прах куда?

- Всё прозаично, романтик. Вниз. Под ноги всем. Потом его сметает дворник.

- То есть, ты хочешь сказать, что павшему атланту уготована участь мусора? Но нет, это не так. Это твоя ошибка.

- Откуда ты знаешь?

- Я многое знаю, мой друг. Мне снится Атлантида. Она стучит в мои сны, как пепел Клааса.

- И как она снится тебе? Какова она? - Доселе тусклые глаза атланта-скептика ожили, заискрились заинтересованным блеском.

Атлант-романтик немного изменил позу: выпрямил спину, расправил плечи. Он как будто сделался выше и тоньше. И мечтательно заговорил:

- Атлантида... Я ещё не видел её во всей красе. Только на входе.

- Расскажи, каков этот вход! - Собеседник с жаром перебил его. - Там Врата?

- Нет никаких Врат. Просто сияние. Мягкое, цветное. Начинаешь видеть Воздух: он становится волной. Тёмно-синей, тёплой, мягкой, упругой волной. Ты погружаешься в неё, она принимает тебя, как материнское лоно...

- А сияние?

- Ты видишь его не извне. Сиянием становишься ты сам.

- Вот как... Значит, дворник не придёт?

- Он придёт. Но нам с тобой это ничем не угрожает.

- Мне так хотелось бы верить тебе, но... Я же видел, как с фасада напротив упала капитель.

- А ты поверь - и всё тут! Эта вера - твоя Свобода. То капитель. А ты атлант. Мы уходим не так. Впрочем, если ты будешь скован... Тогда ты рухнешь обычно. Я молчу, я не возражаю.

- Юноша, ты меня обнадёжил...

Юноша-атлант выпрямился ещё - натянулся, как струна. О, лучше бы он этого не делал... Впрочем, лучше - для кого?

Атлант, облачённый в шкуру, поглядел вниз. И увидел, что по брусчатке катится сине-белая пенная волна. Она наступала быстро, поднималась и крепла. Дошла до цоколя дома напротив, потом до подоконников первых этажей, потемнела, взметнулась вверх и лизнула фасад. Только фасад: на противоположной стороне улицы вода была спокойной: свободно перекатывалась у ног пробегающих мимо людей. Но люди не реагировали никак: похоже, они её просто не видели.

Старший младший атлант поднял глаза. Всё, что он узрел, в реальности происходило наверное, несколько секунд. Но время сбилось: зрелище казалось бесконечным.

Волна лизнула фасад. Тёмная вода смотрелась абсолютно прозрачной. Сквозь её стену было видно, как юный пытливый атлант превратился в мириаду сверкающих радужных частиц, играющих в солнечном свете. Да, откуда-то взялось солнце - выскользнуло из облаков, сверкнуло на закате. Атлант напротив уже не был различим - только яркие радужные всполохи. Вспыхнули - и стали мягче, ровнее - теперь это была приглушённая радуга. В сырой прозрачный воздух поднялась искрящаяся пастельная пыль. Поднялась - и не осела вниз. Так и растворилась, полетела вверх, к горизонту.

Волна сошла. На брусчатке не осталось ничего. На фасаде - отчётливая тень цвета маренго, напоминавшая об исчезнувшем атланте.

***

ПОСТСКРИПТУМ

ГБА

Город безруких атлантов.

Город убитых талантов.

Город отчаянной боли.

Город подавленной воли.

Выбор у каждого, впрочем,

Свой: тратьте попусту ночи.

Тлейте в июньской метели.

Падайте, как капители.

2012.

***

Монолог атланта

Я – атлант. Гипсовая фигура с городского фасада. Для кого-то – просто мужик с бородой и неплохой ориентир для чьих-то мимолетных встреч. Такое уж нынче время…

А ведь когда-то все было иначе. Скульптор лепил меня с себя. Натурой для него служило отражение в зеркале и фотоснимки. Да, фотокамеру тогда уже изобрели. Но снимки были первыми, робкими, размытыми. Однако скульптору хватило воображения, чтобы дорисовать черты.

На фасаде я не один. Нас, атлантов, шестеро – три пары. Мы напряженно держим три вычурных, с годами все более тяжелых балкона. Мы – внизу, почти на уровне снующих по тротуару человечков. Над нами – второй и третий этажи. На втором – красавицы-кариатиды, которых зодчий лепил с жены. Она подолгу позировала ему на фоне залитого солнечным светом окна, нежилась в лучах и, казалось, от нее от самой шло сияние.

Кариатид тоже шестеро - по одной на каждого из нас. На третьем ярусе -премиленькие путти. Их больше – целых двенадцать. В каждой паре – мальчик и девочка. Ведь у скульптора было двое чудесных малолетних детей. Они так и остались малолетними…

Я помню то время, когда счастливая молодая семья въезжала в новый особняк. До самого переезда зодчий никому его не показывал: семья даже не знала, что он купил дом. Только в то утро подручные скульптора сбросили с фасада холщовый полог. Мы открылись взорам, полным восхищения. И нас буквально ослепил солнечный свет. Сияло светило, лучились улыбки. Все буквально ахнули, когда узрели себя на фасаде. Ваятель подхватил на руки жену, закружил и внес в особняк на руках. Это был лучший в моей жизни день.

А потом они погибли – скульптор и дети. Ибо человечество изобрело уже не только фотокамеру, но и поезд. В нем-то они и разбились. Все газеты писали о страшной катастрофе. Скульптор ушел на взлете творческих фантазий, во цвете лет. Так слишком часто бывает с талантами. Его тело собирали по кусочкам. Детей так и не нашли. Тогда на мне появилась первая глубокая трещина. Все другие атланты словно умерли. Окаменели. Мы перестали разговаривать. Я остался один. Мыслящий, чувствующий, болезненно живой. Еженощно слышащий тихий плач кариатид.

Они, женщины, сломались первыми – уже давно стоят без рук. Что с путти – я уже не вижу – ноша кренящегося балкона давит все сильней… Лишь с тревогой замечаю, как летит сверху белесый гипсовый прах.

Молодая вдова скульптора Натали дожила до старости. Она так и не вышла замуж. Она пережила все: революцию, две войны, блокаду, бомбежки. В одну из них меня и ранило. С тех пор так и стою без руки.

Иногда я общаюсь с парой атлантов с соседней улицы. Но общение не радует: меня разъедает зависть. Она не менее чем вода губительна для гипса. Этих атлантов любят. О, я бы многое отдал за простую человеческую любовь. Ибо помню, как скульптор, каждый раз выходя на проспект, здоровался с нами и заботливо осматривал: как вы здесь, мои атлантики? Тот дом, на фасаде которого живут мои знакомые, напрочь состоит из жутких, зловонных коммуналок. Казалось бы, люди, прозябающие в них, эти жуткие старухи должны быть озабочены исключительно животной борьбой за выживание. Они делят не просто кухню и коридор – они делят каждый сантиметр этого удушливого, прогорклого пространства. Там, внутри него, они похожи на переплетенный клубок преотвратнейших змей. Но стоит им расплестись для того, чтобы выйти из своего логова, они преображаются. Оказывается, каждая из них мила и даже интеллигентна. Свежий воздух сметает с них инстинкты. Старухи гордятся «своими» атлантами. Ведь это единственное, чем они, преданные и покинутые родней и государством, еще могут гордиться. Они засыпают префектуру гневными письмами с требованиями немедленно отреставрировать фасад. У нас же все иначе. Особняк, после революции занимаемый неким учреждением, недавно приобрела в частное владение молодая семья банкира: отец, мать, мальчик и девочка. Я воспрял было духом, но как бы не так! Глава семейства назвал нас рухлядью и распорядился сбросить с фасада. Пришли градозащитники. Отстояли.

Оскорбленный поражением банкир наскоро повесил на балкон вывеску «SALE!» и стал появляться редко. А потом и вовсе исчез. Говорят, уехал за границу. Правильно, зачем ему такая страна – не до конца изувеченная хай-теком?

***

Сегодня у меня отвалилась вторая рука. Странно: я не почувствовал боли. Только ужас: рука, а вслед за нею балкон, упали на ребенка. Я видел суету внизу, красно-белую машину, распластавшееся на брусчатке тельце, людей, торопливо и даже как-то воровато заворачивающих его в черный полиэтилен. Улицу тут же оцепили. Приехавший наряд милиции злорадствовал, что не сможет меня забрать – я же гипсовый…

Ужас заставил меня дрогнуть. Я ведь тоже отец. Правда, не знаю, как там мои дети: похоже, мы на разных этажах мироздания…

В это сложно поверить, но с освобождением от балкона я начал ощущать несуществующие руки. Люди называют это фантомными болями. Впрочем, боли-то и нет – только непривычное, будоражащее сознание, явственное ощущение дланей.

Ваша реальность кренится, и кренится неуклонно. Рядом со мной висит убогая телевизионная тарелка. Моя гипсовая голова идет мелкими трещинами от огромного потока отчаяния и злобного неверия, льющегося из нее. Я понимаю: ваша реальность кренится. Вас уже не спасти…

Теперь я держу Пустоту. А черт побери, почему я должен держать ваш мир, ваше небо?! Поручите это своему нелепому богу!

А небо надо мной пьяняще-синее, подсвеченное радужными лучами солнца. Эта картина напоминает мне мои лучшие времена, и мне кажется, что я вот-вот оторвусь от фасада, к которому пригвожден навеки и взлечу… Пусть даже и рассыплюсь белесой пылью – мне уже все равно. Я покорен, я согласен!

Я вижу приближающегося ко мне человека с лестницей на плече. Кто ты, незнакомец: реставратор или судия? Ведь я еще скульптура, но уже убийца.

Атлант-убийца…

2007.

***

Поиск по сайту: