Девочка с балисонгом

По весне среди руин, на костях тех, кто погиб за свой город, выросла огромная, до горизонта, алая полынь. Ощетинилась во все стороны острыми штыками. Заглядывала в чёрные выбитые окна, как в Зеркала Вечности.

А среди этой полыни, по заросшим ею контурам пустых улиц, раня об неё руки, отрешённой тенью бродил человек в венецианской маске.

(из летописи)

На израненный, но не сдавшийся город-герой стремительно упала чёрная, маслянистая, непроглядная ночь. Человек в венецианской маске всё бродил в зарослях алой полыни. Ранил об неё руки, но упорно бродил. Как будто искал что-то. Или кого-то?

За сплошной стеной травы, в руинах, послышался детский плач. Бледная Луна осветила страшный чёрный остов сгоревшего здания, когда-то бывшего роскошным домом в стиле северного модерна. Человек метнулся внутрь. Луна вела его, освещая дорогу очертанием луча.

Человек вслушивался, вглядывался в Темноту.

Войдя, человек пошатнулся - прямо на него в парадной упало небо. Человека накрыло небом. С трудом справившись с потерей сознания, он оглядел дом изнутри.

Хищно щерился противотанковый ёж сломанных перекрытий. Сверху что-то поскрипывало, будто хохотало. Хохот руин… Помогла Луна - заглянула сквозь узкое окно. С одного из чудом уцелевших потолков слетела антрацитовая от копоти гипсовая летучая мышь. Зашуршали крылья. Присела на плечо, пристально и цепко прицелилась взглядом сквозь прорези маски. Прямо в глаза.

Лестница была полуобрушена. На самом верху, на обломке пролёта, стояла тоненькая, ломкая девочка с глазами цвета свежего пепла. На вид лет лет не больше одиннадцати-двенадцати. Лицо её было абсолютно белым. Словно алебастровым. Казалось, она тоже была в маске. Но губы дрожали, а глаза влажно блестели – из них лились потоки слёз. Девочка была живая.

Единственная живая в городе.

Девочку и человека разделяла пропасть отсутствующих ступеней. Пролёт угрожающе пошатывался и мог в любой момент обвалиться. Обвалом было чревато любое неосторожное движение – опасно было даже дышать. Человек в маске протянул вверх руки и сказал громким шёпотом:

- Девочка, прыгай!

Девочка ещё громче заплакала и отшатнулась.

У человека в маске вырвался крик:

- СТОЙ!!!

Пролёт рухнул. Ребёнок полетел вниз лёгкой пушинкой, удачно приземлившись на руки своему спасителю. Он оглядел её. Светлые вьющиеся волосы. Светло-серые глаза. Правильный носик, чёткий профиль. Внешность ангела. Неестественно-алые губы. Как полынь. В крови?

Омутно красивая лоли.

Лёгкое белое платье, белые чулки и белоснежные, в отличие от остальной одежды абсолютно чистые, белоснежные перчатки под локоть. Невесть где потерянные туфельки.

И балисонг за резинкой чулочка.

- Девочка, зачем тебе это? И как тебя зовут?

Девочка перестала плакать. Собралась мгновенно.

- Герилья. Мои родители хотели сделать сопротивление ещё во времена цирка. Они погибли во время боя за дом. Они удерживали его до последнего. Лежат здесь. Их убили. И я убью. В городе может быть опасно.

- Но больше никого не осталось. Только ты и я в городе.

- Я не знаю. С той ночи я не выходила на улицу. Боялась этой лестницы.

- Ты была здесь, в доме?! Чем же ты питалась?

- Вкусом и запахом войны. Я отмороженная.

Облизнула губы. Они ещё ярче запылали. Человек в маске ощутил головокружение, воскликнул: «Чёрт!» И выронил девочку.

Ангельское зло.

Она упала на мозаичный пол, опершись на руки, но умудрившись, в отличие от остальной одежды, не запачкать перчаток. Грязь к ним совершенно не липла. Удивительно.

- Малыш, я тебя воспитаю…

Он сказал это неуверенным тоном. Сам подумал: «Поди такую воспитай…»

Она оскалилась:

- Я не малыш.

Действительно, чёртов ребёнок!

- Я тебя выращу.

- Я вырасту сама.

- Вижу, что ты без возраста. Герилья. Но время всё-таки идёт. На башне бьют часы. Скоро наступит осень. А потом зима. Нам надо где-то жить. Все дома разрушены…

- Я не уйду из города.

- Я тоже не уйду. Это наш город. Ты пойдёшь в Башню Факелов? Там сохранились даже интерьеры.

- Нет. Я буду здесь. В своём доме. Я его не отдам.

Ясно было – не отдаст. Мёртвой хваткой вцепилась в пол. Впилась. Пальцы у ребёнка были железные.

- Хорошо-хорошо, Герилья. Мы восстановим твой дом. Соберём виноград и наловим рыбы. Только как мы добудем огонь?

- Я умею делать любые горючие и взрывчатые смеси. Из чего угодно.

- Не пропадёшь с тобой.

- А вот готовить я совершенно не умею.

Девочка продолжала говорить в пол. Очень логично и убедительно:

- Послушай. Если ты сейчас главный в городе…

- Главный… Скажешь тоже. Генерал без армии, а ты не подчиняешься. Мы одни, теперь это Город Руин.

- Но всё-таки. Не перебивай. С кем ты собираешься восстанавливать дом? И все остальные дома? Город не может, не должен умереть. Где ты возьмёшь население? Дождёшься новых кочевников? Или пригласишь их? Это город павших. Ты осквернишь их память. Я этого не допущу.

Девчонка говорила спокойно и даже безучастно. Голосом цвета пепла. Но в голосе этом чувствовалась такая твёрдость и решимость, что человек в маске опешил. Было ясно: сказала - сделает.

Твёрдость устоявших стен её дома. Её города. Опытный воин ощутил, что девочки этой уже побаивается.

Конечно, она решила всё сама.

- Не переживай. Население я тебе рожу. Очень не хочется, но придётся.

- Но в городе нет ни одного мальчика…

- Ну я же сказала «тебе». От тебя.

- За кого ты меня принимаешь?! Ты же мне в очень поздние дочки годишься!

- Ничего. Я быстро вырасту.

- Но тогда уже я постарею.

- Так нужно. Я ускорюсь.

Отцепилась от пола. Обернулась - резко, стремительно. Обнажила в улыбке зубы:

- Да сними ты эту маску!

Подалась вперёд и сдёрнула её сама. Человек не верил увиденному: ей было можно дать уже лет пятнадцать. Он чуть не задохнулся собственной фразой:

- Представляю, кого ты породишь, детка...

Она смеялась, поигрывая балисонгом, на клинке которого было несколько зарубок. Да так и не ответила на вопрос:

- Ну, если ты дашь мне почтение и любовь… В узде держать не получится.

2013.

***

Потомки атлантов

Девочка поигрывала балисонгом.

(из летописи)

Девочка поигрывала балисонгом, на клинке которого было несколько зарубок. Это был её балисонг. Она усмехнулась: «Да сними ты эту маску! Как жить-то будем?» В итоге сдёрнула её сама и узнала в человеке коменданта Башни Факелов, брата-близнеца павшего в бою за город главного воителя.

Ребёнок сообщил, что, живя в руинах, охотился. Последних людей в Городе, положив конец войне, добила именно она, эта девочка. Нескольких кочевников, укрывшихся в здании.

Первого, когда ей было три года.

Шли годы и века. Отсчитывали круги стрелки башенных часов. Сколько пережил этот Город, но никогда не останавливались его часы.

Город в третий раз выбрался из завалов, восстал из руин. Выросло, поднялось новое население. Некоторые его представители жили в Городе, некоторые – в его предместьях или вовсе за пределами, уходя в вольные землепашцы. Одни из землепашцев жили одиночно, обособленно, другие объединялись по добровольному желанию. Если кто-то хотел возвратиться в Город, то единственным условием возвращения было выстроить каменный дом с изысканно декорированным фасадом. Кого и чего только не было на этих фасадах! Люди, звери, птицы, существа всякие, диковинные цветы, вазы, кубки, различные предметы. И всё это умело оживать.

Так как новые дома вырастали уже за первой, исторической крепостной стеной (в Старом Городе новых домов не строили), попутно возводились новые крепостные стены, а предыдущие украшались висячими садами и зарастали водопадами одичавшего винограда.

Город превратился в государство. Ему стали называть Селенто - в честь Путеводной Луны, которая помогла коменданту найти в руинах девочку, а также в честь здешних месторождений селенита. На гербе нового государства, висящего на городских воротах, красовались кельма, кисть и реставрационный скальпель в белом медальоне на геральдическом «полотенце». Флаг нового государства был холодно-фиолетовым. Цвета Лунного ореола.

(Свернуть)

Кельма, кисть и скальпель. Никаких ратных символов. Отсутствовал даже факел: люди помнили, но хотели забыть. Хотя, факел был излюбленным мотивом старых флюгеров. Снимать их не стали.

Девизом нового государства стали слова «Город или Смерть!» Алым по терракотовому – кровью по фасаду. Как ни хотели эти люди забыть страшные времена, но, если что, умереть за город готов был каждый.

Это была единственная идеология. Державшая этих людей в одной обойме так же крепко, как пальцы девочки когда-то держали мозаичный пол.

Не было ещё только имени у новой столицы. За многочисленными событиями и делами наречь её было просто некогда.

А дальше, за границами нового государства, простирался обширный пояс пустой и дикой выжженной земли. Алые, обветренные, острые полынные степи, оставленные даже кочевниками. Огромный простор: бери и приручай. Только плодоносила эта жёсткая земля всё так же тяжко.

В Город вернулся прежний уклад: радость, карнавалы, весёлое молодое вино и праздники. Город был по натуре праздничным: дней торжества насчитывалось большое количество. Но эти люди, по натуре триумфаторы, умели праздновать: успевали и отдыхать, и работать.

В Городе наступил Золотой Век. Город стал мировой легендой. Потрясающей красоты архитектура, искусства, науки и прочий труд – всё расцвело пышным цветом. Настолько пышным, что иногда даже не верилось в то, что всё это реальность.

Население периодически побунтовывало – так, по мелочи. В шутку грозилось коменданту его свергнуть. Но он только улыбался. Иногда нарочно давал повод для бунтов. То вино вместо воды внезапно из кранов пустит (не помыться людям), то лозунг какой скабрёзный или зубоскальный вывесит на Башне. Один раз даже "Долой меня!" Потом стоял с таким же плакатом у Ратуши. Ухмылялся. И что вот с ним сделаешь? Понимал, что людям надо было выпустить пар. Он прекрасно знал этот народ…

К тому же, его было неоткуда свергать. Эту власть он не брал – она свалилась на него сама, как июньский снег, и не была ему нужна совершенно. Он оставался всего лишь комендантом Башни. Ему было этого достаточно. И вот оттуда его было ничем не выбить. Его и Герилью уважали на правах отца и матери, но правление в городе было по традиции вечевое, с решающим голосом в спорных случаях совета старейшин.

Всё было хорошо. Однако шли века. Лишь Герилья оставалась юной и комендант при своём возрасте. Время как будто пощадило их во имя Возрождения. Герилья оставалась всё таким же диким и большим ребёнком. Только игрушками её были пистолеты и ножи, вместо девичьего будуара - арсенал. Часто носилась она по Городу на абсолютно дикой вороной лошади. Лошадь слушалась только её. Да и то долго скакать на себе не давала. Просто садилась на землю, при приближении брыкалась – не поднять никакой лебёдкой. Ни разу она не позволила себя оседлать и обуздать. И никогда не спотыкалась эта кобыла.

Остальное же население пусть очень медленно, но старело. Давным-давно не видели над крышами одноцветных салютов: новых детей не рождалось. Потому что новые люди были от одного отца и одной матери. Единоутробными братьями и сёстрами. Произведение на свет потомства было бы кровосмешением, чреватым вырождением. Да и не просто тянуло родственников друг к другу.

Скучно было людям без плотских утех. Здесь могло полыхнуть и по-серьёзному. Комендант это понимал.

Старели люди, старел и Город. Маги пытались создать консервирующий раствор, но у них получались одни только взрывчатые смеси.

Вопрос вынесли на вече. Стрелки часов на башне описали далеко не один круг, но никто так ничего и не придумал. Всё решил совет старейшин. Точнее, один седой, как лунь, старый скульптор, сын алхимика. И вновь закипела в Городе работа. В карьерах денно и нощно добывали селенит, искатели вели раскопки, маги придумывали заклинания, алхимики пробовали сплавы. Из селенита, истлевших пуль, сока алой полыни, пепла и пыли руин были возведены статуи атлантов и кариатид. Главная статуя кариатиды располагалась на Часовой (Вечевой) площади. Это было единственное сооружение, появившееся в городе в Новое Время.

Статуи были возведены, но им не поклонялись. Они предназначались для другой цели.

Всё получилось, всё удалось. Но только атланты и кариатиды, как и люди, были одной природы и породы. Проблема так и не решилась.

И тогда алхимики добавили в раствор землю с примесью праха павших (этот Город не хоронил своих мертвецов: тела сжигались, прах развеивался). Эти-то ведь люди ещё не были связаны родственными узами.

Каждая статуя обжигалась факелами и пускалась в зеркальный коридор. Что она там видела, маги тщательно записывали.

Потом скульптуры долго выдерживались в ледяной форме.

Не треснула ни одна.

Новая столица была названа Кариати. Так новые, молодые люди стали потомками атлантов и кариатид. Тёплых, оживших. Которые могли входить в дома. К людям. Для рождения новой жизни. Когда они шли, они держали небо. Комендант знал о бунтующих атлантах в далёком другом городе. Знал, что бунтуют они именно от того, что хотят держать не стены, а небеса.

Всё было продумано.

Иногда можно было видеть пары, обнимающиеся прямо на фасадах (такие статуи потом тоже лепили). Но жизнь рождалась за фасадами. Внутри. Хватит – город когда-то уже пережил прилюдный блуд. Уцелевшие в Башне Факелов, в её библиотеке летописи помнили, к чему это привело.

Также кариатийцы вылепили боевых амуров. В случае войны амуры меняли предназначение. Они могли пускать свои стрелы во врагов (клеймить и начинять стрелы ядом они умели).

Так, от женщин и атлантов, мужчин и кариатид, появилась раса селентийцев (или кариатийцев). Внешне это были люди, и размножались так же. Но это были совершенно другие люди.

С безграничным уважением к старшим и старине. С врождённым почтением к своему Городу. Ведь кровью их был сок алой полыни, а частями плоти – прах павших, прах руин и истлевшие пули. Пули в их телах давали ненависть к врагу. Состав раствора, придуманный магами, был безукоризнен.

Они очень медленно старели. Человеческие болезни были им практически неведомы. Они не боялись смерти: она была так далеко… К тому же, они знали, что любые руины возродятся. Возрождение было их воплощённой мечтою.

А некроманты знали, что Смерть – это опыт. Зеркальный коридор.

Их дети были умны не по годам, а старики не теряли разума.

Они были очень остры умом, и горе тому, кто попадался им на язык. И жёны, и чада их были такими же.

Их маги умели заговаривать вулканы, встречавшиеся в этой местности. Их ремесленники были магами своего дела. Утончённые натуры селентийцев порождали великие научные открытия и произведения различных искусств.

Их маскарады гремели на весь мир. На их салюты зарились из Космоса.

А они, обладая абсолютной свободой деяния и помысла, мечтали освоить этот Космос, построив парный Кариати город – Атланти, на звезде Бетельгейзе.

И были всё так же холодны в плане дипломатии.

Характером новых селентийцев были лёд и пламя. Ведь каждый прошёл через них изначально. Абсолютно взрывные, эти люди собирались мгновенно и демонстрировали ледяное спокойствие.

Или каменное. Приказать им что-либо было невозможно. Они вообще всем своим видом показывали невозмутимое, но абсолютное неподчинение. При попытке их подчинить они могли разнести что угодно. Далёкие соседи называли их чёртовым племенем.

Страха у них не было. Его заменяла ярость. Когда обычного человека одолевал страх, сердце кариатийца превращалось в огромный пылающий факел. Селентиец был всегда готов и жаждал броситься первым и становился абсолютно безудержен. Они были добры к ближнему, но очень жестоки к чужим, эти люди. Их праматерью была девочка, в три года положившая конец войне ценою нескольких жизней.

У них наличествовала практически бездонная память: они ничего не забывали. И помнили даже то прошлое, при котором не жили. Их считали злопамятными, но они поразительно умели помнить и ценить добро. И благодарить.

Они, так же, как и их предки, любили праздники и погружались в них с головой. И точно так же были рассудочны в праздновании.

Молодое вино их совершенно не брало – им требовалось старое. Между этими людьми не было драк. Всё решалось одним прямым ударом каменного кулака, после которого нападавший уже не мог дать сдачи: он надолго терял сознание. Семья на это время лишалась кормильца. Но ей неизменно помогал обидчик, а также соседи.

Всё, чего они хотели, они создавали сами. И охотно делились. Созидателям по духу было чуждо потребительство.

Любимым их состязанием стало факелометание. Они любили дикие, с точки зрения обычных людей, но в то же время завораживающе-красивые песнопения.

У них было много героев: улицы были названы именами павших за город и великих зодчих. Но у уроженцев Селенто не было богов. Они поклонялись Пустоте. Из которой когда-то был создан их Город, в которую он обращался вновь, всякий раз возрождаясь.

Пустоте, которую всегда можно было самим, своею мыслью и рукой, заполнить.

Да, это были Пустопоклонники. Из тех, кому нечего терять. Познавшим Пустоту терять уже нечего. Кроме поднимающегося из Пустоты своего Города.

Такими они были и есть. Такими и останутся.

Но, помимо многочисленных праздников, были и будут в Селенто и несколько чёрных дат. День прихода кочевников, ночь ласковых ножей, день пожара, ночь войны в ночных рубашках.

И все они приходятся на самое благодатное время – лето. Посему не любят лето в Селенто.

В самую страшную июньскую ночь с Городом творится что-то невообразимое. Уже с наступлением сумерек все дома принимают очертания руин. И в их холодной Пустоте, из частиц Пустоты, праха и пыли, сами по себе заводятся и плодятся Чёрные Твари на манер летучих мышей или химер. Тревожатся, кружат стаями и хохочут. Любого чужака этот хохот может запросто свести с ума. Под утро вылетают на улицы. Над Городом, над крепостными стенами, над башнями носятся стаи хохочущих химер. Чёрные, несметные, заполоняющие собой всё небо, заглядывающие в окна. Для кариатийцев они не представляют никакой опасности. Зорко высматривают недругов. В стёкла стучат. Стучат в сердца. Увидят – бросятся. За Селенто, как и остальные его жители, они порвут кого угодно. Порвут на атомы - даже праха не останется. Маленькие, хищные Стражи Города.

Куда они деваются после этой ночи? Возможно, на целый год впадают в спячку. Или люди их попросту не видят. В общем, неведомо.

Одной из них тоже изваяли памятник. Точнее, антефикс. На фасаде ратуши где собираются старейшины, на карнизе. Но не задобрили: химеры и по сей день, точнее, ночь продолжают раз в год заставлять не спать весь Кариати.

А Герилью в эту ночь неудержимо, надолго тянет на лестницу, последний марш которой покачивается. Она выходит на него и стоит, как вкопанная. Губы пылают, а сама абсолютно бледная.

И Город стоит. Вечный Город. Город Демиургов. И будет стоять: его не возьмёт уже ничто и никто. Эти люди, спаянные одними пулями, не перессорятся.

И никому и ничему, даже Времени, не под силу остановить эти часы.

2013.

***

Судьба резидента

И никому и ничему, даже Времени, не под силу остановить эти часы.

(из летописи)

Душной летней ночью, в день прихода кочевников, с карниза Ратуши сорвалась химера. Не упала – сорвалась сама. Полетела вдаль с тревожным клёкотом.

Гулко ударили сигналом тревоги часы на Башне. Всё население Селенто вышло на улицы, живой цепью встав вокруг своих домов и площадей. Все были при оружии. В глазах сверкала жажда боя, но только не в своём Городе или поселении. Люди готовились идти в степь, сквозь её живые ножи, дабы встречать там неприятеля.

Комендант стоял на смотровом балконе Башни. Том самом балконе, с которого когда-то метал факелы.

Он снова был в боевой маске. Стоял и вглядывался в круг оптического прицела.

Через алую полынь шёл человек. Он был весь изранен, кровь заливала даже глаза. Так, что даже лица было не разглядеть. Человек уже еле шёл и вот-вот готов был рухнуть, став добычей химер.

Остановился, утёрся рукавом разорванной в клочья рубашки. Совсем мальчишка: лет двадцати, не больше. Темноволосый, коренастенький, чуть раскосый. Ясно всё…

Один - за ним никого. Часы пробили отбой тревоги.

А до первого ратного рубежа Селенто была ещё фактически бесконечность. Он бы не дошёл – это точно. Но всё-таки решено было его взять и выведать, чего же он хотел, двигаясь в сторону Aeterna Urbs - Вечного Города. За ним в полынь выдвинулись дозорные.

На лицо непрошеному гостю надели маску без глазных прорезей, чтобы он не видел дороги. Привели к первому рубежу, отдав на попечение стражи. Спешно вызвали коменданта (на время своего отсутствия он оставил уже известную нам наместницу). У Городских Ворот молча стояла лютая в своей холодности стража. Леденила взглядами.

Комендант начал допрос.

- Мир тебе, пришелец. С миром ли ты? Отвечай односложно.

- Да…

Пришелец поперхнулся и сплюнул алый сгусток. Жена одного из стражников вынесла ему воду и полотенце. Комендант продолжил:

- А вот плевать на эту землю нельзя. Даже кровью. Это осквернение. Откуда ты знаешь селентийский?

- Я тайком изучал ваш язык.

- С какой целью? Впрочем, не отвечай. Правды всё равно не скажешь. Лучше скажи, откуда ты родом. Ты родился во времена Хищного Цирка в нашем Городе?

- Нет. Я родом с земли кочевников.

Комендант рассмеялся:

- А вот тут ты врёшь. У кочевников нет земли. На то они и кочевники.

- Но на какое-то же время они занимают земли. Заняли когда-то и Вечный Город…

- То есть, ты хочешь сказать, что ты из стойбища? Отвечай односложно.

- Да.

- Что не понравилось тебе там? Почему ты подался в сторону Селенто? Это же Ultima Thule!

- Я просто очень хочу в Селенто…

- Но мы не проводим экскурсий.

- Почтенный, я полюбил ваш город. Я часто видел его.

- Где?

- Во сне. Я думаю, что наяву он ещё краше.

- Да ты дурачок! А если наоборот?

- Этого быть не может.

- И чего ты хочешь от Города?

Это был вопрос-тупик. От этого Города нельзя было чего-то хотеть: все, кто хотел, получили по заслугам. Здесь можно было только давать, приумножать и созидать. Без потребления. Но мальчишка с ответом справился. Почти справился:

- Я хочу ему служить.

- Этот Город, как и его жители, не терпит служения. Его надо просто любить. И только.

- Кстати… - Подал голос один из стражников. Комендант переспросил его:

- Что кстати?

- А готов ли ты умереть за этот Город?

Комендант улыбнулся:

- Правильный вопрос. Я только собирался задать его. Отвечай односложно.

И тут мальчишка выдал глупость:

- Ну... Если вам надо…

Комендант и оба стражника невольно воскликнули хором:

- НАМ надо?!

Прыснула в кулак стоящая рядом жена стража. А муж её добавил:

- Это должно быть надо тебе. Других у нас нет. И не будет.

Иноземец молчал, явно не зная, куда себя деть. Потирал одну руку другою, переминался с ноги на ногу, смотрел вниз. Допрос можно было и закончить, но он продолжался (комендант и стражники вошли в раж):

- Ну ладно, – смягчился комендант. - Возможно, у вас служить принято и ты просто ещё ничего не понял. Расскажи нам, как ты собрался служить Вечному Городу?

- Ну... Как собрался? Так... Я утром встал, взял воды и еды, и пошёл полынным полем...

- Нет. Как ты думаешь служить.

- Почтеннейший, я хочу служить, как угодно. Я могу мести улицы, я буду рад даже коснуться великой пыли Кариати… А ещё я могу быть музыкантом, поэтом, актёром, сборщиком хлеба, танцовщиком, садовником, художником, реставратором, каменотёсом, зодчим…

Первый страж проскрипел из-под своей маски:

- Хе-хе, кем угодно. Только вот героем ты быть не можешь.

Второй страж ткнул его алебардой в бок: «Молчи, слово у коменданта!» Но комендант сделал рукою разрешающий знак: говорить всем было можно, а реплики стража были дельные.

Мальчишка едва не расплакался:

- Я научусь.

Первый страж ответил:

- Этому невозможно научиться. Это либо дано, либо не дано.

А комендант усмехнулся:

- И улицы мести, и зодчим, и поэтом, и художником, и сборщиком хлеба, и танцовщиком-садовником…

-Танцовщик-садовник! – стража расхохоталась. Но комендант взглядом погасил улыбки (в том числе и на своём лице):

- Всё сразу. Так кто же ты? Что умеешь? Правда всё? Ты маг?

- Нет. У меня нет способностей. Я только сны красивые вижу…

- А иначе, если ты не маг… Конечно, наши каменотёсы пишут поэмы, но… Даже селентийцам не дано уметь столь многое.

- Но я ещё юн, - нашёлся чужестранец. – Я буду пробовать себя, и что-нибудь непременно получится! Позвольте мне хотя бы немножечко приблизиться к Кариати… Но, даже если вы меня отпустите…

- Святая простота… - Хмыкнул второй привратник.

- Но, даже если вы меня и отпустите, я буду рад, что хотя бы подышал воздухом Селенто! Я всем расскажу, что я им дышал! И пусть сделают так же красиво… Сделают своё... А то всё чужое, чужие везде... Так надоело кочевать…

- Говоришь, надоело? – снова улыбнулся комендант. - Тут я тебя понимаю. А пробовать себя – это прекрасно. И более того, по нашей Системе Мироздания не открывать и тем самым губить свои таланты – это грех. Единственный грех. Остальное всё можно.

- Абсолютно всё? Без заповедей?

- Да.

- Но ведь тогда может быть самосуд, и резня, и интриги, и прочие беспорядки…

- Не может. Селентийцы верят в рассудок. Когда человек занят созиданием, ему не до преступлений.

- Почтеннейший, Вы сами себе противоречите. То предлагаете пробовать себя, то говорите, что даже селентийцы всего не умеют…

- Нисколько не противоречу. К твоему возрасту уже давно пора открыть в себе свои таланты. Личность – это ведь как Город. Время обжигать и класть кирпичи.

- Но я готов их класть!

- В общем, так. Вопрос мы с населением обсудим – мы всё обсуждаем с населением. Моё предложение таково. Тебя надо или убить прямо здесь, чтобы ты заново родился с правильной любовью к Кариати…

Мальчишка пал ему в ноги, жарко их лобызая:

- Пощадите! Помилуйте!..Комендант поднял его за подбородок и захохотал уже громким смехом:

- Ой, ты и вправду дурачок! Я пошутил. А ты не дослушал. Ай-яй-яй-яй-яй. У нас принято почтительно относиться к старшим. Ещё не вошёл в Город, а столько наших правил уже нарушил.

Пленник заливался слезами.

- В общем, если не убить… - Комендант говорил медленно, скручивая сигару. – То… Я предлагаю поселить тебя пока что за последним Городским рубежом. Близко-близко, в поле зрения стражи. Мы дадим тебе всё: вылечим, правда, шрамы останутся – потому что ты там был. Построим дом, или сам построишь. Дадим обжиться. Приведём скот и коня. Принесём тебе саженцы и семена, кельмы, кисти, краски и прочее, что ты попросишь для исполнения своего благого замысла. Мы тебя проверим. Испытаем. Если ты называешь это словом «служить» - то служи. Только проверка продлится долго – не одно столетие. Ты проживёшь эти годы, не бойся: очень медленное старение мы тебе тоже дадим, наши маги владеют его секретом. Молчишь? Думай.

Стража скрестила алебарды. На пришлеца снова надели маску, чтобы он не помнил подходов. И отвели в жалкую лачугу на берегу реки, там, где она впадает в море. Именно в ту лачугу безвестного рыбака, в которой коротал свои века комендант после пожара. Да, она ещё стояла, хотя и изрядно покосилась. Комендант вернулся в Башню, стража снова застыла, как каменная или обледеневшая.

К утру дозорные проверили, как гость обустроился в лачужке. И обнаружили, что его там уже не было. Только клубилась на дороге пыль, да чёрная тень медленно мелькала в смертоносных зарослях алой полыни, над которыми уже парила сторожевая химера. Судьба резидента осталась неизвестной. Точнее, известной.

"Тоже ведь "Город или Смерть!" - Подумал комендант, когда ему доложили. - Только по-своему..."

2013.

***

Бунтующий атлант

Поиск по сайту: