Бездна идёт за мной (Бездна-2)

Я – тень.

Не знаю, чья. Потерянная. Чужая всем. Раньше искала принадлежавшего, ходила потерянной. Потом привыкла. Сама по себе. Тонкая, холодная.

Я живу в Бездне и очень тоскую по свету и запаху кварцевых ламп. Раньше здесь была жуткая больница. Я дышала жутью и включала свет. Это была моя обязанность помимо Миссии. Меня никто не видел, кроме тех, кого я уводила через Зеркало.

Зеркало мне, к счастью, оставили. Однако больницу выселили. Разбили, раскололи аж на три части – настолько она была жуткая. Теперь в особняке театр. Лампы обжигающе тёплые. Коллектив молодой, как говорит директор, амбициозный. Я не знаю, что это такое. Но молодые редко умирают. А стариков я уже всех проводила. Больше некого. Хожу по коридору от окна до окна. Надо что-то решать. Надо решаться…

Я в первый раз иду не по ледяной глади. Лёд на асфальте неровный, хрупкий. Поскользнуться боюсь. Прохожие меня не видят: я ведь тень. Только холодно им становится, страшно и неуютно, когда я мимо них прохожу. Но надо идти, что поделаешь... Шаг, ещё шаг… Впереди река. Снова предательские метры по уличному льду… Ещё одна… Не река даже – речка. Какие же они узкие, маленькие в этой части Города…

Третья река довольно широкая. Я замираю посередине. Кажется мне или не кажется, но я чувствую запах кварца и туберозы. Букет безнадёжности. Откуда? Шаг, шаг, ещё шаг. Старинное здание, недавно отреставрированный фасад. Изящные кованые ворота и вывеска – «Противотуберкулёзный диспансер». Скорбное учреждение здесь явно недавно: ещё не надышали, не накашляли. Но запахи всё сильней. И уже очень холодно. Мне сюда. Теперь мне придётся жить на два дома. Из Бездны мне не уйти, ведь здесь нет Зеркала. И коридоры с современной отделкой – безликой, не дышащей. Но зато здесь есть безнадёжные люди.

Изящная витая лестница. Запах не просохшей краски: учреждение только обустраивается, даже мебель ещё стоит в приёмном покое запакованная. Коридор. Не такой, как в Бездне: изломанный тёмными поворотами. Табличка на двери: «Главврач». Кварц! Привычным движением натягиваю перчатку. Замшевую, чёрную. Включаю свет. Вижу, кто здесь. Точнее, кого здесь скоро не будет: кварц представляет реальность в истинном свете. Впрочем, я и без него вижу, но с ним особенно отчётливо. Угрюмые люди в очередях к кабинетам. Некоторые – к последним кабинетам. Я их отличаю. Я же тень.

Этому осталось полгода. Этот доживёт лишь до лета: запущенная открытая форма. А этот – наш безднотный: так теперь по трём учреждениям и бродит. Совсем измучился… Тихонько подхожу (почему-то я часто подхожу, крадучись - видимо, память о том напрочь забытом времени, когда я ещё была чьей-то). Осторожно кладу ему руку на плечо. Он откидывается на спинку убогого казённого стула. Пока просто засыпает. Спокойно, в первый раз за три года – с ночи первого кровохаркания. Можно было бы взять его сейчас, и ему помочь, и себе – подпитаться. Но он так измучен, что просто не дойдёт.

А ведь молодой ещё – года двадцать три, не больше (я умею считать по человеческим меркам)…

Выхожу на воздух, в больничный парк. По нему хаотично разбросаны несколько корпусов. Прямо по курсу морг. Новенький, ещё не оприходованный. Впрочем, в любом морге мне делать нечего. Сворачиваю с дорожки в дальний угол парка. Обшарпанное здание, ещё недавно заброшенное. Но ненадолго: на фасад уже ставят леса. Вхожу. Лестница полуобрушена. Вверх, по обломкам. Они выдержат. Я же тень…

Коридор, палаты. За одной из дверей звучит жуткий хор безнадёжной боли. Стремительно вхожу: я тень, я не боюсь зыбкости перекрытий. Огромная комната. Запах пота, ужаса и мокроты алого цвета. Атмосфера отсутствия воздуха - удушье лёгочных кровотечений. Боль разорванных лёгких. Плотные ряды кроваток, на которых лежат умирающие дети. Плачут, кричат, стонут, мечутся: кто в бреду, кто в агонии. Когда я входила сюда, я заметила на двери старую табличку: «инфекционное отделение». Табличка почти совсем стёртая: буквы еле видны. Орфография дореволюционная.

Вижу несколько трупиков. Не успела…

Между кроватями мечется мальчик. Успокаивает плачущих. Кладёт ледяную руку на лоб мечущимся. Им заметно легчает. Но что он может ещё сделать, этот мальчик? Они же уже больше ста лет здесь кричат. Потерялись в Мирах и Времени. Зависли. Чувствую: работы у меня здесь будет много. А мальчик … Что мне мальчик? Горький надломленный смех, похожий на хлороформный кашель. Ха, ха, ха. Ничего он не может: Я же тень…

Впрочем, кое-что уже может. Он меня замечает. И, когда протягивает мне руку, кварц в главном здании включается (окна вдали, но отчётливо светятся). А дальше, за зданием, которое я вижу насквозь, серебрится заледенелая река… Мальчик говорит, что видел ещё один подобный Дом Скорби. И тоже у реки (почему-то эти Дома все находятся у рек, и Город стоит на реках - может быть, это не случайно?) Как знаток Города, сказал, что на Петроградской. Дом подобный, потому что брошенный: учреждение оттуда выехало. Он пытался потушить там пожар, но оказался бессилен. Потом бродил по неостывшим комнатам. Всё проверил. Они там все мёртвые...

Правда, по пылающей лестнице метался... Юрочка. Мальчик его спас. Юрочка - так звали когда-то ребёнка, чьё лицо было на фреске. Того ребёнка, которого я не успела спасти там, в Бездне: он ушёл так стремительно... А там, в Доме на Петроградской, на лестнице, мелькнул в пламени барельеф с лицом Юрочки.

Так этот мальчик рассказал.

Кто он, этот мальчик? Кто он теперь? И кто я? Когда мы попадаем в такие Дома, мы неизбежно оставляем в них частицу себя. Свой "отпечаток". Некоторые оставляют тени.

Он не оставил. Он сам остался. Добровольно - похоже, ему было больше некуда. Следовательно, он никуда не денется. Толковый мальчик. способный. Теперь мне будет немножечко легче: этот парень будет у меня на подстраховке.

Мальчик, мальчик… Кажется, я знаю его. Да, я вела его позапрошлой зимой. Его как-то странно зовут… Кажется, Юлий. Точнее, звали: теперь у него другое имя…

А из-за поворота коридорного лабиринта главного здания выходит медсестра. Бледная-бледная. Губы, словно в крови. А может, и впрямь в крови? Глаза резко обведены чёрным. На ресницах пугающий слой туши. Гулко стучат по мрамору высоченные шпильки с металлическими набойками. Походкой шарнирной куклы она движется мимо меня. Вешает таблички: «онколог», «психиатр». " Стационар". "Операционная". Резко веет холодом и туберозой. Бездна идёт за мной…

***

Поиск по сайту: