Усталость

Если вы хотите научить своих детей воровать, заставьте их подольше выпрашивать все, что вы им даете.

Генри Уиллер Шоу

Нас так много в жизни детей, так много нашего руководства и контроля, что они устают от нас. Они пытаются закрыться, отгородиться от нас. Создать свое пространство, свою жизнь.

‑ Моя пятилетняя дочь повесила на двери своей комнаты листок с надписью: «Прашу ни биспакоить», ‑ говорила одна мама на тренинге.

‑ А у моей дочери висит карточка ‑ на одной стороне написано: «Можно входить», на другой: «Нельзя входить», она меняет их в зависимости от желания или нежелания общаться.

‑ У моего сына‑подростка, ‑ говорит третья мама, ‑ на двери нарисован череп с костями и надпись: «Не входить ‑ убьет!»

Мы смеемся. Хотя чему тут смеяться? Наши дети устали от нас. От нашего постоянного всевидящего ока. От нашего любопытствующего носа. От наших ушей, которые все слышат.

Они устали. И устают все больше и больше. И рано или поздно эта усталость начинает прорываться уже не только в наивном: «Прашу ни биспакоить».

‑ Раньше у меня был образцовый сын. Ел вилкой и ножом, пользовался салфеткой, у нас всегда была красивая скатерть, сервировка. Сейчас ему пятнадцать лет, он ест одной вилкой или руками. Кружку демонстративно берет не так, как все. Постель не убирает. Вещи разбрасывает. Просто ‑ ужас!

‑ А чего ты хочешь, ‑ говорит ей кто‑то из участников тренинга. ‑ Он был послушным пятнадцать лет. Он пятнадцать лет жил по твоим правилам. Сколько можно! Он хочет жить по своим правилам!…

Он хочет жить по своим правилам… Именно так рано или поздно и случается с детьми, до сих пор живущими по нашим правилам. Под нашим руководством, когда мы знаем, что нужно делать ребенку, как ему нужно жить.

Нам, взрослым, не нравится, что наши дети в какой‑то момент устают от жизни по нашим правилам и начинают жить по своим. Нам эти правила не нравятся!

Ну а почему им должны были нравиться наши правила? И почему им должно нравиться жить по нашим правилам?

Они действительно устают от нашего постоянного контроля и опеки. От нашего постоянного «знания» за них.

‑ Я чувствую себя в прозрачной банке, ‑ говорила мне семнадцатилетняя девочка. ‑ Я как подопытный кролик, которого разглядывают. Я не могу остаться наедине с собой. Где бы я ни была, куда бы ни пошла ‑ родители тут как тут: «Зачем ты туда идешь? Зачем тебе это надо?» Постоянные советы. Постоянные запреты. Я как птица в клетке. «Все это делается ради твоего счастья», ‑ говорят мне родители. Но я ‑ несчастлива! «Ты еще не знаешь жизни», ‑ говорит мама. Но я хочу ее узнать, а мне не дают!…

Как бы мы ни контролировали ребенка, как бы ни следили за его жизнью, обязательно наступит момент, когда ребенок, уставший от опеки и контроля, попытается вырваться. Если он, конечно, не задавлен в первые годы жизни.

Мертвые, послушные чинные куклы, которыми делают некоторых детей ‑ уже не пытаются вырваться. Просто живут, руководимые, водимые родителями. Живые, еще не задавленные родителями дети, пытаются вырваться. Пытаются сбросить оковы родительского контроля.

‑ Я водила своего сына в школу. Я водила его в музыкальную школу. Я до семнадцати лет ходила с ним в поликлинику, ‑ говорила одна мама. ‑ Я устроила его в институт. Теперь ему двадцать один год. Он ничего не хочет. Он связался с панками. Я боюсь, он станет алкоголиком или наркоманом…

‑ Меня так любили, так контролировали, что в какой‑то момент я поняла, что не могу не только на одной улице ‑ в одном городе жить с моей матерью, ‑ говорила взрослая женщина. ‑ Я уехала в другой город. Но и сейчас моя мать пытается контролировать мою жизнь телефонными звонками. «Почему так много тратите денег… Почему ремонт не делаете… Почему тебя дома не было, когда я звонила…» Я уехала в другой город, ‑ потрясенно говорила эта женщина, ‑ но меня и тут пытаются достать!

Взрыв

Видел ли ты когда‑нибудь бешеных детей?

Я ‑ часто.

Я видела их в школе на переменах, когда какие‑то озверевшие толпы вываливались в школьный коридор и начинали носиться, как будто их годами держали на привязи.

Я видела их, когда ездила с ними на экскурсии, в походы ‑ особенно, когда группа детей была большой, и учителя просто не в состоянии были контролировать каждого ребенка.

Они зверели. Они орали. Или кривлялись, или ржали, как умалишенные, или бегали, или дрались. Они делали то, что им запрещали в жизни. То, что нельзя было делать под постоянным надзором родителей или учителей.

Они постоянно должны соответствовать требованиям, которые им предъявляли. Они вынуждены жить в несвободе. Как животные, которых вырвали из естественных для них условий и поместили в клетки, в зоопарк.

Они и живут в клетках ‑ в рамках наших требований, долженствований, ожидания от них каких‑то действий, поступков, достижения каких‑то результатов, запланированных родителями. Они все время должны быть такими, какими нам нужно. Нам ‑ все знающим и все решающим родителям. Как же можно не взорваться когда‑нибудь, чтобы хоть на миг ощутить свободу быть собой и жить так, как хочешь!

Все мы рождаемся милыми, чистыми и непосредственными, поэтому мы должны быть воспитаны, прежде чем станем полноценными членами общества.

Джудит Мартин

Я была знакома с одной очень интеллигентной, очень приличной, правильной семьей. Папа, деловой и очень ответственный человек, нес на себе ответственность за содержание семьи. Мама ‑ милая, очень порядочная женщина ‑ была занята домашним хозяйством и воспитанием детей. Две девочки‑погодки были хорошо воспитаны, вежливы, культурны.

Я помню, как впервые, находясь у них в гостях, испытала настоящие угрызения совести и чувство вины ‑ я совсем не была такой хорошей мамой, как эта женщина.

Ее дети прекрасно вели себя за столом. Они сидели с хорошей осанкой, пользовались ножом и вилкой, ели чинно, не разговаривали. Они питались диетической пищей, которую готовила мама, бульончиками и паровыми котлетками. Они пили какие‑то гомеопатические таблеточки для улучшения пищеварения.

Я рядом с такой заботливой и занимающейся своими детьми мамой была просто чудовищем. У нас в доме и в помине не было никаких паровых котлеток или полезных таблеток. Моя дочь могла болтать или хохотать за столом и ножом она не пользовалась, потому что я ее к этому не приучила.

Я радовалась тогда, что моя дочь дружит с такими хорошими девочками. Они были развиты. Они посещали музыкальную школу и по несколько часов в день упражнялись в игре на фортепиано. В их комнате был идеальный порядок. Они казались мне просто идеальными детьми.

Но однажды все иллюзии по поводу этих девочек рухнули. Рухнули, что называется, в одну минуту. Дочь пришла от них потрясенная и ‑ веселая.

‑ Мам, ты не представляешь, что я сегодня видела, ‑ сказала она мне, смеясь. ‑ Я видела, как сестры взбесились!

‑ Как это взбесились?

‑ По‑настоящему, взбесились. Я, мама, даже испугалась сначала, думала, они точно взбесились…

И дочь, уже спокойнее, стала мне рассказывать.

Она была в гостях у этих правильных и воспитанных девочек, когда их мама ушла из квартиры, оставив их одних без присмотра.

‑ И как только дверь за ней захлопнулась и загудел лифт, то есть стало понятно, что она уехала, ‑ они, как бешеные, стали бегать по коридору и орать. Они бегали и орали, они носились как бешеные, потом влетели на кухню, распахнули холодильник и стали есть, хватать все, что им не разрешали, пить прямо из банки майонез, заедать его маринованным огурцом. Они как с цепи сорвались! Потом они стали прыгать по мягкой мебели, потом ‑ громыхать по клавишам пианино, потом поставили смотреть видеокассету, которую им не разрешали смотреть…

‑ Мам, ну они вообще… ‑ потрясенно говорила дочь. ‑ Я прям обалдела… Они как озверели…

Когда ребенка заставляют идти одним путем, другой путь кажется ему привлекательнее.

Неизвестный автор

Потом, работая в школе психологом, я сама часто наблюдала это бешенство, этот взрыв. Но однажды ‑ наблюдала ситуацию такого жесткого взрыва, такого в настоящем смысле слова бешенства ребенка, которого больше никогда не видела.

Мне уже поздно вечером позвонил папа, который так заботился и опекал дочь, что она сама не могла себе косы заплести и не знала, сколько ложек сахара надо положить в чай. Он, действительно, просто жизни не давал ребенку ‑ везде и всюду заменяя ее жизнь собой. Я много раз предупреждала его, что это кончится очень грустно для девочки и для него самого. Что рано или поздно дочь взорвется, и накопленная агрессия направится против него же ‑ все решающего, запрещающего, контролирующего отца. Но он не хотел, не готов был услышать мои предупреждения.

‑ Пожалуйста, приезжай, ‑ сказал он мне, ‑ мне очень нужна твоя помощь. У меня с дочерью что‑то случилось…

‑ Что случилось? ‑ спросила я. ‑ Почему такая срочность?

‑ Она, ‑ замялся папа, как бы не решаясь что‑то сказать. Потом отвлекся на что‑то и я только слышала в телефонной трубке какую‑то возню, приглушенные крики. ‑ Она бьет меня! ‑ сказал он уже с каким‑то отчаянием в голосе.

И я даже не знала, что сказать ‑ так неожиданны были его слова. Его, здорового крепкого мужика, бьет девочка‑подросток!

Я приехала к нему спустя почти час. Она все еще била его.

И было страшно видеть, как маленькая, худенькая девочка бьет своего отца. Бьет с ненавистью. Бьет, находясь в состоянии невменяемости, просто ‑ бешенства. Просто ‑ тупо мычит и бьет!

И такая сила в ней открылась! И сколько же было накоплено в ней обид! Сколько было спрятано в ней ‑ за ее послушанием и образом милой девочки, которая подчиняется папе, который всегда все про нее и за нее знает ‑ негативных эмоций, несогласия, чтобы столько времени, с такой с ненавистью бить здорового мужчину!

Я долго сама была под впечатлением от увиденного. И часто рассказывала родителям об этом случае.

Не дай нам Бог довести до такого наших детей!

Не дай нам Бог!…

Поиск по сайту: