Последствия для нас

Душа болит…

Почему именно так я назвала этот раздел? Потому что, конечно же, у родителей, чьи дети были воспитаны в опеке и контроле, чьи дети получили такие вот естественные результаты этого стиля воспитания, всегда болит душа.

Душа болит от жалости к ребенку. Видя его неприспособленность, беспомощность перед жизнью ‑ душа болит.

И как часто родители таких детей, иногда уже престарелые, жалостно рассказывают друг другу о несчастьях и бедах их уже взрослых детей. То на работе его сократили и он никак не может устроиться, то денег ему не доплачивают, а он такой робкий, за себя постоять не может, то жена ему досталась такая вредная, нервы ему мотает, а он, бедный, терпит, с его‑то добрым характером…

И сами родители в большинстве своем не осознают, что таким ребенка они сделали сами. Они этого действительно не осознают, только душа болит все время ‑ как он такой будет дальше жить?

Душа болит, потому что сами родители живут в постоянном беспокойстве. Та покойная, счастливая старость, о которой может мечтать любой родитель ‑ не их удел. Их удел ‑ постоянные переживания, тяжелые думы. И все еще непрекращающаяся ответственность за своих детей.

Удивительно, но это очень распространенный факт: дети, которые уже должны были бы взять на себя ответственность за своих престарелых родителей, но не подготовленные родителями к такой ответственности ‑ не берут ее на себя. И получается, что эти престарелые родители до сих пор все еще отвечают за своих детей.

Все еще со своей пенсии подкидывают этакому несчастному чаду деньги на сигареты, или на квартплату, или на подарок его же ребенку ‑ ведь сам он, бедненький, заработать не может!

И ходят к такой матери‑пенсионерке то дочь за подачкой, чтобы до получки дотянуть, то сын, у которого трудный период (который тянется иногда всю его жизнь!). Потом и внуки подтягиваются ‑ стрельнуть у бабушки денег на мороженое, ‑ на родителей‑то им рассчитывать не приходится. И покоя нет бедной бабушке. Ей, которая должна бы уже жить счастливо и спокойно, поддерживаемая детьми и внуками на старости лет. Но она получает совсем другой результат. Как говорится, что посеешь, то и пожнешь…

Душа болит и болит у большинства родителей, которые так заботились о своих детях, опекали их и служили им всей своей жизнью, от неблагодарности этих детей.

Именно на это ‑ на их неблагодарность ‑ чаще всего жалуются родители. Потому что действительно же обидно: я столько времени и сил ему отдавал, я жил для него, ради него ‑ и не получаю теперь в ответ иногда ‑ элементарного уважения.

Я говорила родителям, которые так сетуют на неблагодарность их детей:

‑ Представь себе, что ты нагрузила себя вязанкой дров и несешь их. А потом начинаешь злиться на эти дрова. Какие неблагодарные эти дрова, даже не благодарят меня за то, что я их несу, что я так стараюсь! Но это был твой собственный выбор ‑ нагружать себя дровами или нет. Выбор, иметь ребенка или не иметь ребенка, ‑ это твой собственный выбор. Наши дети в этом не виноваты. И это наш собственный выбор ‑ до какой степени себя нагружать. Брать на себя все обязанности, связанные с воспитанием детей, ‑ это тоже наш собственный выбор. Мы могли бы этого не делать, если бы ценили себя и заботились о том, чтобы привлечь к себе поддержку ‑ мужа, родственников, друзей.

Но мы сами нагружали себя этими дровами, брали на себя огромное количество ответственности за наших детей, служили им, а теперь ‑ ждем от них благодарности. Мы растворялись в ребенке, полностью забыв о себе, забросив свою жизнь, абсолютно перестав себя ценить. А потом мы удивляемся ‑ почему они меня не ценят? А мы сами ценим себя?

Как всегда, мы получаем тот результат, который сами и создавали. И нам некого в этом винить!

Мало того, все наши методы воспитания, основанные на необходимости формировать удобного нам самим, послушного ребенка, вызывали протест и несогласие детей. Вызывали их негативные эмоции. Где уж там взяться благодарности?

В этом и заключается извечный ‑ и неразрешимый ‑ конфликт родителей и детей. Родители считают детей своей собственностью, а дети считают себя отдельными, свободными и независимыми. Родители стремятся подчинить детей своей власти, сделать их такими, какими они хотят их видеть. А дети стремятся отстоять свою свободу действовать, поступать, жить так, как они сами считают нужным.

И если побеждают родители ‑ дети становятся несвободными и послушными, но ‑ неблагодарными, потому что еще ни один раб не был благодарен тому, кто сделал его рабом.

А если дети побеждают и становятся независимыми от родителей ‑ они все равно остаются неблагодарными, потому что ‑ за что благодарить? За то, что тебя давили и с тобой всю жизнь воевали, не признавая твоего права быть собой?

Как рассказывала одна молодая женщина:

‑ «Я тебе всю жизнь отдала!» ‑ говорит мне мать. «Я из‑за тебя ночей не спала. Я ради тебя своей работой пожертвовала. А ты ‑ неблагодарная! Ты ‑ неблагодарная!…» А меня трясет от одного ее вида! От одного ее недовольного выражения лица. Она мне всю жизнь отдала! Она мне ‑ дышать не давала! А теперь я ей что‑то должна! Ненавижу!…

А я, слушая эту женщину, подумала, как чувствует сейчас себя эта несчастная мать (по‑другому не скажешь!), которая ждет от дочери уважения и благодарности, но получает ‑ ненависть! Как у нее душа болит!… Но как закономерна эта боль!

У многих родителей, воспитавших таких вот беспомощных, несамостоятельных детей, душа болит от разочарования.

«“Да неужели ты мой сын?” ‑ говорю я иногда своему сыну, ‑ сказала одна мама. ‑ Ну что ты за размазня получился! Ни стержня в тебе нет, ни позиции! Только и ноешь ‑ не могу, не знаю, не получится… Да мне прямо обидно, что у меня такой сын!…»

Но только вот как у такой авторитарной мамы получился такой сын ‑ размазня? Кто его так размазывал, что он размазней получился? Кто ему стержень не сформировал?

И я понимаю, как разочарованы такие родители ‑ сами властные, жесткие, «знающие», видя рядом с собой таких вот беспомощных размазней! Это так обидно! И душа болит…

Душа болит и от одиночества, которое иногда просто обрушивается на опекающих и контролирующих родителей, когда их дети вырастают и все же отрываются от них, уходят в мир. Исчезает то, ради чего ты жил. И если ты больше ничем не жил ‑ исчезает сам смысл жизни.

Душа болит от равнодушия. Они, ушедшие в мир, вырвавшиеся из‑под нашей опеки и контроля на свободу, ‑ иногда надолго забывают о нас, упиваясь свободой жить своей жизнью.

Душа болит от непонимания. Теперь выросшие дети тоже все уже «знают» и понимают про жизнь. И с позиции этого своего «знания» они оценивают наши просьбы или желания, не учитывая, не ценя нас, как мы не учитывали и не ценили их в детстве. Теперь мы, как они в детстве, получаем такие же ответы: «Зачем тебе это надо?… Вечно ты что‑нибудь придумаешь! Некогда мне, ладно, потом…» И это «потом» растягивается на месяцы. Или годы…

Мы получаем результат. Такой, какой создали сами…

Жизнь в постоянном чувстве долга

Наши представления о «маленькости», неумелости ребенка заставляли нас выбирать контролирующе‑опекающий стиль воспитания. Эти представления становились причиной целого ряда наших родительских долгов. В большинстве своем ‑ ложных. Но таких распространенных!

Мы должны быть рядом с ними ‑ иначе они без нас пропадут! Начиная с первых дней жизни ‑ мы должны быть рядом, чтобы успеть заметить малейшее недомогание ребенка, чтобы успеть подхватить, если он упадет, чтобы что‑то показать, рассказать, чему‑то научить. Они такие маленькие и трогательно беспомощные в начале, что все мы попадаем в ловушку этого долга ‑ быть рядом, быть вместе.

Я помню себя такой тревожной мамой, которая представить себе не могла, как можно ребенка отдать даже на минуту в другие руки! Ведь его могут уронить, ему могут нечаянно сделать больно. А как отдать его в ясли? Как там ему будет без меня? Мне казалось, что мой ребенок без меня просто не сможет жить. Вернее ‑ это я без него уже просто не могла жить!

Дети вырастают, но этот долг ‑ быть рядом (на всякий случай, вдруг чего!) ‑ остается.

И мы рядом, вместе ‑ ходим в школу и из школы, хотя ребенок уже может ходить один. И мы рядом, вместе ходим выбирать ткань на платье, вместе его кроим и вместе шьем. Хотя ‑ для этого есть подруги, но я как мама должна быть рядом, должна быть вместе с ребенком!

Видя их неопытность и беспомощность (которую мы сами сформировали!), мы должны все взять на себя. Это тоже наш родительской долг. За все отвечать.

Я делаю покупки, нужные ему для школы, я готовлю еду, я стираю и убираю, я разговариваю с учительницей, чтобы она помогла ребенку построить отношения со сверстниками. Все на мне. И я ‑ везде! Без меня ‑ ничто не обойдется. Я же все должна взять на себя!

‑ Нам задали творческую работу, ‑ говорила одна мама. ‑ Мы ее весь вечер делали.

‑ Кому задали творческую работу? ‑ спросила я.

‑ Нам, ‑ ответила мама. ‑ Ну, дочери, ‑ поправилась она, увидев удивление на моем лице. Но как это, к сожалению, привычно для родителей: «Мы проснулись! Мы покушали… Мы погуляли…»

А потом будет: «Мы делали творческую работу…»

А потом будет: «Давай мы скажем мужу…»

Есть еще один очень распространенный родительский долг. Поскольку я управляю жизнью ребенка, я должна быть всегда в курсе всего, что с ним происходит. Я должна все знать: как он поговорил с другом, что сказала учительница, о чем он думал, чем занимался, куда ходил, что рисовал. И простое, необходимое внимание к ребенку, интерес к его жизни превращается в постоянное влезание в него, в его жизнь, в его мысли, в его чувства. Потому что я должна быть в курсе!

‑ Но как же я не должна быть в курсе всего, если ребенок ‑ смысл моей жизни? ‑ сказала одна мама на тренинге. И другая, которая была в детстве жертвой такой вот опекающей мамы, ответила ей резко:

‑ А у тебя что, своего смысла нет? Почему чужая жизнь стала смыслом твоей жизни?…

Я ехала однажды в поезде, когда моей соседке, женщине лет тридцати, постоянно звонил по телефону папа.

Сначала, чтобы узнать ‑ села ли она?

Потом ‑ поехал ли уже поезд?

Потом ‑ взяла ли она постель?

Потом узнать ‑ она уже отдыхает?

Потом ‑ узнать, почему она ряженку не взяла?

Потом ‑ поела ли?

И покоя не было ни ей, ни нам, ни ему самому. Он же должен всегда быть с ребенком, должен быть в курсе всей ее жизни!

Мы, взрослые люди, сейчас не очень‑то любим, когда наши родители продолжают нас так опекать и так выполнять родительский долг ‑ быть рядом, быть в курсе! Но сами только это и делаем!

Одна женщина рассказывала:

‑ Когда мама приходит ко мне в гости и говорит мне, взрослой женщине: «А чего это ты плинтуса не протерла? А почему суп такой жидкий сварила? А почему дочери разрешаешь дома в хорошей кофте ходить?» ‑ я просто зеленею от злости и раздражения. Сколько можно! Она ‑ везде! А сейчас поняла: я сама ‑ точно такая же со своими постоянными: «А почему ты эту юбку надела? А почему ты с Наташей не дружишь? А почему тебя пересадили за другую парту?» Я ‑ везде! Это же какой‑то кошмар!

Я помню, как развеселил меня мой пятилетний внук, когда однажды рано утром пришел ко мне в комнату, чтобы пообщаться. Я хотела спать, поэтому решила отправить его обратно, к маме.

‑ Пойди посмотри, ‑ сказала я, ‑ чем мама занимается.

Ребенок не тронулся с места.

‑ Пойди узнай, собирается ли она ехать в торговый центр, ‑ сказала я ему.

Он молча сидел на моей кровати.

‑ Узнай, возьмет ли тебя мама с собой, ‑ сказала я ему, зная, как он любит ездить с мамой в этот торговый центр.

Ребенок никак не отреагировал.

‑ Так пойди и спроси ‑ возьмут ли тебя?

Он молчал.

‑ Спроси маму ‑ купят ли тебе пиццу?

Ребенок молчал.

‑ Узнай, какую пиццу тебе купят?

Ребенок молчал.

‑ Пойди узнай, посадят ли тебя в тележку? ‑ сказала я ему. И видя, что он никак не реагирует на мои слова, добавила: ‑ Чего ты сидишь? Пойди все это узнай ‑ поедете ли вы, на чем вы поедете, покатают ли тебя на тележке, купят ли тебе пиццу, купят ли тебе сок… Сколько тебе всего интересного нужно узнать! ‑ сказала я ему.

И он ответил мне:

‑ Маруся, все это тебя совершенно не должно волновать! ‑ Помолчал и добавил: ‑ Все это вообще ‑ не твое дело!

И я ‑ расхохоталась. И смеялась долго, просто не могла остановиться ‑ так правильны были его слова. Все это ‑ меня действительно не должно волновать, потому что это имеет значение, смысл только в его жизни.

И подумала, отсмеявшись: помнили бы родители, что многие вещи не имеют к ним никакого отношения! Они касаются жизни ребенка, его личного пространства, его свободы выбора, его чувств и мыслей. Его ‑ отдельной от нас личности!

Но так сильны в нас эти мощные родительские долги, что мы уже не думаем ‑ а так ли нам надо поступать. Мы «знаем», что именно так надо любить и воспитывать ребенка.

Только вот последствия наших «знаний» ты только что видел…

‑ Меня мама душила любовью, ‑ говорила одна женщина на тренинге. ‑ И сейчас душит. Мне уже тридцать семь лет, и она никак не может понять, что я выросла и хочу жить своей жизнью.

‑ Кому из вас хочется это про себя услышать: «Мама душит меня своей любовью»? ‑ спрашиваю я родителей. И ‑ никто не хочет, чтобы его ребенок так говорил. Как только увязать это с нашими долгами ‑ быть всегда вместе, рядом, быть в курсе всего, все брать на себя?

Есть еще два родительских долга, как бы вытекающих их этих распространенных долгов.

Мы должны отдать ребенку все время. И мы должны забыть о себе. Потому что ‑ где уж тут нам самим найдется место и время в этих постоянных ‑ «быть рядом», «быть вместе»…

Мы должны поставить на себе крест ‑ так звучит иногда для родителей этот долг. Потому что он действительно лишает тебя твоей собственной жизни.

Но только кто это все придумал? Кто придумал, что мы должны отказаться от своей жизни, принося ее в жертву ребенку? Все это ‑ ложные долги. Они действительно ложные, но мы попадаем в их ловушку. Уже ничего кроме ребенка не видим, ничем не живем. И было ли кому от этого хорошо?!

Я наблюдала однажды как в парикмахерской женщина средних лет, сев в кресло, сказала парикмахеру как‑то торжественно‑обреченно:

‑ Стриги меня, Маша, покороче! А то скоро будет вообще не до этого!

И я, сидя в соседнем кресле, удивленно подумала: «Что такого должно случиться в жизни этой женщины, что ей будет даже не до стрижки? Что такое так отвлечет ее, что она не найдет часа, чтобы постричь волосы?!»

‑ Когда вы его ждете? ‑ говорила ей Маша, остригая ее волосы действительно очень коротко.

‑ Через неделю должен появиться, ‑ отвечала женщина. ‑ Надеюсь, все в порядке будет, дочь в срок родит…

«Ее дочь должна родить ребенка, ‑ потрясенно думала я, ‑ и она уже готовится полностью жить жизнью дочери и этого ребенка (не ее, кстати, ребенка, ребенка дочери, которая сама должна проходить этот родительский опыт!). Причем собирается жить так, что времени на свою жизнь уже не останется! Вот это ответственная бабушка!» Но думала не с восхищением, а с горечью. Сколько ошибок уже запланировано ею в этом самоотверженном служении!

Вот так работают наши долги. Обременяя нас самих и не давая нашим детям проходить их собственный опыт жизни.

И кому нужны такие долги?!

Итог

Я вспомнила этот случай, внешне смешной, но такой серьезный, если увидеть в нем нас ‑ родителей, которые знают, как надо заботиться о детях.

Однажды я присутствовала на пробном уроке, который проводила студентка педучилища. Был урок по природоведению, посвященный растениям, уходу за ними.

Молоденькая, очень ответственная студентка вела урок хорошо, очень доступным, простым языком говорила с детьми, была доброжелательна, внимательна к ним.

Минут за пятнадцать до окончания урока дети приступили к практической работе. Каждому ребенку будущая учительница поставила на парту горшок с комнатным растением.

‑ Давайте поухаживаем за ним, ‑ сказала она детям. ‑ Давайте внимательно осмотрим растение ‑ нет ли у него сухих листочков, засохших веточек. Такие листочки и веточки надо удалить, освободить растение от них…

Дети с энтузиазмом начали удалять сухие веточки, листочки… Скоро все лишнее было удалено.

‑ А теперь давайте взрыхлим почву нашему растению, чтобы его корни могли свободно дышать…

И каждый ребенок специальной палочкой стал рыхлить, вскапывать землю в горшке.

‑ А теперь давайте польем наше растение, чтобы его корни, ствол, листики получили необходимую влагу.

И дети так же ответственно, с энтузиазмом полили свои растения.

Все было сделано. Но до конца урока оставалось еще почти десять минут! Неопытная студентка неправильно рассчитала время. Вся практическая работа заняла лишь несколько минут. Но урок‑то надо было еще чем‑то заполнить!

‑ Давайте, ‑ бодрым голосом сказала будущая учительница, ‑ еще раз осмотрим наше растение. Может быть, мы пропустили какие‑то листики или веточки… Может быть, надо еще что‑то оборвать…

Дети с сомнением посмотрели на горшки с растениями. Но поскольку была команда поискать что‑то еще, что можно было оборвать, то они, послушные дети, оборвали еще то, что, на их взгляд, можно было оборвать.

Потом по просьбе учительницы они еще раз взрыхлили землю, и так уже взрыхленную, политую. Поэтому рыхление это было более глубоким ‑ кто‑то задел корни, кто‑то вообще нечаянно вырвал из горшка все растение. Но надо же было еще позаботиться о растении! Потом они еще раз его полили.

Но до конца урока оставалось еще почти пять минут!

‑ Дети! ‑ звенящим от волнения голосом, почти со слезами, сказала будущая учительница, ‑ посмотрите, все ли мы сделали для наших растений? Может быть, можно еще о них позаботиться!

Ответственные дети стали критическим взглядом осматривать растения и отрывать ненужные, на их взгляд листья или ветки. Потом ‑ еще рыхлить, еще поливать…

К моменту, когда, наконец, прозвенел звонок, на партах перед детьми стояли измученные, оборванные, хилые, едва держащиеся в горшках растения! Результат повышенной заботы! Стояли какие‑то жалкие уродцы. Что называется, без слез не глянешь!

Каждый раз, вспоминая эту историю, я думаю о родителях. Об их неустанной любви и заботе. Об их контроле и опеке. О рыхлении, искоренении недостатков. Об их неудержимом поливе, в котором захлебывается иногда ребенок. Об их рамках, правилах, системе долженствования, которые обрывают всю естественность, всю живость ребенка. И получается потом такой вот результат ‑ хилый, неприспособленный к жизни, иногда просто жалкий, беспомощный ребенок.

Все, что мы описали в предыдущей главе: наши представления о самих себе, как о важных, значимых, знающих вершителях судьбы ребенка, наши представления о ребенке ‑ как о маленьком и беспомощном, и приводят к такому результату. К формированию маленьких, слабых, беспомощных людей. Приводят к печальным последствиям в жизни этих людей.

Тогда ‑ нужны ли нам такие представления? Правильны ли они?

И такие уж мы все знающие? Знаем ли мы вообще что‑то или сидим в иллюзиях своей правоты и ложных знаний? И так ли малы, глупы и беспомощны наши дети, так ли они нуждаются в нашем постоянном руководстве, контроле и опеке?

Я бы очень хотела, чтобы мы, родители, стали немного сомневаться в своей «знающести». Чтобы мы перестали быть такими правильными и авторитарными. Только при этом условии, мы сможем пересмотреть наши представления и убеждения о самих себе и стиле нашего отношения к ребенку.

Давай сделаем ревизию и переоценку наших «знаний» и представлений.

Давай дадим себе возможность измениться к лучшему.

Глава 4. Знаешь ли ты…

Знаешь ли ты, что наши знания ‑ это наш собственный опыт?

Много лет назад я попала на семинар по педагогике. И на вопрос, чего я хочу для своего ребенка, я выдала целую программу действий. Мой ребенок будет учиться танцам, он пойдет в музыкальную школу, он будет посещать все музеи и театры, он с раннего возраста пойдет на курсы иностранного языка, чтобы был всесторонне развитым.

‑ Это надо вашему ребенку? ‑ спросил меня ведущий семинара.

‑ Конечно! ‑ ответила я.

‑ Откуда вы это знаете? ‑ спросил он меня.

И я одновременно и растерялась, и возмутилась. Я это просто знала! Знала и все. Как непреложную истину. Так должно быть! Именно это я и попыталась ему объяснить.

Но он повторил вопрос:

‑ Откуда вы знаете, что это надо вашему ребенку?

И я уже действительно возмутилась:

‑ Я это знаю и все. Я же лучше знаю, что ей надо!

‑ Но откуда вы это знаете? ‑ спросил он, и я не нашлась, что ему ответить.

‑ Сколько лет вашей дочке? ‑ спросил он.

‑ Три года, ‑ ответила я.

‑ Это она вам в ее три года сказала, что хочет пойти на курсы английского языка и хочет посещать музеи?…

‑ Нет, ‑ с раздражением сказала я, ‑ она мне этого не сказала! Как она мне может это сказать!

‑ Тогда откуда вы это знаете?

«Ну и тупой же он!» ‑ подумала тогда я. Хотя тупой, конечно, тогда была я сама.

Я, действительно, была типичной «знающей» мамой. Знающей «из себя», про себя, переносящей на ребенка свои знания и свои представления ‑ что нужно ему. Это мне всегда хотелось заниматься танцами, ходить в музыкальную школу, которой не было там, где я жила. Это мне хотелось посещать музеи, театры ‑ чего я была лишена, живя в рабочем поселке. И когда я изредка прикасалась к этой интересной жизни, я получала столько положительных эмоций. Это мой жизненный опыт, мои представления говорили мне ‑ что это очень важно, нужно. Я была уверена, что это нужно моей дочери. И моя уверенность была основана только на моих собственных знаниях и представлениях.

Так происходит всегда. Все наши знания ‑ это наш собственный опыт, предпочтения, которые мы пытаемся наложить на другого человека.

Мой ребенок должен хорошо выглядеть ‑ знают родители. И стараются, чтобы ребенок хорошо выглядел. Опять же ‑ исходя из собственных представлений, что такое хорошо выглядеть.

‑ Мое детство все прошло в бантах, в белых носочках… И когда все остальные дети играли во дворе, бегали по лужам, лазали по деревьям ‑ я сидела на скамейке. Я до двенадцати лет сидела на скамейке, как красивая кукла. И до сих пор я говорю матери: «Мое детство было испорчено!… У меня не было детства!…» ‑ с горечью говорила одна женщина.

Мне в моем детстве бабушка, которая большей частью воспитывала меня, пока родители работали, всегда говорила, когда я ела котлету или яичницу: «Припивай, припивай компотом…» Ее в детстве тоже так кормили и советовали «припивать» компотом. И она знала, что так правильно!

Сейчас, когда я об этом пишу, я, ведущая здоровый образ жизни и серьезно относящаяся к своему питанию, просто поражаюсь, как вредно было то, что она советовала мне делать. Как безграмотно это с позиции здорового питания! Но бабушка знала, что так правильно!

Однажды я услышала, как мой маленький внук истошно кричит. Его, завернутого в пеленки, укладывала спать моя свекровь. Я уже знала, действительно знала, что означает этот крик. Я узнала это от него самого ‑ понаблюдав за ним, за его поведением, разными «способами» крика. Так он кричал, когда хотел, чтобы его оставили в покое. Чтобы его просто положили.

Я зашла в комнату и рассмеялась. Моя свекровь, которая знала, как укладывают детей спать, ритмично качала его. Качала на все лады, что вызывало еще большее его возмущение ‑ хотел‑то он не этого! Но она действительно знала, как знают поколения родителей, что если ребенок орет ‑ его надо качать! А то, что его, может быть, надо уже не качать, этого они не знают!

‑ Он лежит, в потолок смотрит и о чем‑то думает! ‑ жаловалась мне одна бабушка на своего подростка‑внука.

‑ А это что, ненормально ‑ лежать, смотреть в потолок и думать? ‑ удивилась я.

‑ Ну конечно! ‑ уверенно ответила бабушка.

‑ А вы откуда это знаете? ‑ спросила я, как когда‑то меня спрашивали, откуда я знаю, что нужно моему ребенку.

И бабушка тоже не смогла сначала ответить. Но потом мы с ней выяснили, что это ненормально с ее позиции, с позиции бабушки, которой некогда лежать и смотреть в потолок, да еще и думать о чем‑то!

‑ Он за компьютером часами сидит! ‑ возмущенно говорила одна мама. ‑ Лучше бы книжки читал!

‑ А почему лучше? ‑ задала я простой вопрос. И она тоже не могла ответить. Только потом мы выяснили: сама она за компьютером никогда не сидела, нет у нее в жизни такого опыта. Поэтому и понять, чего хорошего в таком вот «сидении», она не может. Это представляется ей пустой тратой времени. Но вот книжки она в детстве читала, и ей взрослые всегда говорили, чтобы она читала книги, что читать книги ‑ это очень правильно. Вот она и знает, что ее ребенку лучше!

Это такая простая истина: все наши знания ‑ наш собственный опыт. Его мы и пытаемся перенести, навязать другому человеку.

Но, понимая эту простую истину, начинаешь задумываться: а правильно ли это вообще? Так ли хорош наш личный опыт, чтобы его переносить? И надо ли его переносить на другого, действительно совершенно другого человека?

Поиск по сайту: