Радикальный феминизм: переосмысление категорий классической политической теории

1) Публичное и приватное пространство. Для феминистских исследователей актуальным остается расширительное толкование определения политики и традиционных концепций политического. В этом контексте центральной стала деконструкция подхода к определению политической территории и политики.⁵ Поскольку в патриархатном обществе отчетливо

⁵ Феминисты не были первыми, кто бросил вызов конвенциальному определению политики: на необходимости политического усиления депривиро-

разделенные между собой публичная и вторичная по отношению к ней приватная сферы являлись основными территориями жизни мужчин и женщин, в феминистской теории на первый план выдвинулась проблема взаимодействия между ними. Именно в связи с этим поставлено под сомнение традиционное определение политики. В традиционной политологии существует тенденция определять ее в качестве целенаправленной деятельности, ограниченной рамками особой публичной сферы, в которой и происходит принятие решений. Развернувшие в 1970-е годы дискуссию радикальные феминисты подвергли фундаментальной критике общепринятые трактовки политики как деятельности, не охватывающей область частного. Одна из пионеров в этом отношении Кейт Миллет в своей уже классической работе Сексуальная политика (1970) предложила перенести акцент в определении политики на взаимоотношения, основанные на власти, «посредством которой одна группа людей контролируется другой».⁶ Она развивает тезис о том, что отношения между полами являются сексуально-политическими в том смысле, что власть мужчин над женщинами основана на различии полов. Одним из проявлений этого является монополизация

ванных групп настаивала марксистская теория. Но признавая единственную важную категорию социальной стратификации — класс (и классовые отношения в качестве структурирующих политическую борьбу), она постулировала, что социальная трансформация необходима для политического усиления угнетенного рабочего класса. Тем не менее, пользуясь гендерно нейтральными терминами, марксистская теория, говоря о рабочем классе и делая упор на крупных предприятиях с большой концентрацией рабочих, выпускала из виду тех же женщин из рабочих семей: как раз на такого типа предприятиях было меньше всего женщин. С другой стороны, марксизм игнорировал политическую борьбу вне промышленных предприятий, в которой традиционно именно женщины из рабочей среды играли основную роль. Произраставший же из марксизма социалистический феминизм тесно соединялся с социалистическим движением, внутри которого имелась четкая тенденция обращаться к женщинам исключительно как к женам. Во Франции и, прежде всего в Германии, к концу 19 века социалистические партии включили женские права в свои программы, но рассматривались они в качестве зависимой задачи и вторичных достижений социализма. Это сочеталось с множеством противоречий в вопросе о предоставлении женщинам избирательных прав, глубоким недоверием к «буржуазному» феминизму и традиционными идеями о женственности и женском предназначении. ⁶ Kate Millett, Sexual Politics (London: Abacus, 1972), p. 23.

мужчинами ключевых позиций в политико-властных структурах. Разделение человеческого бытия на сферы общественной и частной жизни, с одной стороны, закрепляет мужское доминирование в обществе, с другой стороны, существует из-за асимметричных отношений власти и подчинения, утвердившихся между полами. В-третьих, оно нужно, чтобы скрыть властные взаимозависимости между мужчинами и женщинами.

2) «Личное есть политическое». Таким образом, понятие «политика» радикальными феминистами стало трактоваться предельно широко — как любые действия в сфере современной социальной и культурной жизни, направленные на трансформацию традиционного общества. Поэтому любая женская акция, направленная против дискурса патриархатной культуры, воспринимается как политический поступок, поскольку всегда ставит под сомнение основы и принципы функционирования существующих патриархатных институтов и практик, призывает к их переосмыслению и символизирует собой акт преодоления властных зависимостей и стереотипов традиционной культуры. Наконец, к 1990-м годам, насилие в семье, проблемы на рабочем месте, связанные с сексуальными домогательствами, стал-керизм⁷ также стали частью политической повестки вследствие пространной дискуссии по поводу уместности перенесения персональных проблем на общественный уровень. Феминисты и их сторонники, с 1970-х годов требуя приоткрыть завесу над частной жизнью граждан, обращали внимание общества на размах насилия в семьях, которое являлось закрытой темой в течение десятилетий. Тогда же в политическую повестку они выдвинули проблемы личной репродуктивной свободы и свободы в выборе сексуальной ориентации, которые стали рассматриваться в качестве политической позиции, а борьба за свободный выбор и за права сексуальных меньшинств стала важным направлением политической активности.

Отсюда основная политическая формула радикальных феминистов и, по существу, основной лозунг второй волны феми-

Сталкеризм — термин, характеризующий систематическое преследование в виде телефонных звонков, писем, появления возле дома проживания, навязывания собственной персоны человеку, этого не желающего.

низма — «личное есть политическое».⁸ Поместив в этот центральный лозунг утверждение о прямой связи между политикой и повседневной жизнью, между индивидуальными нуждами, заботами и социальными переменами, феминисты кардинально расширили саму политическую повестку: проблемы, прежде рассматривавшиеся исключительно в качестве «приватных» женских, — аборт, репродуктивные права, насилие в отношении женщин, сексуальное преследование, забота о детях, домашняя работа — стали соревноваться между собой за приоритетное место в национальном политическом дискурсе современных демократий. Хотя вопрос о границах персонального и открытого для общества в частной жизни граждан не имеет однозначного ответа, признание того, что личное/персональное является политическим, упраздняет искусственное разделение жизненного и политического пространства на публичное и приватное, бросая в то же время вызов идеологическому ограничению политики, сводящего ее к узкому миру выборов, кандидатов и их лоббистов.

3) Концептуализация понятий «различие» и «сексуальное различие». В то же время стала выявляться ограниченность и самой феминистской теории и феминистской практики, произраставших из персонального опыта объединенных в свои организации белых женщин среднего класса, которые не могли аккумулировать и репрезентировать опыт всех, в том числе небелых женщин. С этой точки зрения, оказалось, что феминистское движение также определяло содержание политики недостаточно широко. Это проистекало из чрезмерно схематичного подхода к определению категории «женщина», идентифицируемой в обобщенном понятии «мы». Как подчеркнула Джудит Батлер, такая «идентичность» как отправная точка не могла удержаться в качестве основы для феминистского политического движения, поскольку любая попытка дать универсальное или специфическое содержание категории женщин, где предполагается, что этот гарант солидарности — «мы» — требуется заранее, обязательно производя фракционализацию.⁹ Другими словами, поли-

⁸ «The personal is political» — фраза, впервые произнесенная Carol Hanisch.
Она появилась в ее работе 1970 г. Notes from the Second Year.

⁹ Батлер Джудит. Случайно сложившиеся основания: феминизм и вопрос о
«постмодернизме» // Гендерные исследования. 1999, N° 3. С. 101.

тическим фактом становится то, что женщины сегодня обнаруживают не только общность женского жизненного опыта, но и его несхожесть у представительниц разных социальных, религиозных, этнических, возрастных групп, и как следствие, на политической сцене воспроизводят и транслируют эти различия — в том числе относительно взглядов на политические приоритеты. Именно поэтому в начале 1980-х годов феминистское «мы» подверглось критике со стороны черных феминисток за игнорирование совершенно особого, несопоставимого ни с чем опыта потомков чернокожих рабынь, ощущавших себя «другими» не только по отношению к мужчинам (более к белым, нежели к черным), но, в очень значительной степени, по отношению к белым женщинам среднего класса.

Теоретические и политические дискуссии 1990-х годов на фоне дезинтеграционных процессов, роста националистических движений в мире концептуализировали и проблематизировали понятия «различия» в общем и «сексуальные различия», в частности. Например, в тексте интервью Джутит Батлер с Рози Брай-дотти утверждается: «...акцентуализация на обобщенной европейской личности, которая сопутствует проекту «унификации» старого континента, неизбежно приводит к «различию», которое становится даже более чем принципиальным и взрывоопасным понятием. Следствием парадокса одновременной глобализации и фрагментаризации, который соответствует социально-экономической структуре наших постиндустриальных времен, является регрессия к национализму и расизму, который идет рука об руку с проектом европейского федерализма, свидетелями чего мы все являемся в сегодняшней Европе».¹⁰ Исчезновение Восточного блока, распад СССР и Югославии, появление чеченского вопроса несет в себе такие феномены, как «различия» в общем, так и «сексуальные различия», в частности, ставшие политически окрашенными. И хотя корни концепции «различия» могут быть обнаружены также и в иерархических, исключающих способах тоталитарного мышления, не учитывая сегодня феномен различия не как исключения, а как равноправного множества в целом, становится невозможным анализировать и исследовать происходящие сегодня дезинтеграционные процессы.

¹⁰ Батлер Джудит. Феминизм под любым другим именем. Интервью с Рози Брайдотти. Пер. с англ. // Гендерные исследования. 1999, № 2. С. 61.

Концепция «различия» предлагает базу для плюралистического толкования одного из самых острых феминистских политических вопросов — сексуальности. Является ли гетеросек-суальность обязательной принадлежностью индивида? Или она становится необходимым атрибутом жизни человека в связи с репрессией, которой подвергаются как сексуальность вообще, так и проявления «других» ее форм? Наличие гомосексуальных и бисексуальных мужчин и женщин свидетельствует о «различии» и множественности в проявлениях человеческой сексуальности. Но репрессивные действия государства и гомофобия общества породили феминистский ответ в виде лесбийского политического проекта, а борьба за права сексуальных меньшинств стала одним из центров политической программы феминизма, в этой части объединившегося в своих требованиях с группами сторонников сексуальных меньшинств, не ассоциировавших себя с феминизмом. Гетеризованная приватная область сексуальности (особенно репрессированной гомосексуальности) вышла на уровень публичной политики, заявив о себе в программах западных политических партий, доказывающих, что «личное есть политическое».

Основные понятия и концепции политической теории феминизма

1) Феминизм и демократическая концепция гражданства. В связи с тем значением, которое феминистская теория придает развитию демократических процессов, одним из важных направлений дискуссий 1980-90-х годов стала взаимосвязь между феминизмом и демократической концепцией гражданства. Либеральные феминистки, требуя предоставления широкого спектра политических и гражданских прав для женщин, не бросали вызов доминирующей либеральной модели гражданства и политики, так же как рамкам политического и политической территории. Однако именно переосмысление и деконструкция последних создало основания для попыток построения такой модели гражданства и гражданской активности, которая бы инкорпорировала феминистские политики приватного, основанные на таких специфических для семьи добродетелях, как

любовь, интимность и озабоченность судьбой «конкретного другого».¹¹ В частности, стоящие на материалистской позиции Джин Элштейн¹² и Сара Раддик¹³ вслед за Кэрол Гиллиган, противопоставившей мужской и либеральной «этике справедливости» феминистскую «этику заботы», утверждают, что именно в женском опыте материнства следует искать новую модель гражданской активности.

Однако подобная материалистская позиция нашла противников среди самих феминисток, которые рассматривают гражданство в качестве сугубо патриархальной категории. В частности, Кэрол Пейтман в своем Социальном контракте (1988)¹⁴ излагает позицию наиболее остро: кто такой «гражданин»? что делает этот гражданин на арене, где он действует, коль скоро она является сконструированной по мужскому типу? Хотя женщины в либеральных демократиях сейчас являются гражданками, их гражданство было завоевано в рамках структур патриархальной власти, в которых женские качества и свойства по-прежнему являются малоценными.¹⁵

Итак, одним из основных вопросов политической теории феминизма становится следующий вопрос: является ли выходом из этого теоретического тупика универсальной либеральной политической теории создание дифференцированной по половому признаку модели гражданства, в которой специфические запросы мужчин и женщин будут оцениваться равным образом? Мнения в современной феминистской политической теории по этому поводу расходятся, в то же время общим постулатом является постулат о необходимости переоценки традиционной политической концепции того, что значит «быть гражданином» и «действовать в качестве члена демократического политического сообщества».¹⁶ Кроме того, очевидным является то, что

¹¹ Муфф Ш. Феминизм, гражданство и радикальная демократическая поли
тика // Гендерные исследования. 1999, № 3. С. 113.

¹² Jean Elshtain, Public Man, Private Woman (Princeton: Princeton University
Press, 1989).

¹³ Sara Ruddick, Maternal Thinking (London: Verso, 1989).

¹⁴ Carole Pateman, The Sexual Contract (Stanford: Stanford University Press, 1988).

¹⁵ Цит. по: Муфф Ш. Феминизм, гражданство и радикальная демократичес
кая политика // Гендерные исследования. 1999, N° 3. С. 114.

¹⁶ Муфф Ш. Феминизм, гражданство и радикальная демократическая поли
тика // Тендерные исследования. 1999, № 3. С. 117.

ведение свободных дебатов, открытых любым темам, свободный доступ к электронным и печатным средствам информации, т. е. наличие ключевых составляющих гражданского общества, является необходимым условием для постоянного обновления и развития теоретического поиска феминистской теории. Именно поэтому создание, сохранение и развитие гражданского общества является для феминистской теории необходимым залогом реализации своей идеологии. И в этом смысле политический феминизм безусловно смыкается со всеми иными политическими движениями, выступающими за развитие гражданского общества.

2) Концепция обретения/осознания силы. Центральной для феминистского определения политики стала предложенная в 1980-е годы концепция обретения/осознания силы, (empowerment). Мужчины, утверждают феминисты, видят власть, как власть над (power over), как возможность влиять или доминировать, в то время как женщины видят ее как обретение/ осознание силы для (empowerment to). Термин empowerment используется ими для описания власти, уполномочивающей для, в отличие от власти над кем-либо. Поэтому они проводят различие между термином empowerment, который включает стратегию убеждения и другие формы непринудительного влияния, и термином authority (власть). Феминистская политическая теория также настаивает на том, что женщины и определяют власть, и пользуются ею иначе, чем мужчины. За последнее десятилетие были опубликованы многочисленные книги и статьи, дающие феминистскую интерпретацию политики обретения/осознания силы (politics of empowerment). Среди них работы Джудит Батлер и Джоан Скотт, Дайаны Кул, Ивы Дойчман, Анны Йонасдоттир, Мэрили Карл, Дженифер Ринг, Мэри Шэнли и Кэрол Пейтман, Касс Санстейн и других авторов. Обретение/осознание силы в том смысле, какой этому понятию придают феминисты, означает процесс обретения угнетенными некогда личностями возможности распоряжения своими судьбами, расширения участия в делах общества и присутствия в соответствующих властных и политических структурах. Следствием этого является не традиционное понимание власти как «власть над другими», или власти в виде доминирования, но понимание власти как «полномочия к», или как «компетенции». Сама же власть в

руках женщин видится более кооперативной и менее конфрон-тационной, нежели в руках мужчин. Эта вера в иной подход в политике, присущий феминистской политической теории, пожалуй, является одним из наиболее часто используемых аргументов для отстаивания требования увеличения числа женщин на элитных политических позициях.

3) Теория представительства. В научных дискуссиях по поводу достижения равенства мужчин и женщин в национальных и местных законодательных и исполнительных органах и обеспечения более справедливого баланса между ними в верхних эшелонах власти регулярно поднимается вопрос о том, почему для отдельных групп населения, в частности женщин, становится важным быть представленными большим числом, который возник из факта осознания последствий заполнения мужчинами и женщинами позиций политической власти в равной пропорции. Многочисленные аргументы в пользу необходимости роста женского представительства в структурах власти содержит теория представительства, ставящая в основу принцип «естественной справедливости» (или «символического равенства»). Последний дает базис для требования женщин иметь равноправный доступ к власти в политике, в университетах, в менеджменте, на занятие общественных должностей, ибо, говоря словами американской исследовательницы Сьюзан Кэролл, «большее представительство женщин рассматривается как демократическое право, а отсутствие активного участия женщин видится как индикатор того, что демократическая система работает неисправно».¹⁷ Согласно этой логике, законодательный орган может функционировать демократически только в том случае, если он действует как общественный форум для выражения всех точек зрения, отражая основные деления в обществе. Именно ввиду этого аргумента парламентарная демократия требует увеличения присутствия женщин в политике, не концептуализируя при этом вопрос о том, привносит ли оно перемены.

Близко к этому взгляду находятся и идеи о пропорциональном представительстве (proportional representation): различные

¹⁷ Susan Carroll, «Women Candidates and Support for Feminist Concerns», The Western Political Quarterly, Vol. 37, № 2, June 1984: 307.

группы населения, в том числе женщины, должны быть представлены в верхних эшелонах власти пропорционально их количеству в общей массе населения. В теории пропорционального представительства признается сходство между представительством женщин и этнических меньшинств, которое проявляется в том, что «в каждом парламенте в мире и те, и другие слабо представлены в сравнении с их общей численностью в населении».¹⁸ Отношение к пропорциональному представительству отражает радикально противоположные взгляды общества на демократический процесс. В центре данной группы доказательств находится убеждение, что вхождение большего числа женщин в политические структуры послужило бы оздоровляющим началом в исправлении дурной славы, которую приобрели и политики, и политическая жизнь в последние годы. Исключение женщин из процесса принятия решений сохранило их имидж неиспорченным участием в политической коррупции, поэтому, по мнению феминистских политических теоретиков, от них скорей можно ожидать действий, «свободных от влияния специальных интересов».¹⁹ Отсюда становится понятным, почему вопрос выдвижения как можно большего числа женщин на высшие позиции в партийных структурах и в государстве столь важен. Кроме того, что сегодня совершенно очевиден тот факт, что современные женщины способны занимать высшие политические должностные посты в силу их зачастую более высокого, чем у мужчин, образовательного и профессионального уровня, их дискриминация и, как результат, не использование на ответственных должностях становится существенной потерей для демократического общества.

Кроме того, высказывается мнение, что представительная демократия требует более весомого участия женщин потому, что тогда значительным изменениям могли бы подвергнуться и политическая культура, и политические приоритеты общества в целом. Признается, что в силу отличия жизненного опыта женщин их политические предпочтения отличаются от приоритетов мужчин: они склонны больше внимания уделять таким воп-

¹⁶ Vernon Bogdanor, What is Proportional Representation? A Guide to the Issues (Oxford: Oxford University Press, 1984), p. 111.

¹⁹ Susan Carroll, «Women Candidates and Support for Feminist Concerns,» The Western Political Quarterly, Vol. 37, № 2, June 1984: 307.

росам, как защита окружающей среды, ядерное разоружение, здоровье, забота о детях. И, следовательно, избрание большего числа женщин на ответственные посты привело бы к изменениям в общественной политике. Кроме того, признается, что чем больше женщин достигают политических вершин, тем свободнее они себя чувствуют, поднимая «женские» вопросы: увеличение количества женщин на ответственных постах облегчает артикуляцию женских ценностей, стимулирует открытое обсуждение важных с точки зрения женщин тем. В связи с этим возрастает уважение к женским проблемам, они регулярней обсуждаются и по ним чаще принимаются законы.

Опираясь на опыт североевропейских и скандинавских стран, можно утверждать, что женское представительство начинает оказывать влияние, когда оно достигает, по крайней мере, 15%. И, наоборот, присутствие лишь отдельных женщин на ответственных и важных должностях в преимущественно мужских по составу конгрессах, парламентах или городских советах (т. е. только «символическое представительство») обычно слабо отражается на политических приоритетах и не гарантирует, что политические перемены произойдут. Как отмечает американская исследовательница Джилл Быстыденски, «при таких условиях женщины добиваются общественных постов либо потому, что они действуют как мужчины-политики (примером может служить Маргарет Тэтчер — прим. авт.), либо они находят мало поддержки среди своих коллег — мужчин, если они стараются выразить взгляды, отражающие женские интересы».²⁰

В то же время наряду с достижением теорий представительства, современная феминистская политическая теория фиксирует и некоторые проблематизации. Так, с одной стороны, формулировка повестки лоббирования женских интересов не может обойтись без обращения к политикам идентичности и общему «женскому интересу», в то же время, с другой стороны, женщины сегодня, как уже было сказано, обнаруживают не только общность жизненного опыта, но и его несхожесть у представительниц разных социальных, религиозных и этнических, возрастных групп, и как следствие — различные политические приоритеты

²⁰ Jill Bystydzienski ed., Women Transforming Politics: Worldwide Strategies for Empowerment (Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1992), p. 15.

и «женские интересы» на политической сцене. Таким образом, возрастание числа женщин в «паблик офис» само по себе может не быть достаточным. Поэтому ставя вопрос об особенностях роли женщин в современной культуре, феминистские исследователи пытаются соотнести специфический женский жизненный опыт с политической теорией.

4) Концепция интеграции. Для анализа взаимоотношений женщин с миром политики американскими феминистскими авторами в 1970-е годы были предложены две взаимно противостоящие друг другу концепции — «концепция интеграции» и «концепция маргинальности». Вирджиния Сапиро в своей книге Политическая интеграция женщин (1984) напоминает, что интеграция женщин в политическую жизнь складывается из двух элементов — из роли, которую сами женщины играют в мире политики, а также ответной роли, которую политика играет в их судьбах. Пока правительства вовлечены в регулирование рождаемости, сексуальности, разделения труда и собственности в семье, условий, которые создают или разрушают семью, без власти в политическом мире женщины не смогут на деле обладать полной мерой власти в собственной частной жизни. Сапиро пишет, что «если бы миры феминности и политики были интегрированы, не было бы ничего особенного в участии женщин в политике или в политическом вовлечении в то, что сейчас приобрело ярлык «женские вопросы».²¹ Действительно, что являлось бы «женским вопросом», если бы частный мир семьи и общественный мир политики существовали бы нераздельно друг с другом или если бы мужчины и женщины разделили бы в равной степени семейные и общественные заботы. Концепция интеграции предлагает важнейший оправдывающий аргумент для участия женщин в политике, но маргиналъностъ положения женщин в обществе препятствует их вхождению в политику в широких пределах. В настоящее время женщины обладают политическими правами, но все еще не состоялось их интегрирование в мир политики: оно начинается с равнопредставленного положения внутри политических структур. Традиционно жен-

²¹ Virginia Sapiro, The Political Integration of Women (Urbana, etc.: University of Illinois Press, 1984), p. 7.

щин убеждали, что их участие в политике в лучшем случае ограничивается голосованием на выборах: не случайно первой американской женской политической организацией после предоставления женщинам избирательных прав стала «Лига женщин-избирательниц США». Допускалось, правда, что женщины могут играть некоторую роль в гражданских делах, но лишь в пределах, затрагивающих дом и семейную жизнь. Их право работать ограничивалось должностями, ориентированными на обслуживание. С другой стороны, женщины, пытавшиеся преодолеть предписанные им роли, часто приобретали маргинальный статус. Он неминуемо развивался из конфликта, который возникал, если женщина выходила за рамки своей традиционной роли и стремилась занять определенное положение в общественной сфере. В этом случае в противоречие вступали ролевые требования, предъявляемые к обеим группам: женщинам (как «слабому» или «второму» полу) и политикам (как профессионалам, с которыми прежде всего ассоциируются мужчины, и чьи половые характеристики нивелированы). Женщине как политику требовалось отказаться от некоторых норм традиционной женской роли. В то же время мужская по своему составу политическая группа зачастую не принимала ее полностью и стремилась поставить в подчиненное положение. Конфликтующие требования различных ролевых групп приводили к тому, что женщина-политик не идентифицировалась полностью ни с одной из возможных ролей. Одним из следствий этого был отказ от политической карьеры. В конце 1990-х годов исключение составляли скандинавские и североевропейские страны Швеция, Норвегия, Финляндия, Дания, Нидерланды, которые являлись самыми феминизированными с точки зрения присутствия женщин в национальных правительствах и парламентах, и где, по существу, состоялась их интеграция в политический мир. Так, доля женщин-министров в 1997 году в Швеции составляла 38%,- в Финляндии — 36%, в Дании и Норвегии — по 29%.²² Благодаря различным типам квот, использовавшимся политическими партиями, в 1999 году в среднем по Скандинавии доля женщин среди парламентариев составляла 38,9%,²³ а улучшение поло-

²² Progress of Nations, 1997 (Geneva: Inter-Parliamentary Union, 1997).

²³ Women in National Parliaments. Situation as of 5 December 1999 (Geneva:
Inter-Parliamentary Union, 1999).

жения женщин за последние 30 лет было настолько существенным, что изменилось в целом лицо политики. По отношению к этим странам можно говорить о становлении общества с благоприятными для женщин условиями жизни.

5) Концепция маргинальности. Виола Клейн, выдвинувшая концепцию маргинальности, определяет ее как состояние человека, одновременно живущего в «двух разных мирах», «двух культурных системах», одна из которых в соответствии с превалирующими стандартами рассматривается как «высшая по отношению к другой».²⁴ В этом смысле и женщин-политиков также оценивают по двум шкалам, исходя из их одновременного соответствия двум стандартам — феминности и политики, причем последний является высшим по отношению к первому и для соответствия ему требуется исключить черты феминности. Таким образом, женщины, пытаясь соответствовать обоим стандартам одновременно, выполняют двойную работу, и в результате так мало женщин достигает политических высот, и хотя они постепенно прокладывают дорогу к руководящим областям, их количество в высших эшелонах власти по-прежнему очень невелико. В частности, женщины составили к 2000 году в среднем только 12,8% от состава национальных парламентов почти всех демократических государств;²⁵ в целом они занимают только 7% министерских должностей, ведя в основном социальную сферу, включая образование, здоровье, семью; общая доля женщин-министров, которые занимаются социальными вопросами, составляет в мире в среднем 14%, в то время как на политических министерских должностях женщин — 3%, и экономических — 4%,²⁶ Легко перечислить всех женщин, которые в разное время были избраны президентами или стали главами правительств на протяжении 20 века. Они весьма слабо представлены в руководстве политических партий, которые остаются корпоративными мужскими клубами, куда женщины допускаются преимущественно для обеспечения вспомогательных ролей. Напри-

²⁴ Viola Klein, The Feminist Character: A History of Ideology (Urbana: University
of Illinois Press, 1972), p. 171.

²⁵ Women in National Parliaments. Situation as of 5 December 1999 (Geneva:
Inter-Parliamentary Union, 1999).

²⁶ Progress of Nations, 1997 (Geneva: Inter-Parliamentary Union, 1997).

мер, они рассматриваются в качестве необходимых помощников в период избирательных кампаний для организации поддержки мужчин-кандидатов: «Лига женщин-избирательниц США» и «Национальная федерация республиканских женщин в США» являются моделями таких групп поддержки для мужчин на выборах, аналогичную роль играют женщины, заседающие в селекционных комитетах Консервативной партии в Великобритании. Сферы политической деятельности, которые доверяются женщинам, в обществе оцениваются как второстепенные, предполагается, что женщина и в политике будет воспроизводить традиционно женскую роль — социальной защиты. Вопросы семьи, материнства и детства являются основными предметами политической деятельности женщин, таким образом, гендерное «предназначение» воспроизводится и на политическом уровне. В широком смысле маргинальность стала рассматриваться феминистской теорией в качестве контекста существования, в котором находятся не только женщины, но и вообще все те, кто страдает от несправедливости, неравенства и эксплуатации. Целые группы населения, независимо от их численности, оказываются невидимыми из-за отсутствия возможности транслировать свою точку зрения, а в политическом смысле находятся в положении ущемленного меньшинства. Люди оказываются в состоянии маргиналов не только из-за общественного неравенства и несправедливого распределения материальных ресурсов, но также из-за самой организации структуры познания, в которой взгляды одной группы людей репрезентируются в качестве объективных, в качестве «правды».²⁷ В данном контексте носителями «истины» предстают мужчины, к взглядам которых должны адаптировать свое поведение женщины.

Поиск по сайту: