Образование советских республик

Идейные установки Ленина легли в основу национальной политики первых лет Советской власти. Февральская революция вызвала к жизни многочисленные национальные движения. Не будет преувеличением сказать, что в русской революции национальные идеи играли не меньшую роль, чем социальные. В. Жаботинский, которого впечатления от Кишинёвского погрома 1903 г. превратили из многообещающего русского драматурга и журналиста в одного из виднейших теоретиков сионизма, в 1909 г. усматривал во всей передовой русской литературе, начиная с Грибоедова, чувство ущемлённого национального достоинства:

«Мы проглядели, что родоначальная страница русской классической драмы — “Горе от ума” — насквозь пропитана обострённым националистическим чувством, до краёв полна протестом во имя национальной самобытности, выходками против французско-нижегородской ассимиляции, проповедью “премудрого незнанья иноземцев”. Мы проглядели, что Пушкин в разгаре таланта написал потрясающее по энергии и силе стихотворение “Клеветникам России”, где трепещет подлинный нерв того настроения, которое в Англии теперь называют джингоизмом [8]. Мы проглядели, что в пресловутом, и нас захватившем, культе “святой и чистой” русской интеллигенции, которая-де лучше всех заграничных и супротив которой немцы и французы просто мещане, — что во всём этом славословии о себе самих, решительно вздорном и курьёзном, гулко звучала нота национального самообожания. И когда началось освободительное движение и со всех трибун понеслась декламация о том, что “мы” обгоним Европу, что Франция реакционна, Америка буржуазна, Англия аристократична, а вот именно “мы”, во всеоружии нашей неграмотности, призваны утереть им нос и показать настоящее политическое зодчество, — наша близорукость и тут оплошала, мы и тут не поняли, что перед нами взрыв непомерно вздутого национального самолюбия, туманящий глаза, мешающий школьникам учиться уму-разуму у Европы, у Америки, у Австралии, у Японии, у всех, потому что все их обогнали» (Жаботинский 1992: 91-92).

Если это и преувеличение, то вряд ли большое: по мнению патриотов, Россия не играет в мире той роли, на которую имеет право, более того — к которой исторически призвана. Это своего рода «доктрина божественного предопределения», известная в США со времён Орегонского конфликта 1845 г., но в то же время — национализм имперской нации, которой грозит утрата империи. При этом как-то не осознавалось, что в государствах такого рода вообще нет титульных наций, что империя была не Русской, а Российской, что привилегии и тяготы в ней распределялись не по праву происхождения от древних славян, а в зависимости от текущих политических интересов власти, стоящей над всеми народами.

В 1917–1920 гг. практически все движения, кроме большевистского, выдвигали патриотические лозунги. Идеологией белых был не столько монархизм, сколько национализм: единая Россия и война до победного конца. Что же касается самодержавия, то у него безоговорочных сторонников не нашлось: даже А.В. Колчак и А.И. Деникин не исключали созыва Учредительного собрания — но только после победы. Однако национализм и здесь сыграл роковую роль, разъединив силы правых и либералов. В самом деле, на какой почве могли бы объединиться сторонники неделимой России, самостийной Украины, независимого Азербайджана и включения Карабаха в состав независимой Армении? «Единый антибольшевистский фронт» — исторический миф: и правые, и либералы, поддавшись на приманку национализма, сцепились друг с другом. Победа любой силы, кроме большевиков, в тех условиях означала бы повальный хаос и бесконечную межплеменную резню.

В этих условиях большевики, пришедшие к власти, сразу же признали независимость Финляндии и Польши. Последнее, впрочем, в тот момент было чистой декларацией: шла мировая война, и Польша была оккупирована германскими и австрийскими войсками. В других случаях они действовали по-разному. Так, на Украине в противовес Центральной Раде было создано местное Советское правительство в Харькове. Первые Советы ещё мало отличались по рангу, и в 1918–1920 гг. стихийно возникла масса советских республик, не только национальных. Среди них была и Литовско-Белорусская (Литбел), и Туркестанская, и Дальневосточная (последняя, правда, формально не советская). О территориальной целостности бывшей империи большевики не заботились вообще, поскольку считали всё происходящее лишь этапом начинающейся мировой революции, которая скоро должна смести все национальные границы. Поэтому, заключая договоры с Латвией или Эстонией, они проводили границу не по историческим линиям или языковым рубежам, а по фактически сложившейся линии фронта, считая это временной мерой. Однако вообще-то Советская власть очень неохотно шла на признание буржуазных правительств — не по национальным, а по классовым соображениям.

В эти годы речь не шла о силовом подавлении большевиками национальных движений. Эти движения победили лишь в Финляндии, Польше и странах Балтии. В остальных частях бывшей России национализм сам подорвал свою основу. На Украине он какое-то время держался у власти только при поддержке извне. В других республиках вообще не было настолько сильной буржуазии, чтобы создать жизнеспособный режим.

В Бессарабии ещё в ноябре 1917 г. была провозглашена Молдавская Народная Республика — в составе будущей Российской демократической республики. Однако реальные обстоятельства в крае, находившемся близ линии фронта, заставили учредительный совет Молдавии — Сфатул Цэрий — просить поддержки у Румынии. В результате уже через год страна была аннексирована Румынией. В 1923 г. депутаты румынского парламента от Бессарабии во главе с бывшими членами Сфатул Цэрий направили королю Фердинанду меморандум, в котором, по сути, раскаялись в своём тогдашнем решении.

Очень показательна история Закавказья. Здесь почти сразу образовались три республики, немедленно создавшие федерацию. Однако весной 1918 г., после Брестского мира, рухнул русский Кавказский фронт, и турки начали наступление к Еревану.

Тремя годами раньше младотурецкий режим совершил одно из самых масштабных преступлений ХХ века: в 1915 г. в Турции было вырезано 2 миллиона армян, немногие уцелевшие бежали. Каратели убивали и тех турок, которые пытались укрыть у себя армян. Захват Еревана означал бы полное истребление армянского народа на своей родине. Надеяться можно было только на себя. Армянские националисты — дашнаки — организовали сопротивление, и в сражении у Сардарапата только что созданная армянская армия отразила турецкий натиск. Ни Грузия, ни Азербайджан не оказали ей помощи, поэтому сразу же после победы Армения вышла из федерации, что означало её распад. Вслед за этим Закавказье было оккупировано немцами. Как только они ушли (в ноябре 1918 г.), сразу же начался армяно-грузинский конфликт из-за пограничной «зоны Лори». Кончился он тем, что в спорную зону на время были введены английские войска. В 1919 г. разгорелся конфликт между Арменией и Азербайджаном из-за Нахичевани, а между Грузией и Деникиным — из-за районов Сочи и Туапсе. В 1920 г. началась армяно-азербайджанская война в Карабахе. Поражения азербайджанской армии вызвали падение правительства мусаватистов, и в Баку были введены части Красной Армии во главе с С.М. Кировым. Азербайджан был объявлен советской республикой, и война сразу же прекратилась: воевать против русских армяне не стали бы ни за что. Однако к этому времени положение в самой Армении было настолько критическим, что правительство дашнаков обратилось к США с просьбой о… протекторате. Характерно, что Конгресс США эту просьбу отклонил.

Развязка для Армении наступила осенью 1920 г. 10 августа султан, уже практически лишённый власти (в Стамбуле его признавали только интервенты, остальная территория была под властью революционного правительства Кемаль-паши Ататюрка) подписал с державами Антанты Севрский мир, по которому обширные территории, до резни 1915 г. населённые армянами, передавались дашнакскому государству. Правительство Ататюрка в Анкаре не признало этого договора и возобновило войну. На сей раз шансов на повторение Сардарапата больше не было. Перед угрозой полного разгрома и нового геноцида Армении пришлось пойти по пути Азербайджана: провозгласить Советскую власть и обратиться за помощью к России. Поскольку только советская дипломатия поддерживала Ататюрка на мировой арене, на сей раз остановилось турецкое наступление. Московский советско-турецкий договор установил современную границу: Армения потеряла больше трети своей территории даже в границах 1918 года. В следующем году пришёл черёд и Грузии, где также была установлена Советская власть. Таков был печальный исход государственного строительства в Закавказье на основе принципов национализма.

Однако и большевиков упрощённость понимания «пролетарского интернационализма» как «безнационала» (по А. Платонову) приводила порой к провалам. Самый тяжкий из них случился в стране, фатальной для любой «русской идеи», — в Польше. Весной 1920 г. польский диктатор Юзеф Пилсудский (кстати, бывший член СДКПиЛ) напал на Украинскую и Белорусскую ССР. Собственно, он стремился не к борьбе с Советской властью как таковой, а лишь к восстановлению Польши в «ягеллонских» границах, кроме того, на Украине он хотел восстановить дружественный ему режим С. Петлюры. Однако для советских людей это было неожиданным и вероломным ударом. Только что разбиты Колчак и Деникин, Врангель заперт в Крыму. Казалось бы, пора возвращаться к мирной жизни, и вдруг — новый враг! К тому же самый опасный из всех: армия Пилсудского была вдвое больше, чем у Колчака и Деникина, вместе взятых. Всего же через фронт войны 1920 г. прошло более миллиона польских солдат (Залуский 1990: 274).

Польское наступление было довольно легко отбито, Киев и Минск освобождены. Теперь уже Красная Армия вступила в Польшу, чтобы через неё двинуться в Европу. Это было связано с теорией «перманентной революции», которую выдвинул Л.Д. Троцкий и которую не исключал и Ленин. Согласно ей, в России были условия для свержения власти капитала, но не для построения социализма: до этого не дозрела отсталая российская экономика. Поэтому единственным возможным будущим виделось то, что Красная Армия освободит рабочих развитых стран Европы, а те уже построят социализм и у себя на родине, и в России. Иными словами, от исхода польской кампании зависело будущее самих большевиков.

И в этих условиях они совершили феноменальную ошибку: вообще не учли психологии поляков. Тщетно польские коммунисты (например, Юзеф Мархлевский) призывали их позаботиться о «польщизне» — польском духе. Советская власть не сумела даже выпускать свои воззвания на польском языке: к населению она обращалась по-русски и по-еврейски (на идише). Как могли воспринять всё это поляки, ещё помнившие унижения времён царизма? Совершенно однозначно: независимость, с трудом отвоёванная после 120 лет упорной борьбы, вновь под угрозой, притом со стороны прежнего врага. Перед его лицом классовые разногласия были забыты. У стен Варшавы Красная Армия встретила общенародное сопротивление и после тяжёлых боёв была разбита. Война 1920 года стала ещё одной болевой точкой в непростых польско-русских отношениях.

Поиск по сайту: