АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Глава 8. Даже души, в отечестве своем друг другу более всего противящиеся, за пределами его между собой мирятся и ценить друг друга научаются

Читайте также:
  1. Http://informachina.ru/biblioteca/29-ukraina-rossiya-puti-v-buduschee.html . Там есть глава, специально посвященная импортозамещению и защите отечественного производителя.
  2. III. KAPITEL. Von den Engeln. Глава III. Об Ангелах
  3. III. KAPITEL. Von den zwei Naturen. Gegen die Monophysiten. Глава III. О двух естествах (во Христе), против монофизитов
  4. Taken: , 1Глава 4.
  5. Taken: , 1Глава 6.
  6. VI. KAPITEL. Vom Himmel. Глава VI. О небе
  7. VIII. KAPITEL. Von der heiligen Dreieinigkeit. Глава VIII. О Святой Троице
  8. VIII. KAPITEL. Von der Luft und den Winden. Глава VIII. О воздухе и ветрах
  9. X. KAPITEL. Von der Erde und dem, was sie hervorgebracht. Глава X. О земле и о том, что из нее
  10. XI. KAPITEL. Vom Paradies. Глава XI. О рае
  11. XII. KAPITEL. Vom Menschen. Глава XII. О человеке
  12. XIV. KAPITEL. Von der Traurigkeit. Глава XIV. О неудовольствии

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ И ЦИВИЛИЗАТОРСКАЯ МИССИЯ

Даже души, в отечестве своем друг другу более всего противящиеся, за пределами его между собой мирятся и ценить друг друга научаются.

Кристобалъ Суарес де Фигероа (около 1640)

Подобно тому как граждан Римской империи учили гмотреть в сторону Рима, граждан испанских территорий ROOD фяли к принятию культуры и ценностей Испании. Все империи в той и или иной мере находятся в процессе ак­культурации, создавая связи, идущие сквозь всю систему • 11 ношений, и устанавливая начатки общей тождественно-I i и. В рождающейся империи Фердинанда и Изабеллы об-ni.;i и связь была создана участием в начинании под пред-м< учительством и началом кастильцев, составлявших четы-рС мятых населения, под управлением короны на полуост­рове. Кастильцы логически составляли большинство в 1 исударственных войсках, генералитете, дипломатическом корпусе и клире. Разделяя с другими народами государства чувство принадлежности к Испании, они справедливо чув­ствовали себя его главной частью и накладывали отпеча-ГОК на его действия и эволюцию.


460 Испания: дорога к империи

Со временем чувство принадлежности претерпело тон­кие изменения. Важность политической роли государства, именуемого Испанией, начала расти. В то же время рост империи придавал Испании такое значение, такие роль и этику, которые помогали народам полуострова осознавать, что теперь они участвуют в общем деле, дающем им новую беспрецедентную особость. Быть может, самое мощное вли­яние на эти изменения оказали военные действия. Со вре­мен гранадских войн и солдаты, и офицеры в армии впи­тывали военную этику, где армейские ценности превосхо­дили меру простой личной доблести и располагались в сфе­ре служения правителю и государству. Всех солдат на испанском жаловании, будь они кастильцами или нет, по­ощряли к прямому отождествлению с нацией. Им велели кричать: "За Испанию!". Использование стандартного бое­вого клича помогало концентрации воодушевления. Во вре­мя итальянских войн около 1500 года все солдаты, служив­шие в niepcuo, были обязаны использовать боевой клич: «Santiago, Espana!» Кастильские хронисты сообщали, как солдаты в бою твердили нараспев-. «Espana, Espana!" и «Es­pana, Santiago!», когда бросались на врага. Они могли даже не задумываться над значением этих слов, но эта фраза способствовала концентрации их боевого духа.

Во второй половине столетия этот боевой клич стал раз­даваться по всей Европе. Итальянские войска, служившие в герцогстве Киевском в 1543, кричали: «Santiago. Spagnab, а солдаты неаполитанского mepcuo, сражавшиеся в Мюль­берге в Германии в 1547 году, имели приказ кричать: «San­tiago, Espaca!» Известно, что даже войска, не находившиеся на службе у Испании, использовали этот клич, В Мюльберге отборная венгерская конница в императорской армии долж­на была выбрать между официальным немецким или ис­панским боевым кличем; ввиду неприязни к Германии они без колебаний предпочли кричать: «Espaca!* и бросились в бой1. Учитывая, что, как мы видели*, более половины лю-


1


* См. выше главу 3.



Владения испанских Габсбургов ння авопнйскик Габсбургов

 


462 Испания: дорога к империи

дей в тперсио могли быть некастильскими испанцами, спла­чивающее действие этого по преимуществу кастильского боевого клича не подвергалось сомнению. Всех солдат по­луострова поощряли в чувстве, что их сражение — это бит­ва за Испанию.

Показательно, что этот боевой клич не мог использовать­ся на полуострове, за исключением гранадских войн. Ни­кто не мог кричать: «Испания!» в бою против других испан­цев. Заявление о некоторой национальной идентичности, лояльности Испании было всегда внешним и всегда связан­ным с каким-либо имперским начинанием. Баски, эстре-мадурцы и арагонцы чувствовали, что вместе выступают против врага в Гранаде, точно так же их общий опыт за пределами полуострова связывал их воедино. Гуманист Хуан Хинес де Сепульведа (Gines de Sepulveda). бывший непосредственным свидетелем правления императора и отошедший от дел в 1560-е годы, чтобы заняться его жиз­неописанием, одним из первых начал создавать образ им­перии, якобы возникшей в результате военных усилий и героизма одних «испанцев». Описывая осаду Флоренции в 1530 году, когда был неожиданно убит военачальник Кар­ла, принц Оранский, Сепульведа подробно изложил для своих испанских читателей, как горсть кастильцев с кри­ком: «Espana!» отбросила противника назад и воодушеви­ла немецкие войска императора2. Гораздо раньше, нежели этот образ обрел некую политическую реальность, «Испа­ния» стала для сражавшихся за ее пределами солдат опре­делявшей их устремления живой действительностью.

Боевой клич «Espana!» будил положительные чувства бой­цов по отношению к «испанской нации»3, это выражение было использовано одним хронистом в 1559 году. Термин «нация» не был нов. Его часто использовали в предшествую­щие десятилетия по отношению к испанцам и другим как к определенной группе, живущей за пределами полуострова (например, торговцы, живущие за границей, группирова­лись в своих городах по «нациям»). Это слово применялось


Национальные особенности 463

также к землячествам в армии для определения их проис­хождения и общего языка. Солдаты кастильских терсио во Фландрии, годами отсутствовавшие у себя дома и отчаяв­шиеся понять, за что же они кладут свою молодость и жизнь, кажется, употребляли выражение «испанская нация» в рас­ширительном, более коллективном смысле. «Мы с вами од­ной нации, все испанцы», — писали солдаты, служившие в Голландии, бунтовщикам города Аонста в 1576 году4. Стран­ствование вдали оказывало мощное влияние на возникно­вение симпатии к «Испании». Слово начало принимать нос­тальгические оттенки, относиться к родине, откуда про­изошли все народы полуострова. Наиболее выразительным примером была эмиграция в Новый Свет. Колонисты, писав­шие домой, своим любимым и близким, обычно применяли к полуострову слово «Испания», и даже когда были довольны своей новой жизнью, не переставали томиться по тому, что Испания представляла для них.

Большинство эмигрантов империи были подданными кастильской короны и говорили на кастильском наречии. В их восприятии Кастилия и Испания отождествлялись. Из-за преобладающей роли кастильцев в иноземных начина­ниях истории путешествий, открытий, завоеваний и войн писалась официальными историками с тем, чтобы увен­чать Кастилию славой. В каком-то смысле это было не ново, другие европейские нации в ту же самую эпоху старались обрести свою идентичность, изучая собственное прошлое. Читая сегодня дошедшие до нас вдохновенные историче­ские отчеты, легко забыть, что они были прежде всего про­изведениями пропаганды кастильцев, которые, с одной стороны, упивались достижениями своих сограждан, а с другой — из кожи лезли вон, чтобы угодить своим спонсо­рам, в качестве которых выступало, как правило, прави­тельство (как в случае с Небрихой).

Один историк, писавший в 1559 году отчет о происхо­дивших за полвека до того Неаполитанских войнах, исполь­зовал для сочинения речей своих действующих лиц клас-


464 Испания: дорога к империи

сические модели. О военачальнике, старающемся смягчить четыре тысячи кастильских солдат в Неаполе, взбунтовав­шихся из-за неуплаты жалования, говорится, что он вос­пользовался следующими словами: «И все королевство ис­панское, коего все мы сыны, на вас безотрывно взирает»5. За тысячи миль от дома разбросанные городишки и уеди­ненные деревеньки, откуда происходили солдаты, прини­мали очертания великой новой общности, «королевства испанского». Пятьюдесятью годами позже официальный историк Антонио де Эррера (Неггега) дошел до того, что представил все имперские начинания как в Европе, так и в Новом Свете исключительно историей деяний кастильцев. На страницах его сочинения Магеллан превратился в кас­тильца, а имперская победа в битве при Павии сделалась столкновением между только французами и испанцами, в которой пленение короля Франции стало следствием побе­ды «армии испанской»6.

Его современник Пруденсио де Сандоваль начинает вве­дение в повествование о жизни Карла V такими словами: «Писать имею о королевствах кастильских», и эта фраза четырьмя строчками ниже приходит к «сей истории испан­ской»7. Роль некастильцев в открытиях и колонизации ни­коим образом хронистами не комментируется, уроженцы других земель без разбору отождествляются с «испанцами», что затемняет их национальную принадлежность и проис­хождение. Например, хронисты описывали спонсоров экс­педиции Себастьяна Кабота (Cabot) в 1525 году как простых севильских купцов, не уточняя, что те были генуэзцами8. Труд кастильских историков стал, возможно, мощнейшим орудием в создании желаемого образа империи. Поздней­шие историки, в свою очередь, цитировали предшествую­щих писателей, и так рождалось понятие об испанской дер­жаве. Вклад некастильских союзников был не то чтобы за­быт, но просто пропал из виду.

В военных деяниях кастильцев начали видеть нечто сверхчеловеческое и неповторимое. Маркое де Исава, слу-


Национальные особенности 465

шивший солдатом по всему Средиземноморью, гордо пи-НЛ [1 1580-е годы: «Доблесть, испанской нацией приобре-i i-i шую; почтение, ужас и славу, испанцами достигнутые в ' i аром, равно как и в Новом Свете, я собственными очами ||)сл. Немцы и швейцарцы признали сами, что они в силе и иыучке отстают». Он утверждал, что доказательство подоб­ных притязаний можно найти в знаменитой битве при Па-иии, где «и правда и признано, что лишь восемь сотен пехо-11.1. мушкетеров и копейщиков победу одержали, сокрушив прость конницы французской и армии их великую часть»9. I (среписывание (и неизбежно — искажение) истории рас­пространялось на каждый крупный бой, где участвовали кастильцы. В битве при Нердлингене (Nordlingen) в 1634 го-;г/ (см. главу 9), где испанские войска составляли пятую часть имперской армии, отчет одного кастильского участ­ника заставляет немцев восклицать: «Viva Espana!- («Да здравствует Испания» (ucn). — Примеч. перев.) и -Многие ле­та доблести испанской!» в признание выдающейся роли по­луостровных войск. Тот же автор не смог удержаться от гор­деливого заключения, что «всемощна монархия испанская, пространна ее империя, и славное оружие ее от восхода солнечного до заката блеск свой мечет»10. Немцы, больше нсех сражавшиеся при Нердлингене. несомненно, имели другую точку зрения.

Постоянный упор на реальность «Испании», конечно, помог народам полуострова осознать свою собственную роль в сотворении империи. Со времен гранадских войн они, как правило, вместе участвовали в роенных предпри-нтиях. имевших общую цель. Но хотя «Испания» стала бо­лее ощутимой реальностью как для испанцев, немногое изменилось в восприятии повседневной жизни на полуост­рове, где преданность очагу и дому, локальным культуре и языку стояла на первом месте вплоть до XIX века. По край­ней мере с начала XVI века встречаются такие писатели, которые используют термин «patria» («отечество») по отно­шению к сообществу — обычно к родному городу, — к кото-


466 Испания: дорога к империи

рому народ чувствовал инстинктивную верность1'. «Испа­ния», напротив, оставалась абстрактной сущностью, ред­ко проникавшей на самый интимный локальный уровень. В начале XVTII века астурийский монах и ученый Фейхоо прямо заявил, что «Испания и есть истинный предмет люб-аи испанца". Но его определение Испании относилось не бо­лее чем к ее административному существованию, «сему об­разованию государственному, где под управлением граждан­ским мы узами общих законов объединены пребываем»12.

Первым следствием испанской имперской идентично­сти было распространение кастильского языка. Поколения ученых учились принимать на веру, что эпоха империи была временем расцвета кастильского языка и культуры, явственным исполнением предчувствийТалаверы и Небри-хи. Тот факт, что кастильский язык вXXI веке является глав­ным для пятой части человечества, — источник непрехо­дящей гордости испанцев. Поэтому на первый взгляд ка­жется очевидным, что успехи языка были бы невозможны без существования империи.

Кастильская речь была ключевым пунктом идентично­сти, потому что стала в некоторой мере языком империи. Испанцы везде пользовались кастильским наречием для общения с другими испанцами. Оно стало средством ком­муникации для путешествующих писателей, духовенства, дипломатов и офицеров в интернациональных армиях ко­роны. Латынь как имперский язык никогда не была ему соперницей, поскольку понимали ее и читали на ней немно­гие. Латыни обучали в церквах и деревенских школах, но для большинства народа и даже для священников это был по преимуществу мертвый язык. Следствием было мощное стремление европейских элит против использования ее в целях коммуникации13. Усиление испанской державы со своей стороны благоприятствовало использованию главно­го языка Испании. Наваррский преподаватель в португаль­ском университете в Коимбре опубликовал в 1544 году кни­гу на кастильском, где было замечание, что «кастильский в


Национальные особенности 467

I ч i.и шнстве христианских народов понимается, тогда как I 11 и >гие чтению на латыни по окончании обучения себя Посвящают»14.

Более того, благодаря существованию империи кастиль-I щ in язык пользовался преимуществом, недоступным ни- raki 1му другому в Европе. Печатные дворы двух самых раз-1411 ых европейских народов, Италии и Нидерландов, были I. услугам кастильских авторов15. В отличие от англичан, ■оторые могли рассчитывать на издание своих книг толь-1.. щ своей стране, кастильцы могли выбирать, где публико-ii.il ься, среди всех королевств полуострова, равно как и в других государствах монархии, а также во Франции и в 11<>])тугалии. К 1540-м годам испанских книг за рубежом издавалось больше, чем на полуострове. Они появлялись i ПВНЫМ образом в Антверпене, Венеции, Лионе, Тулузе, Париже, Лувене, Кельне, Лиссабоне и Коимбре16. Когда в I ВбО-х годах Филипп И желал издать высококачественные книги, он публиковал их в Антверпене и Венеции. Уровень шчати за пределами Испании был гораздо выше и конт­роль менее обременителен'7. Широкое распространение печатной кастильской литературы вело к быстрой переда­ме по всей остальной Европе произведений великих кас­тильских писателей и жанра, породившего множество под-рижаний, — плутовского романа. Нужно ли говорить, что нас гильская литература также пересекла Атлантику и про­никла на континент, где искусство письма было неведомо, оказав сильное первоначальное формирующее влияние на умы американцев.

Литературные достижения, которыми по праву горди­лись позднейшие поколения, были несомненны. Но очевид- i ю. что успех печатной литературы имел весьма ограничен­ное, распространение в мире, где было очень мало людей, < ■[ юсобных читать книги, где безграмотность была ошелом­ляющей и все значительные культурные контакты проис­ходили скорее устным, чем письменным путем. Ситуация на Иберийском полуострове была типичной. Испанские


468 Испания: дорога к империи

труды могли быть бестселлерами в книжных магазинах Барселоны, но на улицах почти все говорили на каталон­ском. «В Каталонии, — сетовал один священник из этого княжества в 1636 году, спустя более сотни лет после воца­рения династии Габсбургов. — простой народ кастильско­го не разумеет»' ь. Это положение можно наблюдать где угод­но в прибрежных провинциях Испании. Даже в 1686 году в правила плавания в Гвипускоа (Guipuzcoa) нужно было включить пункт, предписывающий наличие на судах бас-коговорящего священника, поскольку среди моряков «боль­шинство испанского не понимает»19. Отсутствие обще­национального языка было, конечно, почти нормальным явлением в большинстве европейских государств того вре­мени. В Испании оно было особенно поразительным. Кас­тильский язык не понимала добрая половина уроженцев Андалусии, Валенсии, Каталонии, Страны басков, Навар­ры и Галисии*. Эта проблема отчетливо стояла перед мисси­онерами, пытавшимися общаться с конгрегациями в этих частях страны. В бывших мусульманских областях, где арабский все еще оставался разговорным языком, миссио­неры тщетно пытались учить его и доносить свои идеи до народа. В Каталонии весь некаталанский клир прилагал усилия к изучению местного языка, а иезуиты, например, для работы в этой провинции старались назначать только каталонцев. На протяжении всей эпохи Габсбургов кастиль­ский язык имел наибольшее распространение, но множе­ственность языков на полуострове по необходимости была признанной и принятой.

Проблема существовала по всей широкой и протяжен­ной империи. Сомнительно, чтобы на кастильском языке говорило больше десятой части известной популяции ко-

* Моя жена вспоминает, как ее бабка в дни, когда в Катало­нию только пришло телевидение, часами счастливо смот­рела на экран, ни слова не понимая (передачи шли на кас­тильском].


Национальные особенности 469

•и и шального Нового Света, где подавляющее большинство ИПрода сохраняло свои общественное устройство, культу­ру И язык и в большинстве случаев не поддерживало ника-|, 11 ■; регулярных контактов с испанцами. Даже черные рабы старались хранить собственный африканский язык и не шпорить на чужом наречии хозяев. Т& же картина наблю­дя лпсь в азиатских землях, где жили испанцы (см. главу 10). "Шким образом, предсказание Небрихи так и не принес-ВО плодов. Испанцы говорили на кастильском языке везде, куда бы ни пришли, на нем как на «lingua franca» (языке межнационального общения. — Примеч. перев.) говорили Доке баски в Северной Мексике, хотя многие, конечно, продолжали пользоваться своим родным языком. На гра­нице с Новой Мексикой порченным «птичьим» испанским п.1ыком пользовались при общении между собой местные народы, и европейские слова приобретали свое нынешнее шачение. Но язык испанцев в колониальные времена ни­когда не приобретал универсального статуса, за исключе­нием административного употребления, когда он стано-пнлся единственным подходящим для практического при­менения. Во всех остальных смыслах на протяжение всего имперского правления испанцев на Филиппинах народ больше говорил на китайском, чем на кастильском, в Юж­ной Америке — на языке кечуа (и на прилегающих к нему), I Квропе господствующими культурами в испанской мо­нархии наравне с кастильской были итальянская и фран­цузская.

Все культурные империи стараются добиться универса- ПИЗахщн своих горизонтов, империя испанская не состав-мила исключения. Как и другие западные нации, испанцы соприкасались с культурой Возрождения, и некоторые, как Мгбриха, ездили в Италию припасть к источнику знаний. Л иноземные писатели, артисты и живописцы искали сча- ВТЬЯ на полуострове. Первым и самым знаменитым из них Пыл Петер Мартир (Мученик) Ангьерский, назначенный


470 Испания: дорога к империи

официальным хронистом Индий в 1510 году и избравший Испанию своей второй родиной. Этот двусторонний кон­такт мог извлечь полуостров из его изоляции. Международ­ная экспансия не только послужила к распространению культуры полуострова. Она также помогла внести в Испа­нию те аспекты культуры, которых ей недоставало. Приход к власти космополита Карла V сопровождался поддержкой европейского гуманизма со стороны многих испанцев и на­ставлениями голландского ученого Эразма.

В этом событии встретились две важные линии развития.

С одной стороны, Испания стойко противилась большей части того, что предлагал внешний мир. Динамическая культура, как правило, распространяет свои интересы на все доступные горизонты. С Испанией этого не произошло. На протяжении веков правления Габсбургов существование испанской державы притягивало внимание европейцев, простиравших свою любознательность и на различные сто­роны испанской культуры. Их внимание было сильнее все­го во времена наибольшего напряжения, когда желание научиться у врага было всего острее. Испания как господ­ствующая держава выказьшала мало интереса к культуре других народов и не испытывала к остальной Европе глу­бокого интереса, который она, по крайней мере, проявля­ла к итальянским культуре и технологиям.

Проблема национальной литературы был наиболее по­казательна. Европейцы так или иначе знали кастильские сочинения. Немцы не были исключением. В 1520 году они опубликовали «Селестину», в 1540— «Амадиса Галльско­го», а между 1600 и 1618 в Германии вышло девятнадцать популярных кастильских сочинений20. Кастильцы ничего не перевели с немецкого. То же было с англичанами. Пик интереса англичан пришелся на царствование Елизаве­ты I, когда два народа были в постоянном скрытом или яв­ном конфликте и Ричард Хэклуит (Hakluyt) опубликовал в 1589 году свой большой компендиум западной (включая испанскую) путевой литературы. «Principal Navigations»


Национальные особенности 471

(«Основные мореплавания»). Интерес со временем нарас­тает. По крайней мере до половины XVII века англичане интересовались Испанией и ее литературой, переводили ее и ей подражали21. Испанцы ничего не перевели с анг­лийского. ГЪлландцы разделяли интерес в тех же видах ли­тературы: исследования, мореплавание, история Америки и Востока и случайные произведения изящной словесно­сти22, вроде знаменитой «Селестины». На протяжении ве­ков, которые описывает предлагаемая читателю книга. частные и государственные книжные лавки в Северных Нидерландах хранили более 1000 изданий кастильских авторов и 130 изданий переводов с кастильского. В общей сложности в них складировалось около 6000 изданий на языках, имеющих отношение к Испании23. В Кастилии, напротив, интереса практически не существовало или он ограничивался очень специальной темой голландских ре­лигиозных мистиков, которых очень редко переводили. В Швейцарии с 1527 по 1564 год базельские печатники выпустили 114 изданий сочинений испанских авторов и еще 70 в период с 1565 по 1610 год24.

Отношения с Италией представляют, быть может, самый разительный пример закрытости для внешнего мира ин­теллектуальной эволюции Испании. Испанцы приезжали В Италию десятками тысяч, жили там и работали, все вре­мя что-то заимствуя из итальянского искусства, музыки, науки. Но движение изящной словесности было ошелом­ляюще односторонним — из Испании в Италию. Итальян-i (Ы перевели «Селестину» в 1506 году, «Амадиса» в 1519-м. в начале XVI века на итальянский язык были переведены 03 кастильских сочинения, в следующем веке — 72425. Од­ни м из первых иберийскую культуру итальянской публике пи чал представлять кастилец Альфонсо Ульоа (Ulloa), слу-'кииший секретарем и хронистом Ферранте Гонзага. милан­ского губернатора середины XVI века. Другой случай — ве- ШКИЙ итальянский собиратель путевой литературы Джо­нам Батиста Рамузио. умерший в 1557 году; опубликован-


472 Испания: дорога к империи

ные им переводы с кастильского стали образцом для после­дующего труда англичанина Хэклуита. Среди сочинений, выпущенных Рамузио, были «Десятилетия», написанные в Испании Петром Мартиром (Мучеником) Ангьерским, об открытии Нового Света.

Нормальной реакцией на этот интерес окружающего мира к деятельности Испании было утверждение, что Ис­пания может немало предложить другим народам. Все мо­гут учиться у Испании, в то время как она не нуждается в учебе у кого бы то ни было. «Весь свет ей служит. — горде­ливо провозглашал мадридский хронист в 1658 году, —она же — никому»26. Один французский путешественник в Мад­риде в 1666 году пришел к заключению, что картина мира для испанцев ограничивается только находящейся под их контролем его частью, «которая в их глазах, — особый мир, а все остальные народы существуют, чтобы служить им»27. Поэтому собственная интеллектуальная обстановка в Кас­тилии оставалась почти недоступной изменениям (о чем знали очень многие испанцы), хотя место Испании в миро­вой схеме беспрецедентно расширилось.

С другой стороны, и в фактическом противоречии с от­меченной тенденцией, некоторые части испанской элиты старались прорубить окно во внешний мир. У Испании были все возможности стать средоточием мировой культу­ры, поскольку в имперскую эпоху границы не закрывались, а только открывались. Правившие в Испании чужеземные династии — немецкие Габсбурги и французские Бурбоны — стимулировали развитие и расширение вкусов. Пересажи­вая на собственную почву специфические аспекты культу­ры, включая музыку и некоторые искусства, «Испания была воспринимающей стороной, мирившейся с внешними мо­делями, присваивавшей их и приспосабливавшей их к раз­личным обстоятельствам любого типа: религиозным, соци­альным, экономическим и интеллектуальным"28.

С тех пор как полуостров стал зависеть от ввоза его соб­ственной литературы, как на испанском, так и на латин-


Национальные особенности 473

ском языке, а многие испанские авторы (как мы видели) — предпочитать публиковаться за границей, возник значи­тельный и постоянный наплыв книг извне. Кастильский торговец Андрее Руис в течение 1557-1564 годов ввез бо­лее девяти сотен тюков книг из Лиона и более сотни из Па­рижа, В начале XVII века было практически свободное дви­жение книг с французских печатных дворов в Испанию, и большинства из них— через Пиренеи. Содержимое мно­гих барселонских книжных лавок состояло почти исклю­чительно из привозных книг, включая испанских авторов, опубликованных за рубежом. Несмотря на серьезные бю­рократические вмешательства, большинство из которых исходило от инквизиции, и постоянный надзор, направлен­ный против еретической литературы, для ввоза книг не возникало никакой значительной преграды. С 1559 года, когда груз из трех тысяч книг, направлявшийся в Алькала на французском судне, был задержан в Сан-Себастьяне, испанским книгопродавцам пришлось наложить эмбарго на оптовую торговлю их ценным товаром. Однако судовые Грузы не конфисковались и не досматривались. Их просто.(адерживали до принятия чиновниками решения об отсут­ствии незаконного ввоза. В 1564 году инквизиция прика­зала высшему чиновничеству в Бильбао и Сан-Себастьяне отправить книгопродавцам Медина дель Кампо 245 тюков книг, ввезенных из Лиона. Три года спустя эти книги все еще были в портах. Помимо эмбарго свободный ввоз книг продолжался. «Каждый день, — доносили каталонские ин­квизиторы в 1572 году, — прибывают книги для Испании и других краев». Импорт был внушителен и не подвергался никакой цензуре29.

Итак, могло бы показаться, что испанские границы были открыты мировой культуре. В действительности этого не Щыпа. Ввозимые книги чаще всего были на латыни — язы-кеученых, ипосвящалисьтакимпредметам, —богословию, мрачеванию. древней истории,— которые обращались '1ншь к узкой элите, чье любопытство редко распространя-


474 Испания: дорога к империи

лось на культуру других европейских государств. Редкие ввозные книги на иностранных языках были чаще всего на итальянском — в течение XVI века, и на французском — i течение XVII и XVIII; во всех этих случаях они составляли малую часть поступавших в Испанию книг. Показательный случай— книжный склад барселонского книгопродавца Хоана Гвардиолы (Joan Guardiola). который в 1560 году ввез 90% своего запаса напрямую от издателей французского Лиона, и среди этих изданий только 1% оказался на фран­цузском языке; практически весь его импорт был на латы­ни30. Таким образом. Испания стремилась оставаться откры­той культурным контактам, распространявшимся только посредством латинского языка и поэтому только в ограни­ченной сфере. Ведущий специалист по литературе пришел к выводу, что Испания «вырвалась за пределы своих гра­ниц, не оставляя дорогих ей культурных моделей и образ­цов»*1. Действительно, это было странное поведение для дер­жавы, которой была подвластна самая обширная монар­хия на лице земли.

Лучшие творения имперского опыта исходили, и это можно доказать, не столько из внутренних земель Испании, сколько от писателей, которые, как Мигель Сервантес, в поисках влияний и вдохновения отправлялись с полуост­рова прочь навстречу безграничным просторам монархии. Стихи, воспоминания, повествовательная проза, ученые рассуждения и художественная литература, созданные в течение испанского мирового владычества, были доказа­тельством тому, что многие кастильцы, несмотря на узкие горизонты полуострова, были способны на обогащающие контакты с внешним миром.

Из этой картины было одно важное исключение. В то вре­мя как кастильцы пользовались почти безграничным поли­тическими горизонтами, они сужали свой культурный кру­гозор, предельно ограничивая свое понимание того, что зна­чит быть испанцем. В отличие от Римской империи до них и


Национальные особенности



Ьританской империи после, они старались исключить из своего ядра все альтернативные культуры, начиная с двух ш'ликих исторических культур полуострова. С 1492 года, ознаменованного капитуляцией Гранады и изгнанием ев­реев, началось деятельное исключение иудаизма и ислама Ва испанского миропонимания. Явление это не было вне­запным. Враждебность к этим двум культурам имела дол-1ую историю, и 1492 год был, несомненно, финальной да­той. Немногочисленным изгнанным в этот момент евреям было позволено вернуться, если они сменят веру, а мусуль­мане не испытывали серьезных притеснений вплоть до 1500 года. Однако был создан прецедент и образец, и реп­рессии на полуострове были распространены на всю импе­рию. Возникли важные негативные последствия и не в по­следнюю очередь в языковой сфере, где еврейский и араб­ский языки перестали быть частью испанского наследия. Символом этого репрессивного обличия империи была ин­квизиция, которая из своих цитаделей на Иберийском по­луострове распространяла свою деятельность на Америку, Манилу и 1Ъа, отождествляя своих врагов с иудеями и му­сульманами.

И все же, как однажды заметил Америко Кастро. Испа­ния единственная нация, способная на словах поддержи­вать какую-то идею, но на практике осуществлять совер­шенно противоположную. Даже когда официальной поли­тикой было почти фанатичное преследование семитских культур и отклонений от веры. Испанская империя дока-мала полное отсутствие твердости в претворении этой тео­рии в жизнь. Эта ситуация явилась результатом «постоян­ной характеристики испанского образа жизни», как его видел Кастро32, когда создается множество законов, но ни один из них не выполняется: эта особенность остается об­щей для Испании и поныне. Например, хотя евреям было запрещено пребывать в Испании после 1492 года, они дол­го свободно жили на большинстве территорий империи и после. Форт Оран, находившийся под прямым руковод-


 

476 Испания: дорога к империи

ством короны, был любопытным случаем этой двойствен­ности. Сто лет спустя после изгнания иудеев из Испании в Оране существовало маленькое еврейское сообщество, на­считывавшее 70 человек. В конце царствования Филип­па II его чиновникам, похоже, удалось убедить его очис­тить свои земли от евреев и были предприняты меры к выдворению их из Орана и из герцогства Миланского. На деле ничего не произошло, и евреев продолжали терпеть в Оране вплоть до конца XVTI века. Таковы же были законы, запрещавшие вербовать мусульман в испанскую армию, но было очевидно, что Орану не выжить без мусульманс­кой поддержки, и их набирали для включения в тамошние оборонительные силы83.

Годы, десятилетия и века после так называемого изгна­ния евреев с Иберийского полуострова они продолжали иг­рать значительную роль в эволюции Испанской империи. Они смотрели и продолжали смотреть на полуостров — Се-фард (Sefarad) — как на свой дом. Тоска по Сефарду вела новые поколения назад, на землю их отцов, и семьи еврей­ского происхождения возвращались из Португалии и иног­да из Франции. Как мы видели, они активно участвовали в бизнесе благодаря финансистам-выкрестам, установив­шим контакты с короной и оплачивавшим морские и воен­ные заморские экспедиции. В 1628 году Филипп IV пожа­ловал португальским финансистам свободу торговать и се­литься без ограничений, надеясь таким образом отвоевать у иноземцев часть торговли с Индиями. Благодаря этому «новые христиане» распространили свое влияние на основ­ные торговые каналы Испании и Америки. Они добились особых успехов в те десятилетия, когда голландцы оккупи­ровали часть португальской Бразилии. На берегах Атлан­тики, в регионах, занятых голландцами и англичанами, им удалось создать маленькие сообщества, первоначально со­стоявшие из бедных переселенцев. В концеXVII века евреи-сефарды присутствовали на таких территориях, как Кю-


Национальные особенности 477

расо. Суринам, Мартиника и Ямайка. Столкнувшись с про­блемами в Испании, в основном в связи с преследованием инквизицией, многие выкресты эмигрировали в одно из хорошо известных своих убежищ, в Амстердам. Из около тысячи евреев, женившихся в этом городе в течение XVII ве­ка, по крайней мере пятая часть родилась в Испании и две пятых в Португалии34. На своем новом постоянном месте жительства в Амстердаме иберийские евреи продолжали вкладывать скромные, но отнюдь не незначительные сред­ства в благосостояние империи.

Евреям приходилось играть и другую роль, к которой они уже давно и хорошо привыкли. После антисемитской лихорадки, достигшей пика в изгнании 1492 года, испанс­кие религиозные фанатики непрестанно со страхом и по­дозрением смотрели на присутствие евреев за пределами Испании. Кто-нибудь с пылким воображением то и дело видел опасность для всего имперского предприятия Кас­тилии в еврейских происках. В результате возникали периодические преследования выкрестов в Новом Свете и других частях империи. На евреев возлагалась особая от­ветственность за падение Бразилии под напором голланд­цев в начале XVII века. Испанцы и вместе с ними порту­гальцы верили, что евреи вонзают нож в спину империи. Один кастильский вельможа без колебаний заявил, что Лернамбуко был потерян в 1630 году «из-за жидов»15. Это было десятилетие, когда. — отчасти в виде реакции на по­кровительство Оливареса португальским финансистам-иыкрестам. — в Мадриде распространялись антисемитс­кие настроения. Некоторые представители духовенства и интеллигенции, особенно поэт Франсиско де Кеведо, ак­тивно распространяли теорию ножа в спину. Если импе­рия рушится, провозглашали они, виноваты евреи, осо­бенно те, что долгое время пособничали врагу — голланд­цам. «Мятежники голландские, — уведомлял короля один священник в 1637 году. — жидовским вспомоществовани-


478 Испания: дорога к империи

ем процвели»36. На практике антисемитские настроения, не ослабшие вплоть до наших дней, всегда встречали у власти презрительный прием.

Простая логика цифр превратила испанцев в их соб­ственной империи в меньшинство. В малых колониальных предприятиях поселенцы могли использовать свое числен­ное превосходство для навязывания своего образа жизни. В пространных империях — Римской и Британской — это было невозможно. Ограниченное население Испании, ко­торое начало уменьшаться к концу XVI века, делало вид, что несет свою культуру другим народам. В Новом Свете, где местное население, несмотря на демографическую катаст­рофу, продолжало преобладать, испанцы всегда были в сравнении с ним весьма немногочисленны, к тому же их разбавляли многочисленные иммигранты другого проис­хождения. Жившие в Лиме в начале XVII века португаль­ские «новые христиане» докладывали, что богатейший ку­пец города был корсиканец (семья знаменитого Джан Ан-тонио Корсо} и что среди проживающих там иноземцев есть французы, итальянцы, немцы, фламандцы, греки, генуэз­цы, англичане, китайцы и индийцы37. Иноземное сообще­ство насчитывало около четырехсот семей, из которых пятьдесят семь были корсиканскими. В тот же период вице-король Новой Испании докладывал — конечно, с преувели­чением. — что опасается угрозы безопасности со стороны многочисленных фламандцев, португальцев, голландцев, французов и других неиспанских европейцев, проживаю­щих под его юрисдикцией зн.

«Какова была роль остальных неиспанцев, — задавался вопросом один из ведущих историков Латинской Амери­ки, — португальцев, немцев, фламандцев, итальянцев, греков и англичан, явившихся в Испанскую Америку аван­тюристами, торговцами, рудокопами и простыми поселен-цами?»39 Хотя число их было ограничено, иноземцев цени­ли за их опыт и умения. Четыре француза, получившие


Национальные особенности 479

разрешение на путешествие из Севильи в Новую Испанию и 1538 году, были призваны за качество их кухни40. Немцев можно было найти везде в горной промышленности. С 1590-х годов власти Новой Испании стали терпеть при­сутствие иноземцев, изобретя налог («composicion»), по­зволявший им оставаться там, куда они приехали. Один французский купец на пути в Рио де Ла-Плата в 1650-е годы сообщал, что в Буэнос-Айресе было «некоторое количество французов, голландцев и генуэзцев, но все они за испанцев сходили»41. Контакты с Азией также были ключевыми для облика населения Нового Света. Есть предположение, что В Новую Испанию с Востока из Манилы каждые десять лет первой половины XVII века прибывало около шести тысяч людей42.

Поскольку португальцы были под началом колониаль­ной империи, функционировавшей параллельно, часто за-Пывалось, что они тоже внесли большой вклад в существо­вание и успех испанской державы. Как первопроходцы они вызывали подражание и стремление к соревнованию. 11ортутальский опыт в кораблестроении, картографии и i (авигации, равно как и в контакте с культурами Африки и Лзии. с выгодой эксплуатировался шедшими вслед за ними. Колонизация Канарских островов была бы неосу­ществима без помощи португальцев, а поиск пряностей в Лзии был бы невозможен без уже созданной португальца­ми торговой системы. Португальцы также были основны­ми поставщиками африканских рабов и продолжали быть ими на протяжении всей испанской имперской истории. II последние годы XVIII века испанские поселенцы в Юж-i ВОЙ Америке зависели от поставщиков рабов из Бразилии. Наконец, как поданные испанской короны с 1580-х по 1640-е годы португальцы никогда не исключались из ис- Птских начинаний, хотя на практике их империя продол-IB ьпа свою деятельность в качестве автономного образова-ипн. В 1630-е годы, они. например, хорошо расположи- ВИСЬ в вице-королевстве Перу43. Как следствие, они посто-


480 Испания: дорога к империи

янно играли значительную роль в функционировании i панских территорий.

Помимо своего физического присутствия, инозел испанцы например, несли вместе с собой свою культ Несмотря на несомненную значимость, эта тема изуче мало. Как, например, нидерландцы вместе с собой не свою культуру на Иберийский полуостров, так они при ли ее и в Новый Свет. Антверпенский художник Симон Пе-рейис (Pereyns), прибывший в Мексику в 1566 году, считал­ся лучшим художником вице-королевства. В тот же период духовенство и элита Новой Испании ввозили шпалеры и живопись из Нидерландов, и даже в XVII веке фламанд­ские пейзажи дюжинами находили дорогу в мексиканские церкви и дома44. В тот же период итальянские живописцы Бернардо Битти и Анджелино Медоро сделали основопо­лагающий вклад в искусство Перу, а творения нидерланд­ца Рубенса были также славны в Мехико и в Куско, как и в Мадриде.

Испанцы были главенствующим народом, но не всегда. Те, кто эмигрировал в колонии, пользовались новыми воз­можностями, но верно старательно свою роль на полуост­рове. Многие стали богаты и успешны, но другие впали в ту же бедность, из которой вышли. Легкое богатство, конеч­но, обеспечивало большую социальную мобильность, чем в родной стране, но в основной своей части колониальное общество приняло сословные разграничения и вскоре ста­ло строго аристократическим. Опыт превосходства впер­вые был получен в оккупированном королевстве Гранад-ском, которое стало местностью проверки позиции и вза- | имоотношений, направляемых действующей власть Протесты христианских и мусульманских членов культ ной элиты, ценивших добрые отношения между раса были отклонены. После мятежа недовольных мусульма 1500 году кардинал Сиснерос посоветовал правитель обратить их в рабов. Многие испанские лидеры были мен


Национальные особенности 481

жестки, но в целом с народностями исламского происхож­дения на полуострове в течение следующих ста лет обходи­лись презрительно и сурово. В их повседневных контактах с представителями других вер периодически возникали кон-фликты по поводу одежды, речи, обычаев и особенно пищи. Мориски забивали употребляемых ими в пищу животных с особыми обрядами, не касались свиней и свинины [самого обычного мяса в Испании) и вина и готовили только на оливковом масле, в то время как христиане готовили на сливочном масле и на свином сале. Мориски также стара­лись жить отдельно в обособленных сообществах, что мог-

00 вести к противостоянию. В 1567 году один из их лиде­
ров в Гранаде заявлял, что «ежедневно мы дурное обхожде­
ние терпим как от светских чинов, так и от духовных)'.
('толкновения привели к мятежу, а затем — неизбежно — к
изгнанию морисков в 1609 году. Тем самым большинство
кастильцев укрепилось во мнении о своей господствую­
щей роли.

Начиная с первых десятилетий XVI века кастильцы оп­ределяли себя как завоевателей. Многие следовали своей солдатской карьере по всему знаемому миру. Они перехо­дили из одного региона военных действий в другой, из Гра-п;1ды в Италию, из Италии во Фландрию. Ветераны были бреди испанцев, впервые смотревших вниз с огромного чрама вТеночтитлане на бесконечные мощеные дороги над

1 >. и ром и на тысячи людей, толпившихся на рыночной пло­
щади. «Среди нас были, — вспоминал Бернал Диас, — не­
которые, кто был во многих частях света, в Константи­
нополе, в Риме и по всей Италии» и кто никогда не видал
Ничего подобного тому, что открылось их взору. Один сра-
Иавшийся в Арауканских войнах кастильский дворянин,
| 'и »нсо де Сотомайор, свидетельствовал, что отправился в

иди «со множеством других славных солдат из Фландрии. |бы помочь королю в этой войне45. Воспоминания героев к'риканской границы были подлинным свидетельством тижений кастильцев в Новом Свете. Но их достижения



Испания: дорога к империи


были только частью военного натиска, совершенного в пользу Испании множеством наций.

Кастильцы старались не помнить об этом и постоянно требовали всей чести и хвалы себе. Их гордыня вошла в пословицы. Наблюдая за ней в действии в Нидерландах, гуманист Ариас Монтано. посланный туда Филиппом II. был в ужасе. «Наглость нашего испанского народа здесь невыносима, — писал он. — [многие испанцы] стали звать таковое поведение "славою"». Это был обвинительный акт кастильца растущему оскорбительному высокомерию им­перской Испании. В Милане в 1570 году один чиновник утверждал, что «с итальянцами сими, хотя они и не индей­цы, должно обращение иметь, как с теми», — любопытное отношение к князьям, элитам и солдатам, сделавшим воз­можной испанскую мощь в Италии. Не менее памятно за­мечание губернатора миланского Реквесенса (Requesens). «Мы не можем, — писал он. — Италию итальянцам дове­рить»48. Мы знаем, что это было общее явление во всех им­перских нациях. За первоначальной униженностью при первом удобном случае следовало оскорбительное вые мерие.

Испанцы в мировой империи были горды своими i нями и привязаны к ним. Как все переселенцы, они бь сильно привязаны к своим родными местам. Они демоне рировали свой долг перед родиной во всех краях Америки, которым давали имена своих родных городов — Кордовы, Гвадалахары. Ларедо. Повинуясь правилу, руководящему любой эмиграцией вплоть до наших дней, переселенцы из одного и того же места старались двигаться в одном ] правлении и воссоздавать в новой обстановке подобие с гцеетва, из которого вышли. Поразительный пример -эмиграция из кастильского города Бриуэга (Brihuega) Пуэблу, второй по величине город Новой Испании. В тече­ние периода 1560-1620-х годов более тысячи человек из Бриуэги эмигрировало в Пуэбяу, захватив с собой мно ство навыков текстильного производства Бриуэги. В то с


Национальные особенности 483

мое время, как они старались обустроиться в своем новом доме, они намеревались сохранить свои особенности как уроженцев Бриуэги47.

Как и вся остальная Европа, Иберийский полуостров был одним из сильных региональных объединений, распрост­ранявшихся на все стороны обыденной жизни: семью, по­литику, веру. Выходцы из Испании никогда не были просто испанцами: они были прежде всего народом Хаена (Jaen), Itacepeca (Caceres), Авилеса (Aviles) и старались таковыми м остаться. Родная «tierra» была основным источником их национальных особенностей. «Эта земля. — писал один i юселенец из Мексики своей жене в Мадрид в 1706 году. — игя создана народом Испании, и те, кто родом из одной

/ icnci, уважают друг друга сильнее, чем если бы они были родственниками»48. Среди выходцев из испанских tlerras ммделялись баски. Они играли важную роль в продвиже­нии на север Новой Испании, где одна провинция была на-

iitniia Новая Бискайя. Часто отличавшиеся от испанцев H.iMKOM, баски долгое время хранили особый образ жизни м американских сообществах. В городе Пуэбло в 1612 году Вкскские купцы общим числом 113 предлагали независи­мую финансовую поддержку администрации49. Чувство ' к'обости часто могло, даже в далекой Америке, вести к кон­фликтам между испанцами. Имелись случаи напряженно-l i и между басками и другими поселенцами, особенно ан-

1 1 хузцзмн, в которых они часто видели «морисков»50.

:)кономические реалии постепенно отдаляли эмигран- ГОВ от их родины. Те, кто заново построил свою успешную «hi 1.1нь, не хотели возвращаться к своей исконной бедности. Корреспонденция, оставшаяся от ранних поселенцев, со-MI |именно недвусмысленно свидетельствует о таком исхо-

|' m)стоянными повторами из письма в письмо. Зачем воз- врпщ; ггься в Старый Свет, предлагавший так мало? В Перу: слух, что высокие налоги якобы разоряли тех, кто • " | щулся домой на полуостров. Поселенец из Потоси жало-iM'H п к 1577 году:


484 Испания: дорога к империи

Здесь мы новости получаем, что там, в Севилье, все серебро в пользу короля отбирают. Многие, уж было в Испанию собравшиеся, ради того намеренья свои пере­менили. И они также столь много о бедствиях войны и им подобных повествуют и об иных вещах, что сие кры­лья тех, кто в Испанию ехать собирался, связывает. Взамен того они товары и недвижимость покупают и женятся с мыслью в Испанию не возвращаться. Что на­чать, не знаю. По правде говоря, нет у меня желания в этой стране умереть, а хочу я в тот край, где родился, вернуться51.

Здесь, в Америке, писал поселенец из Лимы, «скорее тем интересуются, что у тебя есть, а не тем. как ты это добыл, и ежели оно у тебя есть, то рот закрывают и не спрашивают». Короче, утверждал он, «если бы народ то там делал, что здесь делает, довольно было бы в Испании оставаться, а в Америке нужды бы не было, здесь работа есть, за которую даже попро­шайки в Испании не берутся, а здесь она высокую цену име­ет»52. Новый Свет, по крайней мере в период после Конкисты, предлагал новую этику, основанную, скорее, наличных дос­тижениях, нежели на унаследованном общественном поло­жении, на труде, нежели на лени. «Цель моя была, — писал поселенец из Мексики своей дочери в Испанию в 1740 го­ду, —добыть собственность тяжелым трудом, дабы достойно тебя содержать», поэтому она должна была приехать к нему на постоянное жительство53 - Испанские представления о че­сти мало значили в Америке, о чем возмущенно и иронично писал один купец из Лимы в Испанию своему брату, который упомянул о чести как об основной цели поездки в Америку: «Не знаю, зачем ты в Америку собрался, тому, кто столько "чести" уж имеет, зачем за новой гоняться»54.

Постепенно колонисты стали отождествлять себя, ско­рее, со своим новым домом, нежели с местом своего рожде­ния, «отечеством» их родного города, села, родни, малой


Национальные особенности 485

родины. Когда гражданин Картахены писал в 1590 году, торопя свою жену приехать к нему, то призывал ее забыть о горечи разлуки с родиной: «Не думай о своем "отечестве", ибо "отечество" подлинное есть та страна, что о тебе попе­чение имеет»55. «Я всегда великое желание испытывал в "отечество" свое возвратиться, — объяснял один купец из Мехико в 1592 году своим родителям, жившим на Канар­ских островах, — но если бы то совершил, оплошность ве­ликую допустил бы»56. Напротив, члены их семей должны были ехать к ним. Колонисты наблюдали ясный контраст между их образом жизни в Новом Свете и тем, что они из­ведали в Старом. «Не говорю тебе, что в Испанию возвра­щаться не желаю, — писал из Лимы муж своей жене на по­луостров в 1704 году, — ибо я действительно хочу». Труд­ность заключалась, объяснял он, в «разорении, коим Испа­ния является со столь великим числом налогов, податей и поборов, каких мы здесь вовсе не имеем»57.

Первое поколение поселенцев Новой Испании и Перу воображало себя завоевателями, обладавшими природным правом превосходства на новых землях; рассуждая так, они отвергали притязания испанских чиновников, ехавших вслед за ними из Европы. Усиливались различия между теми, кто отождествлял себя с Америкой, — их стали звать креолами [criollos], — и теми, кто был с полуострова, gachu-pines. Креолы чувствовали, что они своими усилиями со­здали Новую Америку, что лишь им принадлежит право управления в их городах. Это притязание вызывало посто­янное напряжение между колониальной элитой и органа­ми контроля с полуострова, представляемого аудиенсией и вице-королем. Уже в 1560-е годы поселенцы Южного Чили обижались, что на них возлагаются издержки войны про­тив арауканцев. «Для них немалой обидой было, —сообщал свидетель, — что после завоевания страны сей на них все еще подати налагали и каждый день их добро отымалось ради оплаты войн, в то время как те, кто едва из Европы


486 Испания: дорога к империи

приехал и рук не марал, административные посты получа-ли»58. Однако со времен Писарро в Америке не случилось ни одного крупного волнения до мятежа креольской элиты Мексики в 1624 году59.

Настойчивое требование политической автономии было лишь одним аспектом более широкой попытки определить положение креолов в мире. Хотя колонизаторы хранили благочестивую память о своих корнях, они постепенно вра­стали в свое новое окружение. Управление империей быст­ро попало в руки колониальной элиты. В 1560-х годах, ког­да начались серьезные трудности с наличными деньгами, Филипп II незамедлительно прибегнул к продаже офици­альных должностей чиновникам и их семьям. В американ­ских колониях это привело к ситуации, когда местные эли­ты получили преимущество в контроле перед испанцами с полуострова.

Вследствие получения контроля они приняли колони­альную самоидентификацгао и отдалились от своих корней. Около 1600 года весьма многие баски в Мексике перестали говорить на языке басков60. Более ранние креолы в своей самоидентификации имели немного альтернатив един­ственному историческому прошлому, прошлому местных цивилизаций Нового Света. Завоеватели часто брали в жены представительниц знати ацтеков и инков. Поэтому чувствовали себя частью новой американской знати61 и не­преклонно защищали индейское наследие. С конца XVI ве­ка они начали подчеркивать аргумент, основанный на ми­фическом видении американского прошлого, в котором завоеватели якобы участвовали наравне с индейскими на­родами. В Мексике такие люди, как Фернандо Альва Икст-лилькочитль. происходивший по линии матери от пра­вителей Текскоко. а в Испании Инка Гарсиласо де ла Вега. происходивший от испанского конкистадора и принцессы инков, писали истории, провозглашавшие законное и даже славное участие индейской цивилизации до эпохи заво­еваний в характерном развитии Испанской империи62.


Национальные особенности 487

Первое поколение переселенцев, жившее на возделывае­мых ими землях и среди ценимого ими туземного населе­ния, не испытало особых трудностей при самоидентифи­кации с Америкой, как, например, успешный перуанский энкомендеро, выражавший отеческое участие в индейцах:

Обращаюсь с ними, как моими детьми, что помогли мне на жизнь заработать, и освобождаю их от податей и от всего остального, от чего могу: они более тридцати лет мне служили и я у них в пожизненном долгу. Прово­жу здесь большую часть года, это обыкновение нару­шить не могу, у меня стада овец, коз. свиней, а раньше был крупный скот, но теперь я его продал, потому что он индейцам вредил'11.

Однако через сто лет после завоевания картина услож­нилась быстрыми расовыми изменениями американского населения. Индейцев и их вожаков, куракэ и касиков, те­перь все больше презирали и оттесняли на второстепенные роли. Расовое смешивание, появление бедного населения метисов и, более того, потомков чернокожих обусловило оттеснение туземного населения к границам колониально­го общества. Креольские теоретики не могли больше про­сто обращаться к теме благородного происхождения.

Необходимость нового подхода встречается в сочинени­ях мексиканского ученого XVII века Карлоса де Сигуэнца (Si-guienza) и Гонгора (ум. 1700), з ащ ищавшего природу того, что он называл в 1681 году «нашей креольской нацией». По­скольку поселенцы не желали апеллировать к своим евро­пейским предкам, он разработал аргументацию, обращав­шуюся к древним цивилизациям Америк, чье происхожде­ние возводилось к египтянам и грекам. Однако даже эта раз­работка исторической идентичности не возобладала, и другие писатели снова принялись за работу в концеХУШ ве­ка. В смешении существовавших в колониальную эпоху ра­совых терминов ярлыки не всегда были точным описанием


488 Испания: дорога к империи

национальных особенностей. Все белые колонисты счита­лись испанцами, а термин «американец» чаще всего приме­нялся просто для отличия от европейца. Слова «мексиканец» и «перуанец» имели тенденцию употребляться применитель­но как к туземному, так и белому населению. Слова имели сильную эмоциональную окраску, но символы обладали ею еще в большей степени, что демонстрирует развитие сим­вола Гваделупы в Новой Испании. В середине XVI века про­шел слух, что на индейской горе Тепейак (Тереуас) (место былого поклонения туземцев богине Тонантцин flbnantzin)) явилась Богородица и назвала себя Богоматерью Гваделуп-скою (по названию важной святыни в Испании}64. KXVU веку поклонение Богоматери Тепейакской уже было в полном рас­цвете и стало мощным выражением автономного мексикан­ского христианства. На этом месте была возведена большая базилика, а в 1648 году креольский священник Мигель Сан-чес написал решающую книгу, провозгласившую славу пер­вой Богоматери Креольской, в действительности первой Богоматери колониальной Америки.

Переплыв через Атлантический или Тихий океан или от­правившись в другие европейские земли, эмигранты с по­луострова обретали возможность преодолеть свои регио­нальные различия и признать, что они из общего дома, по которому все время тоскуют. Писатель из Вальядолида Кри-стобаль Суарес де Фигероа (ум. в 1644). проведший поло­вину жизни в Италии, признавал, что «даже души, в отече­стве своем друг другу более всего противящиеся, за преде­лами его между собой мирятся и ценить друг друга науча­ются». Он ярко выразил тоску тех. кто покинул Испанию и с ней «небеса, реки. поля, друзей, семью и другие наслаж­дения, которых мы на чужбине тщетно искать пытаемся»65. Несомненно, тысячи людей очутились в положении посе­ленца в Кахамарке, который писал в 1698 году, что «пускай тело мое в Америке, душа все равно — в Наварре»66. Для поколений испанцев существовало непреходящее напря­жение между их приемной и оставленной родиной. Одна­ко неизбывной ностальгии приходилось соревноваться с


Национальные особенности 489

практическим удовлетворением, которое эмигранты нахо­дили в своих уголках мировой империи, и редко удавалось одерживать верх над ним.

Поселенцем, прошедшим через очарование Америкой и разочарование в ней, был Диего де Варгас. губернатор Но­вого Мехико с 1688 года. Родившийся в 1643 году в знат­ной мадридской семье, он впервые приехал в Новую Испа­нию в 1673 году. После службы на разных скромных долж­ностях ему наконец удалось получить место губернатора в то время, когда вице-королем был граф Кальве. Отправлен­ный в Рио-Гранде на неприятное задание по восстановле­нию авторитета власти среди индейцев пуэбло, он потерял большую сумму денег и здоровье и наконец в 1704 году умер от дизентерии в Нью-Мехико. Одно из его личных писем от 1686 года содержит следующий пассаж: «Испания была для меня лишь мачехой, ибо прогнала меня искать счастья в чужие края. Здесья делаю то, чего не мог делать там. Я боль­ше ничего и не просил с тех пор, как покинул родину»67. Он гордился своей самостоятельностью, продвижением не за счет добродетелей, но за счет воли и натиска. Богатство в Америке, писал он. «приходит не потому, что серебро с де­ревьев сорвать можно и в реках выудить, а потому, что тот, кто не трудится, остается под конец без него и без положе­ния в обществе, как и в Испании». «Индии, — писал он осе­нью 1690 года. — для лавочников хороши, а не для людей чести, что торговли чураются, край сей опасности полон»68. Однако перенесенные им в течение нескольких лет в Рио-Сранде превратности судьбы жестоко поколебали его веру I! Америку. В апреле 1703 года, за год до смерти, он оплаки­вал тридцать потерянных лет с тех пор. как я покинул Ис­панию, отчизну мою возлюбленную, любезный град сей Мадрид, венец земли». Останься он в Испании, обеспечил Оы свою семью, мог бы наслаждаться ее обществом, не стра­дая от «бездонной пропасти» невзгод, где находился в тот момент69.

По иронии судьбы, созданная испанским имперским Присутствием крупнейшая расовая группа не нуждалась в


490 Испания: дорога к империи

самоидентификации. Метисы были следствием неизбеж­ных союзов между испанцами, которые редко привозили с собой жен, и туземных женщин империи (см. главу 6). На Филиппинах нехватка европейских женщин вела к высо­кому уровню расового смешения. Та же ситуация превали­ровала в Новом Мехико, где испанцы, не бравшие с собой семей, были вынуждены жениться на женщинах неиспан­ского происхождения. В результате метисы играли роль гораздо более позитивную, чем того желали чистые белые испанцы, и облегчали контакты между туземными культу­рами и испанской. Как мы знаем из опыта колониальных культур XX века, лица смешанной расы всегда находятся в неловком положении меж двух миров. В Америке XVI века метисы обычно квалифицировались как принадлежащие к испанской группе70, хотя их постепенно вытесняли с ос­новных статусных позиций в колониальном обществе. В се­редине XVI века они принимали участие во всех важных экспедициях под руководством испанцев и играли особую роль в основании городов Нового Света. Ведущий специа­лист в этой области также уверенно утверждал, что «выпол­ненная Испанией колонизационная работа была бы невоз­можна без метисов»71.

В законе 1514 года король Фердинанд дал свое полное одобрение смешанным бракам между индейцами и испан­цами: ничто, настаивал он. «не должно препятствовать бра­косочетанию индейцев и испанцев, и все долженствуют полную свободу иметь в мужья или жены тех брать, кто им по нраву придется»72. Со времени Эрнана Кортеса, чьи дети от индианки доньи Марины были приняты в число коло­ниальной знати, в браках между расовыми элитами не было бесчестья. «Хотя может зазорным вам показаться, что я на индейской женщине женился, — писал своим родственни­кам один купец из Мексики в 1571 году, — здесь это нико­им образом не презренно, ибо индейцы суть народ высоко­чтимый»73. Представители элиты могли, конечно, быть та­кими счастливчиками, как утверждал этот купец, но в це-


Национальные особенности 491

лом быстрый рост населения метисов создавал проблемы и вызывал активную дискриминацию. Люди смешанной расы в Мексике после 1549 года не могли наследовать эн- комьенды, иметь священнический сан, а с 1576 года были отстранены и от государственной службы74. В 1588 году Филипп II, возможно под давлением Хосе де Акоста, издал указ о том, что метисы могут быть священниками, но для исполнения этого указа было сделано очень мало. Однако, несмотря на все препятствия, метисы играли свою весьма важную роль в колониальном обществе.

После испанцев наиболее заметное место среди имми­грантов занимали африканцы. К 1650 году, как мы видели, в Новом Свете африканцев было больше, нежели испанцев. К концу колониального периода они все еще играли весьма значительную роль, хотя всякая достоверная информация об их числе отсутствует. Б 1795 году в Лиме свободные чер­нокожие вместе с рабами составляли более 45% общегород­ского населения. Хотя африканцев привозили для работы на плантациях и прислуги, они преобразили общество и экономику американских просторов и крепко укоренили свою расу и культуру везде, куда пришли75. Поэтому парал­лельно с малой национальной идентичностью, создаваемой элитами, начала расти другая малая национальная иден­тичность, которая так и не поддалась полной испанизации и глубоко преобразила культуру континента. Своим фунда­ментальным вкладом практически во все виды деятельно­сти и производства африканцы способствовали обеспече­нию выживания испанского колониализма76. В то же вре­мя они не только умудрялись сохранять элементы своей культуры, но начали развивать важную национальную идентичность, основанную на обстоятельствах их жизни в Новом Свете.

Африканцы прибывали из разных областей своего кон-1п цента и объединялись вне зависимости от различий в ходе распределения рабов в Новом Свете. Они часто теря-

 


492 Испания: дорога к империи


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.031 сек.)