Г. Касьянов

Планирование– стержневое понятие социальной науки, от которого не уйти никому, кто взялся за разработку сколько-нибудь реалистичного проекта лучшего будущего для человечества. В экономике планированием называется разумная деятельность по координации и управлению всеми сферами общественного производства: от изготовления отдельных продуктов, до воспитания и обучения очередного поколения трудящихся – т.е. производства производителей. На сегодняшний день во всех государствах мира работают различные модификации капиталистической экономики, объективно, создающие производственный базис для системы демократического планирования (далее – ДП), однако, на политико-идеологическом уровне, т.е. на уровне общественного сознания подвижки по направлению к этой более высокой социально-технологической формации остаются крайне слабо выраженными. Как и всегда в истории общественное сознание отстаёт от наличного уровня развития производительных сил и производственных отношений.

Теперь скажем кратко, каким двум другим типам общественного производства противостоит наша модель ДП. Не сложно догадаться, что такими уже известными человечеству типами производства, от анализа которых можно отталкиваться, создавая собственный проект лучшего будущего, являются: капитализм и «социализм» советского типа. Я намеренно ставлю здесь слово «социализм» в кавычки, поскольку сам вопрос о том, какие страны можно по праву отнести к таковым, и даже существовала ли хотя бы одна социалистическая страна в истории человечества – этот вопрос является остро-дискуссионным. В мировой социально-политической мысли есть такое направление как «госкап», представленное именами Т.Клиффа, А.Бордиги, А.А.Здорова и В.Дикхута. Согласно этой концепции настоящих социалистических стран нет, и никогда ещё не было в мире, а страны, ошибочно называвшиеся социалистическими, представляли собой социально-экономические системы государственно-капиталистического типа. И это отнюдь не единственная марксистская концепция, находящаяся в противоречии с позицией официальной советской политэкономии. Именно поэтому мы, не вдаваясь в тонкости межнаправленческих расхождений, будем использовать термин «страны раннего социализма» (СРС) по отношению ко всем тем государствам, которые в XX веке осуществляли попытки преодоления капитализма и построения более гармоничного, справедливого и благополучного общества. (Понятно, что здесь имеются в виду, прежде всего, страны Восточного блока во главе с СССР, а так же Китай, Въетнам, Куба и некоторые другие). Это сокращение (СРС) необходимо нам для того, чтобы противопоставлять нашу модель демократически планируемого производства (ДПП), как капитализму (К), в т.ч. и господствующему ныне в мире глобальному капитализму (ГК) – с одной стороны, так и тому, что принято называть социализмом – с другой.

Итак, ДПП – противопоставляются одновременно: РС, К и ГК. Планирование в свою очередь, противопоставляется рынку. Однако отношение между этой последней парой категорий значительно сложнее и никак не исчерпывается простой противоположностью.

Во-первых, очевидно, что в реальности производственные модели СРС и К не интегрируются в нечто более совершенное, путём простого синтеза своих достоинств и отбрасывания недостатков. В действительности мы являлись свидетелями острой борьбы между условно «социалистическим» и капиталистическим блоками. В результате этой борьбы, к концу XX века, объективно более жизнеспособной оказалась рыночная система, полностью охватившая планету. В народе это называется «глобализацией». Но временный триумф капиталистического способа производства, вызывавший столь восторженную реакцию в лагере «рыночников», и послуживший даже поводом для разговоров о «конце истории», стал, в то же время, первым шагом на пути к закату капиталистической эры в истории человечества. Текущий глобальный экономический кризис с нашей точки зрения, открывает длительную эпоху упадка и заката глобального капитализма, которая, конечно, продлится не одно десятилетие, а может быть даже и несколько сотен лет. Результатом этого процесса с разной степенью вероятности могут оказаться: 1 новое издание феодализма, отличающееся высочайшим уровнем развития технологий, которые, концентрируясь в руках господствующего класса (неофеодалов), сделают его практически абсолютно неуязвимым для низших, угнетённых сословий (неокрепостных); 2 общепланетарное демократически планируемое производство, в систему которого будут объединены все производительные силы человечества. Таким образом, мы видим, что ДПП, если и сможет возникнуть, то произрастёт не из конвергенции РС и КАП, а, будет построен на развалинах изживающего себя глобального капитализма.

Во-вторых, вопреки расхожему мнению, планирование не является уникальной спецификой СРС. Рынок как экономическое явление сформировался очень давно, на заре цивилизационного этапа становления человечества. Но планирование возникает ещё раньше. Даже в доисторическую эпоху, в каменном и бронзовом веках, люди были вынуждены планировать свою деятельность по добыче необходимых им продуктов. Им необходимо было заранее и коллективно решить, в каком месте, и в каком составе, собирать плоды и коренья, где охотиться, где, как и из чего строить загоны для диких животных и т.д. Затем, как распределять между всеми членами общины все добытые материальные блага. Это сугубо планомерная деятельность. При этом, ни о каком рынке в эпоху первобытно-общинного строя даже речи быть не могло. Планирование древнее и фундаментальнее рынка. Планирование – это исходный принцип любой производственной деятельности, сопровождающий человечество на всём протяжении его существования. Известно, что наиболее характерная форма экономических отношений между племенами, находящимися на стадии первобытной общинности – это не торговля, а дарообмен, который, носил, в основном, политический, а не экономический смысл и осуществлялся в соответствии с ритуалом, т.е. планомерно. И лишь с течением времени, по мере того, как в первобытном обществе стали выделяться категории тех, «кто смог включиться в престижный дарообмен, и тех, кто был исключён из него», параллельно с развитием товарно-денежных отношений, складываются условия для возникновения рынка [5].

Но и в дальнейшем, в эпохи рабовладения и феодализма, значение планирования вовсе не сокращалось, а лишь осложнялось многогранной системой отношений между относительно независимыми друг от друга производителями: рабовладельческим, и феодальными хозяйствами, автономными аграрными общинами, высоко централизованными политарными сообществами [6]. Но даже при этом, в рамках каждого производственного сообщества продолжали господствовать плановые отношения. Т.е. на протяжении практически всей истории человечества рынок и план сосуществовали, дополняя друг друга, и лишь периодически, наблюдалось преобладание то одного, то другого в рамках того или иного сообщества. Это можно изобразить в виде следующей схемы:

Схема 1. Соотношение рынка и плана

на докапиталистическом и раннекапиталистическом

этапе развития человечества

Это соотношение жёсткого планирования внутри производственного сообщества (завода, фирмы, корпорации) и рынка между этими сообществами, становится особенно очевидно при капитализме. Каково же наиболее распространённое на сегодняшний день политическое истолкование данного положения дел? С одной стороны, либеральные идеологи склонны усматривать прямо пропорциональную зависимость между развитостью рыночных механизмов в экономической сфере и успехами демократических институтов – в политической. С другой стороны, все разновидности этатистских доктрин делают упор на необходимости планомерного экономического роста, регулирования рыночной стихии, благодаря которым будет достигаться устойчивый рост благосостояния, социально-политическая стабильность, превозносимые сторонниками этих доктрин в качестве значительно более высокой ценности, нежели эфемерная и абстрактная «свобода». Хотя – утешают нас некоторые из этатистов – в условиях изобилия и социального мира создаются условия для постепенного ослабления авторитарно-бюрократических пут и вызревания вожделенных демократических порядков.

Но исторический опыт показывает, что ни рынок, ни планирование сами по себе ещё не гарантируют демократии. Почему? Для ответа следует обратить внимание на два существенных момента. Первый момент – что именно планируется? Второй момент – кто именно планирует производство в рамках различных хозяйственных укладов?

Двинемся по порядку:

I. Момент первый: предмет планирования. В рамках почти всех укладов поздеантагонистических общественных формаций, особенно капитализма, предметом планирования выступает прибыль. Понятно, что это очень грубый инструмент, который всё сводит и выражает через количественные категории рублей, долларов, евро, юаней… Денежная система технически недемократична. Она не может ретранслировать производству всей суммы общественных потребностей, хотя бы потому, что у многих постоянно нет денег. Но и при наличии денег, человек далеко не всегда способен получить именно то, что ему действительно надо, а вынужден выбирать из всегда ограниченного ассортимента массового производства. Система непосредственного учёта и удовлетворения индивидуальных потребностей отсутствует даже при самом развитом капитализме. И такая система не может сложиться до тех пор, пока в обществе действует принцип планирования прибыли, пока планируется прибыль, а не удовлетворение потребностей.

II. Второй момент: субъект планирования. До тех пор, пока хозяйствующий субъект невелик, численность тружеников его не превышает такого количества, при котором все могут знать друг друга лично, имеется объективная, чисто техническая возможность организовать производство в рамках такого субъекта на подлинно демократических началах. Все живут бок о бок, нет условий, для того, чтобы кто-либо один или какая-нибудь группа, доминировали над всем остальным коллективом. Большинство неизменно подавляет такую группу или такого амбициозного индивида. Поэтому маленькие относительно независимые хозяйства, например: фермы, небольшие семейные предприятия, сельские общины и т.п. способны на протяжении сотен лет поддерживать демократический режим самоуправления, не порождая при этом острых антагонизмов и сохраняя высокий уровень независимости для каждого индивида, работающего в таком предприятии.

Историческими примерами могут служить: Древняя Спарта, Великая Греция эпохи Перикла (примеры рабовладельческих демократий), многочисленные аграрные и ремесленные общины средневековой Европы («вольные города»), где основной производственной единицей было крестьянское или ремесленное хозяйство, авторитарно управляемое главой рода - старейшиной либо старшим мастером. Совет таких старост обеспечивал максимально-возможный для того времени уровень демократизма в рамках мелких хозяйственных структур средневековой Европы. Но, при этом необходимо помнить, что оба трудовых сословия (крестьянство и ремесленничество) на протяжение всего средневековья находились в более или менее жёсткой зависимости от феодалов и, образно выражаясь, были погружены в такую среду, в которой не было и намёка на демократию. Можно сказать, что стихийная демократия общины испытывала давление с двух сторон: Изнутри – со стороны родового авторитаризма, и извне – со стороны антагонистического, классового общества (см. схему 2).

Схема 2. Общинная демократия в тисках родового авторитаризма

и классового общества при феодализме

Ярким примером того, как средневековое общество оказалось в состоянии, пусть временно, разжать эти тиски, стала Новгородская вечевая демократия 12-15 веков.

Итак, констатируем, что до тех пор, пока производственные коллективы сравнительно не велики, технологический процесс производства – сравнительно прост и не требует выделения специализированной группы управленцев, освобождённых от производительного труда, до тех пор в таких коллективах возможно сохранение относительно свободных демократических отношений.

Но ничто не стоит на месте. Те производственные мощности, которые научно-технический прогресс даёт людям, требуют всё большей концентрации производственных (в т.ч. трудовых) ресурсов. А это, в свою очередь, требует выделения специализированной группы людей (господствующего меньшинства), которую общество вынуждено освобождать от непосредственного физического или любого другого производительного труда для того, чтобы эти люди могли всецело посвятить себя организации общественного производства. Так и возникает бюрократия – особая каста управленцев-начальников. А народ, точнее – основная масса непосредственных производителей – утрачивают свой статус субъекта планирования и становятся его объектом. Субъектом планирования становится меньшинство – тот или иной господствующий класс (рабовладельцы, дворяне, капиталисты или чиновники при политарном устройстве общества). Качество работы этих чиновников может быть как хорошим, так и плохим, они могут быть приличными людьми или мерзавцами, но всё это не имеет решительно никакого значения в свете того факта, что на определённом этапе развития производительных сил они абсолютно необходимы. Почему же на определённом этапе необходимы бюрократы? Они действительно необходимы нам лишь на том отрезке истории, когда производительные силы уже настолько развиты, что традиционные формы общинного или родового самоуправления уже не могут обеспечивать их скоординированной работы, а производительность труда ещё не достаточно велика, для того, чтобы освободить непосредственного производителя от выполнения его производственных обязанностей на такое количество часов в день, которое позволило бы ему принимать участие в принятии управленческих решений в масштабе всего общества. Так появляется бюрократ, чиновник, государственный служащий, а вместе с ним и само государство. И по мере перехода от одной общественной формации к другой, степень влияния государства, а так же различных внутрикорпоративных управленческих структур постоянно варьирует, то, усиливаясь, то ослабляясь. Эта вариабельность обусловлена множеством факторов и довольно трудно предсказуема. Если при феодализме у нас ещё оставались анклавы относительной свободы и самоуправления в форме общинной демократии на селе, то при капитализме они оказываются полностью ликвидированы, а человек, рядовой труженик, оказывается ещё более закрепощён экономически, нежели это имело место в феодальном обществе, где он не был полностью отчуждён от средств производства, постоянно пребывал в единстве с предоставленной ему в пользование землёй, обладал собственными орудиями труда, возможностью эксплуатировать ресурсы пастбищ, леса и водоёмов [4]. Благодаря этой собственности, благодаря возможности пользоваться землёй, а так же в связи с преобладанием в общественном производстве малочисленных самоуправляющихся коллективов, даже при феодализме на селе сохранялась возможность для функционирования стихийной общинной демократии. Однако там, где производство уже достаточно укрупнено, а планирование находится в руках господствующего класса демократия, в лучшем случае, сводится к пустой фразе (см. схему 3).

Схема 3. Соотношение производственного базиса (план и рынок)

и политической надстройки (демократия и деспотия)

Эта закономерность дала повод идеологам либертарианского толка, вроде Людвига фон Мизеса, Мюррея Ротбарда или Айн Рэнд, утверждать, что планирование – это зло, что усиление его роли в экономике неизбежно приводит к концентрации власти в руках безответственного меньшинства, а значит к диктатуре, тоталитаризму, полному свёртыванию демократических институтов. Но сейчас мы с вами увидим, что это поверхностная идеологическая спекуляция.

Как мы уже констатировали выше, рынок не является альтернативой плану, а должен рассматриваться как одно из исторических (временных) условий его функционирования. План это не то, что может быть или не быть – это первичная предпосылка всякой производственной деятельности, фундамент любого типа экономики. Следовательно, ни при социализме, ни при капитализме, мы не вольны избавиться от планирования, но мы можем сменить его субъект и предмет. Вопреки тому, что говорят либералы, отнюдь не плановая экономика сама по себе является экономическим базисом тоталитаризма и врагом демократии. Либерал не удивлён проявлениями государственно-капиталистического тоталитаризма в Китае, где наряду с элементами государственного планирования имеется обширный рыночный сектор. Вся беда в том, уверен либерал, что данный сектор, слишком слабо развит, для того, чтобы обеспечить этой стране систему разветвлённых демократических институтов. Но вот другой пример – Чили времён правления генерала А. Пиночета (1973-88 годы). В подвластной ему стране генерал пытался реализовать концепцию максимально свободного, дерегулированного рынка и немало преуспел в этом, пользуясь консультациями экономистов небезызвестной чикагской школы. Но добиться реализации чикагской утопии Пиночету удалось лишь путём установления одной из самых жестоких форм тоталитаризма, из всех, какие знала история. «Свободный рынок» пришлось вводить, руководствуясь жёстким политическим планом!

Но стоит ли забираться в латинскую Америку в поисках соответствующих примеров? Вовсе нет, ведь тоталитарна любая транснациональная корпорация, любая сколько-нибудь крупная фирма или холдинг, в рамках которых изначально господствовало всепроникающее планирование. Вспомните трогательный французский фильм «Страх и трепет» Алена Корно. Зло не в планировании, а в том, что оно осуществляется узкой группой представителей привилегированного сословия или класса. Как только планировать свою производственную деятельность будут сами производители, трудящиеся, так всякая материально-организационная база для тоталитаризма будет уничтожена. Одновременно будет уничтожена экономическая необходимость в государстве и бюрократии. Но возможность для такого рода перемен открывается лишь при условии достаточно высокой производительности труда. Точнее, если надлежащий рост производительности труда будет сопровождаться социальной революцией.

Зависимость между ростом производительности труда и увеличением объёма обеспеченного свободного времени – это общеисторическая тенденция. Рост производительных сил, совершенствование средств производства, находит выражение в увеличении производительности труда, которое, в свою очередь является необходимым, (но не достаточным) условием для всё большего раскрепощения трудящегося, для избавления его от ига труда. По расчёту учёных конца 19 века в Австрии каждому надо было отработать менее 300 часов в год для удовлетворения своих потребностей [1, с. 449-450]. В СССР к 1953 году время необходимого труда равнялось уже 200 часов в год, учитывая и труд обороны страны, к 1979 году – 123 часа [2, с. 2]. Это означает, что даже те, не самые мощные в истории человечества производительные силы, которые советское общество смогло развить, приближаясь к закату своего существования, позволяли сократить рабочий день до получаса (!) (из расчёта 229 рабочих дней в году), что могло бы предоставить возможность каждому трудящемуся участвовать в управленческой деятельности, в планировании, заниматься сколь угодно широким самообразованием, творчеством. Это полностью согласуется с тем, о чём говорили классики научного коммунизма, утверждая, что «…громадный рост производительных сил, достигнутый благодаря крупной промышленности, позволяет распределить труд между всеми без исключения членами общества и таким путём сократить рабочее время каждого, так, чтобы у всех оставалось достаточно свободного времени для участия в делах, касающихся всего общества, как теоретических, так и практических» [3, с. 187]. Демократические институты подлинного самоуправления будут развиваться параллельно плановым механизмам общественного производства, не противореча друг другу (см. схему 4).

Схема 4. Глобальный капитализм и ДПП

Суть демократически планируемого производства может быть сведена к следующим пяти принципам:

Поиск по сайту: