Из записных книжек. Ниже приводятся выдержки из неизвестного до сих пор дневника Вуди Аллена, который будет опубликован после смерти автора или после его ухода из жизни

Ниже приводятся выдержки из неизвестного до сих пор дневника Вуди Аллена, который будет опубликован после смерти автора или после его ухода из жизни, в зависимости от того, что про­изойдет раньше.

Пережить ночь становится все труднее. Вчера меня посетило нехорошее чувство, будто какие-то люди пытаются проникнуть в мою комнату и намылить мне голову. Только зачем? Ощущение, что я вижу непонятные тени, не по­кидало меня, а в три часа утра нижнее белье, которое я повесил на стул, превратилось в кай­зера на роликовых коньках. Когда я наконец уснул, мне снова приснился этот кошмарный сон, в котором сурок посягает на мой выигрыш в лотерее. Полное отчаяние.

Сюжет для небольшого рассказа: человек просыпается одним прекрасным утром и узнает,

что его попугай назначен министром сельского хозяйства. Снедаемый ревностью, он стреляет­ся, но на свою беду использует для этого писто­лет с выскакивающим флажком, на котором написано: «Пиф-паф!» Флажком ему вышибает глаз, и он смиренно доживает свои дни, впер­вые познав простые человеческие радости, вро­де разведения цыплят и пневмоторекса.

Тема для рассуждения: почему человек убивает? Он убивает, чтобы есть. Но не только: часто он делает это, чтобы пить.

Жениться ли мне на В.? Нет, если она не назовет другие буквы своего имени. А как быть с ее карьерой? Можно ли требовать, чтобы та­кая красивая женщина перестала посещать ип­подром? Непростое решение... Новая попытка самоубийства — на этот раз я намочил нос и сунул его в ламповый патрон. К несчастью, произошло короткое замыкание и меня попросту отшвырнуло от холодильника. Но навязчивые мысли о смерти не оставили меня. Я по-прежнему пытаюсь понять, если ли загробная жизнь, и если да, то удастся ли мне разменять в ней второй десяток?

Сегодня на похоронах я столкнулся со сво­им братом. Мы не виделись лет пятнадцать, но

он, как и раньше, вытащил из кармана футболь­ную камеру и принялся колотить меня ею по голове. Теперь, по прошествии стольких лет, я стал лучше его понимать. Как же я раньше не догадался, что «вонючим тараканом» он на­зывает меня не столько от злости, сколько из сострадания. Будем говорить начистоту: брат всегда был гораздо ярче меня — остроумнее, способнее, культурнее. Почему он до сих пор работает в «Макдональдсе», остается для меня загадкой.

Сюжет для сатирической повести: бобры захватывают Карнеги Холл и ставят «Войце­ка» *. (Сильная тема — многое будет зависеть от выбора художественных средств.)

Боже, почему меня не покидает чувство вины? Не оттого ли, что я всю жизнь ненавидел своего отца? А ведь все началось с того, что он припрятал мой кусок телятины к себе в бумаж­ник. Если бы я его послушался, то всю жизнь занимался бы изготовлением шляп. «Шляпы, сынок,— это вещь»,— любил повторять отец. Никогда не забуду, что он сказал, узнав, что я хочу стать писателем. «Из тебя такой же писатель, как из меня китайский император!» До сих пор

* «Войцек» — опера австрийского композитора Альбана Берга (1885-1935).

не понимаю, чт о отец имел в виду. Как ему тя­жело жилось! Когда в «Лицеуме» поставили мою первую пьесу «Прободение язвы», отец пришел на премьеру во фраке и противогазе.

«Какое же я ничтожество!» — подумалось мне сегодня, когда я наблюдал за огненно-крас­ным закатом. (Вчера шел дождь, а мысли в го­лову лезли те же.) Меня охватила такая не­нависть к самому себе, что я вновь попытался покончить с собой — на этот раз вдохнул пол­ной грудью воздух, стоя рядом со страховым агентом.

Новелла: человек просыпается утром и об­наруживает, что превратился в собственные подтяжки. (Прочтение этой новеллы неодно­значно. Ее идея принадлежит Крюгеру, ученику Фрейда, который опытным путем показал, что и копченой грудинке свойственны сексуальные инстинкты.)

Эмили Дикинсон ошибается, утверждая, что надежда окрыляет. Судьбе было угодно окрылить моего племянника, и теперь я вынуж­ден таскать его по психиатрам.

Я решил порвать с В. Она не понимает моих книг,— вчера вечером заявила, что моя «Крити­ка метафизической реальности» напоминает ей «Аэропорт» Хейли. Мы повздорили, и она опять

заговорила о детях. Я с трудом убедил ее, что они никогда не рождаются взрослыми.

Верю ли я в Бога? Верил до происшествия с моей мамой. Случайная фрикаделька нанесла ей удар по селезенке, от которого она несколько месяцев пролежала в коме и только пела «Гре­наду» воображаемой селедке. Почему эта жен­щина так страдала в расцвете лет? Потому что в юности осмелилась бросить вызов обществен­ной морали и, выходя замуж, надела на голову бумажный пакет? И как мне верить в Бога, если на прошлой неделе я угодил языком в каретку электрической пишущей машинки? Меня муча­ют сомнения. Что, если все на свете иллюзия и мы находимся в вакууме? Зачем тогда было покупать ковер за такие деньги? Ах, если бы Бог дал мне какой-нибудь знак! В виде солидного счета в швейцарском банке, например.

Пил кофе с Мельником. Он мечтает, чтобы всех правительственных чиновников переодели в куриц.

Сюжет для пьесы: прототип главного ге­роя — мой отец, правда большой палец ноги у него не такой огромный, как в жизни. Его от­правляют в Сорбонну учиться игре на гармони­ке. В конце он умирает, так и не осуществив свою мечту — оказаться по уши в мясном соусе. (Я придумал блестящий финал второго акта: два

карлика обнаруживают в партии волейбольных мячей голову, свирепо озирающуюся по сторо­нам.)

Сегодня во время послеобеденной прогулки в голову опять лезли черные мысли. Почему я так часто думаю о смерти? Это может продол­жаться часами. Мельник уверяет, что душа бес­смертна, но если душа продолжает жить без тела, то как быть с моим новым костюмом — ведь он ей будет велик? Ну, да ладно...

Порывать с В. не пришлось: как удачно, что она сбежала в Финляндию с кривлякой из цир­ка. Что ни делается, все к лучшему, странно только, что у меня случился очередной приступ и из ушей потекла какая-то жидкость.

Вчера вечером я сжег все свои стихи и пье­сы. По иронии судьбы, когда я сжигал свой шедевр «Порочный пингвин», загорелся каби­нет, и теперь на меня подали в суд какие-то люди по имени Пинчанк и Шлоссер. Воистину Кьеркегор был прав.

Поиск по сайту: