За Ихором

Так поплывем же. Поплывем,

И пусть нос Фогарти ведет в Александрию;

Тем временем два брата Бимиш,

Хихикая, несутся к башне,

Любуясь деснами своими.

Подумать только, сколько лет прошло с тех пор,

Как Агамемнон дал совет троянцам:

«Ворота вы не отпирайте, на кой черт

Вам сдался деревянный конь таких размеров».

Какая связь? А связь такая, что

Шонесси с предсмертным хрипом

Отвел соленый огурец и рюмку,

Которую любовно

Сиделка поднесла перед бульоном.

Отважный Биксби, несмотря

На сходство с дятлом,

Упрямо рылся в том белье нечистом,

Что от Сократа через много лет

Дошло до нас.

Великий Парнелл знал ответ,

Но кто же его спросит!

Пожалуй, только старый Лаффертти,

Чьи шутки грязные нас научили

Прибежище в уроках карате

Отыскивать.

Воистину Гомер был слеп,

И это объясняет в какой-то мере,

Из-за чего он женщин избегал.

Но Энгус и друиды подтвердят,

Что человек во все века стремился

Изменить удел свой жалкий.

И Блейк мечтал об этом, и

О'Хиггинс, который ухитрился

Свой собственный костюм украсть из шкафа.

Цивилизация устроена нелепо —

Кругами ходит по своим следам;

История, как пик О'Лири,

Нас манит к небесам, ввергая

В пучину смерти.

Утешимся же, братья:

Дух наших матерей витает в небесах

И к нам взывает.

Построчный комментарий

Так поплывем же...— О'Шон любил пла­вать, хотя никогда в жизни не видел моря. Еще мальчишкой он мечтал стать моряком, но потом, узнав про акул, одумался. Его старший брат Джеймс, однако, служил во флоте Ее Величества, но был с позором уво­лен за продажу морской капусты старшему боцману.

нос Фогарти,— Несомненно, речь идет о Джордже Фогарти, который в свое время уговорил О'Шона стать поэтом, заверив, что на вечеринки его будут приглашать в любом случае. Фогарти выпускал журнал, в котором сотрудничали начинающие по­эты, и хотя на этот журнал подписалась только мать Фогарти, его значение трудно

переоценить как для ирландской, так и для мировой поэзии.

Типичный рыжеволосый ирландец и ве­сельчак, Фогарти считал, что для приятного времяпрепровождения достаточно улечься в общественном парке и прикинуться пин­цетом. В результате с ним случился нерв­ный припадок и его арестовали за то, что он в Страстную пятницу сжевал пару под­штанников.

Нос Фогарти был предметом постоянных насмешек, потому что невооруженным гла­зом его невозможно было рассмотреть. Как-то на поминках Джима Келли Фогарти сказал О'Шону: «Все отдам за нормальный шнобель, иначе я за себя не отвечаю. Нет никаких сил терпеть!» Фогарти был, между прочим, знаком с Бернардом Шоу, и тот разрешил ему дернуть себя за бороду при условии, что Фогарти впредь избавит его от своего общества.

Александрия.— БлижнийВосток фигурирует во многих произведениях О'Шона, начиная со стихотворения «В Вифлеем на керогазе», где в остросатирических тонах изображается быт одной ближневосточной гостиницы: повествование ведется от лица египетской мумии.

два брата Бимиш — два полоумка, которые пытались попасть из Белфаста в Глазго, по­сылая друг друга по почте. Лайам Бимиш

учился вместе с О'Шоном в одном иезуит­ском колледже, но его с позором выгнали за желание держать нос по ветру. Более замк­нутый Квинси Бимиш до сорока одного года ходил с абажуром на голове. Братья Бимиш имели обыкновение являться к О'Шону и съедать его ужин, оставляя поэта голодным. О'Шон тем не менее вспоминал о них с нежностью и в своем лучшем сонете «Моя-любовь, как вол, сильна» вывел брать­ев в образе двуспального кресла-кровати.

башня.— После того как О'Шон покинул ро­дительский кров, он одно время жил в баш­не на юге Дублина. Башня была не самой высокой: около шести футов, то есть на два сантиметра короче, чем сам О'Шон. Вместе с ним в башне жил Гарри О'Коннелл, моло­дой человек с выдающимися литературны­ми задатками; его пьесу в стихах «Мускус­ный бык» принято было играть под общим наркозом. О'Коннелл оказал существенное влияние на формирование О'Шона-поэта, уговорив его заменить истасканную рифму «кровь — любовь» на новаторскую: «лю­бовь — кровь».

любуясь деснами своими. — У братьев Би­миш были незаурядные десны. Лайам Би­миш ежедневно в течение шестнадцати лет вынимал вставную челюсть и деснами с хрус­том разгрызал арахис, пока ему не сказали, что такой профессии не существует.

Агамемнон.— О'Шон был помешан на Тро­янской войне. Он не понимал, как можно было принять деревянного коня от против­ника. Тем более что из брюха коня разда­вался громкий смех. Очевидно, этот эпизод произвел на поэта очень сильное впечат­ление, потому что всю оставшуюся жизнь он самым тщательным образом осматри­вал подарки, которые преподносили ему его близкие и друзья; как-то на день рожде­ния ему подарили туфли, и О'Шон тут же полез в них с фонариком, то и дело выкри­кивая: «Есть здесь кто-нибудь? Эй! Отзови­тесь!»

Шонесси — Майкл Шонесси, писатель и мис­тик; оккультист, который уверял О'Шона, что тем, кто собирает макулатуру, обеспече­на загробная жизнь. Шонесси верил также, что луна способна управлять душевными порывами и что если пойти в парикмахер­скую во время лунного затмения, то преж­девременной импотенции не избежать. О'Шон был очень привязан к Шонесси и всю жизнь прилежно занимался оккуль­тизмом, однако осуществить свою дав­нюю мечту — проникнуть в помещение че­рез замочную скважину — ему так и не уда­лось.

Образ луны занимает важное место в поздней поэзии О'Шона: поэт признался как-то Джеймсу Джойсу, что больше всего

на свете он любит при свете луны запустить руку по локоть в свежеиспеченный кремо­вый торт.

Ссылка на то, что Шонесси отказался от выпивки, относится, видимо, к тому вре­мени, когда друзья вместе обедали в Иннесфри и Шонесси плюнул горохом из тру­бочки в толстую даму, которая не со­гласилась с его трактовкой бальзамирования трупов.

Биксби — полное имя: Имон Биксби, полити­ческий деятель, пылкий фанатик, который утверждал, что только чревовещание спо­собно установить мир на земле. Биксби был последователем Сократа, хотя и расходился со своим кумиром в определении философ­ской категории добра. «Добро», по Биксби, достижимо лишь при условии, что все люди будут весить одинаково.

Великий Парнелл знал ответ...— Ответ, который имеет в виду О'Шон,— «олово», вопрос же — «Что экспортирует Боливия?» Понятно, что никто Парнеллу этого вопроса не задавал, хотя однажды его попросили назвать самое крупное пушное четверо­ногое наших дней, и когда Парнелл отве­тил «цыпленок», его подвергли резкой критике.

Лафферти - ортопед, лечивший Джона Миллингтона Синга. У Лафферти, личности во всех отношениях незаурядной, был бурный

роман с Молли Блум, которую он бросил лишь тогда, когда сообразил, что она — ли­тературный персонаж. Лафферти прослыл большим шутником за то, что однажды обвалял пятки Синга в сухарях и поджарил их на сливочном маргарине. С тех пор Синг ходил подпрыгивая, и молодые драматурги, дабы перенять у него эту походку — свиде­тельство незаурядного драматургического видения,— повально увлеклись карате (от­сюда: «...чьи шутки грязные нас научили при­бежище в уроках карате отыскивать»).

Гомер был слеп...— О'Шон имеет в виду Т. С. Элиота, современного Гомера, которого он считал поэтом весьма среднего дарова­ния, но человеком большой души. Впервые О'Шон встретился с Элиотом в Лондоне на репетиции «Убийства в соборе» (в перво­начальном варианте — «Ножки ценой в миллион»). О'Шон уговорил Элиота сбрить баки и отказаться от безумного плана от­правиться инкогнито в Испанию и стать танцором. Поэты сочинили литературный манифест «Новой Поэзии», обязуясь впредь уделять меньше внимания такой поэтиче­ской теме, как разведение кроликов.

Энгус и друиды.— Кельтская мифология на­шла свое отражение в поистине многогран­ном творчестве О'Шона; его стихотворение, которое начинается словами: «Клот на барэ, на барэ, на барэ...», рассказывает о том, как

древнеирландские боги совместными уси­лиями превратили двух влюбленных в Бри­танскую энциклопедию.

изменить удел свой жалкий — Возмож­но, относится к мечте О'Шона «изменить людей», которых он в целом считал бесче­ловечными, особенно жокеев. О'Шон был убежденным пессимистом и полагал, что человечество не ждет ничего хорошего, пока оно не согласится снизить температуру тела, ибо 36,6 — температура слишком вы­сокая.

Блейк. — О'Шон был мистиком; он, как и Блейк, верил в потусторонние силы. О'Шон убедился в их существовании после того, как его брата Бена ударило молнией в тот самый момент, когда он высунул язык, что­бы заклеить конверт. Молнии не удалось убить Бена, но бедняга семнадцать лет про­жил с высунутым языком, чем лишний раз доказал, как справедлива судьба.

О'Хиггинс. —Патрик О'Хиггинс познакомил О'Шона с Полли Флаэрти, которая вышла за него замуж после десяти лет тайных встреч, во время которых влюбленные толь­ко и делали, что тяжело дышали друг на друга. Полли была слишком ограниченным существом, чтобы представить себе истин­ные масштабы дарования мужа: она уверяла подруг, что если О'Шона и будут помнить, то лишь за восторженные вопли, которые

он неизменно издавал, прежде чем съесть яблоко.

пик О'Лupи.—О'Шон сделал предложение Полли на вершине горы О'Лири как раз перед тем, как его избранница свалилась в пропасть. О'Шон навещал невесту в боль­нице и завоевал ее сердце одой «О разложе­нии всякой плоти».

...дух наших матерей... и к нам взыва­ет. — Будучи при смерти, мать О'Шона Бриджет слезно умоляла сына бросить пи­сать стихи и стать коммивояжером по про­даже пылесосов. О'Шон не смог ей этого обещать и всю жизнь страдал от чувства вины, хотя на международной поэтической конференции в Женеве сумел таки всучить У. X. Одену и Уоллесу Стивенсу по пыле­сосу.

Поиск по сайту: