Страничка Кугельмаса

Кугельмас, преподаватель классической словес­ности из Нью-Йоркского Сити-колледжа, был несчастлив уже во втором браке. Дафна просто чудовище, к тому же еще два сына-недоумка от Фло, первой жены, и он по уши в алиментах.

— Ну, кто мог подумать, что так обернет­ся! — жаловался однажды Кугельмас своему психоаналитику.— Ведь я на нее надеялся! Кто знал! Едва Дафна перестала за собой следить, как тут же превратилась в дирижабль! Да плюс у нее были кое-какие деньжата, что приличному человеку само по себе, конечно, не повод для женитьбы, но и не повредит же — при моей-то деловой сметке. Я понятно изъясняюсь?

Кугельмас был лыс и по-медвежьи мохнат, но в нем трепетала душа.

— Должен же я когда-нибудь встретить свою женщину! — не унимался он.— Я хочу любить и быть любимым. Может, по мне этого и не скажешь, но без любви я не могу. Хочу

ухаживать, хочу быть нежным. Годы берут свое, и, пока не поздно, я хочу ласкать свою избран­ницу не где-нибудь, а в Венеции, хочу острить, посиживая в «Двадцать одном», хочу за бокалом красного вина, при свечах ловить застенчивые взгляды. Вы меня понимаете?

Доктор Мандель поерзал в кресле, потом сказал:

— Адюльтер вам ничего не даст! Отрывае­тесь от реальности. Ваши комплексы гнездятся куда глубже.

— Кроме всего прочего, эта связь должна быть абсолютно тайной,— твердил свое Кугель­мас.—Второй развод я просто не потяну. Дафна из меня все кишки выпустит.

— Мистер Кугельмас...

— И это должно быть вне стен Сити-кол­леджа, ведь Дафна сама там работает. Не то что­бы там так уж было на кого глаз положить, но студенточки такие попадаются!..

— Господин Кугельмас!

— Да послушайте! Вчера мне приснился сон, будто иду это я через луг, в руке корзина — как бы для пикника,— а на корзине надпись: «Решения». И вдруг вижу — в корзинке дыра.

— Господин Кугельмас, сейчас для вас са­мое худшее — это пытаться что-то предпринять. Вам следует просто выплеснуть здесь свои про­блемы, и мы их вместе проанализируем. Доста­точно давно уже вы у меня лечитесь, чтобы знать, что мгновенных исцелений не бывает. Я все-таки врач, не волшебник.

— Ну так мне, значит, нужен волшебник,— сказал Кугельмас, вставая с кушетки. На том он и прекратил курс психоанализа.

Пару недель спустя, вечером, когда Кугель­мас и Дафна, как два старых шкафа, угрюмо громоздились в своей квартире, зазвонил теле­фон.

— Я подойду,— сказал Кугельмас.— Алло.

— Кугельмас? — проговорил незнакомый голос.— Здрасьте, это говорит Перски.

— Кто?

— Перски. Или, если угодно, Великий

Перски.

— Простите?

— До меня дошло, будто вы по всему горо­ду ищете волшебника, который внес бы в вашу жизнь немножко экзотики. Так или нет?

— Т-ш-ш,— прошипел Кугельмас.— Не ве­шайте трубку. Вы откуда звоните, Перски?

На следующий день, едва свечерело, Кугель­мас преодолел три лестничных пролета блочной развалюхи в бруклинском микрорайоне Бушвик. Не без труда сориентировавшись на темной площадке, Кугельмас отыскал нужную дверь и надавил кнопку звонка. А в голове звучало: «Пожалеешь! Пожалеешь!»

Пару секунд спустя ему открыл низенький, тщедушный человечек с восковым лицом.

— Это вы знаменитый Перски?

— Великий Перски. Хотите чаю?

— Нет, хочу романтики. Музыки хочу. Любви и красоты.

— А чаю — нет? Это неожиданность. Ну ладно, садитесь.

Перски удалился в глубину комнаты, и Ку­гельмас услышал звуки отодвигаемых ящиков и мебели. Перски появился вновь, толкая перед собой какой-то здоровенный предмет, снабжен­ный скрипучими колесиками от роликовых коньков. Сверху его прикрывал старый шелко­вый платок. Перски снял покрывало и сдул пыль с крышки. Предмет оказался довольно де­шевого вида огромным китайским ларцом, пло­хо отлакированным.

— Перски,— выпалил Кугельмас,— сколько зарядите?

— Поглядите сперва,— сказал Перски.— Это же прелесть. Я его подготовил к конгрессу ордена Пифийских рыцарей. В прошлом году. Но что-то народ не собрался. Полезайте в кон­тейнер.

— Вот еще! Чтобы вы туда всякими шпага­ми тыкали?

— Вы где-нибудь видите шпаги?

Кугельмас недовольно поморщился и, пых­тя, полез в сундук. В глаза ему бросилась пара отвратительных поддельных бриллиантов, на­клеенных на шершавую фанеру прямо у него перед носом.

— Ну, если это шутки! — проворчал он.

— Ха, шуточки! Короче, если я к вам в кон­тейнер подложу какой-нибудь роман, закрою крышку и постучу три раза, вас тут же забросит в эту книгу.

Кугельмас скорчил недоверчивую гримасу.

— Как из пушки,— заверил его Перски. — Чтоб мне сгореть. И, кстати, не только роман годится. Рассказ, пьеса, стихотворение — что угодно. Можете познакомиться с любой из жен­щин, созданных лучшими писателями мира. Лицом к лицу увидеть ту, с кем только в мечтах и встречался. И делайте там с ней что хотите. А как надоест, вы меня крикнете, и я вас в долю секунды назад верну.

— Перски, вы случайно не из дурдома сбе­жали?

— Да говорю вам, все будет тип-топ,— ска­зал Перски.

Недоверие не оставляло Кугельмаса.

— Что вы мне вкручиваете! По-вашему, этот мусорный ящик способен отправить меня в такое вот турне?

— За две десятки — почему нет? Кугельмас полез за бумажником.

— Придется проверить,— буркнул он. Перски сунул деньги в карман и подошел

к книжным полкам.

— Ну, так с кем хотите познакомиться? Сестра Керри? Консуэло? Офелия? Может быть, нам кого-нибудь предложит Бернард Маламуд?

— Франция. Моя любовница должна быть француженкой.

— Может, Нана?

— Опять платить? Не годится!

— А если Наташа из «Войны и мира»?

— Я же сказал — француженка. Так: я при­думал — Эмма Бовари. Пожалуй, это то, что надо.

— Отлично, Кугельмас. Когда надоест, ори­те громче,— и Перски подбросил в сундук кар­манное издание флоберовского романа.

— А вы уверены, что это не опасно? — спросил Кугельмас, когда Перски взялся за крышку ларца.

— Не опасно! В этой проклятой жизни раз­ве есть что-нибудь неопасное? — Перски посту­чал три раза по сундуку и откинул крышку.

Кугельмаса там не было. В этот миг он по­явился в спальне дома Шарля и Эммы Бовари в Ионвиле. Кроме него в комнате была только молодая женщина. Она складывала простыни, стоя к нему спиной. «Просто не верится,— ду­мал Кугельмас, пожирая глазами прелестную жену лекаря.— Да это же спятить можно. Вот она. И вот я!»

Эмма удивленно обернулась.

— Господи, вы меня напугали,— сказала она.— Кто вы?

Говорила она на том же языке, каким был выполнен перевод карманного издания.

«Ни хрена себе!» — подумал Кугельмас. По­том до него дошло, что это она к нему обраща­ется, и он представился:

— Простите. Меня зовут Сидней Кугельмас, я из Сити-колледжа. Преподаватель классической

словесности. Сити-колледж? Это в Нью-Йорке. К северу от центра. Я... понимаете...

Эмма Бовари одарила его манящей улыбкой и сказала:

— Хотите выпить? Может быть, рюмочку вина?

«Как она хороша! — подумал Кугельмас.— не то что этот крокодил, с которым приходится спать под одним одеялом». Кугельмас почув­ствовал непреодолимое желание тут же заклю­чить это видение в объятия и поведать ей, что о такой женщине он мечтал всю свою жизнь.

— Что ж,— сказал он осипшим голосом,— пожалуй. Белого. Нет, красного. Нет, белого. Ладно, белого.

— Шарль только к вечеру вернется,— про­говорила Эмма, и в ее голосе прозвучали игри­вые нотки.

Выпив вина, они вышли погулять и полю­боваться красотами французской природы.

— Давно мечтаю, чтобы пришел загадоч­ный незнакомец и избавил меня от однообразия нашей серой деревенской жизни,—говорила Эмма, сжимая его запястье. Они миновали небольшую церковь.—Вы так интересно оде­ты,— промурлыкала она.—Мне нравится. Как-то так... современно!

— Называется «костюм спортивного по­кроя»,— нежно объяснил он.— Так на нем было написано.

Неожиданно он поцеловал ее. Целый час потом они провели, сидя под деревом, шепта­лись и взглядами поверяли друг другу все самое сокровенное. Внезапно Кугельмас привстал. Он вспомнил вдруг, что договорился встретиться с Дафной в универмаге Блуминдейла.

— Мне пора,— сказал Кугельмас.— Но ты не переживай, я приду еще.

— Приходи,—сказала Эмма. Они пошли к дому. У крыльца они сжали

друг друга в объятиях. Кугельмас взял лицо Эммы в ладони, еще раз поцеловал ее и вскри­чал:

— О'кей, Перски! Мне надо в Блуминдейл к полчетвертому!

Послышался явственный хлопок, и Кугель­мас снова был в Бруклине.

— Ну что? Не надул я вас? — радостно вскинулся Перски.

— Слушайте, Перски, сейчас я дико опаз­дываю. У меня свидание с моей крокодилой на Лексингтон-авеню, но я бы это дело повторил. Как насчет завтра?

— Бога ради. Только две десятки не забудь­те. И никому не рассказывайте.

— Еще не хватало. Сейчас побегу в «Нью-Йорк Тайме»!

Кугельмас поймал такси и помчался в центр. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. «На­конец-то! — думал он.— Я влюблен, и только я, один я об этом знаю!» Но и он знал не все.

А именно, что как раз в это мгновение во мно­жестве классов школьники задавали учителям один и тот же вопрос: «Что за персонаж появля­ется на странице 100? Лысый еврей, который целует Эмму Бовари!» Учитель из Сиу-Фоллз, что в Южной Дакоте, только вздохнул, а про себя подумал: «Боже, бедные дети! До чего до­вели себя наркотиками. Совсем уже мозги на­бекрень!»

Когда в магазин вбежал запыхавшийся Ку­гельмас, Дафна ждала его в отделе товаров для ванной.

— Где тебя носит? — Дафна спросила, как плюнула.— Уже полпятого!

— Ты понимаешь, улицы забиты, попал в пробку,— объяснял Кугельмас.

На следующий день Кугельмас вновь навес­тил Великого Перски, и волшебство в считан­ные минуты переместило его в Ионвиль. Эмма при виде Кугельмаса не могла сдержать радости. Время летело незаметно. Они смеялись и болта­ли, рассказывали друг другу о своем житье-бы­тье. Прежде чем расстаться, они с Кугельмасом занялись любовью.

Господи! — шептал про себя Кугельмас.— Я делаю это с госпожой Бовари! Я, провалив­ший на первом курсе французский!

К концу месяца Кугельмас неоднократно побывал у Перски, а с Эммой Бовари у него установились дружеские и нежные отношения.

— Аккуратнее, смотрите не зашлите меня в книгу после сто двадцатой страницы,— сказал однажды Кугельмас волшебнику. —Очень важ­но, чтобы мы с ней встречались каждый раз до того, как она свяжется с этим — как его? — с Родольфом.

— Да ну! — удивился Перски.— Неужто вам его на кривой не объехать?

— Объедешь! Он же дворянин, помещик. Эти ребята только и знают, что на лошадях кататься да по девочкам. По мне что он, что те рожи из журнала «Моды для любой погоды». И причесон от Хельмута Бергера. Но для нее это лакомый кусочек.

— А муж ничего не подозревает?

— А! Где ему. У нашего шарлатана мозгов только и хватило, чтобы найти на свою голову приключение. Теперь он к десяти вечера уже в постели, а она еще только бальные туфельки надевает. Н-да... Ну, пока!

И Кугельмас снова через магический сундук проник в усадьбу Бовари в Ионвиле.

— Как жизнь, крошка? — обратился он к Эмме.

— Ах, Кугельмас,— вздохнула Эмма.—Что у меня тут за жизнь. Вчера за обедом этот герой отошел ко сну посреди десерта.— Я перед ним и так, и сяк, и про балет, и про ресторан «Мак­сим» в Нью-Йорке, вдруг слышу — храпит!

— Ничего, моя девочка. Мы снова вмес­те,—сказал Кугельмас, обнимая ее. «Все

справедливо,—думал он, вдыхая Эммин запах французских духов и поглубже зарываясь носом ей в волосы.— Я заслужил это. Я так настрадал­ся! Одним психоаналитикам сколько перепла­чено! Искал, искал —с ног сбился. И нако­нец — она: красивая и в самой, что называется, поре, а я — раз, через пару страничек после Леона и перед самым Родольфом! Надо только каждый раз на нужной странице появляться, и дело в шляпе».

Естественно, Эмма радовалась наравне с Кугельмасом. По обществу, по светской жиз­ни она изголодалась, и рассказы Кугельмаса о Бродвее, о бесшумных лимузинах, о Голливу­де и звездах телеэкрана зачаровали юную краса­вицу-француженку.

— Ну, пожалуйста, расскажи еще что-ни­будь про Симпсона*,— попросила она в тот ве­чер, как раз когда они с Кугельмасом проходи­ли мимо церкви аббата Бурнизьена.

— Ну что можно сказать? Это величина. Рекорды, какие только могут быть —все его. Тут призадумаешься. Его никому не достать.

— А премия Американской Академии! — с грустью в голосе проговорила Эмма.— Я бы все отдала, только бы удостоиться.

— Надо же сперва, чтобы выдвинули!

— Да я знаю! Ты объяснял мне. Но я чув­ствую, что рождена для сцены. Конечно, по­учиться не мешало бы. Взять, что ли, пару

* О. Дж. Симпсон — звезда американского футбола.

уроков у Страсберга? * А уж потом, если найти хорошего импресарио...

— Посмотрим, посмотрим. Я поговорю с Перски.

В тот же вечер, благополучно возвратив­шись в квартиру волшебника, Кугельмас при­внес идею о посещении Эммой Нью-Йорка.

— Такой вариант надо обмозговать,— ото­звался Перски.— Может и соорудим что-нибудь. Случались дела и похлеще.

Естественно, дел похлеще ни один из них с ходу как-то не припомнил.

— И где это тебя каждый Божий день черти носят! — рявкнула на мужа Дафна Кугельмас, когда он поздним вечером вернулся домой.— У тебя что, милашка завелась?

— Ну конечно, можно подумать, я как раз из таких,—устало проговорил Кугельмас.— Зашел к Леонарду Попкину. Поболтали с ним о переменах в Польше. Ты ведь знаешь Попкина. Это его любимый конек.

— Слушай, ты какой-то стал странный в последнее время,— сказала Дафна.— Сам не свой. Смотри, не забудь, что у моего отца день рождения. В субботу.

— Ладно, ладно,— буркнул Кугельмас, про­двигаясь к ванной.

* Ли Страсберг (1901—1982) — известный актер. В кон­це 1930-х вместе с Э. Казаном основал в США шко­лу подготовки актеров по системе Станиславского.

— Все родственники соберутся. Близняшек увидишь. И моего кузена Хамиша. Тебе бы следовало быть с ним повежливее: ты ему нра­вишься.

— Ясно, близняшек,—сказал Кугельмас, запирая дверь ванной, отделившую его от зву­ков голоса жены. Привалившись к двери спи­ной, он перевел дух. Всего несколько часов, сказал он себе, каких-нибудь несколько часов, и он снова будет в Ионвиле у своей возлюблен­ной. А если все пойдет нормально, на этот раз он вернется вместе с Эммой.

На следующий день в три пятнадцать Перски снова занялся магией. Проведя пару часиков в Ионвиле в гостях у Бине, наша парочка снова взобралась в экипаж Бовари. В соответствии с указаниями Перски они крепко прижались друг к другу, зажмурились и сосчитали до деся­ти. Когда они открыли глаза, экипаж уже под­катывал к боковому подъезду отеля «Плаза», где Кугельмас в приступе оптимизма предваритель­но забронировал номер.

— Прелесть! Прямо точь-в-точь как мне мечталось,— щебетала Эмма, то порхая в упое­нии по спальне, то любуясь видом на город из окна.

— Ага, ага, Эмпайр Стейт Билдинг! Сентрал Парк? Конечно, вижу. Небоскреб ООН... сей­час, который же? А, ну конечно! Как здорово!

На кровати дожидались пакеты и коробки с обновками от Халстона и Сен-Лорана. Развер-

нув один из пакетов, Эмма приложила к своей идеальной фигуре бархатные брючки.

— Брючный костюм от Ральфа Лорена,— прокомментировал Кугельмас.— В нем ты бу­дешь смотреться на миллион долларов. Ну-ка, малышка, поцелуй своего старичка!

— Я так счастлива,—простонала Эмма, стоя перед зеркалом.— Пойдем скорее в город. Давай сходим на тот мюзикл — «Кордебалет», да? — и в музей Гугенхейма, и на Джека Николсона: помнишь, ты мне про него рассказывал? С ним идет сейчас какой-нибудь фильм?

— Никак не могу взять в толк,—сказал профессор в Стэнфордском университете.— Сперва появляется какой-то непонятный персо­наж по имени Кугельмас, а теперь она и вовсе исчезает из книги. Что ж, вероятно, такова классика: можно перечитывать тысячу раз, и каждый раз открывается что-то новое.

Любовники провели упоительный уик-энд. Дафне было сказано, что Кугельмас уезжает на симпозиум в Бостон и вернется в понедельник. Наслаждаясь каждым мгновеньем, Кугельмас с Эммой ходили в кино, обедали в китайском ресторанчике, два часа провели в дискотеке, а спать укладываясь, смотрели видео. В воскре­сенье они проспали до полудня, посетили Сохо и глазели на знаменитостей в ресторане «Элейн» *.

* Под знаменитостями автор подразумевает себя, по­скольку ресторан «Элейн» известен главным обра­зом тем, что в нем бывает Вуди Аллен.

Воскресным вечером они заказали икру и шам­панское в номер и проговорили до рассвета. Утром в такси по дороге к Перски Кугельмас подумал: «Черт знает что, но здорово! Таскать ее сюда часто я, конечно, не в состоянии, но если время от времени — очаровательный контраст с Ионвилем.

У Перски Эмма забралась в сундук, акку­ратно разложив вокруг себя коробки с наряда­ми, и нежно поцеловала Кугельмаса.

— Теперь ты ко мне,— подмигнув, сказала она.

Перски стукнул по сундуку три раза. Ника­кого результата.

— Гм,— промычал Перски, почесывая в за­тылке. Снова он постучал, и снова волшебство не сработало. — Что-то система не пашет,— буркнул он.

— Перски, вы шутите! — вскричал Кугель­мас.— Как же она может не работать?

— Спокойно, спокойно. Вы еще там, Эмма?

— Да.

Перски постучал снова; на этот раз по­сильнее.

— Я еще здесь, Перски.

— Знаю, золотце. Сиди смирно.

— Перски, кровь из носу, надо отправить ее назад,— зашептал Кугельмас.— Я женатый человек, и у меня лекция через три часа. В дан-

ный момент я могу себе максимум позволить очень осторожную интрижку.

— Ничего не понимаю,— пробормотал Перски.— Такой надежный, простой фокус!

Так у него ничего и не вышло.

— Дайте время,— объявил он Кугельмасу.— Придется все расковыривать. Я вам позвоню.

Кугельмас всунул Эмму в такси и отвез об­ратно в «Плазу». На лекцию он едва успел. Весь день висел на телефоне, звонил то Перски, то любовнице. Волшебник сообщил, что меньше чем за несколько дней ему не управиться.

— Ну, как симпозиум? — вечером спросила Кугельмаса Дафна.

— Отлично, отлично,— отозвался тот, при­куривая сигарету с фильтра.

— В чем дело? Ты сегодня какой-то как пыльным мешком стукнутый.

— Я? Ха! Смешно. Я спокоен как сон в лет­нюю ночь. Собирался, кстати, пойти прой­тись.— Он выскользнул за дверь, поймал такси и помчался в «Плазу».

— Нехорошо получается,— сказала Эмма.— Шарль волноваться будет.

— Положись на меня, малышка,—сказал Кугельмас. Он был бледен и весь в поту. Еще раз поцеловав ее, он вскочил в лифт, поорал на Перски по автомату из вестибюля гостиницы и едва успел домой к полуночи.

— Послушать Попкина, так цены на кар­тофель в Кракове не были так стабильны

с семьдесят первого года,— сказал он Дафне и, выдавив улыбку, полез в постель.

И так всю неделю.

В пятницу вечером Кугельмас оповестил Дафну о еще одном симпозиуме, который ему никак нельзя пропустить; на этот раз в Сираку­зах. Бросился опять в «Плазу», но второй уик­энд ни в какое сравнение не шел с первым.

— Пусти меня обратно в роман, а нет — так женись,— потребовала Эмма.— А пока я хочу устроиться работать или учиться, потому что сидеть у телевизора весь день — это спятить можно.

— Отлично. Твой заработок придется кста­ти,— парировал Кугельмас.— Ты тут на одной доставке еды в номер в два раза больше соб­ственного веса потребляешь.

— Я вчера в Сентрал-парке познакомилась с одним продюсером, так он сказал, что, воз­можно, я пригожусь для той постановки, что у них сейчас в работе,— сказала Эмма.

— Что еще за прохвост? — насторожился Кугельмас.

— Он не прохвост. Он вежливый, и доб­рый, и симпатичный, его зовут Джеф там ка­кой-то, и скоро он должен получить Оскара.

В тот же вечер Кугельмас появился у Перс­ки пьяным.

— Не надо так напрягаться,—сказал ему Перски.— Вон сосудики-то как выступили!

— «Не напрягаться»! Он еще мне говорит не напрягаться! У меня в гостиничном номере героиня романа сидит, да жена уже, небось, с собаками выслеживает!

— О'кей, о'кей! Все понимаю! — Перски заполз под сундук и принялся обо что-то гро­хать здоровенным разводным ключом.

— Меня обложили, как волка,— не уни­мался Кугельмас.— По городу хожу, озираясь, а с Эммой мы друг у друга сидим уже во где! Не говоря о том, что счет в отеле начинает смахи­вать на военный бюджет.

— Ну, а я-то что могу сделать? Магия это уж такая вещь. Все неуловимо, все тонко.

— Тонко! Ччерт. Эта мартышка у меня пи­тается шампанским «Дом Периньон» и черной икоркой, да плюс ее наряды, да плюс запи­салась тут по соседству в любительский театр, и ей подавай теперь услуги фотографа-профес­сионала! Потом, слушайте, Перски, профессор Фивиш Копкинд, который у нас сравнительную литературу преподает, — он давно под меня копает,— узнал меня в спорадически появляю­щемся персонаже флоберовской книжицы. Пригрозил рассказать жене. Опять алименты! Да что там — крах, тюрьма! За измену с госпо­жой Бовари меня жена по миру пустит.

— И что я могу на это сказать? Я работаю день и ночь. А насчет ваших личных заморочек — тут я вам ничем помочь не в силах. Я все-таки волшебник, не врач.

К вечеру в воскресенье Эмма заперлась в ванной и, как ни взывал Кугельмас, не откли­калась. Кугельмас стоял у окна, вперив взгляд в стену небоскреба напротив, и замышлял само­убийство. Жаль, что этаж невысокий, думал он, а то бы прямо сейчас. А может, сбежать в Евро­пу и начать жизнь сначала?.. Сумел бы я, инте­ресно, торговать газетами?

Зазвонил телефон. Кугельмас машинально прижал к уху трубку.

— Волоките ее сюда,— сказал Перски.— Похоже, я тараканов повыловил.

Сердце Кугельмаса подпрыгнуло.

— Вы серьезно? — воспрянул он.— Все по­чинили?

— Там было что-то с трансмиссией. Ваш

ход.

— Перски, вы гений! Будем через минуту.

Меньше чем через минуту!

Снова любовники понеслись к дому вол­шебника, и снова Эмма Бовари со своими свертками забралась в сундук. На сей раз обо­шлось без поцелуев. Перски захлопнул крышку, набрал в легкие воздуха и постучал три раза. Раздался многообещающий хлопок, и когда Перски заглянул внутрь, ящик был пуст. Госпо­жа Бовари была у себя в романе. Кугельмас вздохнул полной грудью и бросился трясти руку волшебника.

— Все! — сказал он.— Я этот урок запомню. Больше никаких шашней, ни-ни! — Он еще раз

тряхнул руку Перски и про себя решил послать ему в подарок галстук.

Три недели спустя, чудесным весенним ве­черком, Перски открыл на звонок дверь кварти­ры. Перед ним стоял Кугельмас, на лице у кото­рого было написано смущение.

— А, Кугельмас,— проговорил волшебник.— Куда теперь отправить?

— Последний разик,— сказал Кугельмас.— Погода такая прелесть, а я ведь не молодею. Слушайте, вы читали «Жалобу Портного»? Обезьянку* помните?

— Такса теперь двадцать пять долларов, по­скольку стоимость жизни подскочила, но вас я для разгона разочек бесплатно прокачу: уж вы от меня натерпелись, компенсировать надо.

— Вы добрый человек,— сказал Кугельмас, причесывая свои последние три волосинки, перед тем как снова залезть в сундук.— А срабо­тает?

— Будем надеяться. Правда, с тех пор, как у нас эта катавасия приключилась, системой пользовались мало.

— Секс и романтика,—донесся голос Ку­гельмаса из сундука.— На что не пойдешь ради смазливой мордашки.

Перски вбросил в сундук экземпляр «Жало­бы Портного» и стукнул три раза по крышке.

* Обезьянка — прозвище девушки, героини нашумев­шего в США романа Филиппа Рота «Жалоба Порт­ного».

На сей раз вместо хлопка послышался приглу­шенный взрыв, потом несколько раз что-то треснуло и дождем посыпались искры. Перски отпрянул, схватился за сердце и упал замертво. Сундук охватило пламя, и в конце концов сго­рел весь дом.

О катастрофе Кугельмас ничего не ведал, но ему и своих забот хватало. Его зашвырнуло не только не в «Жалобу Портного», но и вообще не в роман. Кугельмас транспортировался в ста­рый учебник испанского и теперь из последних сил бежал по каменистой выжженной равнине, спасаясь от слова tener*, причем этот непра­вильный глагол, ухватистый и волосатый, ска­кал за Кугельмасом на своих тонких членистых ногах.

* Тепеr— иметь (исп.).

Поиск по сайту: