Любимый враг 8 страница

– Убирайся, немедленно… – тихо произнес Малфой.

Парень быстро вскочил с кровати и поспешно принялся собирать разбросанную по полу одежду, а через несколько мгновений голый выскочил за дверь, громко захлопнув ее. Драко медленно опустил палочку, невидящим взглядом смотря в пустоту, а затем почувствовал, как горячие слезы потекли по его лицу. На душе было так отвратительно, что в этот момент ему не хотелось жить. Он пытался обмануть сам себя, заставить поверить в свою несбыточную мечту. Он так стремился к этой цели, что даже убил человека, который встал на его пути, и он готов был на все, чтобы получить желаемое. Он купил продажную шлюху, принявшую облик любимого парня, и хотел поверить в то, что Гарри его любит. Это была сладкая ложь, в которую он почти поверил, но расплата за этот обман была велика – сейчас, сидя на мятой постели дешевого номера, Драко Малфой горько рыдал, пряча лицо в ладони, проклиная себя и свою безумную любовь к парню, который всегда будет ненавидеть и презирать его – насильника, лжесвидетеля и подлеца.

Драко вернулся на площадь Гриммо, 12, уже под утро. Парень хотел тихо пройти по длинному темному коридору, но едва не столкнулся с вешалкой, сделанной из ноги тролля, и ругнулся сквозь зубы, услышав, как недовольно заворчал портрет миссис Блэк. Он намеревался трансгрессировать к себе на третий этаж, но вдруг увидел свет, пробивающийся из–под закрытой двери кухни. Видимо, кому–то так же не спалось в эту ночь, или кто–то из дежуривших в доме членов Ордена Феникса засиделся допоздна, обеспечивая охрану Гарри. Малфой не хотел никого видеть и рад был избежать в этот момент встречи, но, подумав о том, что это может быть Северус, Драко тихо приоткрыл дверь и пораженно замер на пороге. За столом сидел Поттер, разглядывая один из этих дурацких маггловских журналов с рисованными картинками, которые даже не двигались. Перед гриффиндорцем стояла большая чашка с недопитым кофе и жестяная банка с окурками. Драко стоял на пороге, подперев плечом дверной косяк, не в силах отвести взгляд от сидящего в мятой пижаме парня, с задумчивым видом смотрящего в журнал, но, судя по всему, думающего совсем о другом. Видимо, Поттеру тоже не спалось этой ночью, и он спустился сюда, нарушая все графики и прячась от всех, один на один со своей бессонницей, кофе, сигаретами и мыслями.

«А ведь он совсем еще мальчишка», – вдруг подумал Драко, наблюдая за Гарри. – «Мальчишка, на которого свалилась ответственность за весь мир. И у него нет иного пути, как победить, чтобы продолжить жить, или погибнуть. Другого выбора судьба ему не оставила…»

Драко пристально смотрел на задумавшегося гриффиндорца, осознавая в этот момент, что если когда–нибудь придет время выполнить Непреложный Обет, он, не задумываясь, отдаст свою жизнь за Гарри Поттера.

Гарри, видимо, почувствовав на себе пристальный взгляд, медленно поднял глаза и увидел Драко Малфоя. Темно–зеленый взгляд пересекся с серо–стальным, и несколько бесконечно долгих мгновений они смотрели друг на друга. Гарри почувствовал, как по спине пробежали мурашки, а Драко с трудом мог скрыть то волнение, которое охватило его в этот момент.

– Что-то ты засиделся допоздна, Потти, – тихо произнес слизеринец, без присущего ему показного ехидства в голосе.

Поттер молча смотрел на него, без привычной ненависти во взгляде, скорее удивленно и даже смущенно, но вдруг Малфой увидел, как Гарри вздрогнул, а затем глаза гриффиндорца презрительно сощурились, парень резко встал из-за стола так, что стул с грохотом упал на пол, и, схватив дурацкий маггловский журнал, процедил сквозь зубы:

– Зато ты загулялся допоздна, Малфой, – и стремительно вышел из кухни, преднамеренно толкнув Драко плечом, когда проходил мимо.

Гарри вбежал по лестнице на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки, и со злостью хлопнул дверью, отгораживаясь от всего мира. Он упал на кровать и уткнулся горящим лицом в подушку. Парень не мог объяснить и сам не понимал, что в этот момент творилось в его душе. Он испытывал смятение, негодование, злость, обиду и... ревность?

Гарри, привыкший не спать по ночам, сегодня, как всегда, страдал бессонницей, в голову лезли мысли, которые смущали его, он мучился от многодневной неудовлетворенности, а когда наконец принялся поспешно мастурбировать, неожиданно подумал о Драко, вспомнив тот момент, когда впервые испытал полноценный оргазм под Малфоем на глазах у полусотни слизеринцев. А потом, чувствуя, как сперма подсыхает у него на животе, слегка стягивая кожу, он лежал и смотрел в потолок, боясь признаться самому себе, что только фантазии о Драко Малфое предательски возбуждают плоть. Почему–то именно эти воспоминания волновали его, и иногда Гарри, находясь под кокаиновым кайфом и обслуживая очередного клиента, мог даже кончить, представляя в этот момент, что он отдается Драко Малфою, как тогда, в первый раз. Поттер считал, что у него нездоровая фантазия и извращенные желания, ему было стыдно признаться в этом самому себе, но первый сексуальный опыт, хотя и по принуждению, наложил очень сильный отпечаток на всю его дальнейшую жизнь.

Бывший гриффиндорец поднялся с кровати и принялся ходить по комнате, в волнении запустив руку в волосы, сбивая непослушные пряди, время от времени по привычке сосредоточенно тер шрам, но сумбурные мысли продолжали вносить беспокойство и смятение в его душу, и поняв, что сегодня не уснет, Гарри схватил пачку сигарет и журнал комиксов, который ему принесла Тонкс, и тихо спустился вниз, на кухню. Он не хотел мириться с тем, что с ним в последнее время происходило. Он ненавидел Малфоя, который причинил ему столько зла в этой жизни, но его тело предательски все чаще и чаще покрывалось мурашками, а яички болезненно твердели при воспоминании о том, как Драко брал его, натягивая на свой член, а он, позабыв в тот момент обо всем, сладострастно корчился под своим насильником. Гарри был противен сам себе от таких мыслей, но в последнее время они все чаще и чаще, почти каждую ночь, посещали его.

Он был продажной уличной шлюхой, его имели все, кто был в состоянии заплатить, через него прошли сотни мужчин, у него было много секса, но он никогда в жизни не занимался любовью. Его просто покупали и делали с ним все, что вздумается, и теперь у подростка секс вызывал чувство омерзения и ассоциировался только с болью и насилием. Единственным человеком, с которым он мог бы испытать удовольствие, с которым он сам хотел заняться любовью, который не брезговал целовать его в губы, был Брент О’Коннер. Но он был мертв, а Драко Малфой был здесь, рядом, ни на минуту не давая Гарри забыть о том, что между ними было, и теперь по ночам Поттер все чаще и чаще вспоминал об этом. Он понимал, что это гормоны, что так бывает со всеми в его возрасте и это нормально, но почему именно Малфой разжигал в нем такую похоть, Гарри не мог понять, это было противоестественно, и он изо всех сил старался с этим бороться. И сейчас, сидя на кухне глубокой ночью, выкуривая одну сигарету за другой и терзаясь смущающими разум и душу мыслями, Гарри вдруг увидел Драко, стоящего в дверях и задумчиво наблюдающего за ним. Поттера бросило в жар, когда он подумал, что слизеринец догадывается обо всем, но он сумел не выдать своего волнения и смятения. Вдруг он увидел на шее Малфоя темное пятно, засос, поцелуй любви, оставленный кем-то в момент страсти. Гарри вздрогнул от неожиданности, как от удара, его захлестнул шквал эмоций, и единственное, что он мог сделать, это убежать в свою комнату и спрятаться за закрытой дверью. Каким же он был идиотом, предаваясь грязным фантазиям о Малфое, занимаясь в этот момент онанизмом, в то время, когда слизеринец ходил на свидание к любимой девушке, которая страстно целовала его в шею. Сейчас Гарри хотелось бить и крушить все, что попадется под руку, от отчаяния и злости. Подонок, который разрушил ему жизнь, изнасиловал, опустил и оболгал, по вине которого он стал грязной шлюхой, сейчас по ночам ходил на свидание к подружке, а он, навсегда лишенный нормальных человеческих отношений, презираемый всеми, из–за сексуальной неудовлетворенности терзался мыслями о своем насильнике. Как же ему сейчас было больно от этой несправедливости. В нем убили все чувства, он никого уже не полюбит и никто не будет любить его, ни одна девушка не захочет с ним встречаться, побрезгует даже прикоснуться к руке грязного пидора и сифилитика, и он до конца своих дней будет вот так гадко и мерзко онанировать в темной комнате под одеялом, а его насильник будет встречаться с девушками, слушать признания в любви, наслаждаться их поцелуями. За что... почему все так подло и несправедливо? Почему жизнь так жестоко наказывает его? Ведь он никому никогда не хотел причинить зла, он стремился помогать всем, он готов был рисковать жизнью ради других, но все отвернулись от него, лучший друг плюнул в лицо, любимая девушка возненавидела и прокляла, а единственный человек, с которым они противостояли всему этому жестокому миру, был мертв. У него не осталось никого и ничего, а жизнь продолжала наносить подлые удары, или проверяя его на прочность, делая ставки, или пытаясь добить окончательно. Да, он усвоил жестокий закон выживания, он уже никому не верил, а после всего, что ему пришлось пережить – ничего и никого не боялся, и вряд ли мог попросить у судьбы какие–то милости. Только почему же ему сейчас было так горько и обидно от этой несправедливости, почему он чувствовал разъедающую душу горечь и отчаяние, почему так ревновал и ненавидел ту, которая могла осчастливить своей любовью Драко Малфоя, и почему он чувствовал себя обманутым и преданным всеми в этом мире? За что жизнь так подло и жестоко обходится с ним, ведь он не заслужил этого? Он перенес столько боли и страданий, что имел право хоть на маленькую каплю простого человеческого счастья, но, видимо, он действительно от рождения был избранным – избранным на вечные муки...

Драко не мог понять, что случилось, казалось, они впервые за все время наконец смогли посмотреть друг другу в глаза без злобы и взаимной обиды, но вдруг с Поттером что–то произошло, слизеринец снова увидел презрительный взгляд прищуренных глаз, и ледяная стена отчуждения опять выросла между ними.

Малфой трансгрессировал в свою комнату, бросил на пол мантию, и, подойдя к большому старинному зеркалу, начал медленно раздеваться, задумчиво глядя на свое отражение, и вдруг у него все похолодело внутри, когда он увидел на шее большой багрово–фиолетовый засос – улику своего неосмотрительного поступка, еще одной бездумной ошибки, которая снова принесла боль его исстрадавшейся душе и оставила горький осадок. Теперь Драко прекрасно понял причину такого эмоционального поведения Гарри, его внезапную вспышку озлобленности, и с ужасом осознал все последствия сегодняшней ночи. Он понял, что совершил ошибку, купив проститутку, еще тогда, когда испытал горькое разочарование после безумного секса с метаморфом. В тот момент с ним будто бы произошло помрачение рассудка, когда он увидел обнаженного Гарри, он забыл обо всем и бросился в этот омут безумной страсти, утоляя свою жажду. Но позже пришло раскаяние, разочарование и гнетущая тоска от осознания, что ни одна подделка, пусть даже самая искусная и дорогая, не заменит настоящего Гарри. Каким же он был глупцом, когда надеялся этим жалким обманом утолить свою безответную любовь. Никто и никогда не сможет заменить Поттера – вспыльчивого, наивного, доверчивого, с массой дурных привычек и ужасным характером, презирающего любую выгоду, наглого и ранимого, смешного в своем стремлении к высоким идеалам, с верой в добро и желанием спасать всех, и разочарованного и озлобленного от лжи, предательства и подлости. Как же Драко стремился к тому, чтобы исправить, искупить свою вину перед гриффиндорцем, но в последнее время все, что он делал, приводило только к худшим результатам и лишь увеличивало разрыв между ними. Драко отлично понимал, о чем сейчас думал Гарри, увидев на его шее следы тайного свидания. Теперь гриффиндорец станет еще более озлобленным, нервным и агрессивным, и каждый день их совместного проживания в общем доме превратится в открытую войну, которую не сумеет затушить даже Дамблдор.

Поттер, возвращенный в магический мир, был лишен возможности трансгрессировать из собственного дома самостоятельно, а если бы вдруг у него возникла необходимость покинуть дом, он мог это сделать только в сопровождении кого–то из членов Ордена Феникса, поэтому ни о каких любовных свиданиях не могло идти и речи. Дамблдор объяснял эту меру вынужденной и временной, вызванной исключительно соображениями безопасности. О возвращении бывшего гриффиндорца в магический мир стало известно благодаря появившимся в прессе статьям, и среди многих членов Ордена Феникса существовало мнение, что на его жизнь теперь могут покушаться не только Пожиратели Смерти, но и яростные приверженцы морали, считающие, что гомосексуалистам нет места в магическом мире. После произошедших в Хогвартсе событий многие резко изменили свое отношение к Мальчику–Который–Выжил. Теперь его ненавидели и презирали, и стоило бы Гарри оказаться на улице одному, без сопровождающих, он реально рисковал столкнуться с возмущенной толпой, где какой–нибудь чокнутый маг легко мог выпустить в подростка какое–нибудь заклятие, серьезно ранив и даже покалечив его. Дамблдор пытался объяснить это Гарри, но парень, несмотря на здравый смысл и все доводы директора, цинично заявил, что его здесь держат взаперти под домашним арестом, чтобы он не смог снова сбежать из волшебного мира, на этот раз прихватив свою палочку и доставшееся от родителей наследство. Жизнь Малфоя, в отличие от Поттера, ни для кого не представляла особой ценности, и хотя парня так же могли убить Пожиратели Смерти, всем по большому счету было на это наплевать. И пусть он теперь был одним из членов тайной организации, борющейся с Волдемортом, члены Ордена Феникса продолжали относиться к нему настороженно и с недоверием.

Сейчас, лежа в своей постели и глядя в потолок, Драко испытывал такую же щемящую тоску и отчаяние, как и Гарри, который вышагивал из угла в угол, терзаясь обидой и ревностью. Их разделяло всего лишь потолочное перекрытие, но между ними была непреодолимая пропасть, и ни один из них не мог первым сделать шаг навстречу другому и сказать о тех чувствах, которые способны были уничтожить многолетнюю вражду и ненависть. Драко знал, что никогда не сможет искупить свою вину перед Поттером, а Гарри понимал, что если со временем и сумеет простить Малфоя, но забыть о том, что ему пришлось пережить по его вине, не сможет никогда.

Уборка никогда не входила в число любимых занятий Гарри Поттера. Грязные носки подолгу валялись в его комнате под кроватью или на дне чемодана, вещи зачастую не лежали в нужных им местах, а просто сваливались в шкаф до тех пор, пока не начинали сыпаться из него обратно. Однако тетя Петунья, помешанная на чистоте и порядке в доме, постоянно гоняла его своими визгливыми окриками и подзатыльниками, и Гарри целыми днями был нагружен не только тяжелой домашней работой, но и пахал в саду, мыл машину дяди Вернона и готовил еду. Родственники относились к нему, как к прислуге, не забывая попрекать тем, что он бездельник и дармоед, хотя племянник выполнял по дому всю грязную и тяжелую работу и летнее пребывание у Дурслей превращалось для Гарри в беспросветную рутину. В первый же день каникул Поттер уже мечтал вернуться в школу. Живя в Хогвартсе, парни время от времени совместными усилиями наводили относительный порядок в спальне в Гриффиндорской башне, хотя на следующий день уже мало что напоминало о том, что здесь производилась уборка. Сейчас, находясь в доме Блэков, за чистотой и порядком в котором уже давно не следил старый полоумный эльф Кикимер, Гарри впервые серьезно задумался о том, что настал тот критический момент, когда необходимо предпринимать оперативные меры, чтобы привести свою комнату в относительный порядок, иначе после разбора чемодана складывалось впечатление, что здесь организовалась несанкционированная свалка, состоящая из его вещей, накопленных за все шесть лет обучения.

Кикимер, и раньше недолюбливавший своего нового хозяина и не упускавший случая сделать Поттеру какую–нибудь мелкую гадость, после дележа дома, став слугой двух господ, вообще перестал должным образом выполнять поручения Гарри, а самоотверженно, преданно и беззаветно теперь служил Драко Малфою, в котором в последнее время души не чаял. После того, как слизеринец обзавелся целым штатом домовых эльфов, Кикимер пошел на повышение и стал кем–то вроде начальника над младшим обслуживающим персоналом. Проведя экскурсию по дому, показав новым эльфам галерею из отрубленных высушенных голов своих предков и нагнав ужаса, Кикимер теперь гонял своих подчиненных нещадно, в результате чего они круглыми сутками начищали и вымывали весь третий этаж Малфоя, но при этом Поттер, владелец второго этажа, очень часто обнаруживал кучки мусора у себя в коридоре. Взывать к совести Кикимера было бесполезно, угрожать – безрезультатно, а применять физическую расправу к зловредному домовику Гарри не успевал – эльф всегда трансгрессировал раньше, чем Поттер выпускал в него какое–нибудь проклятие.

Однажды, отдав Кикимеру распоряжение привести в порядок носки, Гарри обнаружил в них кучу пиявок. Видимо, это была месть домовика за прожженный Поттером гобелен с семейным древом Блэков. Проклиная эльфа и всю его родню самыми изысканными выражениями, снимая с пятки присосавшуюся пиявку, несостоявшийся секретарь Г. А. В. Н. Э. (Гражданская Ассоциация Восстановления Независимости Эльфов) пригрозил оторвать домовику башку и прибить ее в холле большими ржавыми гвоздями за уши, рядом с головами его ублюдочных родственничков, если тот только попадется ему на глаза. После этого инцидента Поттер больше не пытался привлекать Кикимера к его служебным обязанностям. Но, тем не менее, угрозы Гарри возымели свое действие – кучки «слизеринского» мусора больше не появлялись на «гриффиндорской» территории. Судя по всему, эльф решил не связываться с «полукровкой мерзопакостным, уродом очкастым», который уже несколько раз пытался запустить в домовика проклятием.

Бывший гриффиндорец смирился с тем, что все ведение хозяйства на его половине дома теперь легло на его плечи. Тоскливо глядя на жуткий беспорядок – разбросанные вещи, кое–где валяющиеся на полу окурки, свисающие со стен обои, пыльные портьеры и паутину на потолке, парень с полной решимостью взмахнул палочкой, пытаясь вспомнить какое–нибудь очень эффективное бытовое заклинание, но вдруг в дверь постучали, и не успел он что–то произнести, как увидел Гермиону Грейнджер.

Ее появление было настолько неожиданным, что Гарри на несколько мгновений замер, с удивлением глядя на свою подругу детства, а затем, стремительно преодолев разделяющее их расстояние, схватил ее в объятия, крепко прижал к себе и прошептал:

– Гермиона, милая, как же я рад тебя видеть.

Но девушка отстранилась и, внимательно глядя на него, произнесла:

– Мы искали вас, Гарри… – дрожащей рукой она дотронулась до его волос с крашеными прядями, пристально глядя ему в лицо.

– Гермиона, что с тобой? – взволнованно спросил Поттер, в свою очередь осторожно касаясь ее волос.

Он сразу обратил внимание, что в облике его подруги что–то изменилось, что–то было не так, и только сейчас, касаясь серебристых прядей, Гарри почувствовал, как у него похолодело внутри – пряди роскошных волос Гермионы не были модно осветлены или покрашены, как у него самого, волосы семнадцатилетней девушки были седыми, и Поттер почувствовал, как с каждой секундой им начал овладевать ужас от предчувствия того, о чем он сейчас узнает.

– Мы искали вас, тебя и Рона, – повторила девушка. – Но мы опоздали…

– Что произошло? – хриплым, осевшим голосом спросил Поттер. – Что с Роном? – приходя в ужас от страшной догадки, спросил он.

Девушка молча смотрела на него, а в ее глазах уже стояли слезы.

– Он жив? – понимая, каким будет ответ Гермионы, с последней надеждой прошептал Поттер, чувствуя, как у него больно сдавило грудь.

– Его останки нашли авроры в казематах Малфой–Мэннор. Он умер от нечеловеческих пыток, Гарри… они расчленяли его заживо.

Гермиона говорила что–то еще, но он уже не слышал. Перед глазами Гарри все поплыло, очертания стали расплывчатыми, неясными, и лицо девушки превратилось в белое, нечеткое пятно. Сначала исчезли звуки, потом потемнело в глазах, а затем сознание стало покидать его. Наверное, в этот момент включилась защитная реакция организма, Поттер погрузился в спасительное забытье, и эта временная потеря сознания спасла его от помутнения рассудка, как то, что произошло с Малфоем после смерти Блейза Забини.

Узнав об ужасной, мученической смерти своего друга, Гарри испытал огромное потрясение. Гермионе пришлось применить успокаивающее заклинание «Боно Сис Анимо», используемое при нервных срывах и истерических припадках, чтобы успокоить парня, которого она сейчас держала в своих объятиях, прижимая к себе, и успокаивала, как ребенка. Они оба плакали, не стесняясь своих слез, с которыми выходили боль утраты и отчаяние. Сквозь слезы Гермиона рассказывала Гарри историю, от которой в его жилах стыла кровь.

– Я ничего не знал… ничего, – постоянно повторял Гарри сквозь рыдания.

Совсем недавно он злился на Дамблдора за то, что старик что–то скрывает от него, но сейчас он больше всего на свете хотел бы ничего не знать о том, что после его бегства из волшебного мира Рона Уизли и Габриэль Делакур взяли в заложники с целью шантажа, что почти каждый день в лакированной шкатулке присылали отрезанную часть тела Рона, чтобы заставить Артура Уизли найти беглеца и обменять на своего сына. Гарри плакал навзрыд, когда узнал о сумасшествии Молли, получившей в подарок отрубленный палец. Бедная мать до сих пор находилась в психиатрическом отделении и по сей день ничего не знала о страшной смерти сына. Все колдомедики пришли к единодушному решению не выводить женщину из состояния помешательства, иначе осознание ужасной действительности будет настолько сильно, что миссис Уизли не перенесет такого удара и умрет от горя. От мысли о том, что его лучшего друга подвергали нечеловеческим пыткам и истязали на протяжении долгих дней по его вине, Гарри выл, как раненый зверь, а его душа рыдала кровавыми слезами. Он уже пережил в своей жизни столько горя, боли и зла, что его искалеченная душа была вся покрыта глубокими шрамами от былых потерь, но сейчас, когда он получил такой жестокий удар, все зарубцевавшиеся раны снова открылись и кровоточили, как стигматы, подобно ранам на теле святого.

– Я ничего не знал, – прошептал Гарри.

– Мы искали вас, – тихо ответила Гермиона. – Грюм с самого начала подозревал Люциуса и предлагал провести обыск в его доме, хотя против Малфоя не было никаких улик. Директор сам отправился в Министерство, чтобы переговорить об этом со Скримджером, убедить его отправить туда авроров, но его никто не захотел слушать, и дальше приемной даже не пропустили. Но мы не сдавались и испробовали все варианты. Ради спасения Рона мы даже хотели использовать магию эльфов, ведь домовики могут трансгрессировать там, где это не могут делать маги. Мы все редко задумываемся об их уникальных способностях, но тогда мы хотели воспользоваться помощью Добби, который был домовым эльфом Малфоев и наверняка мог бы проникнуть в их дом и освободить Рона. После того, как Дамблдор вернулся из Министерства без разрешения на обыск, он вызвал Добби и дал ему распоряжение отправиться в Малфой–Мэннор и проверить там все закоулки, но ничего не получилось. Добби не смог туда трансгрессировать, он каждый раз будто бы натыкался на невидимое препятствие и даже покалечился от расщепления во время одной из попыток. Видимо, сами домовики по приказу Люциуса огородили фамильный замок защитными заклятиями, и ни один посторонний эльф не смог бы уже проникнуть туда. Все попытки Добби оказались напрасными, и директор был вынужден отправить раненого домовика обратно в Хогвартс на попечение других эльфов.

– Я бы вернулся…. Если бы я только знал, – с отчаянием прошептал Поттер, закрывая лицо ладонями.

Дверь осторожно приоткрылась, и в комнату тихо вошел Альбус Дамблдор, с нескрываемой болью глядя на двух подростков – мальчика с покалеченной судьбой и девочку с седыми волосами – на этих двоих, оставшихся в живых, которых когда–то называли в Хогвартсе гриффиндорским трио…

– Сэр, простите меня за все, – произнес Гарри, отстраняясь от заплаканной Гермионы. – Я очень виноват перед всеми вами.

– Ну что ты, мой мальчик, – тихо ответил Дамблдор, обнимая подростка за плечи. – Ты ни в чем не виноват.

– Если бы я не сбежал из магического мира, ничего бы не произошло! – с отчаянием воскликнул Поттер. – Они бы все были живы, понимаете? Это я виноват во всех этих смертях, только я один!

– Успокойся, мой мальчик, – по–отцовски прижимая к себе подростка, произнес Дамблдор.

– Вы не понимаете! – отстраняясь от него, крикнул Поттер. – Вы все говорите, что я избранный, но это неправда. Я проклятый, потому что любой, кто оказывается рядом со мной, умирает. Я несу смерть! – с отчаянием крикнул бывший гриффиндорец, закрывая лицо руками. – Я, как вампир, питаюсь жизнями других, чтобы жить самому.

– Гарри, не говори так…

– Послушайте меня, это правда! Мои родители погибли из–за меня, потому что Волдеморт так боится этого пророчества. Седрик Диггори стал случайной жертвой, потому что оказался не в том месте не в то время. Сириус погиб, сражаясь за меня. Они все умерли ради того, чтобы я жил. Я, как паразит, высасываю жизни других, – выкрикнул Поттер. – Я чудовище, я хуже Волдеморта!

– Гарри, не волнуйся, – произнес Дамблдор, поднимая палочку. – У тебя нервный срыв, мой мальчик, тебе нужно успокоиться.

– Нет! – крикнул парень. – Подождите, не делайте этого. Выслушайте меня прежде, чем усыпите. Вы должны это знать, – с отчаянием попросил Гарри. – Если бы я не сбежал в ту ночь, ничего бы этого не случилось. Это я виноват в смерти Забини, а не Малфой. Я пролетал на Клювокрыле в тот момент над Астрономической башней, и мы так приблизились к стене, что я даже испугался, что мы разобьемся о камни, но потом гиппогриф резко поднялся ввысь, а я услышал за своей спиной дикий крик. Теперь я знаю, что в этот момент Забини упал с башни и разбился насмерть, а кричал Малфой. Я стал причиной смерти Блейза Забини, а Малфой взял всю вину на себя и был незаслуженно осужден и отправлен на каторгу. Это из–за меня он лишился ноги и стал калекой, из–за меня случились все эти самоубийства в Хогвартсе, погибли невинные люди на свадьбе Флер и Билла, погибли Габриэль и Рон, умер Брент! Я чудовище, питающееся чужими жизнями, понимаете? – воскликнул Поттер, которого сейчас трясло, как в лихорадке. – Если бы я только знал, что они взяли Рона в заложники, я нашел бы способ вернуться в магический мир и сам бы пришел к Волдеморту, чтобы обменять свою жизнь на жизнь друга. Я поступил, как эгоист, не подумав о других, я сбежал, потому что мне было плохо, потому что меня избили и снова изнасиловали в ночь перед дисциплинарным слушанием, и я понял, что так будет происходить постоянно, на каждой перемене, после уроков, везде, где бы я ни спрятался, и я трусливо сбежал от всего этого, обрекая на смерть невинных людей. Я ненавидел всех, оболгавших меня на слушании, и всех, кто поверил, что я аморальный тип и гомосексуалист. Поэтому я не хотел больше оставаться в этом лживом и подлом мире, и я убежал, скрылся, как последний трус, не подумав о последствиях.

– Гарри, ты не должен винить себя одного в случившихся трагедиях, – мягко произнес старый волшебник, сильно помрачневший при новости о еще одном насилии, совершенном над его любимым учеником в стенах Хогвартса. – Ты жертва, мой мальчик, и на твою долю выпали страшные испытания, покалечившие твою юную душу.

– Сэр, я обвинял вас в том, что вы скрываете от меня правду…. Простите меня, что усомнился в вас. Я был не прав! Мои родители погибли, спасая меня и дав мне возможность остановить Волдеморта, а я опять, как последний гад и эгоист, думал только о себе и нанесенных мне магическим миром обидах. Мне очень стыдно, сэр, что я вел себя так. Я хочу служить Ордену, я клянусь, что сделаю все, чтобы покарать убийц моего друга и покончить с Волдемортом. Если потребуется отдать жизнь, я сделаю это не задумываясь, но я остановлю Темного Лорда и Пожирателей Смерти. Я готов искупить свои грехи перед всеми погибшими по моей вине! – убежденно воскликнул Гарри, чувствуя, что в его груди разгорается, доставая до горла, жаркое пламя.

– Гарри, конечно, ты сделаешь это, мой мальчик, – тихо сказал Альбус Дамблдор. – Не из–за пророчества, а потому, что ты сам волен выбирать свой путь, и сейчас ты выбрал именно то, что правильно. Этим ты и отличаешься от Волдеморта. Пророчество обладает силой только потому, что он сам наделил его ей, отметив тебя, как равного себе. Ты и сейчас можешь уйти в мир магглов, как собирался, но Волдеморт не способен делать собственный выбор, он будет, сообразуясь с пророчеством, продолжать охотиться на тебя, и отсюда следует, что…

– Что одному из нас придется, в конце концов, убить другого, – продолжил Гарри, а помолчав, добавил: – Сэр, я благодарен вам, что дали мне понять ту разницу между тем, что тебя выволакивают на арену, где ты должен лицом к лицу сразиться со смертью, и тем, что ты сам, с высоко поднятой головой, выходишь на эту арену. Возможно, кто–то скажет, что выбор тут невелик, но теперь я понимаю, что в этой разнице вся суть и состоит, – Поттер почувствовал, как опять предательски защипало глаза, а горло болезненно сжалось. – Профессор Дамблдор, Гермиона, я клянусь вам, что не допущу, чтобы смерть моих родителей стала напрасной, – продолжил Гарри. – Когда я в первый раз продался магглу за кусок хлеба, я просил прощения у мамы за то, что она напрасно отдала свою жизнь за грязную шлюху, в которую я превратился, но я сделаю все, чтобы снова стать достойным светлой памяти моих родителей. Я уничтожу Волдеморта и то зло, которое несут нашему миру Пожиратели Смерти, я покараю их всех за Седрика, Сириуса, Рона, Габриэль.

Поиск по сайту: