Презренный и отверженный

Гарри постучал в дверь хижины, но ему никто не ответил. Он постоял в ожидании, затем толкнул массивную дубовую створку, но она оказалась заперта. У парня похолодело все внутри – неужели даже добряк-лесничий отвернулся от него и закрылся в своем доме, отгородился от «грязного пидора», не желая с ним общаться, а ведь он так рассчитывал, что великан не прогонит его. Гарри медленно опустил руку, развернулся и хотел уже тащить чемодан обратно к школе, чтобы обратиться за помощью к Дамблдору, но вдруг вспомнил, что Хагриду разрешили продолжить преподавать «Уход за магическими животными» младшим курсам, и он мог сейчас давать уроки где-то недалеко от дома, показывая детям маленьких единорожков, или уйти в лес, чтобы повидаться с пауком-людоедом Арагогом, или, вполне возможно, лесничий в это время помогал профессору Стебль, раскидывая драконий навоз на грядках. Великан мог быть занят своими делами, и от этой мысли у Гарри немного отлегло от сердца. Если дверь закрыта, это еще не говорит о том, что Рубиус Хагрид оказался такой же сволочью, как Рон Уизли.

При воспоминании о произошедшем в гриффиндорской гостиной Поттер присел на чемодан и дотронулся ладонью до щеки. Его лучший друг, с которым он вырос и не один раз рисковал жизнью, плюнул ему в лицо, и теперь Гарри казалось, что на этом месте у него горит позорное клеймо, выжженное каленым железом. Предательство друзей причиняло большую боль, чем коварство слизеринцев. Гарри никогда не думал, что их дружба закончится именно так. Рон был для него как брат, а теперь Гарри вдруг понял, что все это время Уизли, всегда мечтающий об известности и популярности, готов был терпеть роль второго плана в качестве друга великого Гарри Поттера, лишь бы самому купаться в лучах его преувеличенной славы. А теперь, когда переменчивая фортуна отвернулась от Гарри, Рон первый же бросил в него камень и плюнул в лицо, отрекаясь от их дружбы. Поттер не ожидал получить такой подлый удар в спину от лучшего друга, да и Гермиона теперь преднамеренно избегала его, хотя он так рассчитывал на ее поддержку и понимание. Всегда рассудительная и справедливая, она должна была поверить ему и поддержать в эту трудную минуту, но девушка, выбирая между любовью и дружбой, выбрала первое. Гарри ее не осуждал, он и сам ради Джинни принес себя в жертву. Рон для Гермионы стал возлюбленным, любовником, а он был всего лишь другом… бывшим другом.

Парень поднялся с чемодана и медленно побрел к опушке леса, где у лесничего за высокой изгородью располагался загон для магических животных. Сейчас там находился гиппогриф Клювокрыл, которого после гибели Сириуса возвратили Хагриду, но тот называл его теперь Махаоном, для конспирации – чтобы никто не догадался, так как обвинения с животного так и не сняли. Гиппогриф был в кожаном ошейнике, длинной цепью крепившемся к вбитому в землю столбу. Рядом с изгородью на ветке дерева были подвешены тушки хорьков, которыми Хагрид кормил своего питомца. Гарри снял с ветки одну тушку и медленно подошел к загону. Волшебный зверь повернулся в его сторону, рассматривая оранжевыми глазами. Поттер знал, что при зрительном контакте с гиппогрифом нельзя моргать, животное этого не любит и не доверяет тем, кто часто моргает. Гриффиндорец, продолжая смотреть в упор на магическое существо, медленно поклонился, не отрывая взгляда и не мигая, хотя глаза уже начали слезиться. Гиппогрифф внимательно следил за парнем, а затем благородное животное склонило величественную голову в ответном поклоне. Гарри перемахнул через изгородь, подошел к зверю и осторожно погладил по серебристо-серому оперению.

– Привет, Клювик, – сказал Поттер. – Хочешь хорька слопать? – добавил он, грустно улыбнувшись, и бросил гиппогрифу тушку.

Острым, как меч и крепким, как сталь клювом зверь поймал хорька и, разодрав его на кровавые куски, тут же проглотил.

– Если бы я только мог так же порвать хорька, – задумчиво произнес Гарри, но тут услышал громкие шаги великана.

– Гарри! – громогласно поприветствовал его Хагрид. – А я думаю, кто это ко мне, значится, пожаловал, глядь, а это ты!

Поттер поклонился гиппогрифу на прощание, а затем снова легко перепрыгнул через изгородь и подошел к великану.

– Э-э-э…привет, Хагрид, – не совсем уверенно произнес парень, не зная с чего начать, а потом на одном дыхании выпалил: – Можно-я-у-тебя-немного-поживу-но-если-ты-против-я-пойду-еще-куда-нибудь-у-меня-в-запасе-есть-парочка-мест-где-можно-остановиться!

– Куда это ты собрался, Гарри? А ну пойдем, чайку попьем с печеньицем, я сам на прошлой неделе испек, – добродушно пророкотал лесничий, дружески хлопнув парня по плечу так, что у того на какое-то время потеряла чувствительность рука.

– Спасибо, Хагрид, – поблагодарил Поттер, потирая ушибленное место. – А я шел мимо и подумал, отчего бы не зайти… э-э-э… в гости…

– Это значится все твои вещички, что ли? – прервал его великан, подойдя к двери и легко подхватывая тяжеленный чемодан гриффиндорца, как будто это была пушинка.

– Угу, – кивнул Гарри и прошел следом за лесничим в открытую дверь.

Хагрид, как радушный и заботливый хозяин, начал суетливо хлопотать – вытащил из огромного дубового шкафа печенье и принялся заваривать чай в огромных размеров синей кружке с белым горошком.

– Ты ешь, Гарри, голодный, наверное, – душевно произнес лесничий, пододвигая к парню тарелку с печеньем собственного изготовления.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Поттер и попытался осторожно надкусить громадный пряник – отказываться сразу же от угощения, придя в чужой дом с просьбой пожить неопределенное время, было очень невежливо и могло до глубины души огорчить и обидеть хозяина, поэтому Гарри, понимая, что рисковать зубами глупо, принялся макать выпечку в чай, в надежде, что после таких манипуляций она наконец-то размягчится и станет съедобной.

– Значит, они тебя выгнали? – сочувственно поинтересовался Хагрид.

Парень кивнул головой, подтверждая факт своего изгнания.

– Не хорошо это как-то… – печально вздохнул великан, заботливо пододвигая к своему гостю бутерброд с копченым мясом горностая, – даже если ты маленько не того, разве ж можно с вещами на улицу?

Поттер поперхнулся чаем и начал громко кашлять – слезы выступили на глазах. Хагрид принялся заботливо хлопать парня по спине, отчего тот чуть не прикусил язык.

– Я, наоборот, того, Хагрид, – выдавил из себя Гарри, откашлявшись. – В смысле, я нормальный парень, как все!

– Ну, дык, ясное дело… кхе-кхе… – смутился лесничий, потупившись в пол.

– Хагрид, я не педик! – воскликнул гриффиндорец. – Хоть ты мне поверь! – он со злостью отодвинул массивную чашку, расплескивая чай на стол, и резко встав со стула, начал ходить по комнате.

– Гарри, ну ты того…этого…не злись. Разве ж я не понимаю, – наблюдая за Поттером, виновато произнес великан.

– Хагрид, они все поверили Малфою и его дружкам, а не мне. Они все думают, что я извращенец, грязный педрила, что я голубой! – продолжая зло вышагивать от одной стены до другой, возмущался Поттер.

Хагрид виновато наблюдал за парнем, который наконец-то позволил своим эмоциям выйти наружу.

– Рон Уизли – сволочь, – пнув кресло, на котором спал Клык, зло произнес Гарри. – Он был моим другом, он должен был поверить мне, а не им, а он, мать его, сукин сын, сказал, что у него нет друзей среди пидоров! – Поттер в сердцах отвесил креслу еще одного пинка, Клык поднял голову и недовольно зарычал. – Сукин сын – это не ты, Клык, а Уизли, – уточнил гриффиндорец, глянув на пса. – Хагрид, они оболгали меня, оклеветали, все было не так, они принудили меня к этому, а теперь говорят, что я сам, как будто я сплю с парнями! Но это неправда, у меня вообще ни с кем до этого не было, это в первый раз, ты должен мне верить! – парень снова присел на край огромного стула и посмотрел на лесничего.

– Дык, разве ж я тебе не верю, Гарри? Я так сразу и сказал, что не может такого быть, чтобы наш Гарри и вдруг энтот…тьфу, даже стыдно вслух произнести.

– Хагрид, Рон сказал, что из Министерства комиссия приедет, будут разбираться. Они все думают, что я аморальный тип, и могут исключить меня из школы за развратное поведение, – Гарри слегка закусил губу и потупил взгляд. – Приедет эта жаба Амбридж, а Попечительский совет возглавляет папашка Малфоя, и он все сделает, чтобы отмазать своего сыночка и замять эту историю. Хагрид, они точно выпрут меня из Хогвартса, и мне придется вернуться к Дурслям. А дядя Вернон только и ждет, чтобы отправить меня в школу святого Брутуса для трудных подростков и малолетних преступников. А я не хочу туда, Хагрид, там как тюрьма! Я не поеду к Дурслям! – с отчаянием воскликнул парень. – Хогвартс мой дом, а если они выгонят меня отсюда, мне некуда больше идти.

– А живи у меня, Гарри, – приобняв парня, произнес расчувствовавшийся великан. – Да хоть сто лет здесь живи, отсюда они не посмеют тебя выгнать. Да и Альбус Дамблдор не допустит, чтобы тебя из Хогвартса того… Не выгонят они тебя, не посмеют.

– Еще как посмеют, – мрачно ответил парень, – и директор мне тоже не верит, он думает как и все, что я э-э-э… «всегда был необычным мальчиком». Черт, знаешь Хагрид, как паршиво от всего этого, когда друзья предают, а все вокруг презирают.

– Я тебя понимаю, Гарри, – грустно произнес великан. – Ты ж знаешь, меня ведь тоже того, пятьдесят годков назад, обвинили, что это я чудовище выпустил из Тайной комнаты, которое на учеников нападало. Да, что я тебе рассказываю, сам все знаешь. Меня ведь тоже ни за что из школы исключили и колдовать запретили. Но тебя-то они не посмеют прогнать из Хогвартса.

– Амбридж еще в прошлом году добивалась моего исключения, – сказал Поттер, – только тогда у нее ничего не вышло, но на этот раз она своего случая не упустит, отыграется за все.

– Ну, ты, сынок, шибко не переживай, даже если тебя и того, директор тебя в обиду не даст, да и запретить тебе колдовать никто не посмеет, потому что есть пророчество, и только ты сможешь победить Сам-Знаешь-Кого. Так что палочку твою они не сломают.

– Палочку, может, и не сломают, – безнадежно ответил Гарри, – только им всем выгодно обвинить в случившемся меня одного и побыстрее прикрыть эту историю. Я не сомневаюсь, что они сделают все, чтобы отделаться от меня.

– Альбус Дамблдор не допустит такой несправедливости! – ударил кулаком по столу великан.

– Угу, – пессимистически отозвался Поттер. – Так я у тебя поживу, Хагрид? – добавил он. – А то я соврал, что у меня есть еще пара мест, не к кому мне больше идти.

– Живи, сколько влезет, – утирая глаза огромным грязным носовым платком, ответил лесничий, всплакнув, а затем, уже не сдерживаясь, уткнулся в платок и зарыдал: – Нашли, кого обидеть, сиротинку несчастную!

Гарри задвинул чемодан под диван и угрюмо уставился на пылающий в камине огонь, пытаясь не обращать внимания на причитающего великана.

Полночи Поттер не мог уснуть, раз за разом переживая события этого дня, когда ему с трудом удалось вырваться от хафлпаффских подонков и потом столкнуться с предательством друзей в Гриффиндоре. Да и мощные раскаты храпа Хагрида не способствовали тому, чтобы беззаботно погрузиться в объятия Морфея. Уже на рассвете парень наконец-то уснул, но вскоре был разбужен Клыком, который, поставив мощные лапы ему на грудь, стал самозабвенно вылизывать лицо, обслюнявливая ему щеки. Гарри недовольно забурчал, переворачиваясь на бок, но огромный волкодав принялся теребить его ухо, а потом еще и начал заливисто лаять.

– Ладно, ладно, я встаю, – простонал парень, с трудом поднимаясь с дивана.

Снаружи слышалось пение Хагрида, Клык, весело повизгивая, уже стягивал с Гарри большое лоскутное одеяло, ничего не оставалось, как, обув кроссовки на босу ногу и накинув куртку поверх майки с трусами, выйти из хижины

– Ты проспал первый урок, – приветственно помахав ему рукой, весело сообщил лесничий. – Но я не стал тебя будить, дай, думаю, парень поспит чуток.

– Я и не собирался туда идти, – зевая, ответил Поттер. – У меня первым уроком Заклинания совместно со Слизерином, – гриффиндорец подошел к большой бочке, наполненной дождевой водой, и начал умываться, сгоняя с себя остатки сна.

– Гарри, иди сюда, познакомься с Зубастиком, – позвал его великан, когда парень наконец-то закончил с утренними водными процедурами.

Сам Хагрид стоял рядом с большим, сколоченным из грубых досок, ящиком и заглядывал туда, умильно улыбаясь. Поттер, по пути споткнувшись о небольшую тыкву и, ругнувшись сквозь зубы, подошел к ящику и заглянул внутрь.

– Это что за урод такой? – поинтересовался он, рассматривая невысокое лысое и голое существо без всяких половых признаков с огромным зубастым ртом, когтями и хвостом, которое сидело на застеленном соломой дне и пожирало здоровую тыкву.

– И вовсе это не урод, Гарри, – слегка обиженно ответил великан. – Это троглодит, и зовут его Зубастик. Кажется, он рад с тобой познакомиться.

Существо в этот момент вгрызлось всей мордой в овощ и громко зачавкало.

– А пожрать он не дурак, – философски заметил Поттер, рассматривая уродца в ящике.

– Дык, троглодиты, они все такие, очень прожорливые. Только этот совсем еще маленький.

– Представляю, что будет, когда он подрастет, – хмыкнул Гарри. – И где ты только таких уродов находишь, Хагрид? – снова зевая, поинтересовался парень.

– Дык… обычно троглодиты обитаются на помойках или там, на кладбищах, к примеру. А Зубастика я нашел в пещере в лесу. Брошенный он, Гарри, сиротинушка, как и ты.

Поттер недовольно поморщился – он терпеть не мог, когда великан заводил эту песню про его сиротство.

– Избавился бы ты от него, Хагрид, пока никто не узнал, какого уродца ты здесь прикармливаешь. Не думаю, что тебе разрешат держать троглодита, который живет на кладбищах и питается человеческими останками.

– Гарри, ну ты же никому не расскажешь про Зубастика? – взволнованно спросил лесничий.

– Да я то не расскажу, – Поттер, с трудом сдерживая очередной зевок, зябко поежился, – только все равно кто-нибудь застучит… Слышь, Хагрид, у тебя ничего поесть не найдется, или Зубастик уже все сожрал? А то в Большой зал идти не хочу, да и поздно уже для завтрака.

– Ну как же не найдется! – радостно заулыбался великан. – Хочешь бутерброд с жареной жабьей икрой? – предложил Хагрид.

– Э-э-э… а, может, лучше чай с печеньем? – с надеждой спросил Гарри. – Я всегда любил твою выпечку… А жабью икру ты лучше троглодиту, ему не привыкать, – добавил парень и вслед за бодро шагающим Хагридом поплелся обратно в хижину.

В этот день Гарри прогулял Заклинания и Травологию, которые проходили совместно со слизеринцами. Сидя на изгороди и кидая Клювокрылу тушки хорьков, он вдруг получил сову с письмом-громовещателем от профессора МакГонагалл, которая гневно сообщала ему магически усиленным в несколько раз голосом, что за его отсутствие без уважительной причины на лекциях в течение двух дней Гриффиндор лишается пяти баллов, а ему надлежит немедленно явиться в школу и отправиться на уроки согласно расписанию. Как назло, следующую лекцию читал профессор Слизнорт, и чтобы попасть на нее, необходимо было спуститься в слизеринские подземелья. Переодевшись в школьную форму, Поттер медленно побрел в сторону замка, а услышав звонок на урок, не очень-то поспешил к его началу. Переждав, пока все учащиеся разойдутся по классам и коридоры опустеют, Гарри начал спускаться в проклятые подземелья, с опаской поглядывая по сторонам, держа наготове палочку, с намерением в любой момент запустить проклятием в каждого, кто попытается напасть на него. Но коридоры слизеринских подземелий были пусты, как и в тот вечер. Дойдя до кабинета Зельеварения, Поттер постучал, но, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь и вошел. Занятие проходило совместно с Райвенкло. Слизнорт, взмахнув палочкой, написал на доске тему урока и название зелья, которое ученикам предстояло сварить.

– Простите, сэр, я опоздал, – промямлил Гарри, закрывая за собой дверь.

Слизнорт, всегда относящийся к нему с назойливым обожанием и восхищением, на этот раз сдержанно кивнул головой, и, не произнеся не слова, отвернулся к доске. Поттер прошел в класс в поисках свободного места. На Зельях ученики садились за парты по четыре человека, и Гарри, увидев стол, за которым сидели его сокурсница Ромильда Вейн и райвенкловцы Терри Бут и Майкл Корнер, направился туда, чтобы сесть рядом. Он не удивился, когда увидел, что его место рядом с Гермионой и Роном уже занято. Парень подошел к свободному месту, но только он отодвинул стул и присел, как Ромильда, Терри и Майкл собрали свои вещи – учебники, котлы, весы для отмера ингредиентов, сумки – и, нагруженные всем этим, направились к другим столам. Студенты начали тесниться, сдвигая свои вещи, чтобы освободить для них место. Гарри остался сидеть в одиночестве. Все это происходило посреди урока: отодвигались стулья, гремели котлы, студенты переговаривались вполголоса, а Слизнорт, делая вид, что не замечает происходящего в классе, продолжал громко разглагольствовать:

– Сегодня вы научитесь варить Зелье Невидимости. Изобретатель зелья – Мазек Горет. Дата первого использования – тысяча пятьсот сорок первый год. Надо сказать, судьба Мазека довольно-таки плачевна. С ним произошёл несчастный случай во время испытания зелья, которое, по сути, очень опасно. Испытатели подвергались различного рода неприятностям, связанным, как правило, с побочными действиями или с огромной магической активностью данного состава.

Гарри раскрыл учебник и уткнулся в книгу, чтобы не видеть насмешливых и презрительных взглядов собравшихся в аудитории. Кто-то швырнул в него скомканным листом пергамента, раздались смешки и шушуканье, но Слизнорт повысил голос и продолжил:

– А теперь о содержимом. Некоторые составляющие для зелья очень редки и даже поставлены под угрозу исчезновения, а поэтому находятся под защитой Министерства Магии. Достать их очень нелегко, а некоторые компоненты на волшебном рынке непристойно дороги. И есть еще одна трудность – зелье не может быть использовано всеми, следовательно, не может быть продано. Оно делается только для одного человека за раз, – он сделал паузу.

– Естественно, в учебных целях вы будете готовить зелье из дешевых и доступных аналогов. Эффект, конечно, будет не таким, но принцип изготовления станет вам ясен… – профессор взмахнул палочкой, и на доске вместо темы появился список компонентов.

• Пыльца только что распустившегося цветка Престарелого Греховника – 19 г.

• Живой корень Столетнего Дуба – 152 г.

• Лепестки Пряного Шушера – 5 шт. по 27 г.

• Гной Бубонтюбера – 255 мл.

• Слезы Валганки – 22 мл.

• Аквамарин – 4 г

• Связующее звено – родниковая вода.

Гарри достал из сумки набор ингредиентов и начал выставлять на парту необходимые, сверяясь с записью на доске, как вдруг с последних парт в него снова швырнули комком пергамента, норовя попасть в голову, кстати, весьма результативно. Опять раздалось гнусное хихиканье и довольно громкий шепот:

– Говеный пидор.

Гарри развернул скомканный пергамент и увидел похабную карикатуру, изображавшую то, как он делает минет Хагриду. Увидев, что Поттер рассматривает рисунок, шутники заржали и отпустили в его адрес еще пару обидных обзывательств. Гриффиндорец отложил бумажку, взял банку с гноем Бубонтюбера, медленно свинтил крышку и, не оборачиваясь, швырнул ее в конец класса, туда, откуда доносились издевательские смешки и оскорбления. Банка разбилась об стену, забрызгав сидящих за последней партой отвратительным гноем и осыпав осколками стекла.

– Поттер, сволочь! – приглушенно раздалось с задних рядов, а Слизнорт в этот момент спросил:

– Итак, я надеюсь, у вас на столе все готово?

– Простите, сэр, но у меня нет гноя Бубонтюбера, – скромно произнес Гарри, подняв руку.

Идя по коридорам, Поттер даже не старался скрыть своего намерения запустить проклятием в любого, кто попытается напасть на него. Оскорбления и насмешки не прекращались, но, видя палочку в сжатой руке гриффиндорца, студенты не спешили нападать на него, как в день выхода из больницы, попыток избить или опустить «грязного пидора» пока никто не предпринимал, но Гарри был уверен, что его травля на этом не закончится. И он не ошибся. В то время, когда он направлялся на урок Трансфигурации, путь ему преградили бывшие друзья Рон Уизли, Дин Томас и Симус Финниган.

Гарри остановился, сжимая в руке палочку, и негромко произнес:

– Дайте пройти.

– Слышь, Поттер, а почему на тебе до сих пор гриффиндорские цвета? – спросил Рон. – Я, как староста нашего факультета, считаю, что тебе пора бы поменять расцветку на более соответствующую твоей … гы-гы, ориентации.

Рыжий взмахнул палочкой, и, покраснев от напряжения, применил невербальное заклятие, которые всегда давались ему с трудом, но на этот раз оно удалось, и отвороты мантии Гарри из красных стали ярко-голубыми, а вышитый герб Гриффиндора на груди трансформировался в надпись «Педрила».

– Фините Инкантатем, – произнес Поттер контрзаклятие, отменяющее наложенные Роном чары, и мантия снова приобрела первоначальный вид. – Это Гермиона научила тебя этому заклинанию? – спросил Гарри своего бывшего друга.

– Думаешь, что я такой тупой? – краснея от злости, запальчиво воскликнул Уизли.

– Я не думаю – я знаю, – ответил Поттер.

Рон направил на Гарри палочку, но реакцией и скоростью он никогда не мог соперничать с Поттером.

– Экспеллиармус! – воскликнул Гарри, и мощным заклятием гриффиндорцы были обезоружены и отброшены в конец коридора – оглушенные ударом об стену, они упали на пол. Гарри сделал короткий резкий взмах и мысленно произнес «Левикорпус», – сверкнула яркая вспышка, и его бывшие приятели, громко закричав, были подброшены в воздух и, перевернувшись, повисли в воздухе вниз головой, как будто их за щиколотку подвесили на невидимый крюк.

– Поттер, твою мать, прекрати! – закричал Симус Финниган. – Немедленно отпусти меня, козел.

– Как скажешь, Финниган, – зло произнес Гарри и добавил «Либерокорпус», направляя палочку на парня.

Еще раз сверкнуло, и Симус рухнул на пол, разбив колено, и зашипел от боли, схватившись за ушибленное место.

– Я не обещал, что посадка будет мягкой, – продолжая направлять на Симуса палочку, усмехнулся Поттер, а затем резко взмахнул ей снова, произнося «Левикорпус» – Финниган опять повис под потолком вниз головой.

– Не становитесь у меня на пути, – сказал Гарри.

Подняв с пола сумку с учебниками и перебросив ее через плечо, парень направился в класс по Трансфигурации, не обращая внимания на вопли и угрозы, доносившиеся сверху. Свернув за угол, Гарри увидел, как привлеченный криками зловредный полтергейст Пивз, жизнерадостно улюлюкая, несся в направлении раздающихся воплей гриффиндорцев. Сорвав на ходу со стены большую колдографию со своим изображением и надписью «Таким не место в Хогвартсе», Гарри зашел в класс и закрыл за собой дверь, чтобы звуки из коридора не доносились в аудиторию.

Он сразу же увидел Гермиону, сидящую в одиночестве, и не долго думая, направился к ней. Присутствующие в аудитории гриффиндорцы сразу же зашептались, но профессор МакГонагалл, повышая голос, произнесла:

– Тема сегодняшнего урока – Мортимагия – превращение человека в предмет.

– Мне надо с тобой поговорить, Герми, – тихо прошептал Поттер, склоняясь к уху подруги.

– Не сейчас, Гарри, – так же тихо сказала гриффиндорка, склоняясь над пергаментом.

– Ты избегаешь меня! – зло зашептал парень, тоже разворачивая пергамент и делая вид, что собирается конспектировать лекцию.

– Рон прицепился ко мне, как хвост, – ответила Гермиона, обмакивая перо в чернильнице.

– Твой хвост сейчас висит под потолком вверх тормашками, – сказал Поттер, – так что выслушай меня, пожалуйста. Герми, я не виноват. То, в чем меня обвиняют… это ложь. Ты должна мне верить! – громко прошептал гриффиндорец.

– Мистер Поттер! Прекратите болтать на уроке! – сделала замечание МакГонагалл и, выдержав паузу, продолжила:

– Обучение мортимагии не только длится достаточно долго, но и связано с психологическими барьерами. Страх не вернуться из трансфигурированного состояния может сильно затруднить ситуацию. Очевидное преимущество Мортимагии – это возможность в любой момент спрятаться, замаскировавшись под предмет. Причины могут быть самыми различными: от стремления побыть в одиночестве или имитировать свою гибель до желания подслушать что-нибудь. Но и здесь часть преимуществ утрачивается по той простой причине, что далеко не все маги способны вернуть себя из трансфигурированного состояния сами. Но в этом выборе – стать мортимагом – не обязательно доминируют рациональные побуждения. Многие воспринимают это как возможность проверить себя, понять рамки своих возможностей.

– Гермиона, скажи, ты мне веришь? – схватив руку девушки и крепко сжав, произнес Гарри, но в этот момент дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появились Рон, Дин и Симус – растрепанные, взъерошенные, и злющие, как черти.

– В чем дело, господа? – прервав лекцию, холодно поинтересовалась профессор Трансфигурации. – Я не люблю, когда студенты опаздывают на мой урок. А вы имели наглость задержаться почти на полчаса. Как староста моего факультета, вы подаете дурной пример для остальных студентов, мистер Уизли. Попрошу объяснить, чем вызвано это опоздание.

– Мэм, мы… это… – краснея и заикаясь, начал Рон, но его поддержал находчивый Симус Финниган, – Это лестница, мэм, она свернула не туда, и Пивз преградил проход. Мы вынуждены были идти дальними коридорами. Это непредвиденная задержка, мэм, – произнес Симус, а Дин закивал в знак подтверждения того, что все так и было.

– Что-то в последнее время одна беда с этими лестницами. Очень часто они стали сворачивать не в том направлении, правда, мистер Поттер? – сказала МакГонагалл, переводя взгляд с опоздавших на Гарри.

– Э-э-э… – отозвался тот, под пристальным ненавидящим взглядом Рона не придумав ничего лучшего в ответ своему декану.

– Займите свои места, господа, – холодно произнесла профессор, и, отвернувшись от них, продолжила лекцию.

Гарри занял место Рона, и теперь рыжему пришлось сесть в самом конце аудитории, что лишало его возможности списывать у Гермионы в случае самостоятельной работы. Поттер спиной чувствовал полный ненависти, обжигающий взгляд Уизли, а ближе к концу урока Гарри заметил, как его сокурсники стараются незаметно для него перешептываться и обмениваться записками. Одноклассники что-то замышляли против него, и парень уже не сомневался, что как только урок закончится, и он покинет класс, они устроят ему «темную», и инициатором этой затеи выступает Рон. Уже не слушая профессора, Гарри думал о том, как ему после урока улизнуть от гриффиндорцев, жалея, что не взял с собой мантию-невидимку, но когда прозвенел звонок, и Поттер увидел, как некоторые подмигивают друг другу и ухмыляются, МакГонагалл вдруг приподнялась из-за стола, и громко произнесла:

– Урок закончен, все свободны, кроме Рональда Уизли, Дина Томаса и Симуса Финнигана. Вы, господа, опоздали на полчаса на мою лекцию, поэтому я вынуждена задержать вас на это время после занятия и дать самостоятельную работу.

Гарри глянул на Рона – лицо его бывшего друга стало покрываться красными пятнами.

– Спасибо, профессор, – быстро прошептал Поттер, проходя мимо своего декана, но та сделала вид, что не услышала.

Закинув сумку на плечо, парень быстро покинул аудиторию, и пока гриффиндорцы выходили из класса, сумел покинуть коридор, шмыгнув в неприметную нишу, которая вела в потайной туннель.

Директор Дамблдор, желая установить истину и наказать всех участвовавших в скандальном инциденте, отдал тайное распоряжение, по которому все юноши с шестого и седьмого курсов Слизерина должны были в обязательном порядке явиться в больничное крыло и там, в присутствии медсестры и под присмотром своего декана, чтобы избежать любой фальсификации, сдать свою семенную жидкость для образца. Это было нужно для того, чтобы поименно установить каждого, кто вступал в противоестественную связь с Гарри Поттером или каким-либо другим образом совершал с ним развратные действия.

Студенты Слизерина, оповещенные об этом своим деканом, в первый миг были шокированы таким известием. Последствия веселой вечеринки приобретали весьма негативный оборот, грозя серьезными последствиями и большими неприятностями. Имея образцы спермы, мадам Помфри представит директору полный список не только тех, кто трахнул Поттера, но даже и тех, кто его обкончал. Хотя им так удачно удалось оклеветать и оболгать гриффиндорца, подобные сплетни не смогли полностью убедить Дамблдора, и он имел намерение наказать всех, кто так поступил с его любимчиком. Многие слизеринцы начали впадать в панику, представив, что открывшиеся факты могут стать достоянием общественности, и об этом будут поставлены в известность родители.

Драко Малфой был поражен не меньше остальных, и когда он остался один на один с Блейзом Забини в своих апартаментах, то долго возмущался и негодовал, что будет вынужден пройти эту унизительную процедуру в присутствии медсестры, хотя сам взял на себя вину и добровольно признался в содеянном, так что никакой необходимости устанавливать его личность нет.

– Это возмутительно, Блейз! – в очередной раз с негодованием воскликнул Малфой. – Я не обязан это делать!

– Это распоряжение Дамблдора, – сидя в глубоком кресле и закинув ногу на подлокотник, заметил Забини с ленивым зевком.

– Он не имеет право давать такие распоряжения! Это унизительно. Я не буду мастурбировать при посторонних. Если они боятся фальсификации, то можно проделать это хотя бы в присутствии одного Северуса.

– Я тебя умоляю, Драко, прекрати ты так метаться, – произнес Забини, – вот уж не думал, что ты такой застенчивый.

– Я не застенчивый, – резко обернувшись, процедил Малфой в лицо Забини, – а ты, Блейз, идиот, хоть и хвастаешься, что всегда просчитываешь игру на несколько ходов вперед. Неужели не понятно, что этим дело не закончится? Старый маразматик намерен докопаться до истины и, установив личности всех, чья сперма осталась на Поттере, он рано или поздно поймет, что мы подлили в вино возбуждающее запрещенное зелье. А если они это установят, ни о каком аморальном поведении не может быть и речи, это уже будет рассматриваться как изнасилование под воздействием нелегального магического вещества. Вот тогда, Блейз, ты тоже начнешь метаться и трагически заламывать руки, потому что, хоть ты сам и не трахал Поттера, но зелье-то принес именно ты, и ты станешь соучастником всего этого дерьма, и вряд ли тебе удастся выкрутиться. Рано или поздно, Блейз, на каждую хитрую задницу находится свой хрен с винтом. Так что на твоем месте тоже стоит задуматься о последствиях, которые тебя ожидают за распространение запрещенного зелья. За это и в Азкабан можно угодить.

– Я тебя умоляю, Малфой, – гнусаво произнес Забини, – я не против отправиться в Азкабан, если мне придется оказаться в одной камере с тобой.

– Придурок, – злобно огрызнулся Драко, нервно наливая себе в стакан огневиски.

– Малфой, по-моему, тебя подводит самообладание, а это плохо. Тебе надо успокоиться, расслабиться… – улыбнувшись, сказал Блейз. – Как насчет…

– Даже не думай об этом!

– Но почему? Мы так давно не занимались любовью. А я всегда хочу тебя, Драко.

– Охлади свой пыл, mon cher (мой дорогой – фр.), – огрызнулся Малфой.

– Драко, ты зря паникуешь, – Забини изменил тон с соблазняющего на деловой, – они никогда ничего не узнают про использование запретного зелья. Неужели ты думаешь, что я на самом деле такой идиот, что стал бы так рисковать и подставляться? Я не хочу свои лучшие годы провести в Азкабане, как твоя тетка Белла. Тем более, через два месяца заканчивается эта чертова школа, и я отправляюсь во Флоренцию, в это время там проходят великолепные карнавалы. Поехали со мной, Драко, – Блейз встал с кресла и почти вплотную подошел к Малфою, – тебе понравится в Италии, – вновь лукаво прошептал он.

– Нет, Блейз, ты же знаешь, я не могу, – покачал головой белокурый слизеринец, задумчиво глядя на огонь в камине.

– Драко, – уже серьезно сказал Забини, – ты уверен, что хочешь этого? – Блейз взял его руку, наклонился и слегка коснулся губами левого запястья. – Неужели ты хочешь получить этот ужасный ожог, который изуродует твою прекрасную белоснежную кожу?

– Это мой долг, Блейз, – ответил Малфой. – Я хочу вступить в ряды Пожирателей Смерти, хочу принести клятву верности и служить Лорду.

– Я не понимаю тебя, Малфой, – фыркнул Забини. – Это, конечно, очень романтично – прожечь свое запястье ужасным клеймом, а потом под покровом ночи в маске и колпаке громить дома и уничтожать грязнокровок, но за это можно угодить в объятия дементоров, а они не такие красивые, как я, – усмехнулся брюнет. – Или Лорд сам прикончит тебя. Я слышал, что он очень подозрительный и легко разделывается со своими слугами, которых заподозрит в измене. Зачем тебе все это дерьмо, Драко?

– Тебе этого не понять, Забини, ты слишком циничный сукин сын и никогда не станешь рисковать своей задницей ради великих идеалов.

– Великие идеалы! Я тебя умоляю, – глумливо скривил губы Блейз, – я слишком люблю свою красивую задницу, чтобы искать для нее такие сомнительные приключения. Великие идеалы не для меня, мы, Забини, более прагматичны, для нас основные ценности и идеалы – это наше состояние, которое моя очаровательная мамочка так успешно увеличивает с каждым своим новым замужеством и не без помощи этих самых запрещенных зелий. Так что можешь не волноваться, Франческа Забини не дура, раз сумела отправить на тот свет семерых моих отчимов, успешно завладев их богатством. Это зелье имеет эффект только в течение двух часов, потом полностью исчезает из организма, и не один колдомедик, и даже такой могущественный маг, как Дамблдор, не сумеет обнаружить никаких следов его применения. Поттер провел на нашей вечеринке более двух часов, и, когда ты выставил его отсюда, зелье прекратило свое действие. Когда декан принес его в больничное крыло, а мадам Помфри обследовала его, уже никаких признаков вещества не было. Так что можешь не волноваться – нет следов возбуждающего зелья, нет и фактов, подтверждающих секс по принуждению. Поттер аморальный гомосексуалист, который сам хотел этого, и точка, – подытожил Забини. –Все складывается очень удачно, и нет никаких причин для паники.

– Все складывается удачно, Блейз, но, тем не менее, нам не удалось убедить всех в нашей невиновности, – произнес Малфой.

– О чем ты? – приподняв бровь, поинтересовался Забини. – Имеешь в виду Дамблдора? Но этого и следовало ожидать – старичок обожает очкарика, Поттер его протеже, так что неудивительно, что этот маразматик усомнился в том, что Поттер гомик.

– Мне кажется, Северус так и не поверил мне, несмотря на то, что я предоставил ему свои воспоминания. Он до сих пор сомневается, что Поттер на такое способен.

– Фи, подумаешь, декан… – фыркнул Забини.

– Сегодня утром он вернул мне мои воспоминания, – ответил Драко, кивнув в сторону прикроватной тумбочки, на которой стоял хрустальный флакончик.

– Я тебя умоляю, мнение этих двоих ничего не стоит перед всей комиссией. Твой отец возглавляет Попечительский Совет, и я уверен, что все эти господа проголосуют против Поттера. Разве Люциус уже не позаботился об этом? – наивно поинтересовался Блейз.

– Позаботился, – мрачно ответил Драко. – Но отец в ярости. Сегодня у меня с ним был разговор по каминной сети, он в бешенстве от того, что эта история всплыла наружу, и теперь имя Малфоев попало в газеты. Отец убьет меня.

– Не убьет, – усмехнулся Забини. – Ты единственный наследник, так что тебе бояться нечего, Люциус не пожалеет никаких денег, чтобы побыстрее замять эту грязную историю. Все члены Попечительского совета проголосуют за исключение Поттера из школы. Уверен, что Родительский совет сделает то же самое. В решении господ инспекторов сомневаться не приходится, да и многие преподаватели Хогвартса резко поменяли свое отношение к очкарику, даже Гораций Слизнорт, который раньше готов был целовать эту гриффиндорскую задницу. Поттер обречен, а мы в очередной раз победили, – с этими словами Блейз стремительно шагнул в сторону Драко, их губы встретились, и легкая дрожь пробежала по телам парней.

Через мгновение Драко почувствовал, как язык Блейза, влажный, упругий и настойчивый, нежно, но уверенно проник в его рот, и сердце заколотилось так, будто сейчас взорвется. Парни страстно целовались, позволяя друг другу проникать внутрь себя и обследовать каждую частичку своих ртов – это было великолепно, они целовались как будто в первый и последний раз, волна возбуждения охватила их, разлившись легкой дрожью и напряженностью членов.

Блейз взял инициативу на себя. Его руки ласкали бедра Драко, мяли его ягодицы, а Малфой в это время начал расстегивать рубашку Забини, и когда последняя пуговица рассталась со своей петелькой, Драко оторвался от губ любовника и стал жадно целовать его тело. Прекрасное тело Блейза благоухало ванилью, жимолостью, апельсином и еще чем-то восхитительно-пьянящим. Этот чудесный аромат только усиливался запахом проступившего от возбуждения и похоти пота, и Драко, обезумев от страсти, не смог удержаться и принялся вылизывать взмокшую грудь Блейза. Забини вздрогнул и застонал. В тот же момент Драко уже целовал его губы, пытаясь поймать стон, вырвавшийся из него, своими губами, и тем самым поглотить его страсть. Блейз стянул с Драко рубашку, и их взмокшие разгоряченные тела встретились – встретились две искры желания, и вспыхнуло пламя. Слизеринцы целовались, а их тела все сильнее жались друг к другу. Наконец, насытившись губами Драко, Блейз начал целовать его лицо, а блондин ласкал шею, прекрасные густые волосы, голову своего пылкого любовника. Затем они сменили друг друга, а на мгновение расставшись, вновь объединились в пылком поцелуе.

Вся эта страсть, жаркие объятия и жгучие поцелуи вызывали сильнейшее возбуждение – члены уже стояли, топорща брюки и упираясь один в другой. Парни на мгновение оторвались от ласк, начав в четыре руки поспешно избавлять друг друга от одежды. Малфой обнял Забини, прижал и, буквально подмяв под себя, положил на кровать. Он был сверху, и это всегда доставляло ему удовольствие. Поцеловав сначала в губы, он продолжил целовать и одновременно лизать грудь Блейза, прикосновения его языка к соскам Забини, легкое их покусывание и втягивание в рот, вызвали у того очередную неконтролируемую волну возбуждения, он не выдержал и хрипло зашептал:

– Io ti voglio…. mio amato… (Я хочу тебя… мой возлюбленный…. итал.)

Драко слегка улыбнулся, он прекрасно знал, что, когда его любовник охвачен похотью, он забывает английский, и, не замечая этого, переходит на итальянский. Блондин и сам иногда в порыве страсти нежно шептал какие-нибудь глупости на французском, и подобная игра еще больше заводила и распаляла обоих парней.

Малфой спускался все ниже и ниже, и преднамеренно минуя пупок, наиболее эрогенную зону на теле Блейза, лизнул блестящую от возбуждения, покрытую выступившей смазкой и налитую кровью головку члена.

– Пожалуйста, ласкай меня там, возьми его, – простонал Забини.

– Non, mon cher (Нет, мой дорогой… - фр.), – улыбнувшись, ответил Малфой. – Я не хочу, чтобы все закончилось так быстро.

Драко приподнялся и впился ртом в припухлые чувственные губы Блейза, вбирая в себя его стон. Забини обхватил Драко за шею, прижимаясь к нему, а затем, взяв инициативу на себя, красавчик оказался сверху, страстно поцеловал любовника и, скользя языком по его дрожащему от предвкушения телу, медленно стал спускаться вниз, вылизывая и покрывая поцелуями белоснежную кожу, шепча при этом: «Mio biondo chiaro angelo» (Мой белокурый ангел – итал.), а Драко, содрогаясь от каждого прикосновения влажных губ к своему разгоряченному телу, отвечал: «Encore… еncore…. еncore…» (Еще…еще…еще… – фр.) И в следующий миг Драко почувствовал тепло рта своего страстного любовника, его влажный нежный язык и неописуемые эмоции, от которых, закрыв глаза, начал громко стонать от нахлынувшего удовольствия, не имея возможности и желания сдерживать себя. А Блейз, то, упруго сжав член Драко своими губами, скользил по нему сверху вниз, то настойчиво облизывал головку или слегка покусывал ее или совершал вращательные движения языком, от чего Малфой получал безумное удовольствие и уже не стонал, а вскрикивал, вцепившись руками в сбившуюся атласную простынь.

Чувствуя, что так долго продолжаться не может, Драко оттолкнул от себя Блейза, а затем сам набросился на него, широко раздвинул ему ноги и, слегка приподняв их, несколько раз провел своим языком по головке члена, облизал мошонку и промежность, спускаясь к анусу, вылизывая его и вталкивая язык во внутрь, и снова возвращался обратным путем к члену любовника, начиная интенсивно стимулировать его, втягивая глубоко себе в горло, затем опять принимался облизывать и щекотать головку языком. Эти ласки доставляли Блейзу такое удовольствие, что он громко стонал и хрипло матерился. Состояние любовника распаляло Малфоя еще больше, и он начинал еще активнее работать языком, а рукой ласкал анус, то вводя, то выводя из него свой палец, отчего Блейз громко вскрикивал и, мешая английские и итальянские ругательства, требовал, чтобы Драко ввел в него и второй, а затем и третий палец и даже попытался ввести четвертый.

Малфой закинул ноги Блейза себе на плечи, упер свой член в его задний проход и одним толчком полностью вошел в своего любовника. Забини закричал от удовольствия и прогнулся в пояснице, сильнее насаживаясь задницей на член Малфоя, а Драко размашисто, со все более увеличивающимся темпом, трахал его. Наклонившись над Блейзом, блондин обхватил его член ладонью и начал в такт своим движениям мастурбировать красавчику. Слизеринцы не сдерживались в проявлении эмоций, их крики «Mon cher» и «Mio amato», слившись в один, были громкими и страстными, а окружающий их мир умолк. Драко то плотно прижимался к Блейзу, то, снова отстраняясь от него, яростно долбил анус брюнета, стимулируя стенки его прямой кишки интенсивным трением о них своей головки.

Блондин почувствовал приближение оргазма, и его движения в Блейзе усилились, стали еще резче и быстрее. По телу прокатилась волна дрожи, которая сменилась конвульсиями, он вскрикнул, откидывая голову назад, весь затрясся и начал извергать мощные потоки горячей спермы в кишечник любовника. Парни кончили одновременно, Забини закричал, чувствуя, как его наполняет горячая струя, анальные мышцы начали непроизвольно сокращаться, парень жадно поглощал своим телом семя Малфоя, принимая в себя все до последней капли. Сознание уже не удерживало его, и Блейз проваливался в бездну, его кружил водоворот страсти, и уже ничего не имело значения – только пульсирующий член любовника в заднице, сжимающейся в экстазе. Их дыхание в этот момент соединилось в единую музыку страсти и наслаждения.

Драко навалился на обессиленного Блейза, и они, оба потные и уставшие, тяжело дыша, слышали биение сердец друг друга, а когда их губы снова встретились, выдох Блейза стал вдохом Драко.

– Io ti amo, mio biondo chiaro angelo (Я люблю тебя, мой белокурый ангел – итал.), – выдохнул в губы Малфоя Блейз Забини.

Драко, покрывая поцелуями мягкие, припухшие губы брюнета, спустился ниже, целуя его грудь и слыша, как бьется сердце его темноволосого любовника, и ничего прекрасней этого биения в мире в данный момент не было.

– Гарри, – тихо простонал Драко, лаская рукой прекрасные темные пряди.

Блейз вздрогнул всем телом, как будто к нему только что применили пыточное проклятие, а затем резко и грубо столкнул с себя уставшего возлюбленного.

– Какая же ты сволочь, Малфой, – прищурив глаза, почти прошипел Забини.

– Блейз, ты что? – приподнимаясь на локте, спросил Драко, не понимая, чем так разозлил его.

– Ты трахал меня, а думал о нем! – холодно произнес красавчик, и, схватив пачку сигарет, нервно закурил.

– Ты что, псих, Забини? О чем ты говоришь?

– О Поттере, – словно выплюнув ненавистное имя в лицо Малфоя, сказал Блейз.

Лицо Драко приняло надменное выражение, и почти стальным тоном, каким он привык разговаривать с окружающими, блондин произнес:

– Причем тут Поттер?

– Ты назвал меня его именем, – вызывающе бросил Забини, с не меньшим презрением глядя на Малфоя.

– Не знал, что ты страдаешь слуховыми галлюцинациями и расстройством психики, Забини. Тебе стоит обратиться к мадам Помфри, – высокомерно заметил Малфой, и, встав с постели, направился к ванной, но возле самого порога обернулся и произнес: – Проваливай отсюда, Забини. Думаю, это было наше последнее свидание, – и громко хлопнул дверью.

Блейз отбросил недокуренную сигарету и, низко наклонившись, закрыл лицо ладонями. Он еще никогда в жизни не получал такого удара по самолюбию. Когда он услышал, как Драко горячим шепотом выдохнул «Гарри», почувствовал, как на миг все заледенело внутри, хотя его прекрасное тело еще горело от недавних ласк. Драко был тайно влюблен в Поттера, и осознание этого причиняло страдание Блейзу. Малфой проболтался случайно, в порыве страсти это проклятое имя сорвалось с его губ, и хотя сейчас он все отрицал, но было уже поздно. Роковое слово было произнесено, и самые сокровенные грезы Драко перестали быть его тайной. И хотя Блейз знал, что, скорее всего Поттер для Драко всего лишь мимолетное увлечение, и у них никогда ничего не будет – через несколько дней гриффиндорца вышвырнут из школы, но, тем не менее, в этот момент красавчик был на грани отчаяния. Он поднял голову, и вдруг его взгляд остановился на хрустальном флаконе с серебристым туманом, который стоял на прикроватной тумбочке. Это были воспоминания Драко о его единственном разе с Поттером, когда слизеринский принц лишил девственности проклятого гриффиндорца. Блейз взял флакончик, покрутил его в руках, задумчиво рассматривая, а потом, вдруг усмехнувшись, тихо произнес:

– Лучше, если ты не будешь об этом помнить, мой белокурый ангел. Я найду другое применение твоим воспоминаниям.

Блейз решительно подошел к письменному столу Драко, макнул перо в чернильницу, и принялся быстро писать:

Уважаемая мадам Долорес Джейн Амбридж!

Я располагаю неоспоримыми доказательствами вины Гарри Джеймса Поттера, чье аморальное поведение, не подобающее студенту школы магии и волшебства Хогвартс, будет рассматриваться в ближайшее время на дисциплинарном слушании. В качестве жеста доброй воли и движимый большим желанием помочь возглавляемой Вами комиссии, направляю эти воспоминания, которые могут убедить уважаемых господ инспекторов в том, что вышеупомянутый студент окончательно погряз в разврате и пороке, совращая невинных учащихся и превращая великий Хогвартс в гомосексуальный притон.

Искренне надеюсь, что данная информация поможет установить истину, порок будет обличен и наказан со всей строгостью морали нашего добродетельного общества.

Искренне ваш, Д.М.

Блейз быстро перечитал написанное на пергаменте послание, поглядывая на дверь ванной, взял свою палочку, и, мысленно произнеся сложное заклинание фальсификации, которому научила его мать, взмахнул ей. Буквы на пергаменте задрожали, слегка вытянулись и легли под наклоном, принимая вид почерка Драко Малфоя. Блейз Забини криво усмехнулся, заворачивая пергамент, вложил в него флакон с воспоминаниями Драко, осторожно прицепил послание к лапке белоснежной совы, и, приоткрыв дверь, выпустил птицу на свободу.

Малфой стоял под теплыми струями воды, закрыв глаза. Никакое очищающее заклинание ни шло в расчет с настоящим душем. Блейз подошел к нему сзади, нежно обнял и произнес:

– Прости меня, Драко. Я не знаю, что на меня нашло. Ты же знаешь, как я тебя люблю, мой ангел, и как я схожу с ума от ревности. Ты прав, mio amato (мой возлюбленный), я идиот… Я тебя умоляю, не прогоняй меня, иначе ты разобьешь мое сердце, – Блейз опустился на колени перед Драко и принялся водить языком по члену блондина, сначала скользя по стволу от яиц до головки, а затем заглатывая его в рот. Драко, закрыв глаза, прижал рукой голову Забини к своему паху, начал сперва легонько, а затем все быстрее трахать его в рот, двигая руками его голову из стороны в сторону, помогая любовнику глубже насаживать рот на свой ствол. А Блейз ласкал Малфоя руками, продолжая высасывать из него всю силу. Волна острого наслаждения нахлынула на Драко, он напрягся, Блейз, почувствовав это, ответил еще более страстными и умелыми ласками, дрожь в теле блондина сменилась конвульсиями, и он начал извергаться мощной струей спермы, а брюнет, еще глубже вобрав его член, начал ненасытно пить сок своего любовника.

– Ты прощен, – произнес Малфой, отстраняя от себя Забини, а когда тот поднялся с колен, поцеловал его в губы и добавил: – Только никогда больше не говори мне о Поттере. Через несколько дней его исключат из Хогвартса, и я навсегда забуду о нем. Так будет лучше для всех.

– Si, mio bellissimo drago, (Да, мой прекрасный дракон.) – улыбнулся Блейз, – так будет лучше.

Гарри уже не раз пожалел, что пришел на обед в Большой Зал, а не попросил Добби принести ему какой-нибудь еды в хижину Хагрида. Пока он шел по коридорам, в него несколько раз запустили навозными бомбами-вонючками, выкрикивая при этом обидные обзывательства. На стенах появились новые карикатуры и надписи, а ненависть и агрессия студентов была уже неприкрытой, и если бы не зажатая в руке палочка, которую он держал наготове, Гарри не сомневался, что на него непременно бы напали и избили, если не хуже.

В Большом Зале звучал гул голосов и смех, но стоило только Поттеру появиться в дверях, все разом замолчали и уставились на него. Парень под сотней ненавидящих взглядов подошел к гриффиндорскому столу, но сидящие там ученики сразу же встали и отсели от него подальше, с брезгливыми лицами, как будто к ним подошел больной проказой, и они опасались заразиться от него. Поттер оказался в полном одиночестве. Он придвинул тарелку с аппетитной запеченной ветчиной и овощами и уставился на еду, чтобы ни с кем не встречаться взглядами. На смену тишине пришли смешки и издевательские выкрики, кто-то бросил огрызок яблока в его сторону, и, последовав этому примеру, все начали швырять в Гарри свои объедки и огрызки, как это когда-то давно делала толпа по отношению к человеку, прикованному к позорному столбу. Это продолжалось до тех пор, пока МакГонагалл, резко встав из-за стола, не положила конец безобразию, отняв по пять баллов у всех факультетов. Горький комок встал у Гарри в горле, склонив голову, парень видел, как его слезы капают в тарелку с едой. Он уже хотел встать и уйти, как вдруг услышал совсем близко манерно растягивающий слова голос:

– Фи, чувствуешь, Драко, как здесь воняет дерьмом от говеного гриффиндорского пидора? Я же говорил тебе, что не стоит сюда идти, – брезгливо произнес Блейз Забини, проходя недалеко от Гарри.

Рядом с ним шел Малфой с надменной мордой. Гарри невольно вздрогнул, встретившись с блондином взглядом, и тут же отвернулся, чтобы хорек не успел заметить его слезы. Парочка прошла мимо и заняла свои места за слизеринским столом. Гарри отодвинул тарелку, так и не притронувшись к еде, и начал вставать из-за стола, как вдруг, проходящий мимо него студент из Райвенкло, Роджер Дэвис, взял со стола его стакан с тыквенным соком и со словами «Говеный пидор» смачно плюнул туда, а затем плеснул сок в Гарри. В Большом Зале снова повисла тишина, все замерли и повернули головы в сторону гриффиндорского стола, а кое-кто покосился на стол преподавателей: МакГонагалл побледнела и сжала губы так, что они превратились в одну тонкую линию. Поттер медленно приподнялся, опустил глаза, рассматривая свою белую рубашку в желтых пятнах тыквенного сока, а затем, размахнувшись, врезал кулаком Дэвису в лицо так, что райвенкловец отлетел в сторону и, потеряв равновесие, упал на пол. Гарри выхватил палочку и, направив ее на лежащего на полу окровавленного студента, со злостью закричал:

– Круц…

– Экспеллиармус! – воскликнул Снейп, резко выпуская в Гарри обезоруживающее заклятие. Палочка Гарри отлетела в сторону. – Никаких непростительных заклятий, Поттер! – крикнул Снейп, глядя бездонно-черными глазами на гриффиндорца, – вы же не хотите попасть в Азкабан?

– Лучше в Азкабан, чем здесь! – крикнул Гарри, и, подняв с пола палочку, выбежал из Большого Зала.

Он несся, не разбирая дороги, на кого-то налетал, грубо отталкивал, спотыкался, и снова бежал. Отчаяние душило его, постоянная травля и издевательства довели Поттера до того, что он не задумываясь, чуть не применил непростительное проклятие, из-за которого мог отправиться в Азкабан. Но Гарри было уже все равно, Хогвартс превратился для него в ад, и парень находился на грани нервного срыва.

Резко свернув в один из коридоров, он чуть не столкнулся с группой девушек, одетых в мантии с гриффиндорскими гербами. Те взвизгнули и метнулись от него в сторону, лишь одна осталась стоять, с вызовом глядя ему в лицо.

– Джинни! – пораженно произнес Поттер, не веря, что видит перед собой свою возлюбленную.

Он не встречал ее с того дня, когда она приходила к нему в больничное крыло после матча, и он грубо высказался по поводу того, что она заняла его место в команде и должность капитана. Тогда девушка в слезах выбежала из палаты, и у него не было возможности извиниться перед ней, хотя он уже не один раз проклинал себя за эту грубость. Сейчас же Джинни стояла перед ним и смотрела с вызовом, слегка вздернув подбородок.

– Джинни, – повторил Гарри, с замиранием сердца вглядываясь в дорогие черты, – мы не виделись так долго… Я… э-э-э… Я хотел извиниться, – неуверенно произнес парень.

– Дай пройти, Поттер, – потребовала девушка.

– Послушай, Джинни, – вдруг схватив ее за руку, а затем прижав к стене, сбивчиво заговорил Гарри, – Я ни в чем не виноват, ни в проигрыше команды, ни в том, в чем меня обвиняют все. Никто мне не верит, но я знаю, что только ты одна не усомнилась в моей невиновности. Ведь, правда, Джинни? Я сделал это только ради тебя, потому что я люблю тебя, – произнес Гарри, с надеждой глядя девушке в глаза.

– Ты любишь меня? – пораженно переспросила Джинни. – Но… ты никогда не говорил…

– Джинни, я не мог, я не знал, как тебе сказать об этом, я идиот, я боялся, боялся, что ты меня отвергнешь, потому что ты встречалась с другими парнями, а я думал, что не нравлюсь тебе, ты такая красивая и популярная девушка, а я … я придурочный очкарик, совсем не привлекательный, и всегда краснею как последний идиот, разве я мог понравиться такой девушке, как ты? Но это не важно, потому что я очень тебя люблю, Джинни, – сбивчиво, с отчаянием проговорил Гарри, сжимая руку девушки.

– Какой же ты идиот! – пораженно произнесла Джинни. – Почему ты молчал об этом! Почему? – девушка размахнулась и отвесила парню звонкую пощечину. – Я влюбилась в тебя с первого взгляда, там, на перроне, когда увидела красивого мальчика в очках с нагруженной доверху тележкой, который не знал, как пройти на платформу девять и три четверти. Все эти годы я тайно любила тебя, но ты не замечал меня, да и зачем я тебе была нужна, бедная рыжая некрасивая Джинни Уизли, когда ты мог выбрать себе любую красавицу. И ты выбирал, то Парвати Патил себе в пару для святочного бала, то Чжоу Чанг, а мне приходилось оставаться в тени и встречаться с другими парнями. Гермиона сказала, что возможно на это ты обратишь внимание, и ревность поможет разжечь в тебе любовь. Но тебе было все равно, с кем я встречаюсь. Ты, Гарри Поттер, Золотой Мальчик, самый популярный парень в школе, продолжал спасать мир, и дурнушка Джинни Уизли тебя не интересовала.

– Джинни, ты любишь меня? – прошептал Гарри, чувствуя как бешено затрепетало и забилось его сердце.

– Нет, не люблю, – ответила девушка. – Теперь ты мне отвратителен. Ты грязный извращенец, ничтожная тварь. Ты разбил мое сердце, Поттер, и я больше никогда никого не полюблю, и не прощу тебе этого предательства. Мне ты предпочел Малфоя! Парень, которого я полюбила с первого взгляда, оказался гомиком, слизеринской подстилкой, и я ненавижу тебя за это, презираю и проклинаю!

Гарри пораженно отступил на шаг и схватился рукой за стену, боясь, что может упасть, потому что ноги задрожали, перед глазами все поплыло, а в сознании отдавались эхом жестокие слова возлюбленной: «Ненавижу… Презираю… Проклинаю… Не прощу…»

– Джинни, пожалуйста, не прогоняй меня, – прошептал Гарри, – я ни в чем не виноват. Я очень сильно люблю тебя и ради тебя готов отдать не только свою честь, но и жизнь.

– У тебя нет чести, Поттер, а твоя жизнь мне не нужна. Жизнь грязного педераста слишком ничтожна и презренна, – произнесла девушка, и, оттолкнув Гарри, прошла мимо него, а парень, привалившись спиной к холодной стене, неподвижным взглядом смотрел вслед той, из-за которой так бездумно сломал свою жизнь, принеся себя в жертву обстоятельствам, и которой эта жертва была не нужна.

Сердце бешено билось в груди, и Гарри чувствовал, что попал в большую беду, что больше неоткуда ждать помощи и понимания.

Как Поттер дошел до хижины Хагрида, он не помнил. Великан ужаснулся, увидев отрешенного и безразличного к внешнему миру гриффиндорца. Приобняв парня за плечи, лесничий завел его в дом, усадил за стол, сунул ему в руку кружку горячего чая, отломил кусок хлеба. Гарри отреагировал только тогда, когда чай обжег ему пальцы. Он с изумлением уставился сначала на кружку, потом на лесника.

– Ешь, сынок, – Хагрид пододвинул хлеб к нему поближе, Поттер покорно взял ломоть в руку и уставился пустыми глазами на поверхность стола. – Ну, ну, Гарри, – лесничий тряхнул его за плечо, парень медленно сфокусировал взгляд, и великан поразился, сколько горя смогли вобрать в себя эти зеленые мальчишеские глаза.

А в следующий миг губы парня задрожали, он уронил голову на руки и зарыдал, трясясь худой спиной. Хагрид знал, что прерывать его сейчас нельзя, мальчишке нужно было выплакаться, и великан терпеливо ждал, когда гриффиндорец хоть немного отойдет, а тот по-детски всхлипывал еще полчаса между жадными глотками сладкого чая.

– Еще хочешь? – великан кивнул на кружку, Гарри чуть слышно, одними губами ответил:

– Да.

Он пил, а лесничий молча глядел на него, время от времени проводя огромной ладонью по непослушным черным волосам подростка.

В кабинете директора собрались все преподаватели Хогвартса. Дамблдор обвел присутствующих долгим пристальным взглядом и, поднимаясь из кресла, произнес:

– Коллеги, вы знаете, что в стенах этой школы произошел небывалый за тысячелетнюю историю Хогвартса случай. Я просил вас собраться здесь потому, что завтра нам всем придется принять непростое решение и сделать выбор. Завтра мы соберемся в Большом зале, чтобы разбирать поведение нашего студента, Гарри Поттера, мальчика, которого вы все хорошо знаете, который вырос на ваших глазах. Кроме преподавателей на дисциплинарной комиссии будут присутствовать члены Родительского Совета. Так же в полном составе соберутся попечители, возглавляемые Люциусом Малфоем, из Министерства Магии приедут инспектора Департамента Образования, под руководством небезызвестной Долорес Амбридж. Нам придется разобраться в том, что же произошло на самом деле, является ли Гарри один инициатором случившегося безобразия, или все же кроме него есть и другие виновники. Многие из вас, хорошо знающие Гарри с детства, не могут поверить в то, что он способен на подобное, и кое-кто из вас, коллеги, придерживается мнения, что мальчик был подвергнут сексуальному насилию, – Дамблдор посмотрел в сторону Северуса Снейпа. – Но все же большинство из вас уверено, что зачинщиком оргии был сам Гарри Поттер, потому что, воспитываясь среди магглов, он мог перенять от них легкие нравы, которые легли в основу такого развратного поведения. Завтра нам придется определиться и сделать выводы – если Гарри был подвергнут насилию, мы должны установить всех виновных и сурово наказать их, а если мальчик все же виноват сам, то за безнравственное и порочное поведение, недостойное студента Хогвартса, он будет исключен из школы. После того, как закончится разбирательство, всем нам предстоит проголосовать за то, чтобы оставить Гарри в школе или за его исключение. Голосовать будут и члены двух Советов – Попечительского и Родительского, а так же инспектора из Департамента Образования, и я уверен, что большинством голосов Гарри будет все же исключен.

Некоторые преподаватели громко зашептались, но Дамблдор поднял руку, призывая к тишине, и продолжил:

– Коллеги, как бы мне тяжело ни было, но я сам проголосую за исключение Гарри, хотя я верю, что мальчик не виноват, а стал жертвой обстоятельств. Но лучшим для самого Гарри и для всех будет, если он покинет школу. Все факты говорят против мальчика, и в какой-то момент, когда, применив легилименцию, я сумел увидеть его отрывочные воспоминания – у меня самого возникли сомнения в его невиновности. То, что я имел возможность наблюдать, слегка шокировало меня, Гарри действительно вступал в сексуальный контакт с другим юношей в присутствии многих свидетелей и, судя по его реакции, он получал от происходящего физиологическое удовольствие, и ни о каком насилии не могло быть и речи. Но я слишком хорошо знаю Гарри Поттера, чтобы так легко поверить в то, что он может быть настолько развращенным. Я уверен, то, что произошло, случилось с Гарри впервые, мальчик был смущен и напуган теми чувствами и эмоциями, которые испытал во время своего первого полового акта, и не смог себя контролировать. Более того, думаю, что здесь не обошлось и без запрещенных стимулирующих зелий, хотя ничего обнаружить и доказать ни мне, ни профессорам Снейпу и Слизнорту не удалось. Все обстоятельства говорят не в пользу Гарри, он сам своим рассказом только усугубляет свое положение, а его близкие друзья Рональд Уизли и Гермиона Грейнджер полностью подтвердили некоторые факты, которые тоже свидетельствуют против него.

Поиск по сайту: