Глава 10

Беги, Драко, беги!

Огромная гостиная старинного особняка Малфой–Мэннор была погружена в полумрак: высокие окна плотно зашторены тяжелыми портьерами, свечи в старинных бронзовых подсвечниках потушены. Единственным освещением служило пламя в большом камине, над которым висело массивное зеркало в резной золотой раме и несколько портретов с бледными светловолосыми людьми. За длинным столом сидели люди в темных мантиях и с трепетом, а некоторые с нескрываемым ужасом, взирали на того, кто восседал в центре. Лицо лорда Волдеморта – бледное, змееподобное, с узкими прорезями вместо ноздрей и блестящими красными глазами с вертикальными зрачками – было обращено на молчаливых присутствующих и многим из них в этот момент казалось, будто их души покрываются льдом, а к сознанию прикасаются липкие пальцы, пытаясь вытянуть самые сокровенные мысли.

– Итак, мальчишка Поттер до сих пор не найден, – обращаясь ко всем находящимся в зале, произнес Темный Лорд, и многие от его слов почувствовали, как холодные струйки пота потекли по напряженным спинам. – Я поручил это тебе, Люциус, – помолчав, добавил Волдеморт. Его красные глаза вглядывались в серые глаза Малфоя с такой неистовостью, что некоторые из смотревших на них предпочли отвести взгляд, опасаясь, вероятно, обратиться в пепел под горящим от ярости взором повелителя.

– Мой Лорд, мы ведем круглосуточное наблюдение за родственниками мальчишки, и как только он у них появится – будет схвачен немедленно. Мои люди прочесывают маггловские кварталы, Макнейр допрашивает тех, кому может быть известно хоть что–то о местонахождении Поттера. Мы не прекращаем поиски ни на минуту. Сложность в том, что мальчишка не имеет при себе ни одной магической вещи, его невозможно отследить, войти с ним в ментальный контакт тоже пока не получается. Или он очень далеко, возможно, за пределами страны, или старик научил его закрывать сознание.

– В последнее время ты только разочаровываешь меня, Люциус, – прошипел Волдеморт, и его безгубый рот скривился в подобии улыбки.

Сидевшие рядом с Малфоем могли заметить, как у того запульсировала голубая жилка на виске. Его кожа в свете камина казалась желтоватой, восковой; запавшие от усталости и недосыпания глаза были обведены чернотой. После смерти взятых в заложники Уизли и Делакур провалился план, на который Люциус очень рассчитывал, и теперь он лихорадочно искал выход из ситуации, зашедшей в тупик. Поттер будто сквозь землю провалился. Его не могли найти ни Пожиратели Смерти, ни члены Ордена Феникса.

– Я сделаю все возможное, мой Лорд, чтобы впредь не разочаровывать вас, – хрипло ответил Малфой.

– Любой, кто найдет мальчишку и доставит его мне, будет вознагражден, – не обращая внимания на хозяина Малфой–Мэннор, произнес Волдеморт.

Многие из присутствующих Пожирателей Смерти довольно заулыбались, наблюдая за унижением Люциуса.

– Мы найдем Поттера, – пообещал Малфой, дрожащей рукой стирая выступивший пот с верхней губы.

В этот момент в зале послышались шорох и шипение, которые становились все громче и громче, и вскоре почти все Пожиратели Смерти не смогли сдержать охватившую их дрожь, когда под столом заскользило чешуйчатое тело. В кресло Волдеморта заползла крупная змея и улеглась ему на плечи. Повернув массивную голову к лицу хозяина, тварь что–то прошипела. Не отрывая взгляда немигающих красных глаз от Люциуса, Темный Лорд ответил на серпентаго, рассеянно поглаживая рептилию длинными, тонкими пальцами. Голова змеи повернулась в сторону Малфоя, глаза с вертикальными прорезями зрачков не мигая уставились на него.

– Как мое кольцо, Люциус? – вдруг резко сменил тему Волдеморт. – Надеюсь, оно надежно хранится, мой преданный друг?

– Да, мой Лорд, конечно, – хрипло отозвался Малфой, не в силах оторвать взгляд от гипнотизирующей его пары змеиных глаз. – Оно находится в указанном вами тайнике и надежно защищено заклятиями, а я постоянно поддерживаю магический барьер. Вы можете быть уверены в сохранности этой ценности.

– Кольцо Марволо принадлежало моей семье многие века, я выбрал тебя для охраны очень дорогой мне вещи, и это говорит о моем доверии к тебе, Люциус, несмотря на то, что ты не сумел выполнить задание в Отделе Тайн и до сих пор не смог даже выйти на след Поттера.

– Я исправлю прошлую ошибку и клянусь вам, что мальчишка будет у вас в самое ближайшее время. Я ценю ваше доверие, мой Лорд, – слегка склонив голову, отозвался Малфой.

Змея медленно сползла на пол и направилась в сторону Люциуса. В наступившей тишине было слышно, как чешуя скользит по мраморному полу. Остановившись у его ног, рептилия начала обвиваться вокруг сидящего мужчины, поднимаясь все выше и выше, пока голова твари не оказалась у самого лица Малфоя. Оскаленная пасть широко раскрылась, стремительно выбрасывая раздвоенный язык, с зубов закапал яд.

– Я оправдаю ваше доверие, мой Лорд, – глухо произнес хозяин Малфой–Мэннор, чувствуя, как кольца змеи все сильнее сжимаются, а зловонное ядовитое дыхание обжигает лицо.

– Конечно, оправдаешь, Люциус, мой скользкий друг, – растягивая безгубый рот в отвратительной улыбке, ответил Темный Лорд. – Иначе ты превратишься в корм для Нагайны.

На несколько мгновений повисла тишина, было слышно только тяжелое дыхание Малфоя и треск огня в камине. Волдеморт издал шипящий звук, и змея ослабила удушающую хватку, с которой обвивалась вокруг своей жертвы, а затем начала медленно отползать в сторону. Люциусу эти мгновения показались вечностью. Он не сомневался в том, что если бы Лорд не передумал, огромная тварь легко раздробила бы ему кости, превратив в бесформенный кусок мяса.

Пребывание Драко Малфоя в клинике Святого Мунго по своей сути стало заключением, хотя в прессе появилась небольшая статья о том, что юный наследник знатного рода попал в психиатрическое отделение с диагнозом «нервное истощение» после несчастного случая, произошедшего с его школьным другом Блейзом Забини. Однако репортерам из «Ежедневного пророка» удалось добыть скандальные сведения с одного из допросов юного Малфоя, на котором молодой человек признавался не только в убийстве Забини, но и в изнасиловании Гарри Поттера. На следующее утро весь магический мир, казалось, уже привыкший к скандальным сенсациям, произошедшим в последнее время, с интересом обсуждал пикантные подробности шокирующего заявления спятившего сына Люциуса Малфоя.

Драко содержали в небольшой палате с магическими решетками на окнах, и кроме матери, адвокатов и представителей закона, к нему никого не допускали. К молодому человеку регулярно приезжали дознаватели из Департамента по обеспечению магического правопорядка и устраивали многочасовые допросы. Следствие затягивалось из-за того, что Малфой на тот момент являлся несовершеннолетним и находился в состоянии сильного нервного потрясения, поэтому данные им показания не могли служить доказательством его вины. Применять Веритасерум — сыворотку правды, и Легилименцию к несовершеннолетним по законам магического мира можно было только с разрешения родителей или опекунов. Нарцисса была категорически против использования данных методов. Адвокаты, в свою очередь, настаивали на том, что несчастный случай произошел исключительно из-за неосторожного обращения с палочкой, а показания несовершеннолетнего Малфоя нельзя приобщать к делу из–за психического расстройства мальчика и его неадекватности. Палочка Драко была конфискована и подвержена заклинанию Приор Инкантато, позволяющему воспроизвести обратную последовательность выпущенных из нее заклинаний. Когда стало известно, что Драко Люциус Малфой выпустил в своего сокурсника Блейза Забини ряд сногсшибательных заклятий Ступефай и заклятие широкого удара Эволютио Голпе, которое и послужило причиной гибели студента Слизерина, версия адвокатов о неосторожном обращении с палочкой рассыпалась, как карточный домик. Драко из палаты психиатрического отделения перевели в тюремную камеру Дворца Правосудия, где он должен был находиться до дня вынесения приговора.

Франческа, мать Блейза, не выдвигала никаких обвинений против Драко Малфоя, зато многочисленные члены семьи Забини, могущественные и очень влиятельные чародеи, посчитали, что виновный в смерти их наследника должен понести самое суровое наказание. В Британию приехали представители семейства Забини и следствие приняло совсем другой оборот. Неограниченные в средствах поверенные могущественного древнего итальянского рода легко подкупали как сотрудников Министерства, так и судей Уизенгамота. Следствие преднамеренно затягивали, так как оставалось совсем немного времени до дня совершеннолетия Малфоя, когда разрешения родителей на применение особых методов уже не потребуется. Нарцисса не жалела никаких средств, покупая лишние часы свидания с сыном и умоляла его одуматься и отказаться от ранее данных показаний, в которых он сознался во многих преступлениях и взял всю вину на себя, требуя в качестве приговора смертельное заклятие «Авада Кедавра». Люциус Малфой не принимал никакого участия в судьбе сына, хотя многие светские сплетники были уверены, что юный наследник, замешанный в пикантном скандале с гомосексуальной окраской, не задержится в тюремной камере и в ближайшее время все же выйдет на свободу, купленную на деньги родителей. Адвокаты теперь выстраивали свою защиту на том, что Драко в момент несчастного случая находился в состоянии аффекта после перенесенного телесного наказания, и не осознавал, что делает, поэтому рассматривать его действия как преднамеренные нельзя, так как молодые люди, по свидетельским показаниям, уже несколько лет являлись лучшими друзьями и поводов для убийства Забини у Малфоя не было. Адвокаты делали особый упор на психическое расстройство юного Малфоя, дознаватели Департамента магического правопорядка собирали доказательства, поверенные семьи Забини подкупали законников и чиновников, а Драко находился в сыром тюремном каземате, где и встретил день своего семнадцатилетия. Этим же утром, пятого июня, к нему в камеру заявились сотрудники Департамента правопорядка и в присутствии адвокатов дали молодому человеку сыворотку правды. А затем начался многочасовой допрос, самопищущее перо порхало над пергаментом, а на Драко продолжали сыпаться один вопрос за другим, и несмотря на протесты адвокатов, многие вопросы об отношениях молодых людей были весьма личного характера. Малфой под действием Веритасерума признался в том, что больше двух лет состоял в близких отношениях с Блейзом Забини и как бы адвокаты ни возражали, это скандальное признание было занесено в материалы дела, а на следующий день легилимент получил воспоминания Драко, касающиеся гибели Блейза, полностью соответствовавшие ранним заявлениям молодого человека.

Адвокаты с обеих сторон довели до сведения своих нанимателей шокирующее признание Драко о его гомосексуальной связи с Блейзом Забини. Более того, из одного из воспоминаний парня следствию случайно стал известен пикантный разговор, произошедший между юными любовниками, в котором погибший итальянец рассказывал сокурснику о своих тайных пороках. Драко Малфой уже два года хранил тайну о том, что Блейз Забини был не только бисексуалом, но и трансвеститом, имеющим извращенную склонность к переодеванию в женские наряды. Каждое лето Забини на каникулы отправлялся к родственникам во Флоренцию, где в это время года проходят роскошные магические карнавалы и куда приезжают ведьмы и волшебники со всего мира. Юный наследник одного из богатейших родов магического мира переодевался в женское платье и, скрывая свое лицо под карнавальной маской, выдавал себя за уличную флорентийскую шлюху, отдаваясь любому в ближайшей подворотне. Превращаясь в продажную куртизанку, известную под именем Белая Орхидея, юный аристократ предавался своим тайным порокам, ища острых ощущений и удовлетворяя свою повышенную подростковую гиперсексуальность, а затем возвращался в Британию, где снова становился студентом Хогвартса, мало думавшим об учебе и изнывавшим от скуки. Всплывшие из глубин подсознания воспоминания Драко потрясли сотрудников Департамента магического правопорядка – дело грозило приобрести громкий, скандальный оборот. Поверенные, представляющие интересы итальянской стороны, шокирующую новость восприняли вполне спокойно, извращенные наклонности юного наследника знатного рода были известны семье, которая, впрочем, никогда не отличалась особой нравственностью, а наоборот славилась сексуальной распущенностью с давних времен. Но, тем не менее, ни одной из сторон не было выгодно, чтобы такие скандальные подробности о безнравственности юных магов стали достоянием широкой общественности, и пикантные материалы в самое ближайшее время бесследно исчезли из следственного дела.

За время ведения процесса по делу Драко Малфоя очень многие чиновники и служащие, имеющие хоть какое–то отношение к следствию, самым «необъяснимым» образом быстро разбогатели. Деньги Забини и Малфоев щедро оседали в карманах служителей закона, а следствие по факту убийства, ранее затягиваемое, теперь велось очень быстро, и спустя всего неделю после совершеннолетия Драко, состоялся суд. Слушание проходило за закрытыми дверями, но, тем не менее, некоторые репортеры получили сенсационные подробности этого громкого процесса, а во многих газетах появились шокирующие статьи. Благодаря колоссальным суммам, потраченным Нарциссой на подкуп чиновников разных уровней, адвокатов и членов суда Уизенгамота, юный Малфой все же был признан психически нездоровым, а также суд учел смягчающие обстоятельства, одним из которых стала попытка Драко спасти Блейза, что свидетельствовало об осознании своей ошибки подсудимым. Представители рода Забини, настаивающие на полной вине Малфоя, добились отмены признания Драко недееспособным, и парень получил год каторжных работ за непредумышленное убийство. Адвокаты намеревались опротестовать решение суда, Нарцисса, надеявшаяся на освобождение сына в зале судебных заседаний и признание его невиновным, после вынесения приговора потеряла сознание. Итальянцы остались довольны результатами процесса и считали его выигранным. Хоть заключение в тюрьму и заменили каторжными работами, что считалось более гуманным наказанием, но все знали, что каторжники умирают едва ли не чаще, чем узники Азкабана. Каторжные работы проходили на каменоломнях, расположенных в непроходимых болотах, окруженных Проклятым Лесом. Болота источали гнилостные миазмы, и многие заключенные уже в первые дни пребывания в этом месте заражались чахоткой, воспалением легких и многими другими болезнями, которые в итоге сводили их в могилу. Нарцисса, находясь в состоянии глубокого обморока, так и не увидела, как ее сына тут же заковали в цепи и вывели из зала.

– Прости, мама! – успел крикнуть Драко перед тем, как двери зала правосудия захлопнулись за ним и парня поволокли по темным коридорам в сырой подземный каземат.

Принудительная процедура, неизменно повторяющаяся в начале каждой недели, давно стала привычной для всех обитателей барака. Двое стражников находились поблизости, держа палочки наготове, а третий черпаком вливал в глотки заключенных зелье Родеуса. В том случае, когда кто-то сопротивлялся, ему разжимали зубы кинжалом и поили насильно. Дурная слава, которой пользовалось зелье, объяснялась тем, что эта жидкость когда-то, много веков назад случайно полученная одним сумасшедшим зельеваром, на некоторое время подавляла способности как к трансформации, так и к магическим способностям в целом. Министр магии, по имени которого был назван этот сомнительный эликсир, впервые применил его на заключенных и каторжниках около шестисот лет назад, тогда, когда дементоры еще не были стражами тюрьмы. После этого количество побегов резко снизилось – оборотни в полнолуние не могли превращаться в волков, анимаги уже не принимали облик животных, а метаморфы после зелья Родеуса теряли способность к трансформации. Заключенные волшебники принудительно лишались магической энергии и превращались в сквибов, не способных колдовать. Парализующее магию действие зелья длилось около недели, затем осужденных заставляли выпить новую порцию эликсира. После того, как стражами Азкабана стали дементоры, насильственное применение зелья Родеуса отменили, но после побега анимага Блэка зелье вновь стали давать заключенным.

Свою первую порцию эликсира Драко получил еще во Дворце Правосудия, перед тем как был брошен в тюремную карету, увозившую в своем чреве еще восьмерых преступников, двое из которых были Пожирателями Смерти. При доставке осужденных в Азкабан служители закона не пользовались порт-ключами и привычной всем трансгрессией, боясь побега заключенных во время перемещения в пространстве, поэтому их перевозили в тюрьму в закрытом экипаже, запряженном фестралами. Теперь, после смерти Блейза Забини, Драко мог видеть этих странных существ. Весь долгий путь до самих каменоломен, в тесноте экипажа, пропитавшегося запахом пота и испражнений, оказался для бывшего слизеринского принца сплошным кошмаром. Карета останавливалась всего раз в день, и осужденных выводили по одному на несколько минут, чтобы они могли справить свои естественные потребности. Все происходило на глазах охраны, и это было большим ударом по гордости Драко Малфоя. Конвоиры, охраняющие заключенных, были настоящими сторожевыми псами. Они мало говорили, но, не задумываясь, пускали в ход плети и цепи.

Каменоломни находились на окраине большого леса, получившего название Проклятый, посреди обширных торфяных болот. Воздух здесь был наполнен гнилостными миазмами, источаемыми трясиной. Девственный лес, таивший в себе смертельную опасность, окружал три деревянных барака и почти лысую каменную гору, наполовину срубленную многими поколениями каторжников, добывающими здесь магические самоцветы. Болота служили естественным препятствием для магов-каторжников, насильственно превращенных в сквибов, но еще страшнее для человека был лес, в котором обитали зловещие и смертельно опасные твари. В довершении всего каторжников охраняли стражники, а совсем близко от каменоломен каждый заключенный мог ощущать леденящее душу присутствие дементоров. Мрачные рассказы, распространенные среди узников болот, отражали их безысходную судьбу и готовили к худшему. Каждый из них понимал, что стоит одной ногой в могиле. Изнурительный ежедневный труд притуплял чувства, и только тоска смертников оставалась неизменной.

Руки и ноги каторжников были скованы цепями, которые до крови растирали запястья и щиколотки, кроме того, еще одна длинная цепь соединяла в связку от шести до двенадцати человек. В первый же день Драко и других новичков превратили в единый организм, некое подобие гигантской звенящей змеи. Физическая зависимость от остальных членов связки затрудняла даже элементарные действия и делала несвободу абсолютной. Если падал один человек, связка вынуждена была останавливаться, либо тащить тело за собой. Каторжники вместе ели, вместе спали, вместе принимали зелье Родеуса, вместе справляли нужду. Каждый должен был смириться с тем, что в его жизнь прочно и навсегда вошли соглядатаи. Поначалу все это было невыносимо для Драко, но чуть позже он понял, насколько ему повезло – он оказался в начале связки, и у него был только один сосед. Волею случая этот человек, осужденный Пожиратель Смерти, оказался его родственником – Рабастан Балиант Лестрейндж приходился родным братом мужу Беллатрикс Лестрейндж, тетки Драко.

Бывший слизеринец сидел, прислонившись к стене барака, и даже не пытался заснуть. Лунный свет пробивался сквозь щели в потолке, и при желании Малфой мог видеть, как занимаются рукоблудием трое из связки, разместившись у стены напротив. Но он смотрел вверх – туда, откуда сочилась ночная прохлада и волшебное сияние луны. Драко тяжело и надсадно закашлял, кто–то в связке выругался сквозь сон и затих. Люди у противоположной стены, излив на землю семя, провалились в сон. Время от времени парня душил кашель – у него открылась чахотка, и Драко понимал, что эта болезнь, скорее всего, сведет его в могилу. На неестественно бледной коже появился нездоровый румянец, а во время особо сильных приступов кашля он уже начинал харкать кровью. Гнилостные испарения торфяных болот сгубили многих каторжников, люди регулярно умирали от чахотки, лечением заключенных никто не занимался. Кроме этого, многие умирали от заражения крови – постоянно босые, одетые в одни грязные лохмотья, в которые быстро превращалась тюремная роба, заключенные работали по колено в болотной жиже, отчего на коже быстро появлялись кровоточащие язвы, к которым сразу же присасывались пиявки. Мерзких паразитов с силой отрывали от открытых кровоточащих ран, но они снова облепляли язвы на телах каторжников. У многих начиналась гангрена конечностей, и происходило быстрое омертвление тканей – в этих гиблых местах люди гнили заживо.

Драко, чтобы заглушить очередной приступ и не будить соседей, прикрыл рот рукой, обмотанной грязной окровавленной тряпкой. В первый же день работы в каменоломне парень стер ладони до кровяных мозолей, и ему пришлось оторвать клок грязной ткани от робы, чтобы перевязать руки. Раны быстро загноились, постоянно кровоточили, и при каждом ударе киркой о твердую породу Драко испытывал дикую боль, но прекратить работу не мог – надсмотрщики тут же всыпали бы ему пару обжигающих ударов плетью, а иногда охрана не гнушалась применять к заключенным и Круциатус.

Малфой снова зашелся кашлем, схаркивая сгусток крови на земляной пол. Его сосед, Рабастан Лестрейндж, зашевелился, пробуждаясь ото сна. Поза Драко доставляла ему немалое неудобство, длина сковывающей их цепи не позволяла тому лечь на пол, а сидеть после изнурительного дня было чрезвычайно утомительно. Рабастан наклонился так, что их головы почти соприкоснулись.

– Драко, как ты? – прошептал Лестрейндж тихо, чтобы не будить остальных и не привлечь разговором стражников.

– Все нормально, дядя… пока, – устало ответил парень, прикрывая глаза и стирая грязной, перевязанной рукой кровь с губ и с подбородка.

– Скоро мы выберемся отсюда, – зашептал ему на ухо мужчина и нежно отбросил грязную, слипшуюся прядь волос с мокрого лба юноши. – Он никогда не забывает своих верных слуг. Вот увидишь, Темный Лорд в скором времени призовет нас к себе.

– Я не его слуга, дядя Рабастан, – устало ответил Драко.

– Люциус обещал Лорду, что ты примешь Черную Метку на свое совершеннолетие.

– Мой отец тогда не знал, что я встречу свое совершеннолетние в тюремном каземате Дворца Правосудия, – отозвался Малфой и снова закашлял, содрогаясь всем телом.

– Лорду нужны верные сторонники, Драко. Я уверен, что очень скоро мы снова будем служить ему, я чувствую это.

– А я чувствую, что скоро сдохну, дядя, – тяжело дыша от изматывающего приступа кашля, раздраженно сказал Малфой. – Если не чахотка меня прикончит, гангрена – точно, – Драко кивнул на закованные в цепи ноги, сплошь покрытые гноящимися язвами, на которых можно было различить копошащихся червей–паразитов. На левой ноге чуть повыше щиколотки уже началось омертвление тканей. На коже заметно выступили синеватые вены и появились пузыри, наполненные сукровицей. Парень иногда испытывал сильную боль в пораженной конечности, но в последнее время нога как будто занемела, а на пораженной коже расползалось большое серо–грязное пятно, распространяющее тяжелый гнилостный запах.

Рабастан Лестрейндж притянул Драко к себе, обнимая за худые плечи.

– Я больше недели не протяну, – прошептал Малфой в объятиях мужчины. – Я гнию заживо, во мне уже черви завелись.

– Ты должен верить в могущество Темного Лорда, – с фанатизмом зашептал Рабастан, обжигая ледяную кожу Драко своим горячим дыханием. – Он спасет нас, а мы отблагодарим его верной службой. Он всем воздаст по заслугам.

– Я уже получил по заслугам, дядя, – ответил Драко Малфой, сплевывая сгусток алой крови на грязный земляной пол, кишащий насекомыми.

Рваные тяжелые тучи проносились низко над землей, словно гигантские твари, неожиданные и грозные. Иногда их чрево исторгало дождь, струи которого были готовы отхлестать каждого, кто не спрятался или не удосужился как следует защититься. Ветер бился и стонал в темных кронах, обламывая ветви, разрушая гнезда, выпивая остатки тепла из трепещущих птичьих тел. Не было видно даже луны, хотя обычно положение этого ночного светила угадывалось в небесах даже сквозь самые плотные облака.

Это была одна из тех ночей, когда хитроумная нечисть и обезумевшая природа объединялись, чтобы досадить слабым и заблудившимся в поисках приюта. Духи ветра яростно штурмовали старинный замок семьи Малфой, но не могли поколебать его толстые, поросшие мхом стены. Все, что им оставалось – это выть в дымоходах, трясти дубовые ставни и метаться по двору, приводя в ужас домовых эльфов. Ветер уныло всхлипывал за высокими окнами и швырял в стекла пригоршни дождевых капель. Ветви скребли стену, а издалека раздавались жуткие, похожие на стоны, крики какой–то твари.

Однако Люциус Малфой почти не замечал дурной погоды. Он лежал в постели своей жены Нарциссы, одной из красивейших аристократок волшебного мира, и, предавшись расслабленности после бурных ласк, размышлял о природе распутства. Они с женой в последнее время редко занимались любовью, Нарцисса, всегда холодная и сдержанная в постели, после суда над Драко, закончившегося отправкой сына на каторгу, вообще игнорировала мужа, обвинив его в том, что он ничего не сделал для спасения их мальчика. Но в этот вечер она сама пригласила мужа в свою спальню и в постели была на редкость страстной, поднимая мужа к вершинам блаженства, а это могло означать только одно – она чего–то хочет от него, и Люциус знал, чего. Нарцисса накануне сказала, что готова пойти на все, лишь бы вытащить сына с каторги, она не пожалеет никаких средств и пойдет до конца, чтобы добиться своего. Значит, все эти лживые страстные ласки рассчитаны только на то, чтобы убедить его организовать побег сына с каторги. Люциус уже знал, что Нарцисса имела приватный разговор со своей сумасшедшей сестрой Беллатрикс, у которой был опыт побега из тюрьмы.

В темно–зеленой спальне Нарциссы тихо потрескивали дрова в камине и колыхались от сквозняка сумрачные гобелены на стенах, оживляя уродливых, навеки забытых всеми героев. Здесь, в самой середине каменной башни, непогода давала знать о себе лишь завыванием ветра за окнами и приглушенным шумом дождя.

Прохладное бедро Нарциссы Малфой касалось бедра Люциуса, он слышал ее еще не восстановившееся дыхание, но больше не испытывал желания к этой тридцатипятилетней красавице. Люциус никогда не любил женщину, лежащую сейчас рядом с ним. Женившись на ней, он выполнил свой долг перед семьей и произвел на свет наследника, продолжателя великого рода. Малфой–старший был распутником, но для жены это не было откровением. Он побывал в постелях многих женщин, и это уже начинало надоедать ему. Бесконечная погоня за удовольствиями была для Люциуса просто способом бегства от самого себя. Он искал новых связей отчасти от скуки, отчасти из–за того, что был излишне тщеславен. Его отец в силу природной мужской привлекательности тоже был слишком неравнодушен к женщинам, и среди недоброжелателей их рода всегда ходили слухи о том, что распутный и коварный дух отца вселился в его сына – Люциуса. Но Драко своим аморальным поступком запятнал честь всего старинного и прославленного рода, и Люциус, несмотря на все просьбы, уговоры и мольбы жены, оставался холоден и прощать сыну его поступок не собирался. Малфой покинул школу сразу после дисциплинарной комиссии, не в силах больше терпеть тот позор и унижение, которые он испытывал во время слушаний. Присутствовать на публичной порке сына было ниже его достоинства. А затем, после трагической и нелепой смерти наследника рода Забини, когда Драко был арестован, Люциус ни разу не посетил сына – ни в клинике Святого Мунго, где юношу держали не только как пациента, но и как заключенного, ни потом, во время следствия, когда молодого человека перевели в камеру во Дворце Правосудия и держали там до самого дня суда и оглашения приговора. Нарцисса наняла не только лучших адвокатов в Англии, были приглашены законники и из Франции. Мать не жалела никаких средств на подкуп и взятки должностным лицам, лишь бы получить лишние часы свидания с Драко. Люциус же вел себя так, будто у него никогда не было сына. Когда Драко осудили и приговорили к каторжным работам, Люциус подумал что это достойное наказание сыну за его преступление по отношению к роду Малфоев. Отец рассматривал приговор сына не как повинность за смерть сокурсника Забини, а постигшую его кару за осквернение фамилии противоестественной гомосексуальной связью. Малфой–старший считал, что такой позор с семьи Драко должен будет смыть только собственной кровью, и заявил вернувшейся из зала суда жене, что не приложит никаких усилий для того, чтобы вытащить сына с каторги, даже если тот будет там при смерти. После этого бедная, убитая горем мать лишилась чувств.

Нарцисса зашевелилась рядом, отвлекая Люциуса от тягостных мыслей. Жена сладострастно потянулась и принялась умело ласкать его. Пожалуй, слишком умело, чтобы эта ласка оказалась искренней. Люциус отстранился от нее, намереваясь встать с постели – снова заниматься сексом с женой не входило в намерения Малфоя.

– Я вынужден покинуть вас, дорогая, – надменно произнес он, преднамеренно обращаясь к супруге на «вы».

– Люциус, нам необходимо поговорить, – жена с отчаянием схватила его за руку.

– Мне некогда, – ответил Малфой, накидывая на голое тело темно–зеленый с серебряным позументом бархатный халат.

– Некогда поговорить о нашем сыне?! – с истеричными нотками в голосе воскликнула Нарцисса.

– Держите себя в руках, мадам. Не забывайте, что вы носите фамилию Малфой.

– Люциус, наш сын умирает! У Драко чахотка, я это точно знаю. Мне удалось получить эти сведения из надежного источника!

– Заключенные иногда умирают в Азкабане, Цисси, – помолчав, произнес Малфой. – Думаю, твоя сестра, если ты попросишь, расскажет тебе много подобных историй.

Звонкая пощечина обожгла щеку Люциуса.

– Не смей так говорить, мерзавец, – прошипела Нарцисса. – Если мой сын умрет, я никогда тебе этого не прощу! – взгляд холодных синих глаз столкнулся с ледяными серыми.

– Я ничего не могу для него сделать, Нарцисса, – после долгого молчания ответил Люциус.

– Ты не хочешь ничего делать для него. Ты не можешь простить мальчику его ошибку.

– Эта ошибка называется мужеложство, и Драко обесчестил наш род. Странно, что вы, мадам, не понимаете таких вещей.

– Люциус, Драко наш единственный сын, и ему только исполнилось семнадцать лет. Да, он ошибся, да, он совершил ужасный поступок, но он не заслужил смерть. Это была детская шалость, он не один принимал участие в этом, и было доказано, что Поттер сам виноват, он спровоцировал мальчиков на это. А Драко был публично наказан за совершенный проступок. Он был унижен перед всей школой, его подвергли телесному наказанию как какую–то прислугу и об этом даже написали в газетах. Он полностью расплатился за свою ошибку. Люциус, у тебя такие связи в Министерстве, у тебя влиятельные друзья – я знаю, ты можешь спасти нашего мальчика, – произнесла Нарцисса дрожащими губами, а глаза уже блестели от слез. – Умоляю, спаси Драко, – прошептала она, схватив мужа за руку, и медленно опустилась перед ним на колени.

– Боюсь, я ничего не могу для него сделать, – отстраняясь от жены, медленно произнес Малфой и поспешно вышел из спальни.

Люциус спустился по мраморной лестнице, прошел мимо библиотеки, стены которой были обшиты красным деревом, пропитанным огнеупорным составом, которому не были страшны никакие огненные заклинания. По его приказу здесь всегда горели свечи в высоких бронзовых подсвечниках. Через распахнутую дверь он увидел длинные ряды книг, переплетенные в телячью, змеиную и человеческую кожу, – собрание многих лет, спасенное от огня, воды и хаоса магических войн, которые велись столетия назад. Сотни книг по черной магии, астрологии, ведовству, оракулы древних, манускрипты с утраченным смыслом, пергаменты, которые уже никто никогда не прочтет, если только Люциус на склоне лет не возьмет на себя труд разобраться в них… если еще доживет до того времени.

Войдя в купальню – просторное помещение, освещенное множеством свечей, стены которого были отделаны редким сортом малахита и украшены зеркалами венецианской работы, Люциус обнаружил, что заботливыми домовыми эльфами уже все приготовлено к тому, чтобы хозяин мог принять ванну. Владелец Малфой–Мэннор, сбросив халат, с наслаждением погрузился в горячую воду и оставался там до тех пор, пока не почувствовал, что внутри тела растаяла последняя крупица льда после разговора с женой. Тогда он позволил одному из домовиков высушить и заплести в косу свои длинные белые волосы, а после, не смотря на позднее время, отправился ужинать, приказав подать к столу красного вина. Нарцисса так и не спустилась в столовую.

Сидя около потрескивающего огня в натопленном кабинете, Люциус прислушивался к утихающему завыванию ветра, смотрел, как за окнами плывет предутренняя серая мгла, и думал о Драко, который через пару месяцев наверняка умрет от болотного воздуха, наполненного гнилостными испарениями. Малфой отрешенно гладил гончую, лежащую у его ног, и положившую морду на колени хозяину, и думал о том, что он может сделать ради спасения сына.

Несмотря на то, что Драко опозорил фамилию, он был единственным наследником, и с его смертью прямой род Малфоев закончил бы свое многовековое существование. Люциус был уверен, что в случае смерти единственного сына, у них с Нарциссой уже не будет других детей. Жена никогда не простит ему гибель Драко. Поэтому, несмотря на чудовищное преступление сына перед семьей, Люциус понимал, что нужно предпринимать какие-то действия, чтобы вытащить Драко с каторги, иначе сын долго там не протянет и умрет если не от чахотки, то еще от какого-нибудь заболевания — узники Азкабана и каторжане, работающие в каменоломнях, окруженных трясинами, долго не жили.

Азкабан хоть и считался неприступной тюрьмой, но побеги там случались, и примером тому были Сириус Блэк и Беллатрикс Лестрейндж. А Крауч-старший, рьяный фанатик-мракоборец, сумел провернуть хитроумный план по спасению своего сына, Пожирателя Смерти, и на протяжении нескольких лет прятал его в собственном доме. Чем больше Люциус размышлял об этом, глядя на пламя в камине и делая небольшие глотки красного вина, тем больше проникался мыслью о спасении своего единственного сына. Имея огромное состояние и влиятельных друзей в Министерстве, он сможет через подставных лиц организовать побег Драко, переправить его во Францию и скрыть у родственников от преследования властей и мести Забини. Потом, через несколько лет, когда громкий скандал, обесчестивший их род, утихнет, он женит сына на чистокровной французской аристократке, сделав выгодную партию, Драко произведет на свет наследников для продолжения великого рода Малфоев, а со временем, возможно, сын сможет вернуться в Англию.

С этими мыслями Люциус наконец сумел заснуть, а когда проснулся, обнаружил, что провел ночь в кресле, бокал, выпавший из его руки, был разбит и на полу была лужица красного вина, в первый момент показавшаяся ему пятном крови. Гончие сидели рядом и, по-видимому, уже долго и пристально смотрели на хозяина. Одна из них преданно положила голову ему на колени и лизнула руку.

Люциус приподнялся с кресла, подошел к большому массивному столу из черного дуба и, замысловато взмахнув палочкой, открыл потайной ящик, в котором хранились уникальные старинные артефакты, с древних времен принадлежавшие их роду и передававшиеся по наследству. Взяв в руки гадальную колоду и перетасовав ее, Малфой разложил карты рубашками кверху в фигуру Оракула. Черные рубашки с алой каймой выглядели словно окна в нескончаемую ночь, обагренную кровью. Люциус даже испытал легкий трепет перед тем, как перевернуть их. Этим уникальным магическим картам было более пятисот лет, и за право обладания ими пролилось немало крови. Башня выпала в обратной позиции, и это означало самое худшее — обстоятельства, которые не могут быть изменены. Колесница в прямой позиции предвещала дальнее странствие, изрядно омраченное соседством перевернутой Луны, что сильно озадачило Малфоя, ибо в ближайшие его планы никакие путешествия не входили. Вероятно, этот расклад карт можно было применить к тому, что он, после побега Драко с каторги, намеревался переправить сына во Францию, что могло быть опасным, о чем предвещала позиция обратной Луны. Люциус переворачивал одну карту за другой, расклад получался сложный и не предвещал ничего хорошего, а последний удар тающим, как дым, надеждам Люциуса на успешный исход дела нанес Висельник в обратной позиции, который лег в символичное место близкого будущего и мог означать как тщетность всех усилий, так и ближайшую смерть. Все второстепенные составляющие Оракула были туманными, противоречивыми и ясности не вносили. Малфой долго всматривался в магические карты, дожидаясь чудесного и жутковатого момента, когда изображения на них оживали, а иногда происходила перемена карт, и это означало высшую степень деятельности Оракула, что случалось далеко не всегда. До сих пор Люциус отказывался от его услуг на этой пугающей стадии, отступая перед ужасом известного и неотвратимого будущего, но сейчас речь шла о спасении рода. Маг и Колесо Судьбы остались неподвижными, но Висельник ухмыльнулся и подмигнул Люциусу, дрыгая ногой. Сверкающая Луна в багровой дымке металась по небосводу, а Башня угрожающе наклонилась, из ее бойниц посыпалась черная пыль. Приглядевшись, Люциус понял, что каждая пылинка была исчезающим маленьким человечком. Как завороженный рассматривал он проявление волшебной жизни Оракула, пока взгляд не остановился на Влюбленных, но вместо юноши и девушки он увидел на чернеющем поле карты двух молодых людей, взявшихся за руки, и вдруг один из них на глазах стал превращаться в скелет. На некоторое время Люциус остолбенел от ужаса, затем, переведя взгляд от жутких любовников, Малфой снова взглянул на Висельника, повешенного за ногу и раскачивающегося на перекладине спиной к нему. Ветер рвал одежду и медленно раскачивал тело Висельника. Этот же нездешний ветер вдруг подул из четырехугольника карты, как из норы, ведущей в другой мир, и овеял лицо Люциуса могильным холодом. Наконец Висельник развернулся к нему лицом и Малфой с ужасом узнал в нем самого себя…

Тем временем на древних оживших магических картах продолжалась своя непостижимая жизнь, и все вместе они производили впечатление какого–то дьявольского растревоженного муравейника, порождающего не насекомых, а страх, тревогу, похоть…

Люциус, не в силах больше видеть жуткие предсказания, быстрым движением руки смешал карты и сбросил их в ящик стола. Он долго смотрел пустым невидящим взглядом прямо перед собой, размышляя над страшными предсказаниями, которые были более чем зловещими и обещающими близкую смерть. Возможно, наклонившаяся башня означала пошатнувшуюся твердыню, которой был род Малфоев и, который в ближайшее время мог обратиться в прах и пыль.

Взгляд Люциуса невольно остановился на старинной чернильнице вычурной работы, которая, впрочем, стояла на столе пустая и не выполняла свое основное предназначение, а скорее служила красивой безделушкой, частью дорогого интерьера. На самом деле старинный предмет являлся порт–ключом и давал возможность любому члену семьи Малфой в случае смертельной опасности моментально покинуть замок и оказаться в надежном и безопасном месте. Активировать портал можно было только одним способом – наполнив до краев чернильницу чистой древней кровью истинного Малфоя. Несколько лет назад Люциус показал своему сыну порт–ключ, сказав, что он может воспользоваться им в самом крайнем случае, но тогда Драко воспринял этот разговор весьма легкомысленно – подростку казалось невозможным оказаться в смертельной опасности в надежных стенах родового имения, которое было защищено надежными охранными заклятиями. Сейчас же, еще будучи под впечатлением от жутких предсказаний древнего Оракула, сам Люциус испытывал необъяснимую тревогу и страх, и надежные стены древнего замка уже казались не столь непреступными и надежными.

– А я и не знал, Люциус, что ты любишь раскладывать пасьянсы, – совсем рядом раздался тихий, шипящий голос, от которого Малфоя прошиб озноб.

– Мой Лорд? – медленно обернувшись, произнес хозяин замка, стараясь вернуть себе все свое хладнокровие.

В дальнем углу кабинета, расположившись в кресле, сидел Волдеморт, не отрывавший взгляда змеиных глаз от хозяина Малфой–Мэннор. Гончие, находившиеся у ног Люциуса, почувствовав присутствие воплощенного зла, жалобно заскулили и, поджав хвосты, выбежали из кабинета.

– Ваш визит приятная неожиданность для меня, мой Лорд, – произнес Люциус, сумев скрыть дрожь в голосе. – Если бы я знал о нем заранее, сумел бы встретить вас более достойно.

– Приятно это слышать, мой искренний и преданный друг, – растягивая безгубый рот, прошипел Волдеморт, и тут же из–за кресла раздалось другое шипение, не менее зловещее.

– Могу узнать цель вашего визита, милорд? – спросил Люциус, почтительно склонив голову.

Волдеморт встал с кресла, не торопясь подошел к хозяину Малфой–Мэннор и, обжигая его кровавым взглядом змеиных глаз, тихо произнес:

– Тебя что–то тревожит, мой верный друг Люциус? Ты обращался к древнему Оракулу, предсказывающему будущее. Так что тебя волнует, поделись со мной своими тревогами.

– Мой сын Драко, милорд, – хрипло проговорил Малфой, ощущая, как Волдеморт пытается проникнуть в его сознание.

– Ах да, твой сын, – улыбнулся Темный Лорд, и Люциус почувствовал, что атака на его сознание прекратилась. – Бедный мальчик находится на каторге, впрочем, как многие из моих верных слуг.

– Да, мой Лорд, – ответил Малфой. – Судьба моего сына тревожит меня. Драко болен…

– Как это трогательно, когда отец так обеспокоен судьбой своего сына, – зло прошипел Волдеморт. – Моего же отца никогда не беспокоила моя судьба… Это так печально, Люциус.

– Да, милорд.

– Поэтому я убил своего отца, – улыбнулся Волдеморт, в упор глядя на хозяина Малфой–Мэннор, отчего тот слегка побледнел. – Отец, предавший своего сына, достоин смерти, – прошипел Темный Лорд. – Ты согласен со мной, Люциус, или думаешь, что я ошибаюсь?

– Вы никогда не ошибаетесь, мой Лорд, – ответил Малфой.

– Конечно, мой искренний друг, – произнес Волдеморт.

Повисло тягостное молчание, время от времени нарушаемое лишь шипением, раздававшимся из–за кресла в углу кабинета.

– Тебя интересовала цель моего визита, Люциус? – словно вспомнив забытый разговор, вдруг спросил Темный Лорд.

Люциус с почтением слегка склонил голову, а Волдеморт, улыбнувшись, продолжил:

– В последнее время такая редкость встретить преданных людей… К тебе это не относится, Люциус. Я испытываю к тебе особое доверие, – продолжая фальшиво улыбаться, заметил Волдеморт. – Но таких людей, как ты, очень мало. А в последнее время, с приходом к власти Скримджера, многие мои верные сторонники были арестованы. Мне не хватает преданных слуг, Люциус, таких, как ты.

– Ваше доверие – награда для меня, – медленно произнес Малфой, внутренне насторожившись – змеиная улыбка Темного Лорда не предвещала ничего хорошего.

– Конечно. Я думаю, что твой сын служил бы мне так же преданно, как и ты, Люциус. Ты обещал мне, что Драко принесет мне клятву верности и примет Черную Метку, знак моего особого расположения.

– Мой Лорд, это большая честь для меня и моего сына, но Драко сейчас находится на каторге, и это очень печалит меня.

– Да, это очень досадно, что такой достойный молодой человек из древнего чистокровного рода, подающий такие большие надежды, из–за случайного недоразумения оказался на каторге, вместо того, чтобы занять свое достойное место подле меня. Но ведь ты, как любящий отец, Люциус, наверняка делаешь все возможное, чтобы вернуть сына с каторги и отдать его мне в качестве верного сторонника наших идеалов?

– Конечно, мой Лорд, – сглотнув подступивший комок к горлу, ответил Малфой.

– Хорошо, – растягивая безгубый рот, прошипел Волдеморт. – Драко очень повезло иметь такого отца, как ты, Люциус, – помолчав, добавил он и протянул Малфою свернутый пергамент.

– Что это, мой Лорд? – разворачивая свиток, поинтересовался Люциус.

– Наш друг Пий Толстоватый, находясь под заклятием Империус, с радостью оказал мне небольшую услугу. Начальник Департамента магического правопорядка сегодня подписал указ об амнистии по случаю великой годовщины в победе над гоблинами в какой–то из битв многовековой давности. История магических войн никогда не была моим любимым предметом в Хогвартсе, да это и не имеет никакого значения. Согласно этому указу будут досрочно освобождены мои верные сторонники, – произнес Волдеморт, не спуская змеиного взгляда с Малфоя.

Люциус быстро пробежал глазами документ об амнистии и зачитал список заключенных, получающих свободу:

– Драко Люциус Малфой, – охрипшим голосом зачитал он, увидев имя своего сына в конце списка.

– Мне нужен твой сын, Люциус, – прошипел Волдеморт – Я дарую ему свободу и жизнь в обмен на верную службу. Он должен стать моим преданным слугой и исправить твою очередную ошибку. Я намерен поручить Драко поиски Поттера, и почему–то я уверен, что твой сын сумеет найти мальчишку и доставить его ко мне. А ты, Люциус, будешь хранителем моего кольца, и береги его пуще собственной жизни. Это твой последний шанс, Малфой, и если ты не сможешь выполнить мое поручение и с кольцом что–то случится, ты проклянешь свою мать и тот день, когда родился на свет, мой лучший друг, – произнес Волдеморт. В следующий миг Темный Лорд покинул кабинет Люциуса, растворившись в воздухе, как утренний туман, будто его здесь никогда и не было, а состоявшийся разговор был всего лишь плодом больного воображения хозяина Малфой–Мэннор. Единственным доказательством того, что Люциус окончательно не сошел с ума, был пергаментный свиток в его руке с именем сына, который получал свободу и в ближайшее время должен был вернуться домой, чтобы вступить в ряды Пожирателей Смерти и отправиться на поиски Поттера.

Люциус отбросил свиток на стол, плеснул из хрустальной бутылки в бокал янтарный коньяк и осушил его залпом.

Для каторжников прошел еще один изматывающий день, похожий на все предыдущие. Лучи заходящего солнца окрасили верхушки деревьев в кроваво–красный цвет. К баракам и болотам подкрадывалась ночная тьма. Стих привычный стук кирок, связки заключенных одна за другой потянулись к выходу из каменоломни. Драко, тяжело хромая, шел, опираясь на идущего рядом Рабастана Лестрейнджа. Узкая тропа вилась среди низких скал и обломков пород, спускаясь к заболоченной местности, окруженной сплошной стеной леса. Драко скользнул равнодушным взглядом по опротивевшему пейзажу. У себя за спиной он услышал хриплое дыхание и надсадный кашель – он был не единственный из новичков, кто уже заболел чахоткой.

Каторжники, звеня цепями, медленно приближались к баракам, как вдруг мрачные черные фигуры, окруженные мглистым сиянием, стали появляться на краю трясины. Они медленно приближались со стороны, противоположной единственному преодолимому участку болот, по которому проходила дорога к каменоломне. Драко почувствовал неестественный холод, пронзивший его так, словно он начал погружаться в ледяной туман. С каждым шагом становилось все холоднее – стужа уже добралась до горла, раздирая легкие. Парень снова закашлял, сплевывая кровавые сгустки.

Вначале бывший слизеринец счел высокие фигуры в темных плащах с капюшонами, полностью закрывавшими лица, плодом воспаленного воображения, но уже через секунду почувствовал леденящий кровь ужас и такую щемящую душу тоску, что неожиданно возникло желание свернуть с узкой дороги и войти в вязкую жижу болот, чтобы раз и навсегда прекратить это жалкое существование. Чувство отчаяния и безнадежности стало разрастаться в его душе все сильнее.

Дементоры редко приближались к каторжникам так близко, потому что люди начинали испытывать такие душевные страдания и нестерпимую тоску, что при появлении стражей Азкабана некоторые бросались в трясину, утаскивая за собой товарищей по связке. Сейчас же дементоры приближались все ближе и ближе, и холод, безнадежность и отчаяние наваливались на каторжников, точно заклятие. С каждым шагом разум словно немел. Высокие, темные фигуры внушали ужас, скрытые под капюшонами безглазые лица поворачивались в сторону обреченных людей. Когда Драко стал воспринимать что–то еще, кроме их медленного перемещения по болоту, то понял, что сами каторжники продолжают двигаться в полном молчании, подчиняясь неспешному ритму. Не было слышно ни стонов, ни постоянного надсадного кашля. При приближении дементоров людей охватило странное оцепенение. Зловещая тишина, прерываемая только звоном цепей, повисла над трясиной, а дементоры медленно скользили над болотной топью. Драко остро чувствовал холод, который, казалось, вымораживал всю душу, а в сознании прочно засела навязчивая мысль, что он больше никогда не испытает счастья, что единственный выход – это прервать бессмысленную жизнь и не оттягивать ту роковую минуту, когда он сгниет заживо. Видимо, многие каторжники при приближении стражей Азкабана испытывали те же чувства, что и Драко Малфой – смертельную тоску по своей безысходной судьбе. Драко обернулся и увидел пустые глаза Рабастана Лестрейнджа. В них не было ни страха, ни надежды – ничего, кроме стеклянного блеска, а по впалым щекам текли слезы.

Спустившись на полуостров, окруженный болотами, и добравшись до бараков, первая связка каторжников, состоящая из шести человек, в безмолвии прошла мимо них и направилась прямо туда, где дышала, подрагивала, благоухала смрадом и поджидала вязкая жижа. Ей требовалось всего несколько минут, чтобы затянуть человека. Драко, тяжело хромая, направляясь к своему бараку, равнодушно смотрел, как трясина поглотила людей, а вторая связка безропотно потащилась вслед за первой. Малфой не был напуган массовым сумасшествием и самоубийством каторжников. Собственная смерть казалась неизбежной и желанной. Он и не пытался сопротивляться самоубийственному движению связки. Даже если бы он хотел воспротивиться неизбежному, он знал, что это бесполезно. Если бы он лег на землю, его просто поволокли бы за собой в трясину, обещающую одну из самых неприятных разновидностей смерти. Присутствие дементоров забирало у бывшего слизеринца все остатки надежды и в опустошенной душе тоскливо разрасталось щемящее чувство скорейшего избавления от этой жалкой жизни.

Приближающихся дементоров окружало туманное облако, скрадывающее детали их облика и испускавшее холодное сияние, вроде блуждающих теней на болотах. Единственным звуком, доносившимся до каторжников, было прерывистое дыхание этих тварей, а везде, где они прошли, оставался след, покрытый коркой льда. Тела каторжников из второй связки медленно погружались в трясину, откуда–то из леса тоскливо и неправдоподобно громко завыла в тишине какая–то тварь, и эхо этого воя разнеслось над болотами. Вдруг на фоне жуткого воя раздался хлопок, и недалеко от бараков из воздуха появились два человека, потом еще один, в котором Драко узнал Мариуса Белфура, заместителя начальника Департамента магического правопорядка, сопровождаемого двумя министерскими чиновниками. Служащие Министерства взмахнули палочками, выпуская патронусов, и приближение дементоров сразу же прекратилось, а все связки заключенных одновременно остановились, как будто натолкнулись на невидимую стену. Драко слышал характерный звон цепей – кто–то из каторжников продолжал самозабвенно вышагивать на месте. Это был полоумный старик–людоед, убивший и съевший всю свою семью.

Волшебник, который был заместителем Пия Толстоватого, не скрывая чувства брезгливости, бегло осмотрел стоящих перед ним закованных в цепи каторжников – больных, покрытых язвами и струпьями людей, потерявших надежду, с потускневшим взглядом, в жалких лохмотьях, в которые превратились тюремные робы, заросших, грязных и смердящих. Министерский чиновник вынул пергамент с печатью, сломал ее и, развернув свиток, громко и пафосно зачитал:

– Согласно указу номер двести сорок восемь, подписанного начальником Департамента магического правопорядка Пием Толстоватым объявляется амнистия по случаю пятьсот пятидесятой годовщины победы в третьей магической войне с гоблинами. Досрочное освобождение получат следующие заключенные…

Многие каторжники, еще не совсем обретя ясное сознание, утраченное при приближении дементоров, не сразу осознали то, что громким дребезжащим голосом зачитывал им министерский чиновник. Люди, полностью потерявшие надежду, жизненные силы и веру, не могли сразу поверить в то, что для некоторых из них этот кошмар может закончиться. Драко, находящийся на каторге уже полтора месяца, показавшиеся ему годами, сам отказывался верить в услышанное. Амнистия давала свободу и возвращение из этого ада в нормальный мир, домой, но парень не мог поверить, что он будет в числе тех счастливчиков, кто получит досрочное освобождение. Его осудили за убийство, и надеяться на прощение не приходилось. А ведь кто–то уже сегодня покинет эти гнилостные болота и больше никогда не вернется в каменоломни, а он сдохнет здесь от чахотки или гангрены. Малфой, слушая имена тех заключенных, которые получат свободу, перевел взгляд с министерского чиновника на стоящего рядом Рабастана Лестрейнджа, и увидел, как тот улыбается. Драко в первый миг подумал, что дядя сошел с ума, так и не обретя ясность разума после приближения дементоров, но тот повернулся к Малфою и громко зашептал:

– Я же говорил тебе, Драко, что он позаботится о своих слугах.

– При чем тут Темный Лорд, дядя? Это амнистия, такое иногда случается, – шепотом ответил Малфой.

– Рабастан Балиант Лестрейндж, – громко зачитал министерский чиновник имя очередного каторжника, которому суждено было сегодня обрести свободу.

– Я же тебе говорил, – повторил Лестрейндж и Драко увидел, каким фанатичным огнем загорелись глаза его родственника.

У Малфоя все похолодело внутри. Мужчина заботился о нем, и хотя дядя проявлял к племяннику нездоровый, извращенный интерес, парень мирился с этими прикосновениями, терпел просьбы Рабастана смотреть на него, когда тот мастурбировал, но, тем не менее, Лестрейндж заботился о Драко, помогал как мог, иногда, когда парню становилось совсем плохо после изматывающих приступов кашля, мужчина на себе тащил закованного в цепи племянника, делился с ним последним куском хлеба, и сейчас Драко понимал, что погибнет без Лестрейнджа, получившего сегодня свободу.

Парень сглотнул подступивший горький комок к горлу. Это было эгоизмом, но досрочное освобождение Рабастана не радовало Драко. Вдруг в оглушительной тишине он услышал слова, которые давали ему, и только ему право на свободу и жизнь:

– Драко Люциус Малфой…

Молодой человек почувствовал, как горячие слезы потекли по его покрытому грязью лицу. Да, это он Драко Люциус Малфой и он стал одним из тех счастливчиков, которые обретут свободу, а значит, получат шанс на жизнь. Драко не скрывал слез, не пытался их сдержать и не стеснялся своей слабости, хотя отец всегда говорил, что Малфои не могут показывать свои чувства и проявлять слабость на людях. Плевать, к дементору в задницу все высокопарные пустые слова о кодексе поведения Малфоев, он только что узнал о том, что получит свободу, что вернется домой, что не сгниет заживо в зловонном бараке или сырой темной каменоломне, что его тело не сбросят в трясину, как поступали с трупами умерших заключенных. Свобода – это жизнь, и Драко Малфой только сейчас понял как сильно он хочет жить. Было время, когда он хотел умереть, после пережитого позора он пытался прыгнуть с Астрономической башни, и потом, находясь в клинике Святого Мунго и сырой тюремной камере Дворца Правосудия, бывший слизеринец думал о том, что смерть – единственное заслуженное наказание за его грехи и преступления, но пройдя ад каторги, Драко понял, как отчаянно хочет жить. Жить для того, чтобы хоть частично исправить то зло, которое он причинил другим людям, одним из которых был Гарри Поттер.

Чиновник зачитал список всех каторжников, получивших досрочное освобождение, и как успел заметить Драко, таких оказалось не так уж много – всего двенадцать человек, и все они были Пожирателями Смерти, осужденными на разные сроки отбывания на каторге, и это невольно наводило на мысль о том, что Рабастан Лестрейндж, возможно, был прав,– возникновение этого указа, подписанного Пием Толстоватым по случаю какой–то идиотской годовщины победы в забытой войне над гоблинами, не обошлось без участия самого Лорда Волдеморта, который уже приобрел огромное влияние на министерских чиновников самого высокого ранга. Оглашение указа об амнистии закончилось, служащий департамента правопорядка свернул пергамент и спрятал его в карман мантии. Двое мелкие чиновников, сопровождавших Мариуса Белфура, подходили к тем каторжникам, чьи имена были зачитаны, и освобождали их от общей цепи, сковывающей людей в одну связку. Когда очередь дошла до Драко, парень протянул руки, из палочки министерского сотрудника вырвалась яркая голубая вспышка, и струя холодного пламени коснулась одного из звеньев цепи, связывающей Драко с другими заключенными. Через несколько секунд металл раскалился добела, звено оплавилось и утратило первоначальную форму. Цепь разорвалась, разбрызгивая жидкие капли, и Малфой освободился от обременительной компании других каторжников, но его руки и ноги оставались скованными цепями, не позволявшими развести конечности слишком широко.

Голубое пламя, режущее волшебный сверхпрочный металл, вспыхнуло в нескольких местах, и Драко видел, как освобождают из общей связки тех людей, которые были сторонниками Темного Лорда. Малфой уже не сомневался в правильности выводов Рабастана Лестрейнджа. Эта внезапная амнистия по пустяковому празднованию была ни чем иным, как возвращением верных слуг Темного Лорда в его ряды, и парень понимал, что после возвращения домой должен будет выполнить свой долг и обещание отца и принять Черную Метку.

– Вам предстоит самостоятельный путь через болота, – огласил заместитель начальника департамента правопорядка. – Вас будут сопровождать стражи Азкабана. Вы пойдете прямо за ними, не покидая пределов защитного облака, иначе – смерть. Вас выведут за пределы топей, а дальше вы пойдете сами до того места, где вас будут встречать родственники.

Закончив с последними инструкциями, министерский чиновник поспешил убраться из этого жуткого места и оказаться в уютном кабинете своего шефа Пия Толстоватого, чтобы доложить о выполненном поручении. Раздался громкий хлопок и один за другим министерские служащие стали трансгрессировать. Освобожденным заключенным предстояло приблизиться к дементорам, которых окружал клубящийся туман в виде облака, и вместе с ними отправиться в смертельно опасный путь через черную маслянистую болотную топь. Приближение к стражам Азкабана, от которых исходил гнилостный запах, как в мертвецкой, снова стало серьезным испытанием для бывших заключенных, но оказавшись внутри туманного облака, Драко почувствовал, что больше не испытывает леденящего кровь ужаса и безнадежности, которое вызывало присутствие дементоров. Защитный туман служил надежным щитом между ним и гноящимися, покрытыми струпьями высокими фигурами в черных балдахинах.

Сгущалась тьма. Далекая полоска леса была почти неразличима. Дементоры уходили прочь от бараков, следом за ними, внутри защитного тумана, шли полураздетые, оборванные люди, звеня цепями. Драко, тяжело хромая, шел в надвигающемся мраке, стараясь не отставать от высокой черной фигуры. С цепью на ногах было довольно трудно двигаться, но парень чувствовал, что его босые ноги не касаются жидкой поверхности трясины. Что–то упруго прогибалось под ним при каждом шаге и, опустив глаза, парень увидел клубящийся серебристый туман, который поддерживал его над землей. Они продвигались по самым темным, топким и гиблым пространствам болот и Драко понимал, что здесь нет никаких троп и тем более дорог. Если он покинет пределы защитного облака, то болотная топь затянет его в следующую же минуту.

Странная процессия продвигалась по болотам всю ночь. Ночной холод и сырость пробирали Драко до костей, но хуже всего была тьма, поглотившая мир – абсолютная и беспросветная. Где–то рядом иногда раздавались леденящие кровь звуки – то ли это был вой баньши, плакальщицы, предвещающей скорую смерть, то ли еще какой–то твари. Поблизости чавкала болотная жижа, а все запахи заглушал могильный смрад, исходящий от дементоров. Драко уже давно не различал черного балахона стража Азкабана, как, впрочем, и всего остального, но остро ощущал его присутствие и панически боялся отстать. Болото со вздохом вытолкнуло из себя несколько пузырей зловонного газа. Юный Малфой чувствовал жуткое влияние этого места – как будто безликое зло прокралось в его проклятую душу и оставило там ощущение тяжести и беспокойства. Это место не хотело его отпускать, и от осознания этого Драко становилось не по себе.

Его тело начало коченеть, и чтобы не думать об этом и приблизительно определить пройденное расстояние, парень стал считать шаги. Спустя примерно десять тысяч шагов он почувствовал, что снова ступил на твердую землю. Малфой понял, что они вышли из района топей и оказались в лесу. Дементоры бесшумно скользили между деревьями, не задевая листьев, не ломая кустарников, и оставляя за собой след, покрытый коркой льда. Голова Драко раскалывалась от усталости, смрада и поднимавшегося жара. Нечеловеческим усилием юноша прошел по Проклятому Лесу еще восемь с половиной тысяч шагов, прежде чем солнце медленно стало подниматься над кронами, освещая утренними лучами это мрачное и гиблое место. Здесь росли гигантские деревья, ствол каждого из которых вряд ли могли бы обхватить, взявшись за руки, пятнадцать человек. Кроны деревьев сливались в едва различимые купола на невообразимой высоте, кое–где поднимались рощицы травы, достигавшей человеческого роста, и желто–коричневые чудовищно изломанные корни, растущие вверх. В пространствах между деревьями поблескивали озера со стоячей водой. Повсюду была трясина, зеленая и засасывающая. Здесь не было слышно пения птиц, зато какая–то тварь жутко кричала вдалеке. Они прошли мимо небольшого зловонного озера, в котором плавали большие белые слизни, а на берегу росла колония розовых грибов, которые источали странный, но влекущий аромат.

В какой–то момент защитное облако исчезло, а дементоры начали удаляться в глубь леса в сторону трясины и бывшие каторжники поняли, что дальше должны идти сами, без жутких проводников. Драко чувствовал себя все хуже и хуже, у парня началась лихорадка, от усталости и прогрессирующей болезни он едва не терял сознание, падал, но с усилием поднимался и продолжал идти, опираясь на плечо Рабастана Лестрейнджа. Они шли уже больше суток, изможденные голодом, жаждой, болезнями и усталостью. Временами радость от обретенной свободы сменялась отчаянием и липким страхом от того, что в этом лесу можно блуждать до самой смерти. Под конец дня Драко потерял сознание, а когда очнулся, услышал голоса тех, кто рекомендовал Лестрейнджу бросить его.

– Мальчишка умирает, Рабастан, глупо тащить его за собой. Или ты хочешь отдать Люциусу его труп? – произнес кто–то хриплым голосом, обращаясь к Лестрейнджу.

Драко застонал, открывая глаза, и попытался приподняться, хватаясь закованными в цепи руками за ствол поваленного дерева.

– Дядя, не слушай их, – тихо произнес парень. – Не бросай меня. Я не хочу сдохнуть в этом лесу, получив свободу. Я сумею дойти, обещаю, слово Малфоя, я не буду обузой, только не оставляй меня здесь. Я очень хочу вернуться домой. Пожалуйста, не слушай их…

– Конечно, не брошу, малыш, иначе сестрички Блэк убьют меня на месте, – попытался пошутить Рабастан Лестрейндж, и взяв умирающего юношу на руки, тяжело переступая закованными в цепи окровавленными ногами, пошел дальше, не обращая внимания на тех, кто говорил что мальчишка не протянет и пары часов.

Но Драко не умер, несмотря на то, что у него началось прогрессирующее заражение крови и он уже не приходил в сознание. Бывшие заключенные шли по лесу до конца ночи и только под утро, наконец, заметили, что деревья впереди поредели, а вскоре изможденные люди услышали голоса – впереди, на опушке леса их встречали родственники, как и обещал Мариус Белфур. У смертельно уставших людей открылось второе дыхание. Звеня кандальными цепями, не замечая боли в сбитых в кровь ногах, люди, плача от счастья, побежали навстречу встречающим их близким и родным. Рабастан Лестрейндж, держа на руках бессознательного Драко, вышел из леса последним и увидел Люциуса Малфоя, стоящего возле кареты. Малфой бросился к грязному, оборванному, закованному в цепи человеку, с трудом узнав в нем некогда блестящего аристократа Рабастана Бастиана Лестрейнджа, приходившегося ему родственником, который сейчас держал на руках светловолосого юношу, чье исхудавшее тело было покрыто сплошными кровавыми и гноящимися язвами и струпьями.

Поиск по сайту: