День поста

На следующее утро, перед тем как отправиться в школу, члены клуба «Хорошее поведение» провели специальное заседание. Обсудив разные предложения, остановились на том, что самым подходящим наказанием будет день строгого поста.

- Не будем ничего есть целый день, - сказал Джерри. - Мне давно хотелось узнать, что такое пост. А тут представляется удобный случай это выяснить.

- Какой день мы выберем для этого? - спросила Уна.

Ей показалось, что наказание довольно мягкое, и ее, пожалуй, даже удивило то, что Джерри и Фейт не придумали ничего более тяжелого.

- Давайте понедельник, - сказала Фейт. - По воскресеньям обед у нас обычно сытный, а в понедельник ни завтрак, ни обед все равно никуда не годятся.

- Но тогда пропадает весь смысл наказания! - воскликнул Джерри. - Мы должны выбрать не самый легкий день для поста, а самый тяжелый... и такой день - воскресенье, поскольку, как ты справедливо заметила, по воскресеньям у нас обычно ростбиф вместо холодного «того же самого». Тут и наказания особого не было бы, если бы мы всего лишь отказались есть «то же самое». Давайте в следующее воскресенье. Самый подходящий день: папа собирается поменяться со священником из Верхнего Лоубриджа для проведения утренней службы. Так что его не будет дома до самого вечера. Если тетушка Марта удивится, что это с нами, мы ей скажем, что постимся для блага наших душ, и что это есть в Библии, и чтобы она нам не мешала... и я думаю, она от нас отстанет.

И действительно, тетушка Марта мешать им не стала. Она просто сказала, как всегда раздраженно и ворчливо: «Что еще за глупости вы, безобразники, тут затеваете?» - и больше об этом не думала. Мистер Мередит ушел из дома рано утром, когда все еще спали. Ушел также без завтрака, но, в этом, конечно, не было ничего необычного. Он часто забывал позавтракать, и некому было ему об этом напомнить. Завтрак - такой завтрак, какой обычно готовила тетушка Марта, - было совсем нетрудно пропустить, не пожалев об этом. Даже голодные «безобразники» чувствовали, что теряют не так уж много, отказываясь от «комковатой овсянки и снятого молока», некогда вызвавших презрение Мэри Ванс. Но все было по-другому, когда пришло время обеда. Они успели ужасно проголодаться, и наполнивший дом запах ростбифа - совершенно восхитительный запах, несмотря на то что ростбиф был очень плохо прожарен, - показался им невыносимо аппетитным. В отчаянии все четверо бросились на кладбище, куда он не доносился. Но Уна не могла оторвать глаз от окна столовой, за которым можно было видеть безмятежно обедающего священника из Верхнего Лоубриджа.

- Вот бы мне хоть малюсенький кусочек, - вздохнула она.

- Прекрати, - приказал Джерри. - Конечно, это тяжело... но в этом и заключается наказание. Я такой голодный, что прямо сейчас мог бы каменного идола съесть, но разве я жалуюсь? Давайте подумаем о чем-нибудь другом. Мы должны подняться выше собственных желудков.

В час ужина они уже не испытывали мук голода, от которых страдали днем.

- Я думаю, мы привыкаем, - сказала Фейт. - Я чувствую ужасно странную слабость, но не могу сказать, что мне хочется есть.

- У меня что-то с головой, - пожаловалась Уна. - Она иногда ужасно кружится.

Но она мужественно пошла в церковь вместе с остальными к вечерней службе. Если бы мистер Мередит не был всецело поглощен темой своей проповеди, заставившей его забыть обо всем на свете, он, возможно, обратил бы внимание на бледное, с запавшими глазами, личико, обращенное к нему со скамьи, где сидели его дети. Но он ничего не замечал, а его проповедь оказалась немного длиннее, чем обычно. Наконец она завершилась, и он как раз должен был объявить заключительный гимн, когда Уна Мередит упала со скамьи и осталась лежать на полу в глубоком обмороке.

Жена старосты Клоу подбежала к ней первой. Она выхватила худенькое тело из рук испуганной, побелевшей от ужаса Фейт и унесла в ризницу. Мистер Мередит забыл о гимне и обо всем остальном и как безумный бросился следом за ней. Прихожане постарались поскорее разойтись.

- Ох, миссис Клоу, - задыхаясь, выговорила Фейт, - Уна умерла? Мы ее уморили?

- Что случилось с моей девочкой? - спросил бледный отец.

- Я думаю, она просто в обмороке, - сказала миссис Клоу. - О, вот и доктор, слава Богу!

Привести Уну в сознание оказалось непростой задачей для Гилберта. Он долго трудился, прежде чем ее глаза открылись. Затем он перенес ее в дом священника. Фейт бежала за ним, истерически всхлипывая от облегчения.

- Она, понимаете, просто голодная... она ничего сегодня не ела... никто из нас не ел... мы все постились.

- Постились! - с удивлением воскликнул мистер Мередит.

- Постились? - переспросил доктор.

- Да... чтобы наказать себя за то, что пели «Полли Уолли» на кладбище, - пояснила Фейт.

- Дитя мое, я не хочу, чтобы вы наказывали себя за это, - огорченно сказал мистер Мередит. - Я немного пожурил вас... и вы все раскаялись... и я все вам простил.

- Да, но нас надо было наказать, - объяснила Фейт. - У нас такое правило... в нашем клубе «Хорошее поведение»... Если мы совершаем какой-нибудь дурной поступок или что-нибудь, что может повредить папиной репутации, мы должны себя наказать. Мы сами себя воспитываем, понимаете, потому что больше некому.

Мистер Мередит застонал, но доктор, отошедший от постели Уны, явно вздохнул с облегчением:

- Значит, девочка просто упала в обморок от голода, и все, что ей нужно, - это хорошая еда. Миссис Клоу, будьте добры, проследите, чтобы ее покормили. И, судя по рассказу Фейт, им всем лучше поскорее поесть, а иначе нас ожидают новые голодные обмороки.

- Я думаю, мы не должны были заставлять Уну поститься, - сказала Фейт с раскаянием. - Я теперь понимаю, что наказать следовало только Джерри и меня. Это мы устроили концерт, и мы старшие.

- Я тоже пела «Полли Уолли», как вы все, - послышался слабый голосок Уны, - так что меня тоже надо было наказать.

Появилась миссис Клоу со стаканом молока, Фейт, Джерри и Карл убежали в буфетную, а Джон Мередит ушел в кабинет, где долго сидел в темноте наедине со своими горькими мыслями. Итак, его дети воспитывали себя сами, так как «больше было некому»... воспитывали, самостоятельно решая запутанные вопросы, в отсутствие руки, которая вела бы их, и голоса, который мог бы дать совет. Фраза, произнесенная Фейт без всякой задней мысли, терзала душу ее отца, как язвительный выпад. Не было никого, кто присмотрел бы за ними, позаботился об их душах и телах. Какой хрупкой выглядела Уна, когда лежала в продолжительном обмороке в ризнице! Какими худенькими казались ее руки, каким мертвенно-бледным было ее личико! Она выглядела так, словно могла в любую минуту навсегда уйти от него... милая маленькая Уна. заботиться о которой так просила его Сесилия. Он давно, со времени смерти жены, не испытывал такого мучительного страха, какой охватил его, когда он склонился над своей лежавшей в обмороке маленькой дочкой. Он должен что-то сделать... но что? Должен ли он предложить Элизабет Керк выйти за него замуж? Она хорошая женщина... она будет добра к его детям. Он мог бы заставить себя сделать это, если бы не его любовь к Розмари Уэст. Но, не подавив эту любовь, он не мог посвататься ни к кому другому. А подавить ее он не мог... он пытался, но безуспешно.

Розмари тоже была в церкви в тот вечер - в первый раз после возвращения из Кингспорта. Он мельком увидел ее лицо в задних рядах переполненной людьми церкви, в тот момент, когда закончил свою проповедь. Его сердце неистово забилось. Он склонил голову и сидел, чувствуя, как стучит в висках кровь, пока хор исполнял очередной гимн. Они не виделись с того вечера, когда он предложил ей стать его женой. Когда он поднялся, чтобы объявить заключительный гимн, его руки дрожали, а обычно бледное лицо пылало ярким румянцем. Затем обморок Уны заставил его на время забыть обо всем остальном. Но теперь в темноте и уединении кабинета прежние чувства нахлынули с новой силой. Розмари была для него той единственной во всем мире, которую он мог любить. Было бесполезно даже думать о браке с любой другой женщиной. Он не мог совершить такого святотатства даже ради собственных детей. Он должен нести свой крест один... он должен постараться стать более внимательным, более заботливым отцом... он должен сказать своим детям, чтобы они не боялись приходить к нему со всеми своими маленькими проблемами. Наконец он зажег лампу и взял в руки толстую, недавно вышедшую в свет книгу, вызвавшую немало споров в богословских кругах. Он собирался прочитать всего лишь одну главу - только для того, чтобы немного отвлечься и успокоиться, - но пять минут спустя совершенно забыл об этом мире со всеми его горестями.

Поиск по сайту: