ПРИРОДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА 4 страница

В какой-то мере конфликт духа и природы основан на том, что смерть и увядание ассоциируются у нас со злом — будто они не являются частью божественного замысла! Легко пока­зать, что жизнь — это скорее жизнь-смерть, чем жизнь как противоположность смерти, однако подобные рационали­зации не меняют глубоко укоренившегося в нас страха перед ними. Однако проблема смерти не должна решаться устране­нием смерти, которая во многом напоминает отрубание голо­вы для того, чтобы избавиться от головной боли. Проблема в нашем отвращении к смерти —и особенно в нашем нежелании чувствовать это отвращение, словно это болезнь, которой мы должны стыдиться.

златоверхий город в небесах.

Глава 1

УРБАНИЗМ И ЯЗЫЧЕСТВО

Но повторим еще раз: отождествление Бога с бытием и жизнью, исключающими небытие и смерть, попытка одержать победу над смертью с помощью чуда воскресения — все это свидетельствует о неспособности видеть, что пары противопо­ложностей не исключают друг друга, а дополняют. Быть или не быть — это не вопрос, потому что бытие и не-бытие — в рав­ной мере концептуальные призраки. Но как только мы пережи­ваем «внутреннее единство» этих взаимосвязанных противопо­ложностей, а также всего того, что лежит между человеком и природой, между знающим и знанием, смерть начинает казать­ся нам возвратом в неизвестность внутренности, из которой мы вышли. Это не означает, что смерть, с биологической точки зрения, является рождением наоборот. Это означает, что под­линно внутренний источник жизни никогда не рождается, а всегда остается внутри, подобно тому как жизнь остается в дереве, хотя его плоды приходят и уходят. С внешней стороны, я — одно яблоко среди многих; с внутренней, я — дерево*.

Возможно, именно это имел в виду Иисус, когда сказал: «Я есмь лоза, а вы ветви» (Ин. 15, 5). Ведь христианство не обяза­тельно должно противоречить природе, потому что оно обла­дает тем, что в один прекрасный день может полностью преоб­разить его атмосферу. Безжизненный Крест может расцвести как «отрасль от корня Иессеева» (Ис. 11, 1). Среди его шипов появятся цветы, потому что, как говорится в древнем гимне, Крест — это дерево жизни.

Великий Крест,

Древо благороднее других;

Ни в одном лесу нет равного тебе

В листьях, цветах и семенах.

Благословенно древо, гвозди и бремя его.

Вот как должен выглядеть Крест на картине китайского художника. Очевидно, это не означает, что вместо брусьев нуж-

* Это поэтическое сравнение — не надуманное, а метафорическое. Очевидно, жизнь дерева — это не то, что мы называем жизнью, противопоставляя ее смерти. Жизнь в данном случае есть «внутреннее единство» обычной жизни и смерти. Это единство нельзя описать с помощью слов, потому что использование слов подразу­мевает принадлежность описываемого к какому-то одному классу.

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

но изобразить дерево. Равно как и не означает это смягчение символа, с тем чтобы скрыть агонию и кровь. В то же время, такое обновленное изображение Креста будет свидетельство­вать о том, что западный человек открыл Бога природы, а не Бога абстракций и что распятие—это не далекое историческое событие, а внутренняя жизнь мира, которая является по сути жертвоприношением. Ведь то, что жизнь неразрывно связана со смертью, а ее продолжение возможно только за счет другой жизни, свидетельствует о том, что это не просто «всего лишь природный мир», а то, о чем Христос сказал: «...сие есть Тело Мое, которое за вас предается... сие есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается* (Лк. 22, 19-20). Поэтому гимн продолжается пророческими словами: Согни ветви, о высокое древо, Распусти тугие волокна,

Смягчи жесткость, И на стебле своем возроди Потомков Царя Небесного.

Однако тугие волокна до сих пор не распущены, потому что людям кажется, что природа обманываетих, чтоэтоискуситель-ница, мать-паучиха, пропасть нескончаемых изменений, кото­рые вот-вот поглотят человека. Природа кажется нам пустыней, надвигающейся на возделанную землю, океаном, вечно подмы­вающим берег, — слепой, беспорядочной силой. Поэтому мы должны постоянно заботиться о том, чтобы защитить от нее творения рук человеческих. Основным из этих творений есть личность, сознательное эго, которому нужен спасительный ков­чег, чтобы не утонуть в водах бессознательного, в его «живот­ных» желаниях и ужасах.

Однако христианский разум, в отличие от чувств, знает, что идет процесс искупления природы и что она является тем­ной и разрушительной только с согласия Бога и по его воле. Наделенный бесконечной властью над миром, Бог не может пострадать от природы. Но человек с его ужасным даром сво­боды воли находится в безопасности от посягательств природы только до тех пор, пока он верен божественному. Как только человек отворачивается от божественного, природа становит-

Глава 1

УРБАНИЗМ И ЯЗЫЧЕСТВО

ся, подобно демонам, карающей десницей Бога. Поэтому когда постхристианское технологическое общество видит в природе бесконечный набор случайностей, на который человек должен накладывать свой порядок, христиане спешат добавить, что природа всегда будет врагом человека, отвернувшегося от Бога. Они напомнят нам о святых, которые могли в безопасности жить среди диких животных, потому что обладали чудодейс­твенным даром управлять силами окружающего мира.

Однако, по существу, таково не органическое, а политичес­кое представление о вселенском единстве. С этой точки зрения, вселенная представляет собой империю, порядок в которой всегда зависит от могущества божественной власти. Верно, что по мере развития христианства всемогущество Бога все чаще рассматривается как всеобъемлющая любовь, —подобно тому как в некоторых развитых странах запрещают смертную казнь, а преступников посылают не в тюрьмы, а в психиатрические лечебницы. Однако в самых благополучных странах власть то­же опирается на силу, даже если этого не видно. Это происхо­дит потому, что, с точки зрения политической системы, люди всегда являются «посторонними» —то есть отдельными цент­рами воли и сознания, которые должны подчиняться внешне­му порядку.

Таким образом, политический порядок в принципе отли­чен от органического, в котором части составляют целое по своей природе, а не по принуждению. Для органического по­рядка характерно то, что целое первично, а части одновремен­но возникают в нем. В то же время в политическом порядке целое всегда надуманно. Здесь не работают «законы роста», поскольку политические общества скорее изготовляются, чем вырастают. Поэтому ни вселенная, ни церковь не могут счи­таться телом Христовым до тех пор, пока они остаются царс­твом Божиим. Эти два представления глубоко противоречивы. Порядок Виноградной Лозы и порядок Города несоизмеримы. Но при этом ясно, что политическое представление о вселен­ной и о человеческом обществе идут рука об руку с частичным, бессистемным представлением о мире. Они опираются на мен-тальность, которая настолько очарована речью и мышлением,

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

что утратила возможность чувствовать реальность, лежащую между ними. Для нее полюса, эвклидовы точки, концы и повер­хности — это все, а содержимое — ничто.

Глава 2

Наука и природа

егенда гласит, что однажды владыка древней Индии был удручен тем, что земля слишком тверда для его нежных ног, и поэтому приказал покрыть территорию всей страны мяг­кими шкурами животных. Однако один мудрец заметил, что того же самого можно достичь, если взять шкуру всего лишь одного животного, отрезать от нее два небольших лоскутка и привязать их к ногам. Так были изобретены сандалии. Но для индуса мораль этой истории не только в том, какие очевидные преимущества дают технические изобретения. Эта история иносказательно передает два различных отношения к миру, которые приблизительно соответствуют прогрессивному и тра­диционному обществам. Только в данном случае технически находчивое решение представляет отношение традиционного общества, в котором считается, что человеку легче приспосо­биться к природе, чем природе — к человеку. Вот почему наука и технология, какими мы их знаем, не возникли в Азии.

Люди Запада склонны считать, что безразличие азиатов к техническим средствам подчинения природы — следствие тро­пической лени и недостатка социального самосознания. Мы с готовностью верим, что религии, пытающиеся решить жиз­ненные проблемы внутренними, а не внешними средствами, делают людей бесчувственными к голоду, болезням, несправед­ливости. Легко сказать, что подобные религии являются хитро­умными средствами, с помощью которых богатые эксплуати­руют бедных. Но если присмотреться внимательнее, мы уви­дим, что бедных можно эксплуатировать и по-другому — воз-

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА __________________

буждая у них желание приобретать новые веши и приучая их видеть счастье в накоплении имущества. Способность преобра­жать природу и творить чудеса в мире не позволяет нам по­нять, что страдание относительно, а поговорка «Природа не любит пустоты» верна прежде всего в отношении наших проб­лем.

Западный эксперимент по изменению природы с по­мощью науки и технологии стал возможным в условиях поли­тической космологии христианства. Апологеты христианства имеют полное право утверждать, что наука, несмотря на свои постоянные конфликты с религией, возникла в контексте иу-дейско-христианской традиции. В действительности, конф­ликт между христианством и наукой возможен лишь потому, что они имеют дело с той же самой вселенной — со вселенной фактов. Претензии христианства как религии на уникальность основываются на историческом толковании некоторых симво­лических принципов. Для других духовных традиций истори­ческие факты всегда вторичны, но для христианства всегда принципиально, что Иисус Христос действительно воскрес из мертвых, что он был рожден от девственницы и что даже Бог имеет цели и поэтому вынужден иметь дело с неподатливой реальностью, которую мы ассоциируем с «жесткими фактами». Христианин, не разделяющий этих принципов, не будет нас­тойчиво утверждать, что христианство —уникальная религия. Однако современные теологические настроения делают акцент на историчности библейских преданий. Даже среди либерально мыслящих теологов, которые сомневаются в реальности еван­гельских чудес, эта тенденция принимает вид аргументов в пользу того, что сколь неисторичными ни казались бы нам отдельные христианские предания, они тем не менее подтверж­дают, что в истории человечества Бог воплощает свой замысел.

Христианство также уникально в его стремлении внушить веру в неправдоподобные исторические факты, порождая тем самым состояние сознания, для которого очень важно чудесное преображение физического мира, ибо «если Христос не воск­рес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15, 14). В других духовных традициях также в изобилии встре-

Глава 2

НАУКА И ПРИРОДА

чаются упоминания о чудесах, но на них принято смотреть как на побочные проявления божественной природы чудотворца. Их роль в предании всегда вторична. Для христианства же ни­чего не может быть важнее, чем послушность природы воле Христа, кульминацией чего есть его победа над самым сущест­венным природным ограничением — смертью.

Сколь бы нерелигиозным и далеким от христианства ни было современное западное общество, оно по-прежнему увле­чено чудесами —то есть преображением мира, который кажет­ся объективным и внешним по отношению к эго. При этом беспримерный культурный империализм заменил авторитар­ную религиозную проповедь, а прогрессивное движение ис­тории к утверждению царствия небесного рассматривается как наращивание технологического могущества, «одухотворение» физического мира путем устранения его материальных ограни­чений.

Все это основывается на политической космологии иудейс-ко-христианской традиции, которая до самого недавнего вре­мени была космологией западной науки и во многих отноше­ниях остается таковой до настоящего времени. Ведь, как мы видели, в политической вселенной отдельными вещами, факта­ми и событиями управляют. Как бы ни менялись наши предс­тавления о законах природы, несомненно, что идея о законах природы возникла как следствие представления о том, что мир подчиняется командам правителя, напоминающего земных ца­рей.

Однако отношение к миру как к империи едва ли может полностью объяснить представление о законах природы. Сле­дует также принять во внимание образ мысли, без которого эта аналогия едва ли пришла бы кому-нибудь в голову. Насколько мы можем супить, подобный образ мысли возникает из-за слу­чайного недоразумения, возникающего в результате развития языка и абстрактного мышления.

Обычно считается, что человеческий разум может мыс­лить только об одной вещи в данный момент, тогда как язык, главный инструмент мысли, подтверждает это впечатление, поскольку является линейной последовательностью символов,

ПРИЮДА, К'УЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

произносимых или читаемых один за другим. Смысл этого рас­пространенного мнения скорее всего в том, что сознательная мысль — это сфокусированное внимание, тогда как фокусиро­вать внимание трудно или вообще невозможно, если в поле зрения находится много объектов. Поэтому внимание требует отбора. Поле внимания должно быть разделено на относитель­но простые элементы, структура которых такова, что их можно воспринять одним взглядом. Это можно делать двумя способа­ми: разбивая все поле на отдельные элементы требуемой прос­тоты или же исключая отдельные детали целого таким обра­зом, чтобы оставшееся можно было легко воспринять. Таким образом, мы слышим или видим намного больше, чем замеча­ем или обдумываем, и хотя мы подчас очень ловко реагируем на то, что не замечаем, мы чувствуем себя уверенно в той мере, в которой нам удается все сознательно контролировать.

Отдельные единицы внимания, выделенные таким обра­зом из всего поля восприятия, являются вещами, фактами и событиями. Обычно мы не замечаем этого, потому что мы наивно предполагаем, что вещи существуют до того, как мир становится объектом рассмотрения нашего сознательного вни­мания. Очевидно, глаз как таковой не видит отдельных вещей; он видит все целостное зрительное поле со всеми его бесконеч­ными деталями. Вещи появляются в уме, когда в результате деятельности сознательного внимания поле разбивается на сос­тавные части, о которых можно мыслить. И все же мы склонны считать, что разбиение существовало до того, как появилось наше сознательное внимание. Глядя на мир сквозь органы чув­ств, разум приходит к выводу, что во внешнем мире действи­тельно существуют вещи, — причем этот вывод, как нам ка­жется, подтверждается практической деятельностью. Это зна­чит, что, превращая чувственный мир в совокупность фраг­ментов, каждый из которых за раз «заглатывается» умом, мы можем предсказывать дальнейшее развитие событий.

Однако этот вывод не совсем правильный. Мы можем предсказывать будущее и справляться с окружающим миром, разбивая расстояния на футы и дюймы, веса — на фунты и унции, движения — на минуты и секунды. Однако действи-

Глава 2

НАУКА И ПРИРОДА

тельно ли мы считаем, что палочка длиной двенадцать дюймов представляет собой двенадцать отдельных дюймов дерева? Нет, мы так не считаем. Мы знаем, что разбиение дерева на футы и дюймы делается абстрактно, а не конкретно. Однако нам не легко видеть, что разбиение мира восприятия на отдельные вещи и события тоже производится абстрактно и что вещи представляют собой единицы мыслей точно так же, как фунты — единицы веса. Это становится очевидным, когда мы пони­маем, что каждая вещь может быть разделена для нужд анализа на множество компонентов или же может считаться составля­ющей частью другой, большей вещи.

Трудность понимания этой точки зрения в том, что очер­тания вещей можно проследить вплоть до поверхностей и раз­граничений в окружающем мире, тогда как дюймы являются отметками на линейке и их нет на измеряемых объектах. Так, например, вещь, называемая человеческим телом, отделена от прочих вещей ясно отличимой поверхностью кожи. Однако смысл в данном случае в том, что кожа отделяет тело от ос­тального мира подобно тому, как одна вещь отделена от ос­тальных, только в мыслях, а не в природе. В природе кожа не столько разделяет, сколько соединяет; кожа является мостом, через который внутренние органы дышат, получают тепло и свет.

Именно потому, что сознательное внимание является иск­лючающим, избирательным и разделяющим, оно не видит об­щего, а видит одни только различия. Зрительное внимание за­мечает вещи как фигуры на фоне, а наши мысли о таких вещах подчеркивают различия между фигурой и фоном. Внешняя поверхность фигуры или внутренняя поверхность окаймляю­щего фона разделяют фигуру и фон. Однако нам нелегко ви­деть единство фигуры и фона, объектов и пространства. Ведь мы иногда спрашиваем, что случится с фигурой или с объектом без окружающего фона или пространства. По аналогии, мы можем спросить, что случится с окружающим пространством, если в нем не будет никаких объектов. Ответ, конечно же, в том, что оно больше не будет пространством, потому что прос­транство — это «окаймляющая функция», которой больше не-

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА ___________________

чего окаймлять. Следует отметить, что это единство фигуры и фона следует не только из логики и грамматики, но является также законом чувственного восприятия*.

В таком случае фигура-и-фон есть отношение—нерасчле­нимое отношение единства-в-множественности. Однако люди сосредоточивают внимание, мыслят избирательно, анализиру­ют и проводят различия, не замечая при этом единство проти­воположных «вещей» и «тождественность» различий. Анало­гично, когда мы спрашиваем, что означает тот или иной факт или вещь, мы понимаем, что, поскольку эти факты являются частями воспринимаемого, их всегда не меньше двух! Отдель­но взятый факт не может существовать сам по себе, поскольку при этом он станет бесконечным — его ничто не будет ограни­чивать. Кстати, именно этот сущностный дуализм и множест­венность фактов является очевидным доказательством их вза­имозависимости и нераздельности.

Таким образом, мы приходим к выводу, что фундамен­тальные реалии природы не являются такими, какими их видит мысль, — отдельными вещами. Мир не является совокуп­ностью объектов, собранных или сложенных вместе, после чего между ними установились какие-то взаимоотношения. Фунда­ментальные реальности являются отношениями, или «полями силы», в которых факты суть полюса, — подобно тому как тепло и холод являются крайностями в поле температур, а во­лосы и подошвы — верхними и нижними окончаниями тела. Очевидно, что волосы и подошвы — это поверхности тела, и хотя у человека можно снять скальп, отдельно взятый скальп не встречается в природе sui generis, сам по себе. Однако если не рассматривать аналогии, слова и мыслеформы не охватывают мира. Если мы скажем, что природа составлена из «отноше­ний», а не из «вещей», это прозвучит скучно и абстрактно, если мы не поймем, что отношение — это именно го, что мы чувс-

* Наивная идея о том, что в начале было пространство, а затем его заполнили вещами, лежит в основе представления о том, как мир возник из пустоты. Мы должны перефразировать проблему так: «Как мир-и-пустота возникли из... из че­го?»

Глава 2

НАУКА И ПРИРОДА

твуем и ощущаем. В действительности нет ничего более конк­ретного, чем отношения.

Однако понимание это еще труднее, когда мы переходим от первичного акта абстрагирования, выборочного внимания, к вторичному — к обозначению мыслей с помощью слов. Пос­кольку все слова, кроме собственных имен, являются класси­фикаторами, они усиливают впечатление, что мир — это мно­жественность не связанных объектов и событий. Ведь, когда мы говорим, чем является вещь, мы относим ее к какому-то классу. У нас нет другой возможности сказать, кем или чем является что-то, кроме как классифицировать его. Однако классифицировать означает просто отделить ее от всего осталь­ного, подчеркивая ее отличительные черты, как нечто наиболее важное. Таким образом, мы приходим к пониманию, что клас­сификация подразумевает отделение, что меня характеризует прежде всего моя роль — все те особенности, которые делают меня непохожим на других людей. Таким образом, если меня узнают по моим особенностям и отличиям от всего остального, моя индивидуальность переживается мною как чувство изо­ляции. Тем самым я не чувствую единства с конкретной реаль­ностью, которая лежит в основе всех отличительных черт. В этом случае отличительные черты оказываются формой отде-ленности и разобщенности, а не отношением. В такой ситуации я чувствую мир как то, к чему я должен сформировать отноше­ние, а не то, с чем я уже имею отношение.

Таким образом, политическая космология предполагает фрагментарный способ восприятия мира. Бог не лежит в осно­ве всех отличительных черт, как предполагалось в индусской космологии, а обладает одной из этих «отличительных черт» — он наделен бесконечной властью. Человек относится к Богу как к другому человеку, например как слуга к повелителю или сын к отцу. Считается, что индивид сотворен из пустоты как от­дельное существо и поэтому должен подчинить себя божест­венной воле или быть насильственно приведенным в соответс­твие с нею.

Более того, поскольку мир состоит из отдельных частей, а вещи определяются категориями, которые упорядочены и

3 Природа, мужчина и женщина

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

обозначены словами, оказывается, что Логос, слово-и-мысль, лежит в основе мира. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт. 1, 3). «Словом Господа сотворены небеса, и духом уст Его — все воинство их» (Пс. 32,6). Если мы не понимаем, что мысль разделяет мир, предполагается, что мысль открывает прису­щий миру порядок — порядок, который может быть выражен в терминах слова-и-мысли.

Здесь мы видим появление двух важных предпосылок в истории западной науки. Первая из них состоит в том, что законы природы, то есть порядок вещей и событий, ожидают, чтобы мы их открыли, и что этот порядок может быть сформу­лирован мыслью, то есть в словах или с помощью каких-то других типов обозначений. Вторая предпосылка состоит в том, что законы природы универсальны. Очевидно, она была унас­ледована от монотеизма с его идеей о том, что Бог управляет миром.

Более того, наука невозможна без той разновидности соз­нательного внимания, которую мы обсуждали. Она подразуме­вает восприятие природы, основанное на избирательном, ана­литическом и абстрактном способе фокусирования внимания. Она воспринимает мир, разбивая его на как можно большее число мелких частей, которые можно понять в отдельности. Она делает это с помощью «вселенского исчисления», то есть с помощью перевода бесформенной природы в структуры, пост­роенные из простых и осязаемых единиц, подобно тому как землемер приблизительно вычисляет площадь «бесформен­ных» участков земли, заменяя их системой прямоугольников, треугольников и кругов. С помощью такого подхода все стран­ности и нерегулярности постепенно устраняются, пока нам не начинает казаться, что Бог был искусным землемером. Мы го­ворим: «Как удивительно, что естественные структуры точно соответствуют законам геометрии!» — забывая, что мы сами вынудили естественные структуры стать такими. Мы смогли сделать это с помощью анализа, разделяя мир на мельчайшие фрагменты, которые по своей сложности приближаются к ма­тематическим точкам.

Глава 2

НАУКА И ПРИРОДА

С другой стороны, этот способ управления миром может быть проиллюстрирован с помощью сеток. Наложите на слож­ный естественный образ лист прозрачной бумаги, расчерчен­ный на клеточки. Таким образом этот «бесформенный» образ можно будет описать с необычайной точностью в терминах формального порядка клеточек. Рассматривая сквозь этот эк­ран траекторию небольшого, хаотически движущегося объек­та, мы можем описать ее, указывая сколько клеточек объект прошел вверх или вниз, влево или вправо. Произведя некото­рые наблюдения, мы можем статистически проанализировать движение объекта и попытаться предсказать его поведение в будущем — а затем сказать, что это сам объект подчиняется статистическим закономерностям. Однако в действительности объект ничему не подчиняется. Статистические законы выпол­няются только потому, что мы сами избрали их для моделиро­вания его поведения.

В XX веке ученые все чаще осознают, что не открывают законы природы, а изобретают их и что представление о том, что природа следует каким-то структурам или порядку, сменя­ется идеей о том, что эти структуры не присущи ей, а лишь описывают ее. Подобное изменение точки зрения является ве­ликой революцией в истории науки. К сожалению, эта револю­ция не коснулась прикладных наук и практически не осознана обществом. Ученый вначале открывал законы Бога, веря в то, что их можно сформулировать с помощью словесных форму­лировок. Поскольку гипотеза о существовании Бога не оказала никакого влияния на точность научных предсказаний, ученый стал забывать о ней, считая мир машиной, которая подчиняет­ся законам без законодателя. В конце концов гипотеза о необ­ходимых и основополагающих законах оказалась ненужной. Законы рассматриваются как инструменты, подобные ножам, с помощью которых природа разрезается на легко усваиваемые порции.

Однако скорее всего это лишь начало радикального изме­нения научных представлений. Мы можем спросить, правда ли, что научные методы должны ограничиваться аналитическими и абстрактными способами восприятия в изучении природы?

3"

ПРИРОДА, МУЖЧИНАМ ЖЕНЩИНА __________________

Вплоть до недавнего времени основным занятием почти всех научных дисциплин была классификация — тщательное, нас­тойчивое и последовательное определение видов птиц и рыб, веществ и бактерий, органов и болезней, кристаллов и звезд. Очевидно, этот подход способствовал развитию атомистичес­кого и фрагментарного видения природы, недостатки которого проявились, когда, исходя их этих представлений, наука стала технологией и люди начали распространять свой контроль на окружающий мир. Оказалось, что природу невозможно изу­чать и контролировать по частям. Все в природе построено на отношениях, и поэтому вмешательство в нее всегда вызывает неожиданные и непредсказуемые последствия. Аналитическое изучение взаимосвязей сопряжено с появлением массивов ин­формации, которые столь сложны и запутанны, что их невоз­можно использовать для практических нужд — особенно в тех случаях, когда нужно принимать быстрые решения.

В результате технологический прогресс приводит к неожи­данным последствиям. Вместо того чтобы упрощать жизнь лю­дей, он делает ее более сложной. Никто не отваживается сделать шаг, не посоветовавшись с экспертом. Эксперт, в свою очередь, знает, что в его распоряжении всего лишь фрагмент постоянно расширяющегося массива информации. Однако, хотя фор­мальные научные знания расклассифицированы, этого нельзя сказать о мире, и поэтому односторонние знания нередко ока­зываются столь же неуместны, как полный шкаф, заваленный левыми ботинками. Это проблема не только тех, кто имеет дело с такими формальными «научными» вопросами, как эндокри­нология, химия почвы и теория миграции радиоактивных заг­рязнений. В обществе, которое в производстве и общении по­лагается на технологию, такие обычные предметы, как религия, экономика и законодательство, становятся настолько сложны­ми, что обычные граждане не могут ими пользоваться. Рост бюрократии и тоталитаризма связан не столько с враждебны­ми влияниями, сколько с попытками контролировать сложную систему взаимосвязей.

Однако если бы это было все, научные знания достигли бы состояния самоудушения. Так происходит лишь в некоторой

Глава 2

НАУКА И ПРИРОДА

мере, потому что ученый не просто анализирует и мыслит. На практике ученый часто полагается на интуицию —на бессозна­тельные действия разума, которые одновременно воспринима­ют все поле взаимосвязей. Эти действия описываются линей­ными мыслями, которые воспринимают только по одному эле­менту за один момент.

Мнение о том, что взаимосвязи в природе очень сложны и запутанны, является результатом перевода их в линейную сис­тему мыслей. Этот способ мышления крайне неуклюж, хотя он точен и поначалу дает обнадеживающие результаты. Для того чтобы пить воду, лучше пользоваться стаканом, а не вилкой. Рассуждая по аналогии, можно сказать, что сложность приро­ды свойственна не ей, а инструментам, которые используются для работы с ней. В ходьбе, дыхании и кровообращении нет ничего сложного. Живые организмы развили в себе эти фун­кции, не размышляя о них. Кровообращение становится очень сложным только после того, когда оно описано с помощью психологических терминов, то есть когда его понимают в тер­минах концептуальных представлений, построенных по требо­ванию сознательного внимания. Мир природы кажется нам невообразимо сложным, а управляющий им разум — чрезвы­чайно изощренным только потому, что мы описали его с по­мощью неуклюжей системы представлений. Подобно этому, умножение и деление очень сложны для тех, кто работает с римскими числами. Но когда числа представлены в арабской системе, эти операции относительно просты — и становятся еще проще, если воспользоваться арифмометром.

Понимание природы в терминах мысли подобно попыт­кам определить форму огромной пещеры с помощью малень­кого фонарика, который дает яркий, но очень узкий луч света. Траекторию светового луча и то, что он освещает, следует хра­нить в памяти, а затем по этим сведениям восстанавливать общий вид пещеры.

Поиск по сайту: