ПРИРОДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА 11 страница

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

пытку оторвать ее), оно не представляет себе ее великие воз­можности. Будучи функцией мозга, а не всего организма, абс­трактная сексуальность фрагментарна и поэтому принимает за мир природы мысленные различия и категории. Ведь если сек­суальность отделена от остальной жизни как что-то очень хо­рошее или очень плохое, она не работает во взаимосвязи со всем остальным. Другими словами, она теряет свою универ­сальность и становится частью, которая служит целому. Сотво­ренное существо заменяет Бога, и это идолопоклонство харак­терно не только для аскета, но и для распутника.

Поэтому пока сексуальность остается абстрактной майей, это «демоническая» сила, одухотворенная в той мере, в которой она оторвана от материальной реальности природы. Ведь мы пытаемся отделить ее от структуры отношения организм-и-ок-рркение — структуры, которая выражает принцип упорядо­ченности Дао и в китайской философии называется ли. Однако универсализация секса — это нечто большее, чем фрейдовская интерпретация искусства, религии и политики как проявлений либидо. Помимо этого мы должны увидеть, что сексуальные отношения являются разновидностью отношений религиоз­ных, социальных, метафизических и артистических. Таким об­разом, сексуальная проблема не может быть решена на сексу­альном уровне. В этой книге мы рассматриваем ее как вторич­ную проблему по отношению к проблеме человека и природы. Сексуальность останется проблемой до тех пор, пока она явля­ется отдельной сферой, в которой индивид трансцендирует «я» и переживает спонтанность. Чтобы решить эту проблему, он должен вначале позволить себе быть спонтанным во всех своих чувственных проявлениях во внешнем и внутреннем мире. Только тогда, когда его органы чувств привыкнут восприни­мать без привязанности —или, что то же самое, осознавать без напряжения, — сфера сексуальных чувств освободится от абс­трактного желания и его неизменного спутника — «духовного» отвращения.

Только так можно спасти ситуацию от чередующихся крайностей дуализма, который мы навлекаем своим отноше­нием. В этом дуализме сексуальность то хорошая, то плохая; то

Глава 6

ДУХОВНОСТЬ И ЧУВСТВЕННОСТЬ

распутная, то стыдливая; то настойчиво преследуемая, то с отв­ращением отвергаемая. Ведь если сексуальная активность рас­сматривается нами как нечто абстрактное, она еще больше ра­зочаровывает нас, потому что мы многого ожидали от нее. При этом мы переживаем быстрый переход от крайнего возбужде­ния к апатии, наступающей после семяизвержения. Время пос­ле оргазма, которое должно быть состоянием безмятежности, для блюстителя нравов становится депрессией, сопровождаю­щейся угрызениями совести, а для распутника — неизбежным периодом скуки и бессилия. Причина в том, что оба они привя­заны к желанию, которое предшествует оргазму. Они рассмат­ривают оргазм как цель, а не как дар, и поэтому сексуальное возбуждение сменяется у них депрессией, другой майей. Но если принимать нарастающее напряжение без привязанности, оно становится глубоким постижением спонтанности, и тогда оргазм является не внезапным концом, а прыжком в безмятеж­ность.

Теперь мы понимаем, что подлинно естественная сексу­альность — это ни в коем случае не распущенность, которая выбилась из-под контроля. Равно как это и не безвкусный «здо­ровый» секс, позволяющий биологическим путем снимать ес­тественное напряжение. Человеческая сексуальность столь же непостижима для нас, как и сам человек. Чтобы познать чело­века, не следует рассматривать его по частям, на уровне катего­рий, как отдельного индивида, состоящего из инстинктов, же­ланий и ощущений, появляющихся друг за другом в узком луче сознательного внимания. Мы лишь тогда узнаем, что такое человек и человеческая сексуальность, когда откроемся потоку переживаний без привязанности.

Поэтому не следует видеть в переживании сексуальной любви повторение знакомого экстаза, который искажен наши­ми ожиданиями. Любовь становится для нас исследованием отношений с вечно меняющимся, никогда не постижимым партнером, потому что он или она на самом деле не являются абстрактной ролью или личностью, набором условных рефлек­сов, стереотипом мужчины или женщины, которые мы при­выкли видеть в окружающих. Подобные стереотипы есть майя,

6 Природа, мужчина и женщина

ПРИРОДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

и любить их означает постоянно разочаровываться в своих ожиданиях. Лишь таинственное не является майей. Тайна не может быть описана и измерена, и именно в этом смысле — символом которого является женская вуаль —женщина всегда является тайной для мужчины, а мужчина для женщины. Именно в этом смысле мы должны понимать замечательное высказывание ван. дер Леэва о том, что «тайна жизни — это не загадка, которую нужно разгадать, а реальность, которую сле­дует пережить».

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПРОФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

сегда поучительно обратиться к первичным значениям слов, чтобы узнать, какие новые значения они приобрели и какие старые значения утратили. Слово «профанский» (profa­ne), например, вначале означало не «богохульный» или «безбож­ный», а относящийся к тому месту, которое находилось перед (pro) входом в храм (fanum). В прошлом это место было местом поклонения обычных людей (common people) в отличие от пос­вященных. Однако слово «обычный» (common) здесь означает не «темный» и «невежественный», а «общинный» — то есть живущий в обществе. Напротив, сакральный (sacred) означает не просто религиозный, а находящийся за пределами общины, экстраординарный (extraordinary). Опять-таки, в прошлом это слово обозначало не «необычный», а «тот, который не относится к общественному порядку (order)».

Мы как будто забыли, что существует позиция вне общес­твенного порядка со всеми его условностями. Эта позиция не антагонистична обществу. Она свободна от правил, но не про­тиворечит им. Однако мы почти всегда принимаем ее за ее противоположность — позицию, которая лежит ниже общест­венного порядка и обозначает скорее хаос, чем свободу. По­хожее недоразумение проявляется, когда мы думаем, что гово­рить авторитетно (with authority) означает выражать точку зре­ния правительства, церкви или традиции или же иметь в своем распоряжении текст выступления со ссылками на достоверные источники. Однако когда об Иисусе говорили, что он учил «как

б*«■

ПРИРОДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА __________________________

власть имеющий (as one having authority), а не как книжники и фарисеи» (Мф. 7, 29), имели в виду совсем другое. Считалось, что он говорит с внутренним убеждением, которое снова следу­ет отличать от догматизма и внутренней неопределенности. Слово «оригинальный» (original) также обозначает теперь «но­вый» или «странный», однако более глубокий смысл слов «ав­торитетный» и «оригинальный» в том, что человек является автором (author) или источником (origin) своих свободных пос­тупков. Созданная обществом личина, эго, не есть свободное действующее лицо. Человек свободен в той мере, в которой он постиг, что его подлинное «я» является автором и источником природы.

Однако здесь снова привычное смешение уровней не поз­воляет нам отличить это постижение от заявления сумасшед­шего: «Я есть Бог!» Поэтому западная церковь не приняла пос­тижение Экхарта, который говорил:

Бог есть я, а я — Бог настолько глубоко, что «он» и «я» едины в своем естестве и вечно свершаем в нем единое де­яние. Но пока «он» и «я», то есть Бог и душа, не слились в едином здесь и сейчас, «я» и «он» не могут быть едиными и творить вместе*.

Причина заблуждения в том, что западной христианской традиции недостает того, что мы называли внутренностью. Ее официальная позиция всегда была «профанской», конвенцио­нальной и экзотерической, хотя это никогда не признавалось. При этом были перепутаны профанское и сакральное, относи­тельное и абсолютное, социальные условности и божественная природа. Поэтому на Западе социальный порядок всегда насаж­дался с помощью жестких средств, а законы стали абсолютными императивами. Мы уже встречались с одним проявлением этой тенденции — с представлением о том, что любовь к Богу и любовь к природе могут быть альтернативами, исключающими друг друга, точно Бог и природа — принципиально разные сущности. Но когда Бог, Абсолют, подобным образом низво­дится до уровня сотворенных существ и начинает конкуриро-

Пер. на англ. Evans [1J, vol. 1, p. 247.

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПРОФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

вать с ними, на уровне сотворенных существ, то есть в челове­ческом обществе, начинается разброд. Когда шумит в ушах, трудно расслышать другие звуки.

Таким образом христианское духовенство порождает неп­римиримость и поверхностный релятивизм, с которыми затем настойчиво борется. Борьба за отделение церкви от государс­тва, начавшаяся во времена Ренессанса и продолжившаяся в эпоху Просвещения, стала пародией на «тайну», которую цер­ковь проглядела. Речь идет о строго внутреннем, или сакраль­ном учении, согласно которому в Боге, или на уровне подлин­ной реальности, все люди свободный равны. Другими словами, в Боге не существует классов и различий. Все личности равны перед Богом. Посвященный в эту тайну облекается в нового человека,

который обновляется в познании по образу Создавшего его, где нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необре­зания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос*.

Государственная, а значит, профанская церковь не могла принять и тем более проповедовать такое учение. Поэтому, выйдя на поверхность, оно послужило поводом для революции, потому что церковь не могла сказать: «Посмотрите, все это не ново. Мы всегда знали об этом учении и можем теперь вам его объяснить».

Вместо этого церковь фактически отказалась от внутрен­него учения, продолжая еще более категорично отождествлять Бога с законом. Она отказалась от позиции выше добра и зла, выше любых различий и тем самым заняла позицию ниже доб­ра и зла. Ограничения были не трансцендироваиы, а отвергну­ты, и идея равенства перед Богом сменилась представлением о том, что все люди в равной мере ничтожны. Свобода стала всего лишь индивидуализмом, а внеклассовое общество — се­рой посредственностью. Искусство стало монотонным прояв­лением эгоцентризма, а производство — монотонным выпус­ком товаров. К счастью, существуют исключения из этих пра-

Кол. 3,10-13.

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

вил, однако современный прогрессивный дух движется в нап­равлении устранения социальных различий, что приводит к дезорганизации общества. Ведь в органическом порядке прос­леживается дифференциация — по функции, если не по досто­инству.

Одним из крайних проявлений этой пародии есть отноше­ние фрейдистов, которые сводят любую творческую актив­ность — искусство, философию, религию или литературу — к проявлениям орального и анального эротизма, а также инфан­тильного стремления к инцесту, делая отсюда циничный вы­вод, что все люди в равной мере виновны. Очевидно, подобные рассуждения направлены не на доказательство того, что все вариации либидо естественны и чисты, а на то, чтобы свести поэтов и мудрецов на уровень, который считают неприличным все, включая самих психологов. Это больше всего напоминает «полицейскую психологию», которая предполагает, что все лю­ди, включая полицейских, являются преступниками и поэтому должны постоянно быть под прицелом. Такие примеры наво­дят нас на мысль, что это не учение о равенстве, а пародия на него, в которой прочитывается несчастье тех, против кого она направлена.

Жертвы этого учения — это не люди низкого социального положения, а люди без статуса вообще. Их в изобилии порож­дает общество, которое путает моральный закон с божествен­ной природой. К тем, кому общество не может дать даже низ­кого статуса, относятся завсегдатаи игорных домов, куртизан­ки, пьяницы, гомосексуалисты, нищие и бездомные. В системе абсолютистской морали для этих людей нет и не может быть места. Они неприемлемы для Бога. Им не дано быть даже «ма­лейшими в Царстве Небесном» (Мф. 5,19). Его солнце не будет сиять для неправедных, если они не пообещают измениться к лучшему. Однако к неправедным относятся не только люди отдельных сословий. Элементы неправедности и неприспособ­ленность существуют в каждом представителе общества как незамеченные аспекты природы, не согласующиеся с майей, общественным порядком. Они являются непристойными (ob­scene), или закулисными (off-scene),* потому что они не вписы-

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПРОФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

ваются в общую картину, не могут играть роль в социальной драме. Тем не менее эти люди столь же необходимы в ней, как подсобные рабочие необходимы в театре, как лица —за маска­ми и тело — под одеждой.

Однако если конвенциональный уровень и божественная природа не различаются, неправедные и непристойные стано­вятся метафизическими грешниками, нетерпимыми для Бога. Нетерпимое для Бога становится также нетерпимым для чело­века. Он не может согласиться с тем, чтобы игнорируемые и непристойные аспекты природы появились на сцене и обсуж­дались. Единственная возможность защититься для такого че­ловека — начать обвинять обвиняющих, указывая на них со словами: «Смотрите, они точно такиеже, какя!» Однако подоб­ный подход не менее ошибочен, чем заблуждение, которое его вызвало. На самом деле закулисное — это не реальность за декорациями, а часть общей иллюзии, поскольку выбор заку­лисного определяется тем, что остается на сцене, то есть счита­ется пристойным. Таким образом, то, что оставлено без внима­ния, всегда зависит от того, что принято замечать. Теперь ста­новится понятным ошибочность представления о подавлен­ных сексуальных силах как о реальности за пределами культур­ных достижений, поскольку они дополняют друг друга, а не существуют как причина и следствие. Хотя добро и зло возни­кают в результате одного разделения, само по себе зло не опре­деляет это разделение.

Так, когда сакральная идея о равенстве профанируется, она принимает вид пародии, согласно которой на уровне абсолют­ной реальности, в Боге, все люди одинаковы в своей непристой­ности. В действительности же, это представление должно гово­рить нам, что все люди подобны в своей глубинной невиннос­ти. С этой точки зрения, разделение природы на добрую и злую, на пристойную и непристойную является (если, опять-таки, воспользоваться словом в его первичном смысле) произволь-

++ Сейчас я не могу вспомнить, в каком журнале я встретил подобную интерпре­тацию слова obscene, которое скорее всего имеет другое происхождение. Согласно Oxford English Dictionary, этимология этого слова неизвестна, тогда как Уэбстер говорит, что это слово происходит от obs-caenum, где саепит означает «грязь».

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА __________________

ным (arbitrary), другими словами, зависящим от выбора наблю­дателя, нашего старого знакомого — изолированного эго. Между тем, с точки зрения Бога, нет различия между закулис­ным и всем тем, что показывают на сцене. Для Бога все люди таковы, каковы они есть, — или, как выражаются буддисты, сделаны из одной «таковости». Когда занавес падает и актеры входят на сцену вместе с автором, директором и техническим персоналом такими, какие они есть, а не в своих масках, герой и негодяй, участник постановки и работник сцены — все полу­чают аплодисменты зрителей.

Посему не судите никак прежде времени, пока не при­дет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обна­ружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похва­ла от Бога*.

Иногда аудитория может отзываться о пьесе неодобритель­но. Однако после представления она будет освистывать злодея не потому, что он был злодеем, а потому что он действовал не в соответствии со своей ролью. Зрители будут выражать неодоб­рение, если то, что должно было находиться вне сцены, оказа­лось на сцене, и наоборот. Другими словами, нет ничего плохого в закулисном, пока оно остается на своем месте, за пределами сцены. В системе же морального абсолютизма ему вообще нет места — возможно, потому, что аудитория не знает, что это

* 1 Кор. 4, 5. Очевидно, св. Павла привело б в ужас то, как часто его цитируют, вырывая высказывания из контекста. Между тем я с нетерпением жду, чтобы кто-то привел доводы в пользу того, что апостолы действительно передали церкви тайную традицию, которую церковь в течение сотен лет хранила от публики. Если это так, то данная традиция намного более тайна и «озотерична», чем любая другая великая мировая духовная традиция. Таким образом, существование тайного учения внутри христианства представляется весьма сомнительным. Дело в том, что «вечная фило­софия» наЗападевсегдабыладеломотдельныхиндивидов. Церковные власти очень редко мирились с ней. Чаще всего они предавали ее последователей анафеме. Одна­ко существование тайного знания кажется мне более вероятным в восточной пра­вославной церкви, чем в римской католической. В то же время следует отметить, что подлинная эзотерика не сводится к «тайным сведениям», тщательно скрывае­мым от публики. Подлинные тайные знания неизреченны — то есть постигаются в состоянии сознания, которое не может быть описано, потому что оно не попадает ни в одну категорию.

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПЮФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

всего лишь спектакль. Общественная драма и ее условное™ воспринимаются как реальность.

Подлинное различие между сакральным и профанским, а также между профанским и непристойным занимает важное место в философии сексуальной любви. Неспособность видеть различие между сакральным и профанским — одна из главных причин, почему в христианской традиции нет адекватного представления о сакральной любви. Ведь сакральная любовь — это любовь к Богу, которая не исключает любви к сотворенным существам. Сакральная любовь не обязательно присутствует в браке, однако иногда она все же встречается между супругами. Эта любовь не является также «великой страстью» в обычном, романтическом смысле этих слов. Подобно тому как некото­рые современные идеи являются пародией на равенсгво перед Богом, подобным образом возникла и пародия на священную любовь.

Известно, что общественный институт брака появился на Западе как формальное соглашение между семьями. Он до сих пор существует в таком виде в некоторых латинских странах Образование новой семьи в те времена было не проявлением личного выбора, а важным решением многих людей. Поэтом)' выбирали не молодые люди, а их бабушки и дедушки, после чего заключалось официальное соглашение, во многом напо­минающее современный брачный контракт. Любили ли моло­дые люди друг друга, могли ли они полюбить друг друга позже — все это не играло практически никакой роли. Брак был сог­лашением между семьями и поэтому управлялся политически­ми, социальными и — пусть в примитивной форме — евгени­ческими соображениями.

В тех культурах, в которых эта форма брака существует до сих пор, сожительство и другие формы внебрачных отношений для мужчин считаются чем-то само собой разумеющимся — даже если они не разрешены законом. Обычно такие отноше­ния являются закулисными. Они существуют по общественно­му согласию, которое не выражено явно. Поэтому брак являет­ся профанским институтом —общественной условностью сре­ди людей, которые играют социальные роли. Поэтому те, кто

ПРИРОДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА __________________

находился выше социальных ролей или, как в Индии, выше кастовых различий, отвергали брак, когда приходило время искать освобождение от майи.

Христианство возникло на Западе как странная смесь со­циальных и религиозных идей из разных источников. Оно объединило в себе социальные идеи о браке, которые прежде всего включали в себя иудейские представления о моральном и духовном целомудрии, пришедшие из Греции или от ессеев, а к ним — в искаженном виде из Индии. Этот вопрос настолько сложный, что нам будет легче в нем разобраться, если мы при­ведем здесь список основных факторов, оказавших на него вли­яние.

1. Иудейское представление о том, что физическая вселен­ная — это, по существу, благо.

2. Орфическая или искаженная индийская идея о том, что физическая вселенная — это зло.

3. Иудейский институт брака как имущественного и фа­мильного соглашения.

4. Иудейская идея о святости зачатия, о необходимости продолжения рода и о греховности расходования семени не по назначению.

5. Орфически-ессейско-индийекая идея о необходимости ухода из плоти, о нежелательности рождения потомства и о святости девственности.

6. Иудейская идея о греховности прелюбодеяния как нару­шения прав собственности.

7. Общее греко-индийское представление о том, что святой или духовный человек не должен принимать участия в общест­венной жизни.

8. Иудейская идея о том, что социальные условности явля­ются законами Бога.

9. Мнение Иисуса о том, что женщины также обладают какими-то правами, поскольку они равны с мужчинами по крайней мере в том, что имеют душу.

Неудивительно, что попытки объединить эти идеи превра­тили отношение между мужчиной и женщиной в полный хаос, в котором, тем не менее, присутствует как минимум одна прог-

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПРОФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

рессивная идея: представление о том, что женщины — тоже люди.

Чтобы оценить запутанность ситуации, мы должны при­нять во внимание, что индийские идеи пришли на Запад в гораздо более популяризированной и буквальной форме, чем та, которую они вначале имели в Индии. При этом основная идея исказилась двояко: майя стала рассматриваться как зло, с одной стороны, и как естественная вселенная, с другой. В ре­зультате девственность стали понимать как воздержание, а иде­алом сакральной личности стал уход не только от общества, но и от природы. Однако вначале словом «девственница» {parthe-nos) обозначали женщину, которая не вступала в фамильный брак, а сама выбирала себе мужчину. Она становилась «неза­мужней матерью» не потому, что была порочной или распут­ной, а потому, что была хозяином своей жизни.

В учении ранней церкви объединились все эти факторы. При этом сохранилось представление об официальном, фа­мильном браке, не допускавшем многоженства, и был практи­чески запрещен развод — что бьио проявлением уважения к правам женщин. Но вместо того, чтобы допустить закулисную сексуальную жизнь для женщин, учение церкви запретило ее для мужчин. Иисус выступал против развода, потому что разве­денная женщина теряла социальный статус, выглядя как товар, который вернули продавцу, потому что он непригоден для ис­пользования*. Однако существенно то, что церковь сделала мо­ногамным и оградила от внебрачного сожительства брак, кото­рый заключался по фамильному соглашению. Сексуальная лю­бовь как нечто не обязательно греховное и незаконное пол­ностью неизвестна для Нового Завета**.

* «Девицу не должно спрашивать, когда ей выбирают супруга. Она ожидает

решения своих родителей, поскольку скромность не позволяет ей самой выбрать себе мужа». Св. Амвросий (De Abraham, i, ad fin.) и св. Василий (Ер. ad Amphilodum, ii) говорят, что брак без родительского согласия должен приравниваться к супру­жеской измене. Такой брак почитался тягчайшим преступлением во времена рим­ского императора Констанция (317—361).

** Однако следует принять во внимание, что знаменитый текст Евангелия от Матфея (5, 28) называет супружеской изменой одно только вожделение во взгляде на женщину. Тем не менее все стихи, начиная с семнадцатого, являются ироничес­ким обсуждением показной праведности фарисеев. Иисус демонстрирует недале-

ПРИРОДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА __________________

Короче, церковь объединила иудейское представление о продлении рода с греко-индийской идеей о сексуальном воз­держании, предлагая в браке ограничивать сексуальные чувс­тва. Таким образом, профанский институт брака стал рассмат­риваться как сакральное состояние целомудрия, которое в свою очередь принималось за безрадостную сексуальность или, что было более предпочтительным, за полную девственность. Св. Павел говорит: «Имеющие жен должны быть как не имею­щие» (1 Кор. 7, 29). В результате возникло таинство бракосоче­тания, которое должно было освящать профанское с помощью сакрального подобно тому, как рождение Христа во плоти ос­вятило плоть. Но поскольку Слово и Дух всегда рассматрива­лись как антипод плоти, а сакральное как противоположность профанского, слияние двух в одном стало не союзом, а порабо­щением. Таким образом, поскольку мужчина олицетворял дух, а женщина плоть, она не имела права выбирать себе партнера и должна была хранить верность своему мужу.

Очевидно, такое представлением о браке не могло сущест­вовать вечно, и со временем его сменило другое — партнеры теперь могли сами выбирать друг друга. Когда церковь сблизи­лась с государством, ее раннее ревностное учение было видоиз­менено, и поэтому она теперь нередко допускала полигамию, сожительство и проституцию*. Однако самое большее влияние на христианские представления о браке возымел средневеко-

кость и абсурдность праведности, доводя ее до крайности. Он начинает с того, что покажется шуткой всем, кроме сторонников буквального понимания, а именно

— с утверждения, что даже тонкости законов являются священными: «Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона». Затем он перечисляет прегрешения в порядке убывания их тяжести, назначая за них наказания в обратном порядке. За беспричинный гнев он предписывает суд, за оскорбление «рака» (глупец) — верховное судилище, а за слово «безумный» — геенну огненную. Однако в стихе Мф. 23, 17 сам Иисус называет последователей фарисеев «безумными и слепыми». Поэтому очевидно, что в стихе о прелюбодеянии

— «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» —Иисус высмеивает закон о прелюбодеянии, доводя его до абсурда, а затем предлагая вырвать себе глаз. Этот отрывок может быть понят в его тради­ционной интерпретации только при условии, что Иисус был полностью лишен чувства юмора.

* G. R. Taylor 11], pp. 19—50.

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПЮФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

вый культ придворной любви, из которого впоследствии раз­вилось то, что мы сейчас знаем как романтическое представле­ние о любви и браке.

Историки не могут прийти к согласию в том, откуда и каким образом возник этот культ, но большинство сходятся во мнении, что давшая ему начало катарская (альбигойская) ересь была разновидностью одной из арабских религий, манихейс­тва, отголоски которого сохранились в Западной Европе со времен Римской империи и получили новое развитие после возвращения крестоносцев. Само манихейство было синкрети­ческим движением, через которое на Запад в искаженном виде проникли многие индийские идеи. Эти ида* включали в себя дуализм духа и природы, перекликающийся с философией сан-кхья, а также представление о любви как о «чистом желании». Последнее представление напоминало о тантрических культах, в которых возбуждение и трансформация сексуальной энергии возведено в ранг своеобразной йогической практики. Духов­ным идеалом манихейства было освобождение мира света от мира тьмы и тем самым спасение человеческого духа из тюрь­мы его плоти.

Представление о «чистом желании», а также дуалистичес­кое искажение учения о майе появились на Западе задолго до катарской ереси, потому что у св. Иоанна Златоуста, у св. Гри­гория Нисского и у св. Джерома мы встречаем порицание рас­пространенной среди христиан практики сожительства с agape-tae или rirgines subintroductae. Эта форма любовного общения с христианскими девушками включала ласки, сон в одной посте­ли и, возможно, половой акт без семяизвержения. При этом сексуальное желание не «рассеивалось» во время оргазма, а на­растало и превращалось в страсть. При этом напряжение в половых органах воздействовало на весь организм, распрост­раняя атмосферу эротических чувств на все аспекты отноше­ний партнеров. При этом сексуальное притяжение индивидуа­лизировалось. Оно стало не просто «вожделением к женщине», а желанием, направленным на одну конкретную женщину, тело которой благодаря воздержанию излучало «флюиды чувствен­ности». Таким образом мужчина начинал идеализировать свою

ПРИЮДА, МУЖЧИНАМ ЖЕНЩИНА __________________

возлюбленную. Она становилась для него чем-то большим, чем женщина. Она становилась богиней, воплощением божества.

Подавленная на время церковью, эта традиция опять рас­пространилась в Европе в конце XII века в виде катаризма, или придворной любви. Однако теперь женщины чаще всего были не девственницами, а замужними женщинами, нередко жена­ми феодалов, с которыми молодые рыцари формировали от­ношение donnoi. Очевидно, это были «идеальные» или «сексу­ально чистые» любовные отношения, в которых сексуальные чувства выражались прежде всего в знаках внимания, которы­ми джентльмен окружал свою леди. Эти отношения были вос­петы трубадурами, традиции которых стали источником позд­нейшей европейской нерелигиозной поэзии и основой запад­ного идеала романтической любви.

Историки расходятся во мнениях в отношении того, дейс­твительно ли эти отношения были идеальными или же они были прикрытием для супружеских измен. Последнее впечат­ление подтверждается многочисленными упоминаниями в по­этической литературе ласкания тела любимой женщины. В то же время есть много указаний на то, что следует избегать реаль­ного полового акта, поскольку, как выразился один поэт, «кто желает обладать своей возлюбленной, тот не познал истинного смысла donnoi». Хотя у нас нет весомых доказательств, двус­мысленность свидетельствует о том, что отношения зачастую доходили до coitus reservatus, а по-арабски, кареззы (karezza) — продолжительного полового сношения без мужского оргазма.

Поиск по сайту: