Глава 2. Это произошло внезапно, жизнь все расставила по местам

***

Это произошло внезапно, жизнь все расставила по местам. Только наиболее глубокие черты моего лица говорили мне, что я все еще был жив пока. Я не чувствовал разницы. У меня все еще были чокнутые подростковые мысли. Я все еще произносил те же самые тупые шутки. Я смотрю на крышу из кедра на доме в Сиэтле – сейчас она смотрится немного хуже из-за изношенности – и думаю, держись, неужели я напрасно делал ремонт?

Но опять же, настоящий вопрос звучал по-разному: как я умудрился пережить эту крышу? Или задать этот вопрос по-другому: как я смог выжить? И как я осознал всё, что со мной происходит, тогда? Вот что я пытался выяснить во время написания книги. Потому что совершенно не было предопределено, что мой рассказ будет представлять собой нечто большее, чем зловещая поучительная история. У нее были все элементы: секс, наркотики, rock‘n‘roll и слава, удача и падение. Но, не смотря на это, история получилась – и не плохо, она стала чем то другим.

Вот что я узнал, когда принялся отвечать на эти вопросы. Я позволил себе потерять путь, который, как я думал, оставался жизненно важен, даже когда GUNS N’ ROSES стали значимыми для других. Затем – в нескольких случаях, в которых я думал обо всем этом – я мог придумать миллионах причин, чтобы уйти с этой дороги. Но, в конце концов, всё, казалось, зависело от неспособности разобраться с несколькими базовыми понятиями – что значит быть успешным, что значит быть взрослым, что значит быть мужчиной. То как я предпочитал охарактеризовывать себя, расходилось с действиями, которые на самом деле меня охарактеризовывали. И эта разобщенность подтверждала практически фатальный уровень самообмана.

Но я забегаю вперед.

Боюсь, что эта история относятся к разряду тех, которые имеют длинную развязку. Для меня никогда не было другого простого откровения; я отдал много времени, чтобы начать понимать даже чертовски простые вещи. Итак, я просто начал сначала.

Мой отец был ветераном Второй мировой войны, который начал заводить детей с моей матерью, когда ему было 18 лет и не останавливался до того момента, когда ему исполнилось 38. Он пошел прямо с войны работать в Сиэтловский пожарный департамент, отчаянно пытаясь обеспечить семью, число детей в которой достигло восьми, к тому времени, когда родился я, Майкл МакКэган, 5 февраля 1964 года.

В моем квартале было несколько Майклов, включая одного из детей, живущих прямо за соседней дверью. Майкл по соседству имел деда из Ирландии, живущего с ним, и его дед, вероятно, дал мне прозвище "Дафф", чтобы упростить обращение на нашей улице. Позже, когда GN’R распались, мой отец любил доказывать свое авторство моего имени тоже. Он говорил, что звал меня МакДафф. Так или иначе я назывался Даффом с того момента, как помню себя.

Я не уверен, что маленький мальчик может желать чего-то большего, чем отца, чьим призванием стала работа пожарным. Если временами, находясь в школе, я чувствовал себя смущенным от того, что мои мама с папой были старше, чем родители моих друзей и одноклассников, то, в конце концов, я находил удовольствие в том факте, что мой отец был героическим пожилым парнем.

Оба мои родители росли во время Депрессии, и эта атмосфера окрасила их размышления относительно денег, работы и жизни. Я помню, как моя мама рассказывала мне истории, каково это было расти во время депрессии. Истории о том, как не хватало денег на то, чтобы отапливать дом зимой, на то чтобы иметь свитера и пальто на всё время. Истории о том, как ее мать вынуждена была чинить роликовую доску или куклу, и это был ее единственный рождественский подарок.

Если вы будете на семейном собрании МакКэганов (наверняка большая толпа), постарайтесь пробормотать “FHB” (“Family Hold Back” – семья сдерживается) и посмотрите что произойдет. Итак, я скажу вам, что произойдет: вы внезапно увидите восемь братьев и сестер, каждый из которых берет по мизерной порции всего, что имеется на обед в буфете. “Семейное сдерживание" это выражение, которое пришло с годами из-за слишком большого количества детей и невозможности прокормить их всех. Один из нас практически всегда приводил с собой друга на ужин, и это была ситуация, когда секретный код «Семейного воздержания» действовал: можно было быть уверенным, что гость досыта наестся, просто каждый должен взять маленькую порцию, ничего не говоря. Мы, дети, выучили уроки бережливости и экономии на практике.

У старика также был малярный бизнес на стороне, и я никогда не забуду на сколько счастливым я себя чувствовал, когда я, наконец, был достаточно взрослым, чтобы взобраться на леса и скрести и малевать вместе с моими старшими братьями и другими пожарными, которые нуждались в подработке.

Горная цепь Каскад практически подходила к нашему заднему двору и мой отец брал моего брата Мэтта и меня – наравне с нашей преданной собакой Моо – в пешее путешествие в регион альпийский озер, чтобы порыбачить и разбить лагерь под звездами с медведями и оленями. Во время этих посиделок мой отец казался всезнающим и все умеющим. Но я начал замечать, что атмосфера дома напряжена, когда мы возвращались обратно с уикенда из похода.

То, что мои родители были несчастливы в браке, становилось болезненным, не смотря на мой юный возраст. Мой отец всегда казался взволнованным. Я начал обижаться на его злость и резкий характер. Моя мать была святой в моих глазах, и когда я узнал, как ей больно, пришел в ярость.

Мой отец ушел на пенсию из пожарного департамента, когда мне было семь, и вскоре нашел работу пожарного инспектора в страховой компании, работу, которая была связана с частыми командировками. Могла быть такая история. Я просто помню, как был оживлен, когда он уехал. Наше домохозяйство вернулось на круги своя. Каждый из нас, детей, мог перестать осторожничать, и мог смеяться, и шутить, и играть музыку.

Вскоре после того, как мой отец уволился, мама решила поступить на воскресные курсы в Северном Сиэтлском общественном колледже. Так, она смогла в возрасте 45 лет и после воспитания восьми детей, наконец-то, присоединиться к рабочей массе вне дома.

Мама начала работать когда мне было девять. В один из первых дней, когда она была на своей новой работе, я пришел домой из школы и обнаружил своего отца – который был дома на той неделе – в постели с женой нашего соседа. Матерью моего лучшего друга. Ах конечно, они притворились будто ничего необычного не произошло, и я был уверен, что они думали, будто я слишком мал, чтобы догадаться в чем дело. Но я то все понял: все сразу, в тот самый миг, я понял, чем на самом деле был секс, что такое был обман, понял, что жизнь моего отца была ложью, и я понял, что должен был утаить все это от мамы, чтобы она не расстроилась. Это было неприятное вступление во взрослую жизнь.

Начиная с того дня я перестал разговаривать со своим отцом. Ни слова. Вскоре он и женщина по соседству оба уехали и поселились в квартире вместе. Мои родители развелись. Мой лучший друг и я были поставлены в затруднительное положение – была ли это вина его матери или моего отца в том, что обе наши семьи были разбиты? Мы начали драться и он начал вести себя импульсивно дома. На день рождения его отца несколько лет спустя, он подарил своему папе отрезанную голову домашней кошки как подарок. Завернутый в подарочную упаковку. Он также прорубил снаружи стену моей спальной, пока я был по другую ее сторону в своей кровати. Все потому что мой отец не мог держать свой член в своих штанах.

В том возрасте я понял, что должен был как-нибудь разобраться с этой проблемой. Это то, что мы делаем, когда мы недостаточно взрослые, чтобы увидеть всю проблему целиком. Множество вещей, которые я вскоре использовал для того, чтобы выпутаться – я сейчас назвал бы их спасательными механизмами – потом показали свою черную сторону. Когда, несколько лет спустя, я стал объектом ужасных нападок, то научился самолечению алкоголем и наркотиками. Конечно, все мы имели какой-то дерьмовый опыт, чтобы справиться с этим пока взрослели. Я не могу с честным лицом обвинять свое детство за наркотики и алкоголь, которые я поглощал позже. Было бы правильнее, возможно, сказать, что это было такое идеальное стечение обстоятельств, которое начало закручиваться вокруг меня до того, как я имел шанс отреагировать на какое-либо из этих обстоятельств: предрасположенность к алкоголизму, семейная история ужасных беспорядков, необходимость прятать тайну и защитить мою маму, взросление в то время, когда эксперименты с наркотиками вызывали гораздо меньшее порицание, чем сейчас. Моя мама была практически оставлена одна, чтобы обеспечивать все домохозяйство. Это означало, что у нее не было выбора, кроме как оставить меня с множеством обязанностей, и я просто сразу оказался не на высоте. Я бы желал быть лучшим сыном в те сложные годы перемен для моей матери. Я до сих пор виню себя за тот ад, через который я заставил ее пройти. Я пытался определить свое место в этом мире без отца, с которого можно было бы брать пример.

После того как отец оставил нас, брат моей матери - доктор – позволил нам проводить летние каникулы в своей хижине, находящейся в горах у озера на востоке от Сиэтла. Когда мне было между шестью и семью годами, я отправился туда, чтобы покататься на водных лыжах с моим братом Мэттом – из восьми детей он был ближе сего ко мне по возрасту, всего лишь двумя с половиной годами старше – и еще парой детей. Мэтт и его друг управляли лодкой, а другие дети и я ехали на лыжах за ними, привязанные двойным канатом. По мере того как мы неслись я потерял равновесие и пояс, привязанный к канату, лопнул.

В мгновение я упал вперед, ослабленный канат сформировал петлю в воде, и моя рука вошла в нее. Затем я услышал, что петля начала затягиваться, издав характерный звук.

Обжигающая боль пронзила верхнюю часть моей руки в тот самый момент, когда канат начал тащить меня.

Дерьмо, лодка не останавливается.

Мой брат думает, что я просто схватился за канат и кайфую.

Полнейший ужас охватывал меня по мере того, как вода заливалась в мой рот и нос, и я боролся с ней, чтобы дышать.

Канат прорезал мою правую руку до кости и обножил мышцы от плеча до локтя – просто стащил кожу словно носок.

Я утону.

Я умру.

Внезапно я почувствовал, будто время приостановилось. Все стало замедляться. Я сосредоточенно смотрел на красивый зеленый свет, преломленный у поверхности воды, на частицы, застывшие в солнечных лучах, танцующие в медленном движении. Тишина сменила вой воды, разрывающийся у моих ушей. Все, что я чувствовал, был тусклый свет на мне. Затем бледный подводный свет начал гореть ярче, до того момента пока не заполнил собой всё. Ощущение тепла и блаженства окружили меня, и я чувствовал доброжелательное присутствие – словно если бы я был окружен семьей, поколениями семьи, проотцами, которых я никогда не встречал, но которых каким-то образом знал. Со временем я всплыл, и все начали кричать, и люди собрались на берегу озера, я потерял сознание.

Кто-то на берегу привел меня в чувство. Я был быстро доставлен в госпиталь. Доктора были способны расправить мышцы обратно на моей руке, но мы не имели достаточно денег, чтобы заплатить им за то, чтобы они еще и пришили эти мышцы. Очевидно, мы также не потянули бы пластическую операцию на руке, поэтому с того дня верх моей руки выглядел так, словно кто-то вырубил клинообразный кусок моих мышц топором.

Вскоре после этого инцидента моя мама заставила меня участвовать в исследовании около-смертного опыта в университете Вашингтона. Мои воспоминания появились в отчете, Ближе к свету: Изучение около-смертного опыта детей. Эти теплые мирные объятия заменили любой страх смерти, который я когда-либо мог иметь.

Я чувствовал себя исключительным после этого, но я также пользовался тем допущением, что я мог умереть молодым – что это было всего лишь преддверие смерти, которая может наступить вскоре, раньше или позднее, и определенно к тридцати.

После беглого знакомства с иным миром, смерть казалась не такой уж страшной.

Поиск по сайту: