Наконец

Меня никто не видит там,

Ложусь я в тихий мой вигвам.

Объятый тьмой и тишиной,

Я – в мире книг, прочтенных мной.

Здесь есть леса и цепи гор,

Сиянье звезд, пустынь простор –

И львы к ручью на водопой

Идут рычащею толпой.

P. Л. Стивенсон.

Вычитанные страны ^[19]

Дариус читал великолепно, хотя слова звучали у него совсем по-другому, чем у Мортимера (и уж конечно, по-другому, чем у этого вредителя Орфея). Пожалуй, больше всего Дариус напоминал своей манерой Мегги. Он читал с детским простодушием, и Элинор казалось, что она видит перед собой мальчика, каким он был когда-то, худенького, в очках, так же страстно влюбленного в книги, как она, – только для него страницы оживали.

Голос у Дариуса был не такой звучный и красивый, как у Мортимера. Не было в нем и того пыла, той магнетической энергии, которая отличала чтение Орфея. Дариус брал слова на язык так бережно, словно каждое из них было хрустальным и могло разбиться, если произнести его слишком громко, слишком решительно. В голосе Дариуса была вся печаль этого мира, очарование слабых, тихих и робких, знающих, как безжалостны сильные…

Красота слов, созданных Орфеем, по-прежнему удивляла Элинор, как в первый день, когда она усшала его чтение. Эти слова были так не похожи на тщеславного дурака, швырявшего о стену ее книги. "Так ведь они у него ворованные, Элинор!" – подумала она. А потом все мысли куда-то исчезли.

Дариус ни разу не запнулся – может быть, потому что читать его заставил на этот раз не страх, а любовь. Он так тихо отворил дверь между буквами, что они – так показалось Элинор – проскользнули в мир Фенолио как дети, прокравшиеся в запретную комнату. Почувствовав за спиной шершавую каменную стену, Элинор сперва не поверила собственным ощущениям. Сперва тебе кажется, что это сон. Так ведь рассказывала Реза? "Если это сон, – подумала Элинор, – я бы хотела никогда не просыпаться". Ее глаза жадно впивали новые картины: площадь, колодец, дома, лепившиеся друг к другу, как будто от старости уже не могли стоять прямо, женщин в длинных платьях (очень убогих), стайку воробьев, голубей, двух тощих кошек, телегу, на которую какой-то старик взваливал лопатой отбросы… Вонь была невыносимая, и все же Элинор жадно втягивала ноздрями воздух.

Омбра! Она в Омбре! Ведь ничем другим это место не могло быть. Женщина, набиравшая воду из колодца, обернулась и недоверчиво посмотрела на платье Элинор из тяжелого темно-красного бархата. Элинор купила его в магазинчике, торговавшем маскарадными костюмами, как и балахон для Дариуса. "Что-нибудь средневековое", – попросила она – и вот бросается теперь в глаза в этом наряде, как павлин в стае ворон!

Не важно! Элинор, ты наконец сюда попала! Почувствовав резкий рывок за волосы, она умелым движением поймала фею, разжившуюся седой прядкой. О, как ей не хватало этих маленьких летуний! Правда, Элинор думала, что они синие. А эта переливалась всеми цветами радуги, как мыльный пузырь. Элинор с восторгом зажала добычу в горсти и сквозь пальцы рассматривала фею. У малышки был довольно сонный вид. Когда фея наконец вырвалась на волю, укусив обидчицу крошечными зубками за большой палец, Элинор рассмеялась так громко, что сразу из двух окон в соседних домах высунулись женские головы.

Элинор!

Она зажала рот рукой, но все еще чувствовала смешинку на кончике языка, шипучую, как содовый порошок. Она была так счастлива, так идиотски счастлива. Последний раз Элинор чувствовала себя такой счастливой в шесть лет, когда тайком пробралась в отцовскую библиотеку и читала книги, которые отец ей читать не разрешал. "Хорошо бы тебе просто упасть и умереть, Элинор, – думала она. – Прямо сейчас. Лучше все равно уже не будет".

По площади шли два человека в пестрой одежде. Комедианты! Выглядели они не так романтично, как представляла себе Элинор, но… Кобольд тащил за ними музыкальные инструменты. На его мохнатом лице выразилось при виде Элинор такое изумление, что она невольно потрогала себя за нос. Может быть, у нее что-то не в порядке с лицом? Нос, кажется, всегда был большой…

– Элинор!

Она вздрогнула. Дариус! Господи Боже мой! Она про него совсем забыла. Как он оказался под телегой с мусором? Бедняга с ошалелым видом выползал между колес, стряхивая с балахона вонючие соломинки. Ох уж этот Дариус! До чего это в его духе – оказаться в Чернильном мире не где-нибудь, а под телегой с отбросами. Такой уж он невезучий! И как он озирается! Как будто попал в логово разбойников! Бедный Дариус! Замечательный и прекрасный Дариус! ОН всё еще сжимал в руке листок со словами Орфея, но куда делась сумка с пожитками, которые они хотели взять с собой? Погоди, Элинор, сумку должна была взять ты. Она стала озираться в поисках и увидела вместо сумки Цербера, который с интересом обнюхивал мостовую в шаге от нее.

– Он… он умер бы с голоду, если бы мы его там бросили, – промямлил Дариус, счищая грязь с балахона. И по… потом он нас, наверное, сможет отвести к своему хозяину, а тот нам расскажет, где найти остальных.

"Неплохая мысль, – сказала себе Элинор. – Я вот до этого не додумалась. Но что ж он все запинается?"

– Дариус! У тебя получилось! – Она так бурно обняла его, что у него слетели очки. – Спасибо тебе! Я так тебе благодарна!

– Эй вы! Откуда собака?

Цербер зарычал и прижался к ногам Элинор. Перед ними стояли двое солдат. "Солдаты хуже, чем разбойники". Реза рассказывала ей об этом. "Большинство начинает в конце концов получать удовольствие от убийства".

Элинор невольно отступила на шаг, но уперлась спиной в стену дома.

– Вы что, языки проглотили? – Один из солдат ударил Дариуса кулаком в живот так, что тот согнулся.

– Это еще что? Оставь нас в покое! – Голос Элинор звучал не так бесстрашно, как ей бы хотелось. – Это моя собака.

– Твоя? – У солдата, подошедшего к ней, был только один глаз. Элинор как зачарованная уставилась на то место, где был когда-то второй. – Собак держат высокородные дамы. Или ты станешь уверять, что ты такая и есть?

Он вытащил меч из ножен и провел клинком по платью Элинор.

– Что это за платье? Ты, может, воображаешь, что тебя в таком виде можно принять за княгиню? Где живет портниха, которая тебе это сшила? Ее надо выставить у позорного столба!

Второй солдат рассмеялся.

– Такие платья носят актеры! – сказал он. – Это просто состарившаяся комедиантка.

– Комедиантка? Такая страхолюдина?

Одноглазый рассматривал Элинор, как будто собирался стащить с нее бархатное платье.

Элинор очень хотелось сказать, что она думает о его внешности, но Дариус бросил на нее умоляющий взгляд, а острие меча угрожающе уткнулось ей в живот, словно Огноглазый собирался провертеть там второй пупок. Опусти глаза, Элинор! Вспомни, что говорила тебе Реза. В этом мире женщины опускают глаза.

– Прошу вас! – Дариус с трудом поднялся на ноги. – Мы… мы не здешние. Мы… мы пришли издалека…

– Издалека – в Омбру? – Солдаты расхохотались. – Да кто же, клянусь серебром Змееглава, пойдет сюда по доброй воле?

Одноглазый внимательно посмотрел на Дариуса.

– Смотри-ка! – сказал он, снимая с него очки. – У него такая же игрушка, как у Четвероглазого, который раздобыл Зяблику единорога и гнома.

Он неумело нацепил очки на нос.

– Эй, сними эту штуку! – Второй солдат испуганно отпрянул.

Одноглазый посмотрел на него сквозь толстые стекла и ухмыльнулся.

– Я вижу тебя насквозь – все твое вранье!

Он со смехом бросил очки Дариусу под ноги.

– Откуда бы вы ни пришли, – сказал он, протягивая руку к ошейнику Цербера, – обратно вы пойдете без собаки. Собаки – собственность князей. Как ни безобразна эта тварь, Зяблику она понравится.

Цербер с такой силой укусил руку в перчатке, что солдат вскрикнул и присел. Его товарищ выхвати меч, но пес Орфея был совсем не глуп, хоть и уродлив. С перчаткой в зубах он пустился наутек, только пятки засверкали.

– Скорее, Элинор! – Дариус поспешно подобрал погнувшиеся очки и потянул ее за собой, пока солдаты чертыхаясь, гнались за собакой.

Элинор не помнила, когда она в последний раз бежала с такой скоростью, – как ни молода была ее душа, ноги были ногами толстой пожилой женщины.

"Да, Элинор, ты представляла себе первые часы в Омбре по-другому!" – думала она, стараясь не отставать от Дариуса в переулке, до того узком, что она боялась застрять между домами. Но хотя ноги у нее болели, а на животе побаливало уколотое мечом место, – подумаешь! Она в Омбре! Она наконец преодолела ограду букв! Только это и важно. Странно было бы, если бы жизнь здесь оказалась такой же мирной, как дома, не говоря уж о том, что и там в последнее время не все шло гладко… Как бы то ни было… она здесь! Наконец-то! Она в той единственной истории, конец которой ей непременно нужно узнать, ибо в ней участвовали все, кого она любила.

"Жаль только, что собаку у нас отобрали", – подумала она, когда Дариус растерянно остановился в конце улицы. Нюх Цербера был бы очень кстати в этом лабиринте, не говоря уж о том, что она просто будет скучать по нелепому псу. Реза, Мегги, Мортимер – больше всего ей хотелось громко выкрикнуть их имена. Где вы? Я здесь, я наконец-то здесь!

"Да, но они-то, может быть, совсем уже не здесь, Элинор!" – прошептал ей внутренний голос – и незнакомое небо поблекло над ее головой. Может быть, всех троих уже нет в живых. "Молчать, – подумала она. – Молчать, Элинор! Просто не сметь об этом думать. Не сметь, и все".

Поиск по сайту: