Следующая строфа

Своей судьбы дорогу

Два раза не пройти.

Один раз можно руку

Подать и жизнь спасти.

Дать нищему монету

Не поленись сейчас…

Поскольку нам по свету

Дано пройти лишь раз.

Английская народная песня ^[20]

День был холодный, туманный и тусклый. Казалось, Омбра надела серое платье. Женщины еще до рассвета собрались перед воротами замка, тихие, как эта пасмурная погода. Они ждали молча, не шевелясь.

Не слышно было ни радостных восклицаний, ни смеха, ни плача. Полная тишина. Реза стояла среди матерей, как будто тоже надеялась получить обратно ребенка, а не потерять мужа. Чувствует ли дитя, которое она носит под своим изболевшимся сердцем, какое отчаяние владеет матерью в это утро? Что, если этому ребенку никогда не увидеть отца? Задумывался ли об этом Мо? Она его не спрашивала.

Спокойное лицо Мегги пугало Резу сильнее, чем если бы дочь плакала. С Мегги был Дориа. Он нарядился служанкой, в длинном платье и с платком на голове, потому что юноши его возраста в Омбре бросались в глаза. Его брат с ними не поехал. Как ни искусен был Баптиста в искусстве маскарада, из Силача даже ему не "далось бы сделать женщину. Но человек десять разбойников сумели пройти мимо стражи в городские ворота, переодевшись в краденые женские наряды и низко повязав платками гладко выбритые лица. Даже Реза не могла отличить их в толпе женщин. Черный Принц велел своим людям, как только дети окажутся на свободе, пойти к матерям и убедить их, что малышей лучше завтра же отвести в лес. Там их спрячут разбойники, не дожидаясь, пока Свистун нарушит свое слово и все-таки заберет их для работы на рудниках. Ведь выкупать детей теперь уже будет некому…

Сам Черный Принц в Омбру не поехал. Его темное лицо слишком легко было узнать. Остался в лагере и Хват, по-прежнему недовольный Мо и его планом, а также Фарид и Роксана. Фарид, конечно, хотел ехать с Сажеруком, но тот запретил ему это, а после того, что произошло на Змеиной горе, Фарид с такими запретами не спорил.

Реза снова взглянула на Мегги. Она знала: дочь – единственный человек, способный утешить ее сегодня. Мегги стала взрослая. Реза поняла это сегодня утром. "Мне никто не нужен", – говорило ее лицо. Это выражение адресовалось стоявшему рядом с ней Дориа, матери, но, пожалуй, прежде всего – отцу.

На стенах был выставлен усиленный караул. По толпе ожидающих прошел ропот. Между зубцами появилась Виоланта, прозрачно-бледная, что подтверждало ходившие о ней слухи. Дочь Змееглава, рассказывали в народе, почти не выходит из внутренних покоев замка.

Реза никогда еще не видела Уродину, но была, конечно, наслышана о родинке, безобразившей лицо Виоланты, и о том, что это родимое пятно побледнело с возвращением Козимо. И в самом деле, пятна почти не было видно, но Реза заметила, что Виоланта невольно прикрыла ладонью щеку при виде женщин, смотрящих на нее снизу. Уродина. Наверное, прежде это прозвище неслось ей навстречу, как только она появлялась перед народом. И сейчас некоторые женщины шепотом произнесли его. На взгляд Резы, Виоланта вовсе не была уродлива, хотя не была и красива. Она держалась очень прямо, как будто назло своему маленькому росту, но когда по сторонам от нее встали двое мужчин, она показалась между ними такой юной и хрупкой, что страх острым когтем вонзился в сердце Резы. Свистун и Зяблик. Виоланта выглядела между ними ребенком.

Разве эта девочка сможет защитить Мо?

Из-за локтя Среброносого высунулся мальчишка. У него тоже был металлический нос, но только игрушечный, надетый сверху на настоящий. Это, видимо, Якопо, сын Виоланты. Мо о нем рассказывал. Он явно предпочитал Свистуна матери и не спускал влюбленных глаз с герольда своего деда.

Резе стало дурно, когда она увидела, как гордо красуется на стене Среброносый. Нет, Виоланта не сможет уберечь от него Мо. Хозяин в Омбре теперь Свистун, а не дочь Змееглава или его шурин, глядевший сверху на подданных с такой высокомерной брезгливостью, словно его тошнит от одного их вида. Зато у Свистуна был самодовольный вид, ясно говоривший: настал мой день! В его насмешливом взгляде читалось: "Ну, что я вам говорил? Перепел теперь мой, а ваших детей я все равно потом заберу".

Зачем она сюда пришла? Помучить себя? Убедиться, что все это происходит на самом деле, что это жизнь, а не книга?

Стоявшая рядом женщина тронула ее за локоть.

– Едет! – прошептала она. – Он и вправду едет!

Разумеется. А она как думала? Что Перепел не сдержит свое обещание?

Зяблик поправил парик и торжествующе улыбнулся Свистуну, как будто собственными руками поймал дичь, за которой они так долго охотились. Но Свистун не обратил на него внимания. Он неотрывно смотрел на дорогу, поднимавшуюся к воротам замка. Глаза у него были серые, как сегодняшнее небо, и такие же холодные. Реза хорошо помнила эти глаза и улыбку, чуть заметно тронувшую узкие губы. Так он улыбался в крепости Каприкорна, предвкушая назначенную казнь.

И тут она увидела Мо.

Он вдруг оказался совсем рядом, на подъезде к воротам, верхом на черном коне, которого подарил ему Принц, когда лошадь Мо осталась в замке Омбры. Маска, сшитая Баптистой, висела у него на шее. Он не нуждался теперь в маске, чтобы быть Перепелом. Переплетчик и разбойник стали неразличимы.

За ним ехал Сажерук. Лошадь под ним была та самая, на которой Роксана прискакала когда-то во владения Змееглава со спасительными словами Фенолио. Но для того, что предстояло сейчас, слов не было. Или она ошибается? Может быть, страшная тишина, повисшая сейчас над Омброй, тоже соткана из слов?

"Нет, Реза, – сказала она себе, – у этой истории больше нет автора. Ее продолжение напишет Перепел собственной плотью и кровью". Сейчас, когда он показался на дороге, ведущей к воротам, даже она не могла назвать его иначе. Перепел. Женщины неохотно расступались перед ним, как будто цена, которую он заплатил за свободу их детей, вдруг показалась им слишком высокой. Но в конце концов образовался проход достаточной ширины, чтобы пропустить двух всадников, и с каждым ударом подков пальцы Резы судорожно вцеплялись в складку поношенной юбки.

"Что с тобой? Разве ты не любила всегда именно такие истории? – думала она, задыхаясь от мучительного сердцебиения. – В книге тебе все это наверняка бы понравилось. Разбойник, добровольно отдающийся в руки врагов, чтобы освободить детей… Да ты была бы в восторге от каждого слова! Только в книгах у героев обычно не бывает жен. И тем более дочерей".

Мегги по-прежнему стояла в толпе с таким видом будто все это ее не касается, и только глазами неотрывно следила за отцом, как будто ее взгляд мог уберечь его от опасности. Мо проехал так близко от них, что Реза могла бы прикоснуться к его коню. Колени у нее подкосились. Она ухватилась за руку стоявшей рядом женщины, и перед глазами у нее все поплыло от слабости и дурноты. "Смотри на него, Реза! – думала она. – За этим ты сюда пришла. Чтобы еще раз его увидеть. Так ведь? Страшно ему сейчас?" Сколько раз он просыпался по ночам от страха перед оковами и решеткой. Реза, оставь дверь открытой…

"С ним Сажерук, – успокаивала она себя. – Он едет рядом, а страх он оставил в царстве мертвых". "Но Сажерук проводит его лишь до ворот, а за ними ждет Свистун", – шепнуло ее сердце, и колени у нее снова подогнулись. И тут Мегги вдруг взяла ее под руку, так крепко, будто была старшей из них двоих. Реза прижалась лицом к плечу Мегги, а женщины вокруг с тоской смотрели на запертые ворота замка.

Мо придержал коня. Сажерук остановился вплотную к нему. Лицо у него было, как всегда, непроницаемое. Реза все еще не привыкла к отсутствию шрамов. Он выглядел теперь намного моложе. Женщины во все глаза глядели на Огненного Танцора, которого Перепел вернул из царства мертвых.

– Свистун ему ничего не сделает! – прошептала стоявшая рядом с Резой женщина. Это звучало как заклинание. – Не сможет! Куда ему удержать Перепела, если даже Смерти это не удалось?

"Возможно, Смерть менее жестока, чем Свистун", – подумала Реза, но ничего не сказала, только поглядела вверх, на Среброносого.

– Смотри-ка! И вправду Перепел собственной персоной! – гнусавый голос Свистуна далеко разносился в повисшей над Омброй тишине. – Сейчас-то ты не станешь отрицать, что ты Перепел, как тогда во Дворце Ночи? До чего же ты пообтрепался! Оборванный бродяга! Я думал, ты пошлешь кого-нибудь вместо себя, в надежде, что мы не сразу разберем, кто там под маской.

– Еще не хватало! Я не держу тебя за дурака, Свистун. – Мо смотрел на Среброносого с невыразимым презрением. – Хотя тебя, наверное, лучше называть теперь по новому твоему ремеслу – детоубийца. Нравится тебе такое прозвище?

Реза никогда еще не слыхала в голосе Мо такой ненависти. Голос, способный воскрешать мертвых. Даже исполненный горечи и гнева, он звучал теплее и мягче, чем фальцет Свистуна. Как все его слушают!

– Зови меня как хочешь, переплетчик! – Свистун ухватился руками в перчатках за крепостные зубцы. – Убивать ты тоже умеешь, как я слыхал. Но зачем ты привел с собой Огнеглота? Что-то не припомню, чтобы я его сюда приглашал. А где же его шрамы? Остались в царстве мертвых?

Зубец, за который держался Свистун, вдруг загорелся. Пламя зашептало слова, понятные лишь Сажеруку. Среброносый отпрянул, грубо выругался и принялся сбивать искры со своего роскошного наряда. Сын Виоланты отскочил подальше и зачарованно глядел на язычки огня.

– Я многое оставил в царстве мертвых, Свистун. И кое-что принес оттуда. – Сажерук говорил негромко, но пламя исчезло, словно спряталось обратно в камень, готовое выпрыгнуть по первому слову Огнеглотателя. – Я пришел, чтобы предостеречь тебя: не вздумай плохо обойтись с гостем! Огонь теперь дружит с ним так же, как со мной, а какой это могучий друг, тебе, наверное, не надо объяснять.

Свистун стирал копоть с перчаток, побледнев от гнева. Зяблик опередил его с ответом.

– Гость?! – выкрикнул он, перегибаясь через стену. – Я вижу только разбойника, которого дожидается палач во Дворце Ночи.

При звуках этого голоса Реза невольно вспомнила гусыню Роксаны. Виоланта отстранила его движением руки, словно лакея. Какая же она крохотная!

– Перепел отдает себя в мои руки, наместник! Таков уговор. До приезда моего отца он под моей защитой!

Голос у нее был звонкий и четкий, на удивление громкий для такого хрупкого тела, и на мгновение к Резе вернулась надежда. "Может быть, она и вправду сумеет его защитить!" – подумала она – и прочла ту же мысль на лице Мегги.

Мо и Свистун все еще смотрели друг на друга. Казалось, ненависть протягивает между ними нити. Реза невольно вспомнила о ноже, который Баптиста так искусно спрятал в одежде Перепела. Она сама не знала, успокаивает ее эта мысль или пугает.

– Что ж, будем называть его нашим гостем! – крикнул сверху Свистун. – Его ждет у нас особое гостеприимство! Мы ведь очень долго ожидали его визита.

Он поднял руку в запачканной копотью перчатке – и стражники направили на Мо копья. В толпе женщин раздались крики. Резе послышался голос Мегги, но сама она онемела от страха. Часовые на башнях вскинули арбалеты.

Виоланта оттолкнула с дороги своего сына и шагнула к Среброносому. В ладонях Сажерука показался огонь, лизавший ему пальцы, как прирученный зверь, а Мо обнажил меч, хорошо знакомый Свистуну, помнившему его прежнего хозяина.

– Что за шутки? Выпусти детей, Свистун! – произнес он, и голос его звучал на этот раз так холодно, что казался Резе незнакомым. – Выпусти детей, а не то придется тебе доложить хозяину, что он так и будет гнить заживо до скончания века, потому что Перепела ты сумел доставить ему только мертвым.

Одна женщина зарыдала. Другая прижала руку ко рту. Реза увидела недалеко от себя Минерву, квартирную хозяйку Фенолио. Ну конечно, ее детей тоже увели. Но Реза сейчас не хотела думать ни о детях Минервы, ни о чьих бы то ни было. Она видела лишь копья, направленные в грудь ее мужа, и арбалеты, нацеленные на него из башен.

– Свистун! Предупреждаю в последний раз! – От голоса Виоланты Резе немного полегчало. – Открой ворота детям!

Зяблик с вожделением посмотрел на арбалеты. На мгновение Реза испугалась, что он отдаст приказ стрелять. Но тут Свистун наклонился вперед и дал знак стражникам.

– Откройте ворота! – сказал он подчеркнуто будничным тоном. – Выпустите детей и впустите Перепела.

Реза снова спрятала лицо на плече у дочери. Мегти держалась так же спокойно, как ее отец, и по-прежнему не сводила с него глаз, словно боясь потерять его, если оторвет взгляд.

Ворота медленно, со скрипом и скрежетом, распахнулись.

Вот они! Дети. Столько детей! Они рванулись наружу, словно стояли за тяжелыми створками уже много дней. Малыши спотыкались и падали, торопясь вырваться из-за проклятых стен, старшие поднимали их и тянули за собой. На детских мордашках был написан непомерный страх, огромный, куда больше их самих. Самые маленькие, едва завидев протянутые руки, бегом бросились к матерям и спрятались за их юбки, как в надежное укрытие. Но дети постарше выходили на свободу медленно, как будто с неохотой. Они недоверчиво косились на стражников – и замедлили шаг, узнав всадников, ожидавших перед воротами.

– Перепел! – сперва это был лишь шепот. От многократного повторения он становился громче и громче, и вскоре имя словно повисло в воздухе. – Перепел! Перепел! – Дети подталкивали друг друга, показывали пальцами на Мо и благоговейно любовались на искры, окружавшие Сажерука, словно рой крошечных фей. – Огненный Танцор!

Все больше детей останавливалось возле всадников, окружали, трогали их, словно желая убедиться, что они настоящие – эти герои из песен, о которых матери тайком пели им на ночь.

Мо наклонился, поманил детей в сторону и что-то тихо сказал им. Потом в последний раз оглянулся на Сажерука и тронул коня в открытые ворота.

Они его не пустили.

Трое детей загородили ему дорогу, два мальчика и девочка. Они вцепились в поводья, не желая отпускать его за гибельные стены, откуда сами только что выбрались. Все больше детей окружало лошадь, цеплялось за Мо, загораживало его телами от копий, не обращая внимания на отчаянные призывы матерей.

– Перепел! – От голоса Свистуна дети вздрогнули. – Въезжай в ворота, а не то мы заберем малышню обратно и вывесим десяток-другой в клетках над воротами, чтобы воронам было чем поживиться!

Дети не тронулись с места. Они только неотрывно смотрели вверх – на Среброносого и мальчишку рядом с ним, который был младше их. Мо подхватил поводья и стал осторожно прокладывать себе дорогу, отодвигая каждого ребенка в сторону бережно, как родное дитя. Матери звали сыновей и дочерей, а те стояли не двигаясь и смотрели, как Перепел въезжает в огромные ворота – один-одинешенек.

Мо еще раз обернулся, проезжая между стражниками, словно почувствовал, что жена и дочь, несмотря на его запрет, стоят в этой толпе, – и Реза увидела страх на его лице. Мегги, конечно, тоже его заметила.

Ворота медленно закрылись.

– Отобрать у него оружие! – донесся до Резы крик Зяблика. Последнее, что она видела сквозь смыкающиеся створки, были латники, стаскивающие Мо с коня.

Поиск по сайту: