Всего лишь сорока

Что с ней было в последнее время, в непрочное время беды?

О, она была птицей, колдуньей, королевой огня и воды.

Франц Верфель. Заклинания 1918–1921 гг.

Дом, где жил Фенолио, напомнил Орфею его собственные пристанища прежней, не такой уж далекой, поры: покосившаяся лачуга с плесенью на стенах, чьи окна смотрят на такие же убогие развалюхи – не говоря уж о том, что туда залетает дождь, поскольку оконные стекла в этом мире были роскошью, доступной немногим. Нищета! До чего же противно прятаться в самом темном углу заднего двора, где пауки заползают в бархатные рукава, а куриный помет оставляет несводимые пятна на сафьяновых сапогах! А все потому, что квартирная хозяйка Фенолио навозными вилами выпроваживала всякого, кто без дела ошивался у нее на дворе, с тех пор как Баста на ее глазах убил какого-то комедианта. Но другого выхода нет. Ему нужно знать. Нужно знать, взялся ли Фенолио снова за перо!

Хорошо бы эта стеклянная бестолочь вернулась до того, как он тут по горло увязнет в навозе! Мимо проковыляла тощая курица, и Цербер зарычал. Орфей поспешно зажал ему пасть. Цербер. Орфей, конечно, обрадовался, когда тот нежданно-негаданно заскребся в его дверь, но тут же ему пришла мысль, погасившая радость. Откуда пес тут взялся? Значит, Фенолио все-таки снова пишет? Может быть, Сажерук отдал книгу старику? "Чушь какая-то получается, – думал Орфей, – но я должен разобраться". Кто, кроме Фенолио мог выдумать трогательную сцену, разыгравшуюся, когда Перепел въезжал в замок? Как все его сразу полюбили! И хотя сейчас Свистун наверняка избивает его так, что кости хрустят, переплетчик стал божеством въехав в эти проклятые ворота! Перепел – агнец Божий, невинная искупительная жертва! Чтоб меня черти съели, если это сочинил не Фенолио!

Сначала Орфей попробовал послать со стеклянным человечком Осса, но квартирная хозяйка Фенолио его тут же выставила. Этого дуболома ни в каком темном углу не спрячешь. А в одиночку Халцедон не добрался даже до лестницы Фенолио – его погнала по двору курица, а потом стеклянную голову чуть не откусила кошка… Да, стеклянные человечки не были созданы для шпионажа, даром что маленькие и бесцветные! По размеру подошли бы и феи, но эти дурочки забывали даже самое простое поручение, не успев еще вылететь из окна. Фенолио ведь тоже подсылал к нему своего стеклянного человечка – такого же недотепу.

Халцедон был, пожалуй, посообразительнее. Но вот беда – он боялся высоты, так что лазание по крышам исключалось. А на земле он так плохо ориентировался, что приходилось высаживать его прямо у лестницы, иначе он непременно бы заблудился. Куда он запропастился, черт возьми? Конечно, для стеклянного человечка эта лестница как горная вершина, но все-таки… За спиной у Орфея заблеяла коза – видно, почуяла собаку; а сквозь тонкую подметку сапог просачивалась жидкость, запах которой подозрительно нравился Церберу. Пес с такой страстью рылся в покрывавшей двор жиже, что Орфею приходилось все время оттаскивать его за ошейник.

Ну вот он наконец! Халцедон прыгал, как мышка, со ступени на ступень. Будем надеяться, что его сведения стоят испорченных сафьяновых сапог.

Орфей спустил Цербера с цепочки – ее пришлось заказать на улице Кузнецов, поскольку собачьих поводков в этом мире не водилось, – и пес, прошлепав к лестнице, мягкими губами снял протестующего человечка с последней ступеньки. Халцедон утверждал, что от собачьей слюны у него выступает сыпь, но иначе ему было просто не перебраться через навозную жижу. Из окна высунулась какая-то старуха, но, к счастью, это была не хозяйка Фенолио.

– Ну как?

Цербер выплюнул стеклянного человечка в протянутую ладонь Орфея. Фу, собачья слюна – действительно жуткая гадость.

– Ничего он не пишет! Ни строчки! – Халцедон утер рукавом влажное лицо. – Я ведь вам говорил, хозяин. Он последний ум пропил. У него руки дрожат, стоит ему только посмотреть на перо!

Орфей посмотрел вверх, на дверь Фенолио. Из-под нее пробивалась полоска света. В эту щель под дверью Хадцедон всегда и пролезал.

– Точно? – Орфей прикрепил цепочку к ошейнику Цербера.

– Никаких сомнений! И книги там тоже нет. Зато у него гости.

Старуха вылила в окно ведро воды. Если, конечно, это была вода. Цербер что-то уж очень заинтересованно принюхивается.

– Гости? Это меня не интересует. И все-таки я уверен, гром и молния, что он снова пишет!

Орфей посмотрел на убогие домишки. На каждом окне горело по свечке. По всей Омбре. За Перепела. Пропади он пропадом! Пропади все они пропадом: Фенолио, Мортимер, его дура дочка, и Сажерук. Да, Сажерук в первую очередь. Он предал его, обокрал – его, Орфея, столько лет преданно любившего его, вчитавшего обратно в родную историю, вырвавшего из рук самой смерти! И во что он превратился? Огненная тень Перепела, говорят в Омбре. Тень! Так ему и надо. "Уж я бы сделал его не просто чьей-то тенью", – думал Орфей. Но теперь уже поздно. Теперь Орфей объявил им всем войну. Уж он напишет для них историю по своему вкусу – только бы заполучить обратно книгу!

Из дома вышел ребенок. Прошлепал босыми ногами по грязному двору и скрылся в хлеву. Пора уходить. Орфей обтер Халцедона носовым платком от собачьей слюны, посадил на плечо и скорее зашагал прочь, пока ребенок не вышел из хлева. Как хорошо выбраться из этой грязи, хотя на улице было ненамного лучше.

– Чистая бумага, одна только чистая бумага, хозяин! – говорил Халцедон, пока они шли обратно по ночной Омбре. – Две-три зачеркнутые фразы – и больше ничего, клянусь! Его стеклянный человечек меня сегодня чуть не увидел, но я успел спрятаться в сапог Фенолио. Вонища там – вы себе не представляете!

Как раз это Орфей себе отлично представлял.

– Я велю служанкам вымыть тебя с мылом.

– Не надо, пожалуйста! Последний раз я от мыльной воды больше часа икал, а ступни у меня стали молочно-белые!

– И что с того? Ты же не думаешь, что я пущу тебя разносить эту вонь по моему пергаменту?

Навстречу им шел, пошатываясь, ночной дозорный. Почему эти типы никогда не просыхают? Орфей сунул в морщинистую руку несколько медных монет – а то еще, чего доброго, вызовет патруль. С тех пор как Перепел стал узником замка, Омбру день и ночь прочесывали вооруженные отряды.

– А книга? Ты действительно везде посмотрел?

На улице Мясников сразу две лавчонки, если верить вывескам, предлагали на продажу свежее мясо единорога. Смех и грех. Откуда ж оно возьмется? Орфей свернул на улицу стекольщиков, хотя Халцедон всегда просил его идти другой дорогой.

– Да, хотя это было непросто. – Халцедон нервно смотрел на витрины с искусственными ногами и руками для стеклянных человечков. – У него ведь, как я докладывал, сейчас гости, так что пришлось проводить тайный обыск в присутствии нескольких человек! И все же я обшарил все, даже одежду у него в сундуке. Он меня там чуть не запер. Но нигде ничего, хозяин, клянусь!

– Тысяча чертей! – Орфей испытывал неудержимое желание швырнуть что-нибудь об стену или разломать на куски. Халцедон хорошо знал эти порывы хозяина и на всякий случай покрепче вцепился в его рукав.

У кого может быть книга, если не у старика? Даже если Сажерук отнес ее Мортимеру, не потащил же тот ее с собой в тюрьму? Нет, Сажерук, наверное, оставил ее себе. Орфей почувствовал мучительную резь в желудке, словно ему грызла внутренности одна из куниц Сажерука. Он знал эти симптомы – они возникали всякий раз, когда обстоятельства не желали ему подчиняться. Язва желудка, так это, кажется, называется? Опасная болезнь, между прочим. "Ну и что? – прикрикнул он на самого себя. – Постарайся хотя бы ее не растравлять, а то лечить тебя здесь некому, кроме цирюльников, которые от любой болезни пускают кровь".

Халцедон сидел у него на плече, притихший и грустный. Наверное, думал о предстоящем купании в мыльной воде. Зато Цербер обнюхивал каждую стену на пути. Неудивительно, что псу так нравилось в этом мире – чего-чего, а запахов тут хватало! "Это я тоже изменю, – думал Орфей. – И шпиона вычитаю себе получше, крошечного, как паучок, и уж конечно не стеклянного!" – "Ничего ты себе не вычитаешь, Орфей! – сказал ему внутренний голос. – Книги-то у тебя теперь нет!"

Орфей, ругнувшись, потянул за собой Цербера – и наступил в кошачий кал. Навозная жижа, куриный помет, кошачье дерьмо – сапоги погибли безвозвратно, но откуда взять денег на новые? Последняя его попытка вычитать себе новый клад с Мрачного холма закончилась неудачей. Монеты оказались тонкими, словно из фольги.

Наконец-то. Впереди показался его дом во всем своем великолепии. Самый роскошный дом в Омбре. Орфей все еще испытывал приятное волнение при виде алебастрово-белых ступеней и герба над входом – он даже сам начинал верить в свое княжеское происхождение. В конце концов, пока его дела идут совсем неплохо. Он всякий раз напоминал себе об этом, когда ему хотелось переколотить всех стеклянных человечков и наслать чуму на тощего арабского мальчишку. Не говоря уж о неблагодарных огнеглотателях!

И вдруг Орфей остановился как вкопанный. На лестнице сидела птица. Похоже было, что она собирается свить гнездо прямо на ступеньках. Птица не упорхнула и тогда, когда Орфей подошел совсем близко, только поблескивала на него черными бусинами глаз.

Мерзкие твари. Они загаживают все своим пометом, всюду роняют перья, а уж сколько на этих перьях всяких личинок и микробов…

Орфей спустил Цербера с цепочки.

– Ату ее!

Цербер любил гонять птиц, иногда ему даже удавалось поймать зазевавшегося воробья. Но сейчас он поджал хвост и попятился, как будто увидел на лестнице не птицу, а змею. Какого черта…

Птица повернула голову набок и перепрыгнула на ступеньку ниже.

Цербер прижал уши, а стеклянный человечек испуганно вцепился Орфею в воротник.

– Это сорока, хозяин! – зашептал он ему на ухо. – Они рас… – голос у него пресекся, – расклевывают стеклянных человечков и украшают осколками свои гнезда! Хозяин, прогоните ее, пожалуйста!

Сорока снова повернула голову и поглядела на Орфея. Странная птица. Что-то тут не так.

Орфей нагнулся и бросил в нее камнем. Сорока взъерошила перья и хрипло застрекотала.

– Хозяин, она хочет меня расклевать! – заверещал Халцедон, вцепляясь Орфею в ухо. – Дымчатое стекло – большая редкость!

Стрекот сороки был теперь похож на смех.

– У тебя, Орфей, все такой же глупый вид!

Он сразу узнал этот голос. Сорока надула зоб, закряхтела, словно подавилась проглоченным в спешке куском, выплюнула на алабастрово-белую лестницу одно за другим три зернышка и начала расти.

Цербер с жалобным воем терся о колени хозяина, а Халцедон дрожал так, что стеклянные ручки и ножки колотились друг о друга и звенели, как посуда в корзинке для пикника.

А сорока все росла и росла. Из-под перьев показались черное платье, седые, туго затянутые назад волосы, пальцы, тут же подхватившие зернышки, которые выпали из птичьего клюва. Мортола постарела с их последней встречи. Ее плечи остались сгорбленными, даже когда она выпрямилась. Пальцы были скрючены, как птичьи когти, щеки под высокими скулами впали, а кожа напоминала пожелтевший пергамент. Но глаза по-прежнему пронизывали насквозь, и Орфей под их взглядом втянул голову в плечи, как провинившийся мальчишка.

– Как… как ты это делаешь? – насилу выговорил он. – В книге Фенолио нет ни слова о превращениях! Только о ночных кош…

– Фенолио! Да что он вообще знает? – Мортола отряхнула перышко со своего черного платья. – Все в этом мире меняет облик. Только обычно для этого нужно умереть. Но есть способ, – с этими словами она аккуратно сложила подобранные зернышки в кожаный кошель… измениться и без помощи Белых Женщин.

– Неужели? – Орфей сразу начал прикидывать, какие возможности это открывает для развития сюжета, но Мортола не дала ему поразмышлять.

– А ты неплохо устроился в этом мире, – заметила она, поглядывая на дом Орфея. – Бледнокожий заморский купец с дополнительной парой стеклянных глаз, поставляющий единорогов и гномов, умеющий исполнить любую прихоть новых хозяев Омбры! "Да это же некто иной, как мой старый приятель Орфей, – подумала я. – Значит, ему-таки удалось вчитать самого себя в наш мир". И даже свою мерзкую псину ты ухитрился прихватить!

Цербер ощерился, а Халцедона все так же била дрожь. Какая нелепая выдумка эти стеклянные человечки. А Фенолио еще ими гордится!

– Что тебе от меня нужно? – Орфей изо всех сил старался говорить холодно и свысока, чтобы не выглядеть напуганным мальчишкой, каким он всегда становился в присутствии Мортолы.

Надо признаться, он ее и теперь боялся.

В темноте раздались шаги. Очередной патруль, наверное.

– Ты всегда принимаешь гостей на лестнице? – прошипела Мортола. – Пойдем-ка в дом!

Орфею пришлось трижды ударять в дверь бронзовым молоточком. Заспанный Осс растерянно заморгал, увидев Мортолу.

– Верзилу ты тоже с собой прихватил или это уже другой? – спросила Мортола, проходя мимо телохранителя.

– Уже другой, – пробормотал Орфей, пытаясь уяснить себе, хорошо это или плохо, что Мортола снова объявилась. Ведь говорили, что она умерла. Но на смерть в этом мире полагаться нельзя, как все чаще выясняется в последнее время. Это, конечно, вдохновляет – но и пугает.

Он повел Мортолу не в свой кабинет, а в гостиную. Старуха осматривала обстановку, как будто все это принадлежит ей. Нет, наверное, плохо, что она вернулась. Что ей от него нужно? Он догадывался. Мортимер. Она, конечно, хочет убить переплетчика. Мортола нелегко отказывалась от таких замыслов, а тут речь шла об убийце ее сына. Но в этом случае ее, похоже, опередят.

– Теперь он, значит, и в самом деле Перепел! – проговорила она, словно подслушав его мысли. – Сколько еще нелепых песен о нем сочинят? Глупый народ прославляет его как спасителя… А ведь это мы привели его в этот мир! А Змееглав, вместо того чтобы ловить разбойника, который перебил на Змеиной горе его лучших людей, обвиняет во всем Мортолу. Я, оказывается, виновата в том, что Перепел ушел невредимым, а светлейший князь гниет заживо… Волшебный Язык коварен, но всех обманывает его невинный вид; и Змееглав не его, а меня отдал в руки пытчиков, чтобы узнать, какой яд его так терзает. У меня и сейчас все болит от пыток, но я оказалась хитрее – потребовала доставить определенные травы и семена, будто бы для противоядия, и они сами принесли мне в тюрьму спасительные зерна. Так Мортола обрела крылья и улетела от них. Я слушала голос ветра и рыночные пересуды и скоро узнала, что переплетчик в самом деле изображает теперь разбойника и что Черный Принц нашел для него укрытие. Он хорошо его спрятал, но я их нашла!

Мортола вытягивала губы, как будто ей не хватало клюва.

– Когда я его наконец отыскала, труднее всего было сдержаться, чтобы сразу не выклевать ему глаза! "Не спеши, Мортола, – сказала я себе. – Один раз ты уже поторопилась. Подбрось ему в еду отраву, от этих ягод он будет извиваться, как червь, и умирать долго, в муках и корчах, так что ты сможешь насладиться местью". Но дура-ворона склевала ягоды из его миски, а при следующей попытке медведь разинул на меня свою вонючую пасть и вырвал перья из хвоста. Я попробовала еще раз, в лагере, куда Черный Принц привел их всех – переплетчика, его дочку и мою предательницу-служанку, – но еда досталась не тому человеку.

"Это грибы! – говорили они. – Он отравился грибами!"

Мортола засмеялась, а у Орфея пробежал по спине холодок – он увидел, как скрючиваются ее пальцы, словно она все еще цепляется за ветку.

– Будто заклятье какое-то: ничто его не берет – ни яд, ни пуля. Словно все в этом мире взялось его защищать – каждый камень, каждый зверь, каждая травинка! Перепел! Даже Смерть его отпустила, да еще позволила прихватить с собой Огненного Танцора! Потрясающе! Да, но какой ценой? Этого он не рассказал даже жене, но Мортола знает! На сороку на ветке никто не обращает внимания, но она-то все слышит – что шепчут по ночам деревья, что пишут пауки серебряными нитями на влажных сучьях: Смерть заберет к себе Перепела вместе с дочкой, если он до весны не отправит Змееглава в ее царство. А помочь ему в этом хочет родная дочь Змея.

– Что? – Орфей слушал Мортолу вполуха. Он привык к бесконечным злобным тирадам, которыми одурманивала себя старуха. Но последние слова заставили его встрепенуться. Виоланта – союзница Перепела. Да, это похоже на правду. Ах вот почему Мортимер подчеркнул, что отдает себя в ее руки! "Я так и знал, – подумал Орфей. – Этот образчик добродетели сдался в плен не из одной любви к детям. Наш благородный разбойник замыслил убийство!"

Орфей зашагал взад-вперед по комнате под аккомпанемент непрекращавшихся проклятий Мортолы, до того хриплых, что речь ее уже мало напоминала человеческий голос.

Виоланта. Поселившись в Омбре, Орфей первым делом предложил ей свои услуги. Но она отказалась, заявив, что поэт у нее уже есть… Не слишком любезно.

– Да, он хочет убить Змея! Пробрался в замок, как хорек в курятник! Даже феи поют об этом, водя свои глупые хороводы, но кто же их слушает, кроме Сороки!

Мортола согнулась в приступе кашля, звучавшего, как сорочий стрекот.

Сумасшедшая старуха! Как она смотрит на него своими птичьими глазами-бусинами! Орфею стало не по себе.

– Я знаю все его замыслы! – прошептала она. – И я сказала себе: Мортола, не убивай его сейчас, потерпи, хоть это и очень трудно! Убей сперва его жену, а еще лучше – его любимую дочь; и, когда весть придет к нему, вспорхни ему на плечо, чтобы слышать, как разобьется его сердце. А его не трогай до той поры, пока Змееглав не даст ему в руки Пустую Книгу, потому что Змей тоже должен погибнуть за все мучения, что он причинил матери Каприкорна. Если Серебряный князь и вправду окажется так глуп, чтобы доверить своему злейшему врагу книгу, где заключена его смерть, тем лучше! Сорока будет начеку – и не Перепел, а Мортола впишет туда три слова. Да, заветные слова мне тоже известны. И тогда Смерть заберет к себе и Змея, и Перепела, а мне в награду за такую богатую добычу вернет то, что проклятый переплетчик отобрал у меня своим волшебным языком – сына!

Проклятье! Орфей подавился вином из только что поднесенного к губам кубка. Старая ведьма все еще мечтает о возвращении Каприкорна! А почему бы и нет, после того как воскрес Козимо, а потом и Сажерук? Но ему, Орфею, рисуются для этой истории куда более заманчивые повороты, чем возвращение ее сынка-поджигателя.

– Ты думаешь, Змееглав и правда привезет в Омбру Пустую Книгу?

Да, надвигаются большие события, он чуял их. Роковые события. Может быть, еще не все потеряно, хотя Сажерук и похитил у него книгу Фенолио. Есть и другие способы сыграть важную роль в этой истории. Змееглав в Омбре! Какие открываются возможности…

– Конечно, привезет! Змей глупее, чем о нем думают. – Мортола опустилась в одно из резных кресел, куда Орфей обычно усаживал знатных заказчиков. В незастекленные окна врывался ветер, от него колебались огоньки свечей, принесенных служанками. Тени, как черные птицы, метались по беленым стенам.

– Неужто Серебряный князь второй раз позволит переплетчику обвести себя вокруг пальца? – Орфей сам не ожидал, что в его голосе зазвучит такая ненависть. Он с удивлением признался себе, что желает сейчас смерти Мортимера не менее страстно, чем Мортола. – Даже Сажерук ходит теперь за ним как тень! – проговорил он. – Видно, Смерть стерла из его памяти все горе, которое причинил ему этот благородный герой.

Орфей снял очки и протер глаза, словно желая отогнать воспоминание о холодном взгляде Сажерука. Да, вот почему Огненный Танцор его возненавидел! Мортимер околдовал его своим проклятым голосом. Он всех околдовал. Будем надеяться, что Свистун вырежет ему язык, прежде чем четвертовать. Орфею хотелось своими глазами увидеть, как собаки Зяблика терзают плоть Мортимера, как Свистун кромсает ножом его благородное сердце… Ах, неужели ему так и не приведется написать эту песню о Перепеле?

Голос Мортолы оторвал Орфея от кровожадных грез.

– Эти зернышки легко проглотить ненароком! – прохрипела она, съеживаясь на кресле. Ее пальцы обхватили подлокотники, как птичьи когти. – Их нужно класть под язык, но они такие скользкие и маленькие, что незаметно проскакивают в горло. А если их наглотаться, птичий облик будет настигать тебя и без спросу.

Мортола по-сорочьи дернула головой, разинула рот, словно клюв, и поднесла ладонь к бледным губам.

– Слушай! – сказала она, борясь с подступающими судорогами. – Я хочу, чтобы ты, как только Змееглав прибудет в Омбру, отправился в замок и предостерег Змея от его дочери! Скажи ему, пусть расспросит Бальбулуса, сколько книг о Перепеле он изготовил по заказу Виоланты. Убеди, что его дочь помешалась на разбойнике и готова на все, чтобы спасти этого негодяя. Найди неотразимые слова. Очаруй его своим голосом, как наверняка попытается сделать и Волшебный Язык. Ты любишь хвастаться, что твой голос выразительнее, чем его, – так докажи это на деле!

Мортола икнула и выплюнула в ладонь еще одно зернышко.

Да, старуха хитра, хоть и безумна. Пожалуй, лучше оставить ее в убеждении, что она по-прежнему может им командовать, хотя ему так дурно было от ее икоты, что он чуть не плюнул вином ей в физиономию. Орфей сдул пылинку с искусно вышитого рукава. Его роскошная одежда, дом, горничные… Неужели старуха настолько слепа, что не понимает – он ей больше в слуга? Можно подумать, он явился в этот мир, чтобы осуществлять чужие планы! Нет уж, здесь он служит только самому себе. Он поклялся в этом.

– Отличная идея! – Орфей заговорил привычным раболепным тоном. – Но как быть с прочими благородными друзьями нашего Перепела? Он ведь наверняка полагается не только на Виоланту. Как быть с Черным Принцем…

"И Сажеруком", – добавил он про себя, но не произнес этого имени вслух. Сажеруку он отомстит сам.

– Ах да, Черный Принц. Еще один благородный болван. Помнится, у моего сына были с ним счеты. – Мортола спрятала выплюнутое зернышко к остальным. – Я им займусь. И дочкой Волшебного Языка тоже. Эта девчонка почти так же опасна, как ее отец.

– Чепуха! – Орфей налил себе для храбрости еще вина.

Мортола смотрела на него с презрением. Да, она по-прежнему считает его раболепным дураком. Тем лучше. Она потерла худые руки и вздрогнула, словно почувствовала, как сквозь кожу снова пробиваются перья.

– А старик? Тот, что якобы написал для дочки Волшебного Языка слова, которые я отобрала у нее во Дворце Ночи? Это он вкладывает безумную храбрость в сердце переплетчика?

– Нет, Фенолио больше не пишет. Но я все равно не против, если ты его убьешь. Я был бы даже рад – старик невыносимо задается!

Мортола кивнула, но, кажется, уже не слушала.

– Мне пора. – Она с трудом поднялась с кресла. – У тебя в доме душно, как в тюрьме.

За дверью крепко спал Осс. Он громко всхрапнул, когда Мортола через него перешагивала.

– Это твой телохранитель? – спросила она. – Видать, немного у тебя врагов!

Орфей плохо спал в эту ночь. Ему снились птицы, множество птиц. Но когда занялась заря и Омбра стряхнула с себя ночную тьму, он подошел к окну и взглянул на город с новой уверенностью.

– Доброе утро, Перепел, – тихо произнес он, устремив взгляд на башни замка. – Надеюсь, тебе плохо спалось! Ты, конечно, думаешь, что роли в этой истории уже распределены, но хватит уже тебе играть героя… Открывается занавес, акт второй: на сцену выходит Орфей. В какой роли? Разумеется, злодея. Ведь это всегда лучшая роль в пьесе!

Поиск по сайту: