Глава III. Konya wa yasashiku nareru ka na?

Konya wa yasashiku nareru ka na?

Смогу ли я быть нежным только раз?

© BUCK-TICK - Jupiter

1991, октябрь

Хисаши совершенно не умел готовить. К такому выводу пришел Сакурай, вяло пережевывая безвкусную яичницу в качестве завтрака-обеда. Впрочем, и жена его тоже готовила не так уж чтобы хорошо.

- Ты какой-то странный, - Имаи сидел напротив, тоже завтракая делом рук своих, но Атсуши знал, что Хисаши, в общем-то, решительно все равно, что есть. Главное, чтобы оно давало силы.

- Обычный, - безлико ответил он другу и опять уставился в солнечное пятно на полу.

Имаи решил сделать у себя ремонт, и вот уже вторую неделю временно жил в квартире своего вокалиста, перевернув весь нехитрый быт Атсуши с ног на голову. Хотя чаще всего Сакурай его не особо и замечал, и дома они оба бывали слишком редко, чтобы о чем-то спорить.

Отвлекшись от яичницы и собрав волосы ладонями назад, Атсуши быстро сплел выскальзывающие пряди в косу, с досадой поняв, что заколка опять куда-то подевалась. Внимательный взгляд Имаи его слегка раздражал.

- Хватит смотреть так. На мне узоров нет.

- Аччан, я тебя со школы знаю, брось притворяться и скажи уже, что с тобой стряслось.

- Ничего со мной не стряслось. Лирику пишу.

- Лирику ты, разумеется, пишешь, - Хисаши постучал ногтями по столу и отодвинул тарелку. - Только чаще задумчиво пялишься в одну точку, как сейчас, и где-то витаешь.

- Это запрещено? – начав злиться, Сакурай даже не подумал, что гитарист, в общем-то, прав. Он и в самом деле все чаще проваливался в себя, зачем-то снова и снова вспоминая все, что случилось на съемке с Йошики.

- Не запрещено. Но на твоем месте я бы лучше подумал, как разрулить все с Саюри. А то глазом не успеешь моргнуть, и она с тобой разведется, - Хисаши сгреб грязные тарелки и закинул в раковину так, что те жалобно звякнули.

- Как здорово, что ты не на моем месте. Но ты прекрасно знаешь, что мне этот брак не мешает и не будет никакого развода.

- Знаю. А еще знаю, что если это случится, ты исстрадаешься, какой ты кретин и как ты один во всем виноват.

Сакурай отвернулся. Всё, что мог сказать Хисаши, он знал и так. Саюри имела полное право обижаться и даже убить его, непонятно только, зачем вообще вынудила его жениться. Ах да, чтобы сын не появился на свет в унизительном статусе незаконнорожденного. Так смысл ей теперь требовать развод?

Всякий раз, думая о жене и ребенке, Атсуши непроизвольно отодвигал эти мысли подальше, в самый дальний уголок сознания, вместо этого снова и снова прокручивая в голове третий день сентября и Йошики. Йошики был чем-то вроде наваждения, и это еще куда ни шло, пока однажды утром Сакурай не проснулся ни свет ни заря от ощутимого и почти болезненного стояка. Такое случалось частенько, но обычно его фантазии были абстрактными, а в тот раз обрели более чем четкую форму. Он сам не знал, какого черта решился его целовать, зачем, кому это было нужно. Провоцировать, дразнить, смущать, злить – это одно. А вот так зажимать и целовать, и в самом деле как строптивую девицу – уже совсем другое. Самым невероятным было то, что Хаяши зачем-то ответил. Ждать от него пощечины Атсуши бы не стал, но вот врезать, и больно врезать, тот вполне мог. Но почему-то не сделал этого, а только откинул назад голову и сдался. Стоило только вспомнить, как Йошики касался его языка своим, сладостно задевая губы, его запах, черт побери, приоткрытые глаза, очерченные ярким макияжем... Вспоминая всё это в то утро, Сакурай очень скоро спустил в собственную ладонь, с трудом отдышавшись после. Будь на месте Хаяши любой другой мужик, он бы постарался вообще не напоминать себе о чем-то таком, а тут хотелось смаковать, раз за разом вспоминать какие-то совершенно неважные мелочи, например, какая горячая была у Йошики кожа на шее, или его совсем не свойственная мужчине податливость. Вкус самого поцелуя. Ни на что не похожий, он до сих пор горел на губах.

- Ну вот, я же говорил, - раздалось ворчание Хисаши. - Ты будто в астрал выпадаешь.

Очнувшись, Сакурай оглянулся и заметил, что Имаи одет и куда-то собирается.

- Ты куда? – спросил он, вставая с табуретки и слегка потягиваясь.

- По магазинам пройдусь. Тебе тоже не мешало бы, если не хочешь помереть с голоду. У нас пока еще разный быт.

- Раз все равно живешь у меня, мог бы и продуктов купить.

- Нет уж, я в твои женушки не нанимался, - хохотнул Хисаши, зашнуровывая ботинки. - Ты вон, лучше Йошики попроси. Он с этой ролью справится намного лучше.

Атсуши молча хмыкнул и подошел к раковине, полной посуды. Постоял пару минут, и по привычке закурил, рассудив, что посуда может вполне подождать и до вечера. А там, может, Имаи вымоет, раз отказывается покупать что-то на двоих. Пусть отрабатывает свое проживание.

Тихо хлопнула входная дверь. Сакурай вернулся в комнату и включил телевизор, который у него всегда скорее работал фоном, нежели нужен был для чего-то еще. Чаще всего Атсуши проводил редкие выходные именно так: потратив время на то, чтобы как следует отоспаться, полностью освободив голову от ненужных мыслей. Хотя под одной крышей с Имаи это было затруднительно. Так же, как с навязчиво то и дело всплывающим образом Йошики.

Телевизор что-то бормотал. Сакурай докурил и на ощупь затушил окурок в пепельнице. Может, стоило рассказать Имаи обо всем, что случилось на съемке? Тот бы, наверное, разложил все по полочкам и сделал правильные выводы, потому что всегда знал Атсуши лучше него самого. Но что-то в нем противилось этому, казалось бы, логичному решению поделиться, и вовсе не то, что Хисаши сначала покрутил бы пальцем у виска, а потом, как пить дать, заржал, при любом удобном и не очень случае называя Сакурая геем. Сложно быть геем, когда настолько обожаешь женщин.

Открыв глаза и уставившись в потолок, Атсуши попытался поймать за хвост ускользающую мысль. Женщины. Вот именно, женщины. А Йошики настолько явно вытащил напоказ всю свою женскую ипостась, что неудивительно, почему же у него, у Сакурая, так поехала крыша. Но что-то здесь не вязалось, что-то назойливо раздражало стройную концепцию. Ведь раньше лидера Х Сакурай отнюдь девкой не считал. До того памятного вечера возле бара, когда спьяну назвал его схожим словом. Может, все тогда и началось?

«Бред собачий» - ругнулся на себя Атсуши и на ощупь переключил канал, склонив голову в бок. И будто нарочно на экране тут же возник Хаяши, собственной персоной, в какой-то очередной музыкальной телепередаче. Что удивительно, один. Рядом не было ни Хидэ, ни Тайджи, ни даже Тоши, которого отлепить от Йошики вообще было трудно. Всегда парой ходят, как сиамские близнецы. Оно и не удивительно, если вспомнить, что эти двое выросли вместе.

Устроившись поудобнее, Сакурай прибавил звук, хотя ему было совершенно не интересно, о чем шла речь в очередном ток-шоу. Но ему нравилось, как звучит голос Йошики, нравилось смотреть, как он забавно нервничает и зачем-то мучает свои руки. Скромница. Длинноволосая принцесска, девка девкой.

При мысли, что он эту «девку» весьма нескромно целовал, а перед этим смущал, издевался, взял на слабо и даже заставил раздеться, Атсуши улыбнулся почти мечтательно. Кому какая разница, в конце концов, о чем он думает. В одиночестве можно поразмышлять и о том, каков, например, Хаяши в постели.

Йошики ни о чем таком не думал. У него вообще не было времени что-то думать и анализировать, потому что порой ему казалось, что одна его нога зарыта, а другой он пытается убежать сразу во все стороны. Но куда убежишь с зарытой ногой?

Иногда ему хотелось раздвоиться, иногда – повернуть время вспять. Если бы была возможность оставить второго себя в Штатах, а самому быть с группой в Японии, он бы, несомненно, именно так и сделал.

…Тоши, сидя за студийным роялем Йошики, что-то наигрывал, какую-то простенькую мелодию. Ни Паты, ни Хидэ сегодня не было, только они двое, и еще Тайджи, который сидел здесь с раннего утра, снова и снова прослушивая что-то в наушниках, делая пометки в разложенных перед ним гитарных партитурах. Йошики пил кофе и поглядывал на басиста. Если бы не эта разрушительная склонность Савады к скандалам, он был бы идеален. Просто потому что никто больше так с ним не спорил, как Тай, в то же время он удивительно четко понимал, чего хочет.

- Йо, можно тебя? – тихо позвал его Тайджи, выдергивая из задумчивости.

Тихая, спокойная мелодия, льющаяся из-под пальцев Тоши, действовала умиротворяющее. Йошики подошел ближе и наклонился к Тайджи, позволив прижать к своему уху наушник. Тай, какой-то сонный немного и на удивление мягкий, тихо рассмеялся, запутавшись пальцами в пышных волосах лидера, убирая их ему на одно плечо.

- Послушай. Я знаю, что хотел изменить кое-что, но…

Йошики слушал и улыбался, а в душе что-то тепло сворачивалось, и по коже шли мелкие мурашки, как с ним всегда бывало, если попадалось что-то по-настоящему стоящее.

Когда они записывали эту песню, у них было множество разногласий, Тайджи ревностно отстаивал каждую ноту, решительно не желая принимать никакую критику. Он спорил, злился, выходил из себя, хлопал дверью, возвращался и спорил снова. Но теперь, слушая окончательный результат, Йошики молчаливо признался сам себе, что Савада поступает верно, не соглашаясь и отстаивая то, что он хочет. Эта мелодия – простая, не самая замысловатая, но заставляющая забыть обо всем и просто слушать ее. Думать. Может быть, мечтать.

Протянув руку и нажав на паузу, Йошики сел рядом с Таем, взглядом указав тому на акустическую гитару. Давным-давно уже они не понимали друг друга вот так, когда не нужны слова. Но сейчас Тайджи понял, взял акустику, подумал немного, будто настраиваясь и вбирая в себя неспешный, какой-то почти старо-ирландский мотив. Йошики не спрашивал, откуда это взялось, просто смотрел на руки басиста, и впервые за очень долгое время почувствовал покой.

Тай иногда умел быть сущим ангелом. Спокойным, приветливым, и разговаривать с ним было одно удовольствие. Если бы не одно плохо переносимое качество – он всегда считал свое мнение истиной в последней инстанции. Может, это было бы не так плохо, если бы сам Йошики не был абсолютно таким же, к тому же твердо уверенным, что решающее слово, так или иначе, будет за ним. Потому что он лидер. Потому что почти вся музыка и все тексты «Х» принадлежат ему. А он лучше знает, как и что должно звучать.

Тоши перестал играть, обернувшись на них, и тихо закрыл рояль, о чем-то задумавшись, а Йошики снова уткнулся в свой стаканчик с кофе. Весь последний месяц он не позволял себе вспоминать о том, что произошло тогда на съемке. Длинные бессонные ночи в одиночестве снова дробил на куски секонал, Хаяши опять начал принимать его, только чтобы поскорее заснуть и не думать о Сакурае. Для начала, он не понимал вообще, почему должен о нем думать, но мысли не спрашивали. Они упрямо подкидывали не слишком пристойные образы и порядком действовали на нервы.

И все же, тот поцелуй был приятным. Даже слишком приятным. Такое уже случалось, чаще всего спьяну, и даже несколько раз с тем же Таем. Но ничего общего. Йошики даже думалось, что поцелуи с девушками, которые ему нравились, которых он, быть может, даже любил, все равно не дотягивали до требовательных, жадных губ Атсуши.

- Ты весь красный, - раздался совсем рядом голос удивленного Тоши. - Простудился, температура у тебя?

- Только что был нормальный… - покосившись на них, вставил свое веское слово Тайджи, подняв голову от гитары. - А сейчас и правда горишь весь. Ты чего?

- Ничего я, ничего, - мотнув головой и улыбнувшись, Йошики встал со стула и взял за плечи Тоши, усадив рядом с Тайджи. - Сыграй еще раз.

Савада пожал плечами, а Тоши придвинулся чуть ближе. Йошики молча смотрел на них и неожиданно для себя провел ладонями по волосам обоих, слегка растрепав. А потом вышел за дверь студии и в сотый раз запретил себе даже вспоминать о съемке с Атсуши. И вообще лучше бы им больше никогда не видеться.

Хрупкая надежда не встречаться больше с Сакураем с треском рухнула буквально на следующий день. Music Station жаждала заполучить в эфир X, и Хаяши, как всегда, не доверяя этого кому-то, сам уточил детали, быстро обсудил ключевые моменты и обещал перезвонить, когда определиться с графиком работы группы. Положив трубку, он серьезно призадумался. Было о чем.

Телепередача как телепередача, ничего важного, кроме, разве что, участников. Множество разнообразных групп. Это обещало интересное шоу, а Йошики всегда считал, что если у его группы есть лишняя возможность побыть на виду, то на виду она быть и должна, даже если и так более чем популярна. Когда-то именно телевидение помогло им, и Хаяши этого не забыл. Тогда никто не верил, что кому-то вообще будет интересна рок-музыка. А теперь они звонили сами. Звонили, просили, диктовали «великолепные условия».

Обескураживало другое. В обсуждении участников первым прозвучало несомненное BUCK-TICK, и Йошики сам не заметил, как сжал в руке листок бумаги, который в этот момент лежал перед ним на столе.

Еще пару месяцев назад он согласился бы, не задумываясь, а сейчас чувствовал злость на себя за смесь личного с профессиональным. За чертов размен на мелочи. Да и вообще за ход своих мыслей.

Йошики хватило нескольких минут, чтобы осмыслить абсурдность собственных сомнений. Просто не было внятного ответа на простой вопрос «почему нет?». Вариант «потому что вокалист BUCK-TICK зажал меня в гримерке» не годился по известным причинам. Они - не школьники, а даже будь школьниками, оправдываться таким глупо и несерьезно.

«Да потому что понравилось. И теперь не идет из головы», - зло думал Хаяши, решительно не желая, чтобы смутные чувства оформились в четкие мысли.

А потом он снял трубку, перезвонил и дал свое согласие на участие. В самом деле, что за детский сад.

Тем более, будет он там не один. В компании Тоши все пройдет просто и не так, как тогда.

Успокоив себя, Йошики приказал забыть на время о Сакурае и обо всем с ним связанном. В любом случае, до передачи оставалось еще добрых две недели. Вот только почему он сразу не сказал группе или хотя бы тому же Тоши о предстоящем событии, Йошики сам не смог бы объяснить.

…Он опять просидел всю ночь, так и не сомкнув глаз, и сейчас с досадой наблюдал вялый токийский рассвет. В Лос-Анджелесе светало совсем не так, сумерки не были такими безнадежно длинными. Казалось бы, прошло не так много времени, чтобы привыкнуть, а Йошики уже не мог начать день без сравнения: иногда в пользу Японии, иногда – Соединенных штатов. Если бы только не такие громадные расстояния, он вполне смог бы жить на две страны, тем более что скоро придется возвращаться. А в будущем году и остальные переберутся.

Телефонный звонок в такое время – не просто неожиданность, а скорее несуразность. Йошики вздрогнул, приподнявшись на локте, пару секунд бессмысленно глядя на мигающую трубку под рукой. Уснуть так и не получилось, и он дремал, то и дело приоткрывая глаза. Секонал кончился, а где достать еще и как вообще просить у собственного врача снотворное, он не знал. Не хватало еще, чтобы в прессу как-то просочилось.

Опустив голову на подушку и нажав кнопку, Йошики закрыл глаза - проклятая бессонница. Но голос в трубке заставил его тут же растерять остатки сна. Звонил как всегда внезапный Тайджи.

- Спишь? – коротко поинтересовался он, а голос звучал непривычно. Будто Савада где-то прячется и решил позвонить украдкой.

- Интересный вопрос в пять утра, - отозвался Йошики, все еще удивленный и почему-то решивший соврать. - Разумеется, сплю.

- Тогда я кладу трубку.

- Эй…

Тайджи звонил нечасто, но никогда не делал этого со скуки. И сейчас, несмотря на явное отсутствие повода, Хаяши кожей чувствовал, что Тай долго настраивался, прежде чем позвонить.

- Знаешь… ты ведь всегда держал в руках ключ от моей жизни.

В трубке потрескивало, но Йошики был уверен, что не ослышался.

- Где ты? – сев на постели, он покосился еще раз в окно.

- Не важно… У друзей… Йоши, я прошу тебя, не запирай от меня мою жизнь. Не забирай с собой ключи…

Еще недавно, если бы подобный звонок раздался вечером, он решил бы, что басист попросту набрался и несет теперь всякий пьяный бред, как с ним порой бывало. Но что-то в его слова, в тихом надтреснутом голосе больно кольнуло, глубоко, в межреберье, и сил ответить что-либо не было. Только молчать и слушать, коротко кивнув, зная, что Тайджи все равно не увидит.

- Всё будет хорошо, - с трудом сказал Йошики пустую и не значащую ничего фразу, зная, что это совсем не то, что хотел бы услышать от него Савада.

- Я так к тебе привык. Даже к твоему ослиному упрямству. И к твоей глупости. И слепому эгоизму. Просто ты… Йо, тебе ведь и правда не всё равно?

Хотелось немедленно начать спорить, опровергнуть эти странные, вроде бы злые, но такие абсурдно ласковые слова. Но Йошики сдержался, удобнее прижав трубку плечом к уху. Они уже тысячу лет не говорили с Тайджи вот так, без претензий и взаимных упреков.

- У тебя жрать-то хоть что-нибудь есть? Не удивлюсь, если сидишь постоянно голодный, - тем временем мягко ворчал голос в трубке. - Ты – совершенно бесполезное животное, Хаяши, и ты знаешь это.

- Может быть, - слабо улыбнувшись, не стал спорить Йошики. - Я отлично научился запаривать лапшу. Тай?..

На этом стоило бы закончить, но что-то дернуло, как толкнуло, и захотелось свернуться комком, спрятаться, как в детстве, когда все проблемы решались следующим утром, а ссоры и дрязги оставались в вечере прошло дня, растворялись где-то в промежутке от заката до рассвета, без шлейфа горечи.

- Тай?..

- Что?

- Ты лучший. Таких, как ты, больше нет.

Савада долго молчал. А когда заговорил, Йошики не выдержал и уткнулся лицом в подушку, держа выскальзывающую трубку у уха.

- Твоя идиотская бессонница вгонит тебя в гроб. Быстро укройся и чтобы через десять минут спал. Йо, ты все-таки такой непроходимый кретин…

Сейчас это звучало в тысячу раз лучше любых ласковых слов и кротких пожеланий спокойной ночи.

…А утром, разбудив едва пригревшегося и уснувшего наконец Йошики, позвонил Тоши, с искренним смущением в голосе сказав, что на Music Station поехать никак не сможет – не в этот день и не в этот час. И Хаяши, даже не проснувшись толком, но поняв всё, подумал, что добром такое стечение обстоятельств явно не кончится.

В тот день Сакурай проснулся очень рано, когда за окном еще едва занимался бледно-розовым маревом рассвет, легкий ветерок шевелил приоткрытую створку окна в пол. Но вместо того, чтобы отвернуться к стенке, закрыть глаза и погрузиться в сон, он бездумно уставился в потолок и понял – не уснуть. Тревожно-нетерпеливое чувство, сгоняющее остатки сна, можно было назвать предвкушением только с натяжкой.

В итоге провозившись в постели еще добрых полчаса, Атсуши плюнул на несостоятельные попытки забыться и решительно выбрался из-под одеяла, подрагивая, прошлепал босыми ногами по комнате. Подушка казалась ему слишком горячей, постель жесткой, да и вообще все не в дугу. В том числе, очередные идиотские сны.

Почему-то подумалось вдруг, что и Йошики сейчас не лучше, и первой после той памятной фотосессии и сумбурного поцелуя в гримерке встречи он тоже ждет. Кусает губы, размыкая их ломкий изгиб, мучает длинную прядь волос, в ожидании предстоящего эфира. Думать об этом было приятно. Атсуши невольно хмыкнул. Он не знал Хаяши настолько, чтобы верить сейчас даже собственным размытым мыслям, но, добредя до ванной и бросив быстрый взгляд в зеркало, понял, что опять улыбается. Открыв воду, он нырнул руками в резко ударившую по фаянсу струю и закрыл глаза. Весело сегодня будет.

…С Имаи, который, наконец-то, съехал от него буквально пару дней назад, они встретились уже у служебного входа в телецентр. Хисаши курил и рассеяно поглядывал по сторонам, из чего Сакурай сделал вывод, что тот еще не проснулся.

- Поздно вчера вернулся, - только отмахнулся он, когда Сакурай не без иронии поинтересовался, с чего тот такой непраздничный.

- Не похоже на тебя, - Атсуши полез в карман за сигаретами. – Такая громкая передача, да еще и показ в прайм-тайм, а ты поздно вернулся. Как же наша концепция «Имаи Хисаши – контрол-фрик»?

Гитарист слова друга всерьез, конечно, не воспринял, усмехнулся только, и разве что локтем в бок не толкнул.

- Вот потому что контрол, потому и фрик. Имею право поздно возвращаться. И вообще, ты б за собой следил, - беззлобно заметил он и щелчком прицельно точно отправил окурок в урну. Имаи обладал кучей вот таких мелких бесполезных талантов.

- За мной не уследишь, - Сакурай щелкнул зажигалкой, дым привычно царапнул горло. - Я сам за собой уследить не могу.

- Да это для психики опасно – следить за тобой еще… - откровенно развеселился Имаи и кивнул в сторону входа. – Ну что, идем? Нам еще на грим, туда-сюда, времени мало.

- Я, вообще-то, курю, - недовольно буркнул Атсуши, вскинув брови. Хисаши с деланным равнодушием пожал плечами.

- Надо было раньше приходить, раз у тебя столько дел.

Сакурай медленно и демонстративно со вкусом затянулся. Глаза Хисаши заблестели как-то особенно хитро, он явно собирался что-то сказать, но рядом, шагах в пяти от служебного входа в телецентр, притормозила машина.

Атсуши опустил руку с дымящейся сигаретой, и весь во мгновение ока преобразился. Будто другой человек. Имаи удивленно моргнул, и ему показалось, что он не узнал собственного вокалиста.

Задняя дверь машины открылась.

- А, это Йошики, - Хисаши сказал это так, будто Сакурай сам не видел. – Как всегда сказочно красив.

В словах его слышалась добродушная ирония, но выглядел Хаяши и впрямь сказочно, хотя ничего вычурного на нем не было. Только неизменно роскошные длинные волосы уже тщательно уложены и завиты, а когда Йошики снял темные очки, Сакурай заметил, что тот уже при полном макияже.

- Интересно, он всегда так ходит? – хмыкнул Имаи и широко улыбнулся, потому что в этот момент Йошики, пропустив вперед несколько человек из своего стаффа, тащивших его вещи, направился в их сторону. – Тут же есть свои визажисты.

- Что ты, так неинтересно, - Сакурай снова глубоко затянулся.

Стоило Хаяши подойти ближе, как Имаи, явно включив модус «контрол-фрика», не дал Атсуши и рта раскрыть, рассыпавшись в приветствиях и вопросах, не собирается ли Йошики снова уехать в Штаты.

- Не дождетесь, - усмехнулся тот, но смотрел, казалось, очень серьезно. – Пока не собираюсь. Есть кое-какие дела здесь…

- Ты один сегодня? – не унимался любопытный Хисаши. – Я почему-то думал, что вы в полном составе придете. Вроде мне кто-то такое говорил? Или нет?..

На лицо Йошики легла едва уловимая тень секундного замешательства, и почему-то Сакурай пришел к выводу, что в это гордом одиночестве что-то нечисто.

- Так было удобнее для всех, - уклончиво ответил он и бросил на Атсуши быстрый взгляд.

Если до этого, встречаясь с ним глазами, Хаяши смотрел прямо и открыто, как он всегда смотрел на всех, то теперь Сакурай успел заметить какую-то робость за показательной уверенностью в себе. Или вообще страх. Страх? Чего мог бояться Йошики…

«Долбаное электричество», - вдруг подумал он, неторопливо докурив и попутно отметив, что определение дал правильное. То, что происходило между ними, смахивало на напряжение, слабые разряды тока. Не настолько сильные, чтобы убить, но достаточные для методичных ударов по нервам.

Что было бы, если бы они с Йошики сейчас не просто разговаривали, стоя на улице, да еще и в компании Имаи? Что произошло бы, прикоснись они друг к другу, а не только обмениваясь осторожными взглядами?

Сакурай понял, что выдал себя выражением лица, потому что едва он перевел взгляд на Йошики, тот быстро и как-то излишне нервно отвернулся, зачем-то облизнув подведенные яркой помадой губы. Атсуши не сдержал довольную улыбку. Ликования, правда, надолго не хватило: не видел он смысла радоваться, когда сам чувствовал себя трепыхающейся рыбой на крючке.

- Я пойду, - решительно заявил Йошики, не слишком вежливо оборвав на середине фразы Имаи, который, как часто бывало, трепался много и ни о чем. – И вы не отставайте. Опоздаете.

Наградив их на прощание очаровательной, поистине голливудской улыбкой, он направился в здание. Атсуши не смог отказать себе в удовольствии проводить его долгим взглядом. Тем самым, который обычно жжет между лопаток.

Хисаши же внимательно смотрел отнюдь не на Йошики.

- Странный он сегодня, - заметил Имаи спокойно и задумчиво. Сакурай не любил этот тон.

- Не страннее чем обычно, - попытка равнодушно пожать плечами и изобразить самое флегматичное выражение лица провалилась, когда Хисаши смерил его проницательным взглядом.

- Обычно – это кое-что другое. Мне же сдается, что как обычно, тут без тебя не обошлось. Признавайся, Аччан, в чем дело?

- А что не так? – попытался прикинуться дурачком Сакурай, заранее зная, что номер не пройдет.

- Если ты считаешь, что переминающийся с ноги на ногу Йошики Хаяши с бегающим взглядом – это в порядке вещей, то все так, - уже откровенно развлекался гитарист.

- Не заметил такого, - ответил Сакурай, и прежде чем Имаи успел возразить, поинтересовался. – Кстати, чего мы тут торчим? Ты же про грим и мало времени говорил что-то?

- Не знаю, - честно признался Имаи. – Может, мы пропускали вперед Йошики, который удрал от нас, как ошпаренный? Или от тебя удрал?

- Не заметил такого, - еще раз повторил Атсуши и демонстративно направился к дверям.

- Я все равно узнаю, - пообещал ему Хисаши.

Сакурай почему-то даже не сомневался.

В служебном коридоре Йошики прижался спиной к стенке и пожалел, что у него нет с собой сигарет. Сейчас было бы кстати. Раздраженно передернув плечами, он вдруг впервые обнаружил, насколько его костюм тяжелый и душный.

До эфира оставалось время, туда-сюда сновал народ, Хаяши давно привык к такому, но сегодня его бесила и раздражала любая мелочь. На площадке в студии ставили свет, проверяли камеры, а ему показалось вдруг, что во всем мире он совершенно один. Точнее, в этом обширном, но все равно очерченном четкой границей рамп и меловых отметок, за которые нельзя выходить в процессе прямого эфира. А где-то там, за его пределами, Атсуши Сакурай курил Lucky Strike, поднося сигарету к своим божественным губам.

В том, что у служебного входа Йошики напоролся именно на ребят из BUCK-TICK, ему тоже чудилось что-то мистическое. Как и в божественности губ.

Сев на складной стул, он заложил ногу на ногу, стараясь никому не мешаться. Расплавленный жар софитов жег глаза. Хаяши думал о том, как здорово было прежде – когда он был моложе, где-то почти на грани с детством. Можно было вытворять что угодно, можно было послать к черту весь мир и Music Station с их прямым эфиром и всем цветом современного рока, только потому что не хочется торчать тут в одиночку. Тоши, сделав несчастное лицо, заявил, что у него какие-то «давно решенные планы» именно на сегодня. «Йо, ну ты же понимаешь». Хаяши понимал. И вместе с тем понимал еще и то, что он, как ребенок, боится смотреть на Атсуши вот так, один на один. Даже Хисаши не спасал ситуацию, он просто находился где-то вне поля напряжения, плюсовым полюсом в котором был сам Йошики, а минусовым – Сакурай.

Ему дали сценарий, сплошная вереница текста с подчеркнутым таймингом. Йошики пробежался по нему глазами, наскоро перелистав страницы, и наткнулся на кое-что любопытное. Премьера песни. Почти в самом конце, под занавес, он, наверное, уже не увидит. Эфир рассчитан на час, всё его время – в начале, а потом, на первой перебивке рекламы можно уйти, машина будет ждать вновь у служебного входа. И все обойдется малой кровью, даже те десять-пятнадцать минут так близко к Атсуши. Общие вопросы. О чем их могут спрашивать, какие еще общие вопросы?

Пролистывая программу до конца, Йошики уже знал, что никуда он раньше времени не уйдет. Останется. До самого конца останется, просто потому что уже чуял, как бессознательно интриговало это космическое «Jupiter». Новая песня, по-новому заигравший сочными красками голос Атсуши.

«Есть у меня выбор?» - думал Йошики, машинально подставляя лицо под кисточку штатного гримера. На лбу выступили капельки испарины, и вовсе не от палящего зноя софитов.

То, как Сакурай вальяжно, но с невыносимым достоинством прошествовал под обзор камеры, усевшись сразу в будто до мелочей выверенную позу, заставило Хаяши тихо рассмеяться. Имаи посадили где-то на задворках, и он то и дело смешно вытягивал тощую шею, а потом толкал в бок Атсуши и что-то ему говорил. Йошики не слышал, что.

Подойдя ближе и сев с независимым видом рядом, он мельком взглянул на электронное табло. До эфира оставалось пятнадцать минут. Хисаши успокоился, наконец, надев на лицо свое обычное выражение. Сейчас он почему-то очень напоминал Йошики Хидэ, и не только несуразным нарядом.

- Ты меня шугаешься.

Голос Сакурая прозвучал так неожиданно, что Йошики сперва даже не понял, что это он ему. И сообразил, только искоса взглянув на него и увидев опять эту проклятую кошачью ухмылку.

- С чего бы это мне тебя шугаться? – так же тихо ответил он. Собственный голос тонул в рабочем шуме съемочной площадки.

- Напомнить? – живо блеснули озорством черные глазищи. Хаяши поморщился и фыркнул.

- На твоем месте я, может, и шугался бы.

- Почему?

- Тебе просто повезло. Считай, я был в шоке, - еще тише сказал Йошики, невольно придвинувшись ближе и выдохнув это почти на ухо Атсуши, который заговорщически наклонился к нему. Даже спиной Йошики чувствовал, как Имаи любопытно ерзает на месте.

- И часто ты там бываешь? В шоке?

Сакурай явно издевался, но даже издевки его казались сейчас остроумными и уместными. Йошики неожиданно расслабился, в очередной раз закинув ногу на ногу. От него не укрылось, как взгляд Атсуши тут же метнулся от его колена выше по бедру. Будто ощупывал, примерялся.

- Пять минут до эфира!

Хаяши ощутил странный мандраж, похожий на прилив сил. Резко и быстро заколотилось сердце, в лицо бросилась кровь. Насколько это, должно быть, дико – обсуждать полунамеками, ясными лишь им двоим, не самый однозначный эпизод недалекого общего прошлого, точно зная, что никто больше не в курсе. Никто не знает. Взгляд Атсуши жег Йошики почище раскаленных добела прожекторов, неожиданно захотелось вцепиться пальцами в его гладкие черные волосы, сжать как следует, подтащить к себе, и удариться в губы. Око за око. Может, заодно сойдет с его на редкость красивой физиономии эта похабная ухмылка. Странно, но Хаяши всегда считал Сакурая скромником. Нашел скромника, называется.

Работали камеры. Время текло, как речная вода – спокойно, но быстро, и без всяких подводных камней. Атсуши Сакурай на глазах изумленного Йошики превратился в романтичного пай-мальчика, сияющего застенчивыми улыбками и очаровательными, почти натуральными заминками в речи. Будто он и правда смущался чего-то. Будто ему с трудом удавалось подобрать слова, раскрывая, самую малость, свою переливчатую, сложную душу. Хаяши, не отрываясь, наблюдал за ним, чувствуя, что на губах непроизвольно змеится улыбка. Если когда-то Сакурай и был наивным, сейчас он явно научился лукавить и говорить лишь полуправду. А может, даже треть ее.

Предмет разговора Йошики почти пропускал мимо ушей. Вопросы, как правило, стандартны, о новой музыке. Как будто не спрашивал никто в течение последних пяти лет о новой музыке. Йошики усмехнулся про себя, пристально наблюдая за Атсуши, и неожиданно громко рассмеялся после очередного его ответа, а Сакурай метнул на него быстрый взгляд. Йошики смотрел на его губы, мягко сомкнутые, и чувствовал в пальцах дрожь.

А потом как-то очень резко все кончилось. Первая реклама подкралась слишком неожиданно, и был еще один взгляд, короткие перестановки перед камерой, опущенная на плечо Атсуши ладонь Йошики, его ногти, царапнувшие одежду. И все на этом. И можно было расслабиться и уйти, куда угодно – домой, курить, за предел обхвата камеры, или сразу к черту. Сейчас Йошики был просто счастлив, что Тоши не смог с ним пойти, но это понимание пока не укоренилось в мозгу. Оно перемешивалось с паническим «Какого черта со мной происходит и зачем я здесь?»

Зачем он остался, Хаяши действительно не понимал. Его время закончено, промелькнуло, как в тумане. Он даже не запомнил, о чем говорил. Перед глазами крутилась только деланная застенчивость Сакурая, его неловкий ответ, и собственный смех. Ей-богу, как телка, которая громче всех смеется над шутками понравившегося мужика, неосознанно переходя в наступление и привлекая внимание истинно женским нахрапом. Йошики так хотелось разозлить сейчас себя этими мыслями, взбеситься, и кинуться прочь. Злость – единственное, что сейчас помогло бы ему, но даже злости не было. И когда группа во главе с Атсуши и Имаи отправилась играть свою новую песню, Йошики не двигался с места, стоя в тени у какой-то высокой декорации, неосознанно царапая и дергая дорогое шитье на своей одежде, распуская тонкие нитки, не слыша, но чувствуя, как сыплются блестки. Бесполезные блестки.

То, что эта космическая песня отнюдь не о любви, Йошики понял еще до того, как Сакурай запел. Или, может, не о любви в романтическом ее понимании, а о чем-то несравнимо большем. Хотелось глубоко дышать, хотелось глотать легкими воздух, которого было так мало в душной студии. Хотелось услышать, как Атсуши будет петь это, когда его никто не видит – дома, в тишине, или, может, на ночной улице, сидя на корточках возле какого-нибудь бара, подпирая спиной стенку. Пьяный, алмазный, агатовый… Небесный кот, подлунный бродяга. А песня эта и не о Юпитере вовсе, но по нервам бьет током та же даль, глубокая межпланетная синь, пространство беззвучия, где, должно быть, нет ничего, кроме двенадцати тонких струн и одного заточенного скальпелем совершенного голоса в поясе тонких вкраплений звезд.

Йошики слушал, прижавшись горячим виском к какому-то металлическому выступу, и все сильнее сжимал руку, чувствуя как ногти впиваются в ладонь. Сакурай пел не о любви. Совсем не о любви. Но смотрел в упор через всю площадку строго в одну определенную точку в пространстве. Хаяши чувствовал эту точку на своем лице и боялся сделать хоть один глубокий неровный вдох. Боялся нарушить красоту застывшего, выпавшего в кристалл, мгновения.

Сакурай всегда считал, что выражение «чувствовать взгляд» – образное. Что нельзя кожей ощущать, как кто-то не сводит с тебя глаз и при этом думает так громко, что кажется, можно подслушать эти мысли. Однако сейчас он испытывал странное, почти физически ощущаемое свербящее чувство. Атсуши ловил себя на том, что едва заметно заводится. Не настолько, чтобы это причиняло неудобство, но достаточно, чтобы испытывать волнение.

Эту песню они исполняли впервые, и пел он со всей отдачей, казалось, что так, как теперь, не было никогда прежде. Каждый концерт, каждое выступление по-своему неповторимы, но именно сейчас, когда перед Сакураем не было целого зала восхищенной толпы, он чувствовал отдачу похлеще прежнего. На несколько долгих минут исчезло все лишнее, он ушел от этого, и все мысли вновь занял только Йошики. Йошики, который смотрел на него, ни разу не отведя взгляд. Сакураю казалось, что поет он лишь для одного человека.

Откуда пришла эта уверенность, что Хаяши наблюдал именно за ним, он не мог объяснить. Но ответный отклик между ними, как незримая нить с током высокого напряжения опутала студию, Сакурай не знал, какое ему дело до Йошики, его чувств, и просто наслаждался. Не красовался перед своим невидимым зрителем, а распахнул душу, словно предлагая рассмотреть себя, препарировать взглядом, сам же равнодушно не обращая никакого внимания на всех остальных присутствующих в студии. Не думая о том, сколько людей увидит его на телеэкранах. Это был на редкость вопиющий пофигизм и полное сосредоточение одновременно. Впервые – так.

- Ты сегодня какой-то загадочный и удивительный, - подозрительно заметил Имаи, когда передача была окончена, и они вдвоем с Атсуши направились к лифту.

- Эффектный и невероятный, - машинально поддакнул Сакурай, и в очередной раз за последние пятнадцать минут огляделся по сторонам. Мимо прошла какая-то девушка, сзади за поворотом раздался взрыв хохота, но ничего интересного Атсуши не увидел. Точнее, никого интересного.

Хисаши успел переодеться в майку и ветровку, постукивал пальцами по загоревшейся красным кнопке лифта, и косился так, что Сакураю было тошно. Он всегда так смотрел, стоило ему догадаться о чем-то, что Атсуши непременно хотелось скрыть. Еще со школы.

- Что на тебя наскочило? – не унимался Имаи, проигнорировав молчание друга и явное нежелание отвечать.

Теперь он уже неприкрыто разглядывал Атсуши, который демонстративно гордо выпрямил спину и расправил плечи. По неожиданно просторному и высокому коридору телецентра сновали туда-сюда люди, каждый шаг их отдавался гулким эхом по коридору. На ум шли ассоциации с каким-то заброшенным пустынным зданием, где запросто можно потеряться. Как перед этим потерялся Йошики.

Сакурай был уверен, что в конце программы Хаяши подойдет к нему, скажет пару вежливых фраз. Или хотя бы попрощается перед тем, как уйти. Только Йошики так и не появился, будто нарочно не то зля, не то проверяя на прочность чужие нервы. Провалился как сквозь землю. Впору было задаться вопросом, а не ушел ли он вообще сразу после второй рекламы, но намного больше Сакураю нравилась мысль, что Йошики наблюдал за ним во время выступления, а потом трусливо сбежал, помня, чем закончилась их предыдущая встреча. И опять, при мысли о то проклятом поцелуе Сакурай невольно улыбнулся, что не укрылось от Хисаши.

- Ты как сытый кот, который сожрал самую нарядную мышь, - фыркнул он и, прежде чем Атсуши успел ответить на это хоть что-то, добавил. – Кстати, Йошики сегодня тоже сам на себя не похож.

Это был уже откровенный намек, и Сакурай понял его отлично, с трудом удержавшись, чтобы не поморщиться. Неприятно было знать, что игра, которую они вели с Йошики, настолько была заметна окружающим. Пускай внимательным и проницательным окружающим, но все же заметна.

- Он всегда такой и каждый раз разный. Принцесска только постоянно, что неизменно, - веско заметил Атсуши вслух.

Имаи шагнул в лифт, обернувшись на ходу:

- С каких пор ты стал разбираться в принцессках? Может быть ты вообще…

- Кажется, я забыл сигареты и зажигалку, - чуть ли не с радостью в голосе объявил вдруг Сакурай, перебивая Хисаши. Тот, пожав плечами, поставил ногу, удерживая двери лифта.

Зажигалка действительно куда-то пропала, и теперь Атсуши смутно припоминал, что выложил ее на маленький журнальный столик в студии вместе с сигаретами, когда что-то искал в карманах. Но обнаружение пропажи оказалось весьма своевременным – обсуждать что-либо с Имаи дальше было просто небезопасно. Обмануть друга или даже просто промолчать в его присутствии о чем угодно, Сакураю никогда не удавалось, такая уж у лидера была натура. А вот почему так не хочется поделиться о произошедшем на фотосессии, он и сам понять не мог. Про себя Атсуши решил, что это только потому что Имаи будет ржать над ним, как конь. А это неприятно, когда над тобой ржут.

- Ты не жди, я мигом, - объявил он и решительно развернулся.

- Эй, да ну… Я одолжу тебе свои, пойдем уже, - попробовал удержать его Хисаши, но Сакурай уже не слушал, решительно шагая по коридору в сторону студии. В конце концов, вернуться за сигаретами – минутное дело, а вот повод для смены темы отличный.

…То, что повернул он куда-то не туда, Сакурай понял, когда оказался в узком, плохо освещенном коридоре, смутно припомнив, что здесь, кажется, они переодевались перед эфиром. Чуть дальше в проеме одной из комнат горел свет, но Атсуши сперва замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, замерев на месте, обернувшись. В светлом проеме коридора, со стороны которого Сакурай забрел сюда, опершись рукой на стену, стоял человек, и ему не понадобилось много времени, чтобы понять, кто это.

Свет горел у Йошики за спиной, и потому видеть выражение его лица Атсуши не мог, но понял, что сам он у Хаяши как на ладони. Именно поэтому едва заметно улыбнулся, чувствуя, как дрожат уголки губ. В огромном здании было столько людей, а он все равно почуял, что один и только один нужный ему человек по-прежнему здесь.

- Я думал, ты удрал, - медленно протянул Сакурай. Он давно заметил, что его фривольная манера выражаться бесконечно бесила Йошики. Отвечать так же приторно-сладко у того не получалось, он откровенно и бессильно злился, становясь особенно красивым.

Он ждал, что Йошики сейчас ответит что-то едкое и ироничное, но тот молчал. Секундное удивление мелькнуло ярким сполохом, и тут же сменилось мгновенной растерянностью, когда Хаяши, как-то почти по-женски вильнув бедрами, оторвался от стены и сделал решительный шаг в его сторону.

Этого мгновенного замешательства Сакурая ему должно было хватить, чтобы с размаху врезать – Атсуши почему-то был уверен, что именно теперь его настигнет месть за тот украденный поцелуй. Но тем неожиданнее Йошики, протянув руку вперед, рывком дернул его за ворот одежды на себя, стиснув ткань тонкими длинными пальцами. Ничего подобного Атсуши вообразить не мог. Он успел только машинально облизнуть губы и подумать, что назвать происходящее поцелуем не получилось бы при всем желании. Их швырнуло друг к другу так, что если бы кто-то сейчас видел их со стороны, то непременно испугался бы, уж не повыбивали ли они себе зубы. Сакурай закрыл глаза и мигом поддался, а Йошики голодно впился в его рот, с жадностью, почти кусая, глубоко проникая языком внутрь, скользя настойчиво и страшно возбуждающе. Хаяши прижал его к стенке, как есть, не успев переодеться – все еще в своем несуразно блестящем наряде, в этих чертовски развратных лаковых штанах со шнуровкой. Сакурай опустил руку и провел ладонью по чужому бедру, ощупывая эту самую шнуровку. Йошики, отпустив его плечи, торопливо прошелся руками по торсу, обхватил за талию и снова вжал – рывком, до боли – в стену. Они пошло тискались, как свихнувшиеся подростки, и целовались так, будто пили друг друга, до резкой колкой боли в немеющих губах, удивительно отзывчивые, оба - ни стыда, ни смущения.

На секунду разомкнув губы и настойчиво проведя кончиком языка между ними, вылизывая глубокий четкий контур чужих губ, Йошики тихо-тихо всхлипнул, не то сдерживая стон, не то выпуская его, а Сакурай, совершенно обалдев, сам подался ближе, глотая чужое дрожащее дыхание. Если бы еще этим утром кто-нибудь сказал ему, что Йошики станет вот так его целовать, воображение нарисовало бы нечто бабское и приторно эротичное. В представлении Атсуши Йошики был именно таким, больше похожим на девицу легкого поведения, чем на мужчину. И за своими пока еще не полностью осознанными фантазиями он как-то забыл, что дело имеет все же с мужиком. С мужиком, который, крепко удерживая, пошло зажал его в коридоре и теперь почти до боли целует.

Мысли в голове убивали одна другую, Сакурай не успел ухватиться ни за одну, когда поцелуй резко прекратился. Йошики отпустил его, то ли оттолкнув, то ли отступив назад, и стоял теперь на расстоянии метра, глядя с каким-то непроницаемым выражением в глазах. Атсуши показалось, что он рассмотрел в них бесстыжий триумф.

Хаяши молчал. Только провел ладонью по растрепавшимся волосам и, развернувшись, быстро направился прочь, тут же скрывшись в примыкающем коридоре. А растерянный, схваченный за шкирку и морально шлепнутый об пол Сакурай проводил его взглядом, вместо того, чтобы поспешить следом, замерев, как вкопанный, на месте и улыбаясь. Интрига явно набирала обороты.

Поиск по сайту: