Глава V

Kogoesou na karada ga atsuku atsuku

Sex for you.

Мое тело в ознобе, и горячо, так горячо.

Секс для тебя.

© BUCK-TICK – Sex for you

1991, ноябрь

Утро выдалось слишком солнечным для похмелья. Как всегда, будто назло, голова трещала так, что перед глазами плясали черные точки, и Сакурай дважды споткнулся, пока поднимался по лестнице. Глянув на часы, он нахмурился, бросив в урну пустой стаканчик из-под кофе, который проглотил залпом, едва купив в автомате внизу. Слабая надежда, конечно, что Хисаши не заметит, в каком он состоянии. Но если сидеть тихо и не отсвечивать, можно и пережить этот день.

Вывалившиеся из хвоста пряди волос лезли в глаза, Атсуши убирал их, нервно чертыхаясь, на ходу разматывая шарф и бросая рядом с Хошино на стул.

- Извини, проспал. Обещаю вечером задержаться подольше, и не говори Хисе, ладно?

- Аччан, ты сядь.

- Слушай, я честно не в самой лучшей форме, но все будет в порядке, раскачаюсь. Пара чашек кофе, и…

- Я же сказал – сядь.

Опустив сумку на стул, Сакурай сел, пристально глядя на Хидехико. Заскреблась неприятная мысль, что не иначе как что-то стряслось, не стал бы тот сидеть с таким лицом из-за того, что он на сорок минут опоздал на запись. Молча вытянув ноги, Сакурай только тут заметив, что перед Хошино на столе лежит какая-то газета. Сколько Атсуши себя помнил, он ни разу не видел, чтобы тот интересовался прессой или вообще читал ее.

Хошино словно бы собирался сказать что-то, но не знал, как начать. Привычно тихий, сейчас он казался еще спокойнее, и вместе с тем его настроение бросалось в глаза. А было оно не из лучших. Сакурай слегка занервничал.

- Мы сегодня работаем или как? Что случилось и где все?

- Имаи вышел, скоро придет. Послушай, где ты вчера был?

Вопрос прозвучал столь странно, особенно из уст Хошино, что Атсуши даже подумал, что ослышался. Коротко пожав плечами, он хмыкнул, вновь покосившись на раздражающую своей яркой обложкой газету.

- Банк не грабил, если ты об этом.

- Ты дома был?

- Я что-то не понимаю, какое это имеет значение?

Вместо ответа Хошино взял лежащую перед ним газету и бросил ее на колени Атсуши. Теперь, видя заголовок ближе и в нормальном положении, Сакурай быстро прочел его.

- «Самый безответственный мужчина Японии». Что? – глянув ниже, он застыл, внимательно рассматривая фото под заголовком. - Что это такое?

- Читай, - лаконично отозвался Хидехико, встав и начав ходить туда-сюда.

Фотография была темная, неудачная, да и газета не самого лучшего качества, и все же Сакурай разглядел на снимке молодого мужчину, держащего под руку девушку, заснята пара была явно случайно. А прежде чем до сознания дошло, что на снимке – он сам с одной из своих женщин не далее, как вчера вечером, Сакурай уже медленно читал заметку, едва шевеля губами, бормоча вполголоса, с каждой новой фразой не веря своим глазам.

- Да какого черта… - ругнулся он, спустя пару минут, отшвырнув газету от себя. - Моя личная жизнь теперь тоже достояние гласности всей страны?!

- Знаешь, какой тираж у этой газеты? – Хошино посмотрел на него сверху вниз, взгляд его был каким-то непроницаемым. Будто помимо мерзкой статьи в бульварной прессе есть что-то еще. - Имаи увидел ее в киоске возле студии. Эта статья сегодня продается на всех углах во всем городе, во всех супермаркетах. Иными словами…

- …дело дрянь, - пробормотал Атсуши, закрыв лицо ладонями, слегка наклонившись вперед. - Но это ведь просто сплетня. Ничего серьезного. Хотя попадись мне автор этой писанины, я с удовольствием переломаю ему все кости. И вообще, на этом снимке даже не видно толком, что это я!

- Достаточно того, что это написано, Аччан, - помолчав, Хошино сел напротив Сакурая. - Час назад звонила Саюри. Сказала, что не может дозвониться тебе.

Утро, определенно, было слишком хорошим для таких новостей.

- Твою мать, - едва слышно шепнув, Сакурай вновь поднял голову. - Имаи знает?

- Знает, конечно. Он же с ней разговаривал. Точнее, пытался разговаривать…

Звук распахнувшейся двери не дал Хошино договорить, а Атсуши заставил вздрогнуть. Он никогда даже не думал бояться Имаи, да друг и не пытался гнуть всех и вся под себя, изображая строгого лидера группы, но в такие моменты, как сейчас, Атсуши подсознательно понимал – он проштрафился. И сильно.

- Ну, герой-любовник, допрыгался? – Хисаши захлопнул дверь, бесцеремонно топоча тяжелыми ботинками, весь какой-то нервный и издерганный. И это Хиса, всегда и во всем сохраняющий флегматичное спокойствие. - Я тебя предупреждал. Предупреждал или нет?

Атсуши только собрался возразить, что предупреждали его вовсе не об этом, но вовремя замолчал. В конце концов, о беспорядочных связях с девицами речь тоже шла, и не раз.

- Это просто статья в желтой газете. И, между нами говоря, в ней нет ничего по-настоящему ужасного, если ты понимаешь, о чем я.

Имаи резко обернулся, сузив глаза, непроизвольно дернув тощим плечом. Понял, еще как.

Молча уставившись на проклятую газету, Хисаши зачем-то снова взял ее, с отвращением глянул на заголовок и выбросил в мусорное ведро.

- То, что это не более чем грязная сенсация, и не факт еще, что на фотке ты…

- Я, - мрачно перебил Сакурай, сложив руки на груди.

- Здорово. Хотя там все равно не рассмотреть, ты это или не ты. Так вот, это – обычная попытка пополоскать твое грязное белье, и все это понимают, кроме твоей жены. Хотя, теперь уже, вероятно, бывшей жены.

Пропуская мимо ушей слова Имаи, Сакурай не сразу понял смысл его последней фразы. Переглянулся с Хошино, чувствуя дерущий по коже холодок, а на горле – резко сцепившие спазмом клещи, не дающие сделать нормальный вдох. И выдохнул все-таки, сжав пальцами подлокотник кресла.

- Что она сказала?

Хисаши молчал, и это молчание убивало.

- Не тяни. Я сейчас поеду к ней.

- Не думаю, что это хорошая идея.

- А какая идея хорошая? Сделать вид, что ничего не было и со спокойной душой писать альбом?

Имаи с тяжким вздохом вытянул вверх руки, будто потягиваясь. Но по его лицу Сакурай отлично понял, что все действительно плохо, и жизнь, худо-бедно выстроенная хоть как-то за последние годы, опять стремительно рушится.

Слишком часто, случайно видя свое отражение или замечая боковым зрением, Атсуши с ужасом понимал, как много в нем от собственного отца. Те же черты, то же чувство бессмысленности жизни, то же бессилие, та же слабость. Пьянея в компании друзей или просто знакомых, он каждый раз обещал себе, что больше такого не будет, и каждый раз врал, радуясь только, что ему есть, куда пойти на ночь – запереться в одиночестве, лишить кого-либо возможности видеть себя таким. Чаще всего утром Сакурай себя ненавидел, как ненавидел и отца, на которого был так похож. Он не любил вспоминать о его скоропостижной смерти, еще меньше старался думать о недавнем уходе из жизни матери, но сейчас мысли эти против воли хлынули в гудящую голову, заставляя сжимать и разжимать пальцы. Может быть, вообще не стоило жениться, можно же было просто признать ребенка Саюри своим, но тут вспомнился философский вопрос Хисаши: «Зачем?». Раньше Атсуши не смог бы ответить, а теперь понял – его убивал тогда страх одиночества. Страх оставшегося один на один с миром человека. Ему так нужен был хоть кто-то, чтобы слово «семья» не стерлось из сознания. И тут – внезапная беременность Саюри, регистрация брака за несколько дней до рождения сына. Все как-то торопливо, неправильно. Как неправильно приходить среди ночи в черт знает каком состоянии в дом, где есть маленький ребенок, в дом, который он, Атсуши, должен был охранять и защищать. Как женщину он Саюри никогда не любил, но, возможно, со временем смог бы привыкнуть к ней, как к родственнику. В конце концов, у них был сын. Сакурай вспомнил, как всего несколько дней назад держал его на коленях, когда тот играл, и сердце сжалось, с силой трепыхнувшись в груди.

- Я все равно к ней поеду. К ним. Не может быть, чтобы какая-то паршивая газета…

- Дело не в паршивой газете, - Хошино смотрел с искренним сочувствием. - Возможно, это так называемая последняя капля.

- Вот именно, не надо было свой «Порш» ставить у всех на виду под окнами той шлюхи, - Имаи сочувствия совершенно не разделял.

- Она не шлюха.

- Без разницы.

Сакурай резко вскочил и вышел из студии, еле сдерживаясь, понимая, что перепалка с друзьями – это последнее, что сейчас необходимо. Понимая, что Хисаши прав, и говорит все это не из желания уязвить. Но как ни старался, все равно не мог понять, кому было позволено вот так, одной грязной статьей, взять и разрушить мнимое хрупкое спокойствие его жизни, самым большим раздражителем в которой был Йошики.

Солнце лезло в глаза, Сакурай остановился возле какой-то скамейки, замер, будто выключился. Сел и просидел без движения почти час, бесцельно глядя в одну точку, размышляя, уж не сошел ли с ума. Все крутилось в голове, все мешалось: отец с матерью, Саюри с ребенком, и Йошики. Йошики, которому совершенно не было места в этом ряду. Но он почему-то упрямо был и уходить никуда не желал.

Атсуши уже знал, что вечером он напьется. Напьется не дома, просто снимет со счета побольше денег и отправится, куда глаза глядят, из бара в бар. Может быть, получится смыть крепким алкоголем понимание, что сам не далеко ушел от своего отца. Что несся по жизни будто демон, выпущенный из ада.

И особенно, что даже толпа девок не может заставить его перестать думать о Йошики в ситуации, когда думать о нем надо меньше всего.

Йошики не понимал, как так вышло, что новости, бывшие у всех на слуху, миновали его, но о нашумевшем скандале, главным участником которого стал Сакурай, он узнал лишь спустя несколько дней. И узнал совершенно случайно.

- Ты будто в танке сидишь, - рассмеялся Хидэ, когда Йошики, округлив глаза, услышал от друга упоминание о том, как отличился вокалист BUCK-TICK. Правда, смех гитариста показался ему не слишком радостным.

- Что значит «перетрахал пол-Токио»? – вместо ответа спросил он, и Хидэ, веселость которого пропала так же быстро, как до этого появилась, принялся объяснять.

Ничего особенного или неожиданного Хаяши не услышал. Более того, пожив некоторое время в Штатах, он успел привыкнуть к тому, что рок-музыкантов преследует куда более сомнительная слава. Но Сакурай, во-первых, жил не в Америке, а во-вторых, был женат. А еще у него был ребенок, и это последнее немаловажное обстоятельство только усугубило поднявшуюся шумиху, которую, тем не менее, Йошики странным образом умудрился прозевать.

- Говорят, что его жена подала на развод, - в качестве резюме к своему рассказу добавил Хидэ. – Но черт его знает, может, врут. Как же ты ничего об этом не слышал?

Последний вопрос Мацумото задал уже в третий раз и Йошики досадливо поморщился. Он догадывался, как именно ему удалось проворонить такую сомнительную сенсацию, но говорить об этом вслух не хотелось.

- Много работы было, чтобы еще сплетни собирать, - сухо обронил он, на что Хидэ только хмыкнул.

Йошики показалось, что гитарист прекрасно понимает, откуда берет начало его рассеянность и невнимательность к происходящему вокруг, но спрашивать и убеждаться в своем предположении не стал. И так забот хватало.

В последние дни Йошики преследовало неприятное чувство, будто жизнь проходит мимо, а он растрачивает себя на какую-то маловажную ерунду. По-прежнему самым важным для себя он считал работу – группу и творчество – но так получалось, что голова была занята исключительно личными проблемами. И хотя он упорно убеждал себя, что ничего из ряда вон выходящего ни с Тайджи, ни с Сакураем еще не случилось, внутренний голос постоянно нашептывал предательскую истину: не случилось до поры до времени.

И Йошики злился из-за собственной беспомощности. В первую очередь, он не знал, что делать с басистом, как правильно поступить, чтобы все вернулось на круги своя, стало если не как прежде, то хотя бы наладилось. Чтобы идти не репетицию без внутреннего содрогания и заведомой усталости от одной мысли о том, какие новые неприятные сюрпризы преподнесет ему Тайджи. Мысленно Йошики ругал почем зря Саваду за его совершенно необъяснимое поведение, и иногда Хидэ - за особенную непримиримость с коллегой по цеху, но больше всего он ругал себя. Потому что чувствовал, что в сложившейся ситуации если кто и может быть виноватым, то лишь лидер группы.

…Как-то пару дней назад, утром, тщетно пытаясь приготовить себе что-то на завтрак, он услышал в какой-то ранней передаче слово «фрустрация» – гости утреннего шоу и ведущий обсуждали психические недуги.

- Переживание, разочарование, тревога, - немолодая женщина в больших очках, некое светило медицины, загибала пальцы, перечисляя симптомы, и Йошики так заслушался, что обжегся, неловко схватившись за ручку турки, из которой прямо на плиту убегал кофе.

- Замечательно, - процедил он сквозь зубы, выплескивая жалкие остатки напитка в раковину и опуская кисть под холодную воду. Следом Йошики вставил пару словечек покрепче и заверил сам себя, что либо до фрустрации ему еще далеко, либо этот этап он уже миновал. Ведь о неконтролируемых вспышках гнева умники из телепередачи не сказали ни слова.

И если ситуацию с Тайджи Йошики не контролировал – нехотя он признался себе в этом, – то с вокалистом чужой группы все оставалось в рамках порядка. По крайней мере, Йошики нравилось так думать, при этом где-то на подсознании теплилось понимание, что контроль этот крайне условный. Стоило Сакураю появиться в поле зрения, и Йошики начинал вести себя как нервная школьница в пубертатном возрасте, а вера в то, что он контролирует собственные чувства, держалась лишь на том, что видел Атсуши Йошики крайне редко. Точнее – почти совсем никогда.

«Вот пусть все так и остается», - решил он сам для себя и на этом успокоился. Встречаться с Сакураем поводов не было никаких, а то, что они работали в одной сфере и вертелись в одной среде, Хаяши казалось не таким уж значимым. В Токио жили десятки известных музыкантов, с которыми он годами не встречался.

Только этого напускного и во многом вымученного спокойствия хватило ненадолго. Вплоть до сегодняшнего вечера.

- В общем, Хиса на взводе, даже разговаривать обо всем этом не хочет, - пожаловался Хидэ и вздохнул, как показалось Йошики, не так уж и наигранно. - Совсем как в восемьдесят девятом, помнишь?

- Помню. А Аччан что? – в свою очередь спросил Йошики, которого не так уж сильно беспокоило душевное равновесие лидера BUCK-TICK.

«Настроение Сакурая меня тоже совсем не волнует», - на всякий случай про себя уточнил он, однако сам себе не поверил.

- Мне откуда знать? Я с ним не общался, - невозмутимо заявил Хидэ, и на этом разговор был окончен. А уже через два часа Йошики листал газету трехдневной давности, силясь хоть что-то разглядеть на невнятном и совершенно темном снимке.

- Бред… - пробормотал в итоге он, откладывая газету.

Настроение после прочтения грязной статейки опустилось ниже нулевого уровня, но Йошики сам не знал, что его так задевало во всей этой истории. Прислушавшись к собственным суматошным мыслям, он неожиданно поймал себя на странном ощущении: ему было обидно за Сакурая. Просто по-человечески обидно, что все у него вышло так глупо.

В том, что Атсуши изменял жене, на которой и так женился постольку поскольку, Хаяши даже не сомневался и не спешил его оправдывать. Но отчего-то не мог присоединиться к общественному мнению и возмутиться «безответственности» Сакурая, который якобы был женат на одной, а жил с другой, представая в статье гулящим мужем. Как и не выходило убедить себя, что ему должно быть совершенно безразлично все случившееся.

Йошики поглядел еще раз на газету, лежащую на журнальном столике, и взгляд его зацепился за заметку о перевернувшемся автобусе, в результате чего погибло несколько человек. По-хорошему, такая заметка должна была взволновать и огорчить в большей мере, чем сообщение о похождения очередного представителя богемы, однако к горю пострадавших Хаяши остался совершенно глух, и мысли его снова вернулись к Сакураю.

И прежде чем он успел подумать и взвесить все, Йошики решительно поднялся на ноги и направился к телефону. На часах было не так уж поздно, начало вечера, и Йошики понадеялся, что Атсуши либо еще не ушел из дома, либо уже вернулся – шанс застать человека в такое время был максимальным.

Но удача не сопутствовала ему в этот день. Впрочем, слушая долгие гудки и тишину в перерывах между ними, он понимал, что может, это и к лучшему – не дозвониться. Да и о чем было говорить? В конце концов, можно было просто спросить, как дела и сделать вид, что скандальную статью он не читал. Такое заявление оказалось бы недалеким от истины – до сегодняшнего дня Йошики ни о чем слыхом не слыхивал.

Не дождавшись ответа, он на всякий случай перезвонил еще раз, малодушно решив, что мог ошибиться номером и выслушать тишину в какой-то чужой пустой квартире. И лишь после повторного провала до него с опозданием дошло, что Сакурай вполне может оказаться в студии, на репетиционной точке BUCK-TICK, учитывая, что музыканты часто засиживаются за работой допоздна.

- Да! – грозно рявкнуло в трубке едва ли не после первого гудка, и Йошики даже на миг растерялся.

Подсознательно он ожидал услышать вежливый девичий голос, который поинтересуется, с кем он желает пообщаться, но никак не взбешенного Имаи. В том, что короткое приветствие принадлежало ему, не вызывало сомнений. Хотя обычно тот был не в пример спокойнее.

- Привет, Хисаши, - после невольной паузы, наконец, выдохнул Йошики, и Имаи, тоже замолчав на секунду, словно пытаясь понять, с кем говорит, ответил:

- И тебе того же. Не ожидал твоего звонка.

Йошики слабо улыбнулся и неожиданно понял, что ищет в кармане джинсов сигареты. Заветной пачки не обнаружилось, но он забыл о ней так же быстро, как вспомнил.

- Могу я поговорить с Атсуши? – почти официально поинтересовался он и скорее догадался, чем услышал, как Хисаши выдохнул, прежде чем ответить.

- Не можешь, - устало заявил тот, меняя руку, в которой держал трубку: об этом Йошики тоже догадался по невнятному шороху.

- Почему? – в душе шевельнулось нехорошее предчувствие. Он знал, что просто так Хисаши врать не будет, а значит, Сакурая не было рядом с ним.

- Потому что я сам хотел бы знать, где носит этого засранца третий день, - почти огрызнулся Имаи, но злости в его голосе опять не было. Напротив, явственно слышалось волнение и тревога. Последнее обстоятельство Йошики сильно не понравилось.

- Третий день?.. – неуверенно протянул он и хотел спросить, как же так вышло, что Имаи не знает, где его друг и вокалист, и неужели такое может быть, что тот исчез, ни слова не сказав едва ли не самому близкому человеку. Хидэ часто упоминал, как Хисаши и Атсуши близко дружат еще со школы, и теперь Йошики было странно и тревожно слышать подобное признание от лучшего друга Сакурая.

- Третий, - подтвердил тем временем Имаи. – И я понятия не имею, где он. Дома нет, у жены – тем более. Поэтому, если найдешь его, передай, что при встрече сниму с него башку.

- Х-хорошо… - от такого заявления Йошики откровенно растерялся и хотел уточнить, где еще Имаи искал друга, и что удалось выяснить о его местонахождении, но вместо этого вдруг спросил совсем другое. - А почему я должен вдруг найти его?

Хисаши как-то странно усмехнулся, так, будто знал что-то, о чем сам Йошики совершенно не догадывался. Стало совсем уж не по себе, вспомнилась вдруг общая съемка, и то, что случилось после нее. А потом на Music Station, в коридоре телецентра. Неужто Сакурай все рассказал Хисаши?

- Он ведь тебе звонил недавно? – Имаи спрашивал настороженно и с недоверием, наверное, сам очень хотел верить, что ошибается. Это было слишком уж слышно даже в телефонном разговоре.

- Ты дал ему номер? – сухо поинтересовался Хаяши.

Злиться было не с чего, в конце концов, откуда мог знать что Имаи, что сам Сакурай, как среагирует на простой звонок Тайджи. Это проблема исключительно Йошики.

- Шутка в том, что Атсуши невозможно не дать то, чего он хочет, - вкрадчиво заметил Хисаши. - А если ему этого не дать – он возьмет сам. Только тогда всем хуже будет. Такой уж он. Если захотел что-то, он этого добьется.

- При чем тут я?

- А ты не понимаешь? Или делаешь вид, что не понимаешь? У него есть твой номер телефона – студийный и домашний. И твой адрес, должно быть, тоже есть. Если он вдруг появится у тебя…

- Это маловероятно, - перебил Йошики. Из-за услышанного стало не по себе, но объяснить причины собственной реакции он не мог. - Атсуши никак со мной не связан. И я надеюсь, он скоро найдется.

- Я тоже надеюсь на это.

Хисаши сбросил вызов. Выслушав несколько коротких гудков, Йошики тоже медленно вернул трубку на базу. Какого черта Сакурай творит? Это было похоже на слежку или навязчивую идею, и Йошики понимал, что его должно бесить такое – все-таки он очень старался тщательно ограждать свою жизнь от посторонних, и то, что у кого-то есть все его телефоны и домашний адрес, оптимизма как-то не внушало, но…

«Шутка в том, что Атсуши невозможно не дать то, что он хочет. А если ему этого не дать – он возьмет сам». По логике вещей получалось, что Атсуши хочет его, Йошики. Это была совершенно дикая мысль, но Хаяши почему-то понял, что Имаи имел в виду именно это. Значит, он знает.

Йошики сел за рояль, одним пальцем пробежавшись по клавишам. Ощущение капкана не давало покоя и злило, так же, как эта неутихающая тревога. Что если Сакурай спьяну шарится сейчас где-то и влипнет в передрягу, как недавно Тайджи? Но с Савадой были Хидэ и Тоши, а Сакурай один. Совершенно один. Даже Хисаши не может его контролировать и удерживать от очередных опрометчивых шагов.

Йошики подумалось вдруг, что он не знал еще более одинокого человека, чем Атсуши.

Выпрямив спину, он захлопнул крышку рояля, так толком ничего и не сыграв, чувствуя что попросту нет настроения. Он никогда не ложился спать так рано, но сегодня скользнул в постель, едва окончательно стемнело. Лежа без сна и ворочаясь в слишком большой и холодной кровати, Йошики впервые позволил себе вспомнить оба их с Атсуши поцелуя, стараясь понять, зачем это им обоим.

«Скоро я уеду» - думал он, ложась на спину и глядя в потолок. - «Уеду, и все это кончится».

Сакурай провалился в себя. Казалось, вся тьма из его души каким-то непостижимым образом выскочила наружу и окутала, растворила его в своих недрах. Он потерял счет времени, перепутал сутки, каждый раз просыпаясь и ожидая обнаружить себя в полицейском участке. Но оба раза это была гостиница дешевого типа, вроде тех, в каких они останавливались все вместе, когда колесили по стране где-то в середине 80-х.

Можно было вернуться домой. Можно было приехать к Хисаши. Никто не мешал бы ему продолжать пить, сразу, с утра, едва проснувшись. Такого давно не бывало, Атсуши ненавидел себя, вспоминая, что когда-то именно так он жил в Гунме. Когда утром нет сил сползти с кровати или доползти до нее, и засыпаешь как придется, где придется. А в голове туман и непреодолимое желание сдохнуть. Кажется, оно в нем с момента рождения.

И стремление цеплять самых грязных девок, в барах, или прямо на улицах – это тоже из оперы сладкого саморазрушения. Сакурай прежде старался никогда не иметь дела с уличными проститутками, но сейчас это было именно то, что нужно. Дальше падать, казалось, некуда, он знал, что девица не ночевала в этом убогом номере, и скорее всего она его обчистила, но было все равно. На полу возле окна стояла бутылка виски, почти пустая, всего на несколько глотков. Атсуши и не думал трезветь, напротив – выпив залпом, отправился в душ, чтобы смыть с себя запах дешевых ласк, а потом снова на улицу, снова в бары, нужно только где-то раздобыть немного денег. Сколько он спустил за эти три дня, думать не хотелось, но кредитка все еще в кармане.

Был, по крайней мере, один плюс такой жизни и этого стремительного загульного падения – мысли о Саюри и сыне, обо всей этой грязи в прессе и прочем из головы полностью выветрились. Теперь Сакураю даже казалось, что все вышло очень удачно – он получит развод, будет жить снова как хочет, совершенно один, и единственные обязательства, которым он будет следовать, станет диктовать ему Имаи. Имаи вообще очень хороший человек и друг замечательный, но сейчас Атсуши многое бы отдал, лишь бы Хисаши никогда не узнал в этом мрачном алкоголике, которого Атсуши видел в зеркале, своего друга и вокалиста. Мразь. Просто грязная пьяная мразь и больше ничего.

Прийти к Йошики тем, кем он был еще совсем недавно, Сакурай никогда бы не смог, ни за что не решился бы. А эта мразь в зеркале может все. Эта мразь не задумывается о последствиях, может выкинуть что угодно, какая разница. Эта мразь – не он, не Атсуши, какой-то другой человек, какая-то иная оболочка, в которую он спрятался, как в плотную скорлупу. Отправиться к Йошики? Почему бы и нет. В конце концов, пора положить конец этому бессмысленному наваждению, Хаяши, говорят, та еще стерва и манипулировать собой не позволяет. Оно и к лучшему, очень неплохо будет получить от него, умыться кровью и навсегда понять, что между ними нет и не может быть совершенно ничего.

…Сакурай споткнулся, подняв взгляд и увидев вдруг вывеску цветочного магазина. Рядом был автомат, он нащупал в кармане пальто карточку, смутно припоминая, сколько осталось на счету. Что за идиотское желание – дарить Хаяши розы? И вообще мужику – розы, это как-то… Подумав, Атсуши все-таки снял деньги, сломав пополам и выбросив карту сразу после. И купил огромный букет, смешав красные и белые, розовые и чайные бутоны. Все в кучу. Черт его знает, этого Йошики, что ему нравится, а что нет.

Вряд ли Хидэ помнил, как во время одной из пьянок сам же написал на бумажке адрес и телефон своего драммера и торжественно вручил Сакураю. А Атсуши помнил. Помнил и так часто перечитывал эти цифры и адрес, что запомнил наизусть. Роняя цветы, он кое-как поймал такси, швырнув розы на заднее сидение, и назвал адрес, крутившийся в голове.

- И еще надо остановить возле магазина и…. купить выпить, - невнятно пробормотал он таксисту, убирая с лица спутанные волосы и стараясь запахнуть пальто.

- Вам уже хватит, - заметил водитель, мягко тронув с места авто. - Мириться всегда нелегко.

- Я не мириться. Я, может, хочу окончательно послать…

- Это тоже трудно.

Который час, Сакурай понятия не имел. Во сколько проснулся – тоже. Сутки превратились в сплошную темень, возможно, было уже утро. Токио ведь никогда не спит.

Таксист все-таки остановил у магазина, и даже сам сходил за выпивкой. Вероятно, его мотивировали купюры с крупным денежным знаком, которые Атсуши сразу же кинул на приборную панель, едва сел в машину. Отдал все до последнего. Если Хаяши вдруг не окажется дома, останется только куковать где-нибудь посреди улицы – с бутылкой и розами. Надо будет непременно поделиться этой картиной с Хисой, можно написать текст, можно создать невероятной красоты небесный хит, наполненный и переполненный ароматом роз, алкоголя, и дождя. Чистое сумасшествие.

- Вылезай, приехали.

Сакурай встрепенулся, поняв, что совершенно выключился, пока ехал. Неловко выполз из машины, кое-как забрал цветы, еле стоя на ногах.

- Я заплатил тебе? – спросил он, наклонившись к окошку автомобиля.

- Иди, иди, приятель. Тебя явно ждут.

Водитель – веселый парень. Шутник. Чего только стоит это его высказывание. Сакурай очень хотел сказать, что черта с два его кто-то вообще в этом мире ждет, но обнаружил себя в одиночестве стоящим на тротуаре перед жилым комплексом с сотней этажей. По крайней мере, ему казалось, что их сотня. А Йошики забрался, конечно же, на самый верх.

В холле холодно, неуютно и гуляет эхо. И пусто, как в морге. Хотя, в морге и то, наверное, кто-то есть. А здесь никого и ничего, даже охраны. Только холодный голубоватый свет и мраморная демократичная плитка, гулко отражающая в пространство шаги. И в лифте тоже холодно и безлико, в узком зеркале – незнакомый человек с глазами загнанного в угол зверя, мертвецки пьяный, с неуместной совершенно охапкой роз. Атсуши уже не понимал, зачем купил эти розы и сжимал открытую бутылку в руке, держа за горлышко. Если у Хаяши нечего будет выпить, бутылка эта очень пригодится.

Он мог нажать на звонок, но вместо этого с размаху ударил ногой в дверь, так, что по этажу прошел монотонный грохот, отражающийся эхом от стен. Сейчас очень кстати была бы охрана внизу, у лифтов, но охраны по-прежнему не было. Ничего и никого, только дверь и все тот же холодный приглушенный свет, похожий на аварийный. А может, Сакураю просто казалось, и затуманенное алкоголем сознание вытворяло с ним гнусные шутки.

Йошики подскочил от резкого грохота в прихожей, поняв, что кто-то ломится в дверь. Если бы не разговор с Хидэ днем и не собственный звонок Имаи вечером, он, не задумываясь, вызвал бы охрану. Хотя странно было само по себе то, что охрана как-то пропустила того, кто изо всех сил ломал ему сейчас двери. Но странным шестым чувством Хаяши, идя открывать, уже знал – он не будет звонить в полицию, а отсутствию охраны на своем посту внизу можно только порадоваться. Несмотря на то, что пьяный до невозможности Атсуши в дверях не вызывал поводов для радости.

Все вопросы провалились куда-то, Йошики стоял и смотрел на Сакурая, который держался за косяк двери одной рукой, другой стараясь удержать и охапку роз и бутылку с каким-то пойлом. Он был растрепанным, сильно пьяным, явно не первый день, а взгляд непроглядно-черных глаз попросту пугал – это были глаза дошедшего до отчаяния человека. Йошики с трудом поборол желание встряхнуть Сакурая, врезать ему побольнее и рявкнуть в лицо, что жизнь не кончилась и все случившееся далеко не повод так переживать. Но он молчал, лишь отступив вглубь коридора. Возможно, Атсуши считал иначе. Возможно, вот такое его бегство – единственный способ справиться с давлением. В глубине души Йошики понимал, что это жалко, и такая черта характера в Сакурае ему совсем не нравилась. Но это не имело значения. Будь он весь сборником всего, что Хаяши ненавидел в людях – он все равно не смог бы разочароваться в этом человеке.

Шагнув ближе, Сакурай охапкой отдал ему розы, несколько цветков упали при этом на пол. Растерявшийся Йошики хотел их поднять, но Атсуши остановил его, наступая ближе и практически прижимая к стенке, дыша в лицо алкоголем и глядя так близко, что перехватило дыхание.

- Я не знаю, какие ты любишь… - тихий голос Сакурая проник прямо в душу. Так, что Йошики еще сильнее прижался к стене, сжав в руках розы, шипы которых больно впились в кожу.

- И я вообще не понимаю… какого черта я у тебя делаю, но…

- Тихо.

Обхватив одной рукой его волосы, Йошики мягко перекинул черные пряди назад, погладив Атсуши ладонью по шее сзади. Это слишком интимный жест, слишком личностный, и через это короткое касание ему стало ясно, что Сакурай весь горит. Горячий, будто у него температура.

- Проходи, - с трудом сказал он, мотнув головой в сторону гостиной. Йошики почти никогда никого к себе не приглашал, кроме ребят из группы, и ему было почти неловко. Почти, потому что Сакурай пришел явно не в гости.

Хаяши слышал, как тяжело ступал Атсуши, как споткнулся и двинулся в комнату, не снимая обувь. Как тяжело шуршало его тонкое пальто. Обернуться почему-то не было сил, словно Йошики очутился в клетке с тигром, и если уж ему суждено быть разорванным на части этим зверем, по крайней мере не стоит пугать себя заранее, нападение и мгновенная смерть со спины – всегда легче.

Он подозревал, что Сакурай оттянулся на полную катушку. И были бабы. Точнее даже – грязные девки. В таком состоянии его тянет на низость и пошлость, Йошики ни за что бы так не подумал, если бы не увидел минуту назад погасшие глаза Атсуши так близко. Вместо черного огня – пепел. И несет от него чужой дешевой любовью, это одновременно и возбуждающе, и мерзко. Какая-то уродливая красота.

Имаи просил связаться с ним, если Сакурай вдруг объявится. Будто наперед знал. Прислушиваясь к звукам за своей спиной, Йошики опустил розы на диван, решив разобраться с ними потом, и сжал телефонную трубку. Нажал вызов, повтор последнего номера. Осталось только дождаться ответа.

Сакурай смотрел на него, жадно глядя на длинные распущенные по спине волосы, не идеально прямые, вьющиеся слегка и пышные, будто накануне ему их укладывали. Йошики всегда был красивым, даже если не прятался за маской своего образа. Его руки. Запястья, которые хочется сжать так, чтобы они трещали. Просто сделать больно, чтобы увидеть, как тот вспыхнет. Как тогда, летней ночью возле бара. Как на съемке. Как в телецентре, когда он сам его целовал, кусал губы, будто оскорблял этим, без слов намекая, кто тут главный. Как же. Ни черта ты не главный, Хаяши, ни черта…

Шагнув еще ближе, Атсуши резко схватил его за талию, прижал к себе, щекой вжавшись в макушку, только тут заметив, что Йошики кому-то звонил.

- Сакурай… - тут же зашипел он, дернувшись и стараясь вырваться. Даже сопротивлялся как девчонка.

- Дай сюда, - низко рыкнув, почти с хрипом, Атсуши выхватил у него трубку, с размаху швырнув в пол. Пластик треснул и разлетелся, Йошики даже замер на секунду. Ровно на секунду, и тут же начал дергаться снова. А Сакурай держал его и не верил, ощупывая ладонями, не верил просто, что у мужчины вообще может быть такая тонкая почти девичья талия. Задрал майку, провел руками еще раз по голой коже, чтобы убедиться. Ему казалось, что он обнимает девушку, крайне строптивую и несговорчивую. И вместе с тем осознавал, что в его руках Йошики. Йошики, которого он хотел так, что темнело в глазах. Давно хотел, слишком давно. Все сроки давно прошли, вся выдержка выдохлась, все пружины лопнули. Теперь только безумие и их – двое. Двое на одной плоскости.

- Если ты сейчас не прекратишь, я тебе по яйцам врежу, - пообещал ему Хаяши, двинув куда-то локтем, и Сакурай тут же ухватил его руки, заставляя свести лопатки. Возможно, Йошики было больно. Возможно, он перестарался, но… Запах его волос заставлял подрагивать и сильнее зарываться в них лицом, а какое-то почти истеричное сопротивление только добавляло очарования. При всем желании Йошики не смог бы завести Атсуши сильнее, если бы не начал так отчаянно брыкаться.

Резко развернув его к себе лицом, Сакурай покачнулся и отступил назад, утаскивая Йошики за собой. Провел по талии ладонями, ниже, сжал бедра, и резко приподнял, заставляя раздвинуть ноги и ухватиться за себя. Йошики отбивался и что-то шипел, но ногами послушно обнял, прижатый к стенке и распятый, растянутый, как бабочка под стеклом. Страх сковал горло, он не мог даже заорать, хотя толку от крика никакого. И почему-то вместе с тем чувствовал – ничего ужасного Сакурай ему не сделает. Если только дикое желание немедленно трахнуть не считать чем-то ужасным.

Йошики сглотнул и уперся в плечи Атсуши ладонями, готовый уже ко всему, но резкий поцелуй все равно обрушился неожиданно. Остервенелый и болезненный: казалось, мгновенно закровоточила нижняя губа, прокушенная в результате этой грубой ласки. Это было совсем не так, как тогда, после фотосессии. И не так, как в телецентре. То, что делал с ним сейчас пьяный и опасный Сакурай, не шло ни в какое сравнение со всем, что случалось с Хаяши прежде. Со всем его опытом и даже с силой желания. Потому что он никогда и никого еще не хотел так, как Атсуши в эту минуту. А тот жадно целовал и не давал прекратить это, удерживал под бедра, заставляя прижиматься все сильнее. Йошики с минуту еще балансировал на краю, стараясь ухватить ускользающее сознание и здравый смысл, а потом сорвался. Сорвался и зарычал в поцелуй, резко разомкнув губы, коротко облизнувшись, только для того чтобы самому поцеловать Сакурая – до боли, до крови, дрожа в его руках и с силой царапая ногтями по плечам сквозь одежду. Пальто полетело на пол, Сакурай кое-как ухватил низ его майки и задрал ее, припав бесстыжими губами к шее и груди, куснув так, что Йошики ахнул, зажимая себе рот одной рукой, другой крепко вцепившись в черную гриву.

Если бы у него был хоть миг, короткая передышка, чтобы задуматься о том, какого черта они творят, что он позволяет Атсуши делать с собой, Йошики ужаснулся бы. И поэтому никакой передышки не было. Сакурай грубовато трогал сухими губами его кожу, оставляя на ней горячее дыхание, неровное, почти обжигающее. Тяжелые гладкие волосы под пальцами и болезненные укусы контрастировали так, что темнело в глазах. Йошики казалось, что сперва температура в комнате зашкалила, а потом резко упала ниже нулевой отметки, когда Атсуши, не выпуская его из объятий, глухо рыкнул что-то в изгиб шеи и снова кое-как собрал на нем майку, слепо шаря пальцами по поясу мягких домашних штанов. Зацепил и стянул, насколько смог в таком положении, тут же ухватив за ягодицы, сжав.

Перед глазами все кружилось, Сакурая шатало, и он то и дело будто оступался, колени предательски подгибались. Поверить в то, что Йошики ему не врезал, не приложил башкой о стену, было невозможно. В хмельном неуместном страхе Атсуши подумал вдруг, что все эти неловкие и пошлые ласки ему только чудятся. Сейчас он откроет глаза, слабые солнечные лучи сквозь зашторенное окно мазнут по векам, а сам он будет долго дрочить, почти до боли, и в ванне тоже. Снова, уже привычно. Но ощущение реальности вернулось раньше, чем Сакурай окончательно забылся - Йошики ослабил хватку, забарахтался в его руках, кое-как опуская на пол ноги, без слов позволяя раздеть себя.

Заминка была короткой. Атсуши показалось, что собственное сердце что есть сил треснулось о ребра, и он не знал, что заставило его именно сейчас открыть глаза. Увидеть, как Йошики смотрит на него. Он знал, что если что-то и вспомнит позже, то только этот долгий взгляд. Слишком странный, слишком неоднозначный. Потому что глаза у Йошики удивительные - живые, совершенно невозможные, отчаянно колдовские глаза. Как завороженный, Атсуши медленно поднял правую руку, проведя подушечками пальцев по щеке Хаяши, и крепко сжал его подбородок. В мире, где Сакурай существовал сам по себе, и отдельно от него был Йошики, слишком недосягаемый, чтобы даже думать о нем, еще один контрольный поцелуй стоил многого. Ухватив его за волосы, грубо сжав, Атсуши впился в приоткрытый рот, сразу же бесцеремонно отметая трусливые мысли, что с Йошики так нельзя. С его изнеженным, таким тонким Йошики, нельзя вот так, но хотелось. Ничего прежде еще не хотелось с такой животной жадностью.

Хаяши в душе боялся до ужаса, его буквально лихорадило и трясло всем телом. Ошарашенный, сбитый с толку и дезориентированный таким звериным напором Сакурая, он только откинул назад голову, ловя чужой горячий язык и вовлекая в новый поцелуй. Было почти больно, губы начали гореть, но это было такой мелочью. Они пили друг друга и все не могли насытиться, Йошики не сразу почувствовал, что Атсуши раздевает его дальше, спускает ниже штаны, кладет ладонь между ног и сжимает потяжелевший член. Всего пара касаний, ровно несколько секунд, и Хаяши уже путался в собственной футболке, в которой всегда спал – Сакурай раздевал его быстро и решительно, будто делал это уже много раз. Крепко обхватив за талию, он опять требовательно дернул его вверх, заставляя обнять снова, прижаться всем телом, на этот раз плотнее и жарче. Теперь между ними было значительно меньше преград. Йошики схватился за его плечи, боясь потерять равновесие и рухнуть вместе с Атсуши, попытался сказать что-то, но тот оказался быстрее. Пьянящие губы прошлись по шее, слизывая вкус кожи, уткнулись в ключицу – Хаяши чувствовал его горячее дыхание. А потом просто взвился, вытянувшись как на дыбе, скребя ногтями чужие плечи, когда Атсуши резко укусил его в левый сосок. Вдавив ладони Йошики в спину, удерживая, подставляя его под свои губы, он кусал снова и снова, облизывал, жадно мучил и без того слишком чувствительный участок тела, трогая кончиком языка и оставляя влажный след. Йошики заколотило пуще прежнего, он резко выдохнул, невольно стиснув ногами узкие бедра Сакурая сильнее.

- Хватит… П..прекрати… - задушено простонал он, стараясь уйти от слишком волнующих ласк. Атсуши, словно в отместку, немедленно прикусил твердый сосок так, что Хаяши вскрикнул, резко разорвав оглушающую тишину квартиры.

Сакурай тяжело дышал, держа Йошики под талию, замерев на миг, будто раздумывая, а потом чуть не уронил, опять накрыв одной рукой его пах. Сжимал и гладил, так нагло и по-хозяйски, почти дрочил, проходясь по головке, смыкал пальцы кольцом, плотно натягивая на возбужденный орган. И медлил, мать его, медлил все еще, чего-то выжидал, касаясь лбом, покрытым испариной, лба Йошики, целовал занемевшие губы и заставлял почти кончать, дергаться и шипеть сквозь сжатые зубы ругательства.

- Ну! – Хаяши требовательно дернул его за воротник рубашки, в тот момент, когда сам Атсуши понял, наконец, что так у них ничего не выйдет. Одежда мешала, мешала как никогда, Йошики пытался расстегнуть ремень в брюках Сакурая, но только царапался и выскальзывал из рук уже против своей воли, злился и снова хватался за проклятую пряжку.

Разумное решение было чисто интуитивным. По-прежнему удерживая обнимавшего его Йошики, Атсуши отступил от стены на шаг и покачнулся под тяжестью своей ноши. Даже этот незначительный факт, осознание, что он почему-то не может удержать его на руках, будто напоминал о ненормальности происходящего — Йошики не был женщиной, не был очередной девкой, которую можно было трахнуть в течение десяти минут и забыть. Сакурай никогда прежде не занимался сексом с мужчинами и почему-то в эту минуту, вскинув голову и встретившись с взглядом Йошики, понял, что и у него тоже нет совершенно никакого опыта. Но даже изрядно пьяный, Атсуши понимал, что не сможет сейчас остановиться.

На пол они едва ли не завалились. Йошики почувствовал ощутимый удар, отозвавшийся глухой болью по всему позвоночнику, когда Сакурай с силой опустил его, придавливая весом своего тела, прямо там же - на пороге гостиной, почти в прихожей. Он все еще был одет, но одной рукой быстро расстегивал брюки, наклонившись вперед, нависнув сверху. Длинные черные пряди волос соскользнули вперед, Йошики задохнулся в их запахе – тоже розы, алкоголь и дождь. Одуряющий, неземной аромат. Приподнявшись, он окончательно скинул штаны вместе с полуспущенным бельем, и неожиданно даже для себя развел ноги в стороны. Так, что склонившийся над ним Сакурай оказался точно между его колен. Атсуши на секунду замер, пытливо рассматривая черными глазищами раскинувшегося перед ним Хаяши, будто предлагающего себя. Но он не предлагал. Он хотел, так сильно, что уже не мог терпеть – рука с судорожно сжатыми длинными пальцами быстро скользила по члену, размазывая выступающую смазку. Сакурай сдернул с плеч рубашку, попутно справившись с брюками, но не разделся, только торопливо сплюнул на ладонь. Если Йошики действительно ничего не умеет, то и обращаться с ним надо просто – как с девственницей, а уж это Атсуши мог.

…Хаяши и в самом деле совершенно ничего не умел. Вот так, снизу, он оказался явно впервые, но Сакурай чуть с ума не сошел в те короткие минуты, показавшиеся часами, пока старался сперва проникнуть, а потом как-то двигаться в невыносимо узком и жарком проходе. Ни одна женщина не кричала так, как стонал и вскрикивал в его руках Йошики, невероятно отзывчивый, будто ему вовсе и не больно. Но Сакурай чувствовал, что больно еще как. Чувствовал, когда мягко утыкался носом в шею, стискивая дрожащие бедра, когда ломился в него, рыча от нетерпения, когда пришлось с силой наподдать Хаяши ладонью по бедру, чтобы тот расслабился и впустил. Звонкий пошлый шлепок заставил Йошики громко ахнуть, и после он уже не затыкался. Будь у него соседи – крики непременно всполошили бы всех, но молчать не хотелось. Хотелось вскидывать бедра все быстрее, подчиняясь рваному, какому-то совершенно безумному ритму, драть ногтями плечи Сакурая, кусать его шею и глушить особо громкие стоны. Йошики казалось уже, что пьян не только Атсуши, а они оба, сквозь жгучую тяжелую боль он притягивал Сакурая к себе так близко, что начинал задыхаться под его тяжелым и горячим телом, и бесстыже терся членом о низ его живота, думая, что иначе просто не сможет кончить. Черные волосы резко хлестали по лицу, когда Атсуши двигался особенно жестко и приподнимался на руках, но почти сразу же падал вновь, тесно прижимаясь. Они оба взмокли, переплетающийся запах секса и влажных тел одурял и заставлял дышать все быстрее, глухо рычать и болезненно вскрикивать от грубых, быстрых движений члена внутри. Толчок – дерущая боль, короткий спазм натянутых бедренных мышц. Еще толчок – волна кипятка под дергающимся членом. Толчок – крик. Толчок – влажное касание напряженного живота. Толчок – невнятное «я сейчас…» в мокрую шею. Толчок – сладкая судорога. Толчок-толчок-толчок…

Перехватив под талию, Сакурай опустил голову, уткнувшись Йошики сперва в грудь, а потом куда-то в подмышку, издав долгий грудной стон, не успев вынуть, кончая и подрагивая всем телом. Йошики сгреб в кулак его волосы на затылке и громко охнул в унисон, потрясенно поняв, что кончает тоже, пачкая брызгами спермы дрожащий живот Атсуши. Оргазм сходил медленно, волнами, Хаяши цеплялся за Сакурая, невольно глядя, как красиво перекатываются под блестящей гладкой кожей сильные мышцы плеч и спины. Волосы спутались и липли к покрытому испариной телу, Атсуши тяжело дышал, медленно неловко ложась сверху на Йошики, опираясь одной рукой в пол рядом с его головой. Не до конца снятая рубашка болталась на локтях, Йошики чувствовал, что в бедро ему больно впилась расстегнутая пряжка ремня, но не двигался, лежа на полу с закрытыми глазами и чувствуя, что Сакурай все еще в нем.

За окном выла чья-то автомобильная сигнализация, размеренный писк действовал на нервы. Из коридора в темную гостиную лился свет, скользя по спине Атсуши, который даже не шевелился, будто вырубился сразу, едва кончив. Но Йошики знал, что тот не спит. Его прерывистое дыхание было слишком быстрым для спящего.

И ни единой мысли в голове, даже о боли, которая теперь обнажилась вовсю. Хаяши смутно догадался, что со своей излишней торопливостью Сакурай мог запросто его порвать, но сейчас это действительно не имело значения.

Атсуши едва ощутимо пошевелился, передернув плечами, на которые налипли волосы - было щекотно – и тут же снова уткнулся Йошики в плечо, вдыхая запах разгоряченного тела, каких-то духов, не особо резких, и улыбался как дурак. Глаза слипались, тело после короткого, но изматывающего рывка требовало сна и покоя, но Сакурай знал, что стоит отпустить – и Йошики тут же вышвырнет его за порог. Даже если сам этого не хочет. Чертова идиотская натура поступать назло и наперекор даже себе.

Хаяши будто мысли его подслушал, завозившись и стараясь хотя бы немного отстранить Атсуши от себя. Негромко охнул, прикусив губу, когда член покинул его тело, а глухая боль стала сильнее. Сакурай лениво перекатился на бок, потом на спину, уставившись в потолок, не видя, но чувствуя, что Йошики, опираясь на руку, пытается кое-как сесть.

Лицо горело, горели губы, и, кажется, даже душа пылала, стоило бросить один только взгляд на лежащего навзничь Атсуши. Хотелось его прикрыть или немедленно попросить застегнуться и привести себя в порядок, и вместе с тем, глядя на него и на себя, с отстраненным стыдливым удивлением Йошики понял, что погорячился – Сакурай не был нежен, но особо и не навредил.

Зачем он цеплялся за все эти мелочи, Йошики сам не понимал, голова гудела, а разум отказывался что-либо воспринимать и искать ответы, как теперь быть, что говорить. Он чувствовал странное послевкусие, почти ощутимую горечь на кончике языка, появившуюся явно в результате перебродившего муторного желания. Он не успел толком осознать, как давно и отчаянно хотел Сакурая именно вот так, как сегодня, но даже не оформившееся, это желание отравляло ядом.

«Идиот… Дурак… Девка паршивая…» - думал Йошики, невольно царапая ногтями пол. Он сидел, сгорбившись, совершенно обнаженный, и думать мог только том, что только что трахался с Атсуши Сакураем, и хотел этого чуть ли не с той вечеринки в баре, в середине лета. Не осознание, не прозрение, а просто странная констатация, и даже обиды нет на то, что его только что отодрали на полу возле собственной прихожей.

Неуверенно поднявшись на ноги, Йошики медленно двинулся в сторону ванной, то и дело держась за стену. Не так уж и больно ему было, но странная накатившая слабость подбивала под колени, требовала остаться наедине с собой.

Сакурай слышал, как тихо хлопнула дверь в ванной, слышал, как зашумела вода, и плыл в полусне-полубеспамятстве, впервые за долгое время чувствуя в душе странный покой. Несмотря ни на что. Раздевшись тут же, в гостиной, и не озаботившись тем, что будет с его вещами, он небрежно обтер живот рубашкой и зашел наугад в одну из комнат, оказавшуюся спальней Йошики. Постель была смята ровно так, как если бы тот вскочил, услышав, что кто-то со всей силы пинает дверь его квартиры. Атсуши вдруг вспомнил про розы, рассыпавшиеся бездумной роскошной кучей на диване в гостиной, но не пошел за ними, вместо этого в изнеможении упав на постель. Подушка пахла волосами Йошики, и он улыбнулся, не открывая глаз, с наслаждением уткнувшись в нее лицом. В ванной шумела вода.

…В душе хотелось просидеть, как минимум, вечность. Но вечности в запасе не было, и Хаяши почему-то рассудил, что прятаться теперь, когда все уже случилось, бессмысленно. Может быть, Сакурай вообще уже оделся и ушел. Йошики одновременно и хотел, и боялся этого. Долго смотрел на свое отражение в запотевшем зеркале и сам себе с трудом признался, что боль и торопливый секс – это очень малая плата за отравляющий душу яд. Ядом был Атсуши, и сам же, подобно укусу змеи, являлся от самого себя противоядием.

На пороге спальни Йошики замер как вкопанный, глядя на абсолютно голого спящего Сакурая, и не нашел в себе сил разбудить и выгнать его. Просто сел рядом, слушая глухую боль в теле, и зачем-то несмело провел ладонью по спутанным темным волосам.

Поиск по сайту: