В скифскую эпоху 9 страница

Позднее в исследование скифских каменных изваяний включились Е.А.Попова, Д.С.Раевский, В.П.Белозор и другие специалисты. В 1994 г. В.С.Ольховским и Г.Л.Евдокимовым был опубликован полный каталог известных к тому времени более чем 150-ти изваяний.

Одним из наиболее интересных моментов в исследовании скифских каменных изваяний является изучение их территориального распространения (Рис. 1). Если в степной зоне Восточной Европы они выявлены практически повсеместно – от Северо-Восточного Кавказа до Добруджи, то севернее условной черты, разделяющей Степь и Лесостепь, такие изваяния практически отсутствуют. Учитывая почти неразделимое единство материальной культуры и искусства скифского времени в двух указанных географических зонах, данный факт, несомненно, требует удовлетворительного объяснения. Тем более, что по числу исследованных памятников скифского времени (в частности курганов) Лесостепь едва ли уступает более южным степным регионам, особенно в отношении памятников скифской архаики. В одном лишь бассейне р.Тясмин исследовано в дореволюционный период около 600 курганов, значительная часть из которых была скифскими. Раскопки производились вручную, отличаясь в силу этого особой скрупулезностью. Тем не менее, не было обнаружено ни одного скифского изваяния. Причиной отсутствия скифских изваяний в Лесостепи не может быть использование, как предполагалось, в качестве материала для их изготовления дерева, не сохранившегося вследствие естественных причин. Во-первых, такое предположение само по себе носит чисто гипотетический характер; во-вторых, многие курганы, исследованные в Лесостепи, содержали деревянные конструкции исключительно хорошей сохранности; в-третьих, изготовление изваяний в Лесостепной зоне исключительно из дерева не обусловлено никакими объективными причинами. Подтверждением тому служат каменные антропоморфные стелы эпохи энеолита, достаточно хорошо известные в этом регионе.

Таким образом, можно констатировать, что обычай создания каменных изваяний является яркой самобытной чертой именно степного населения скифского времени, которая приобретает в этой связи роль надежного определяющего признака, разграничивающего две культурно-исторические зоны скифского Причерноморья.

Для изготовления изваяний использовался камень самых разных пород: от твердых гранитов до мягких песчаников и известняков. В выборе материала для изготовления изваяния руководствовались, вероятно, доступностью добычи последнего, близостью к месту доставки и, главным образом, совпадением природной формы с предполагаемым результатом ваяния. Учитывая эти условия, выбор, как правило, падал на ближайшие выходы камня. В раннее время (VII–V вв. до н.э.) некоторое предпочтение отдавалось более твердым породам, в более позднее – мягким.

Наиболее ранняя группа скифских каменных изваяний (Рис. 2) включает в себя более тридцати монументов, датируемых в пределах VII – начала VI вв. до н.э. и происходящих с обширной территории: от предгорий Кавказа до Северо-Западной окраины Причерноморья в Добрудже. Особая концентрация памятников этого времени наблюдается в степных и предгорных районах Северного Кавказа. Для наиболее ранних экземпляров характерными являются три типа изваяний:

1. округлые или подквадратные в сечении, с тщательной проработкой поверхности;

2. овальные в сечении, с отсутствием явных признаков антропоморфности;

3. плоские, менгирообразные, с крайней схематизацией в передаче антропоморфных черт.

Первый тип отличается также детальным изображением элементов защитного доспеха и набора вооружения, представленных шлемами кубанского типа, нагрудными бляхами, гипертрофированных размеров горитами с луками, имеющими орлиноголовые окончания, мечами и топорами, подвешенными с правой стороны. Второй тип отличается полным отсутствием изображений оружия и иных предметов, изваяния третьего типа при крайней схематизации антропоморфного образа также скупо наделены атрибутами (пояс, меч). Памятники второго и третьего типа встречаются лишь на сравнительно узкой территории предгорных районов Центрального и Северо-восточного Кавказа и, таким образом, имеют характер локального явления.

Для VI–V вв. до н.э. можно выделить три тенденции в развитии скифских изваяний (Рис. 3). Одна продолжает стилистическую линию памятников Ставрополья и Степной Украины VII в. до н.э., для которой характерна тщательная обработка деталей при общих компактных формах изваяния, две другие следуют в своем развитии за менгирообразными изваяниями Северного Кавказа. Для всех трех линий развития скифских изваяний VI в. до н.э. следует отметить широкое распространение приема контурного изображения, почти не применявшегося в технологии изготовления древнейшей группы памятников. В дальнейшем, как увидим, этот прием используется все чаще, наряду со своеобразной технологией изображения глаз на камнях твердых пород посредством сверления.

Рубеж V–IV вв. до н.э. в истории Скифии отмечен постепенно возрастающим влиянием античной цивилизации. Если в IV в. до н.э. и, особенно, в последующее время, эллинизация скифского искусства проявляется как всеобъемлющее и разрушительное явление по отношению к исконным традициям художественной культуры кочевников, то в V в. до н.э. она выступает лишь как определенная тенденция и проявляется в форме наслоения на отдельные элементы скифского искусства и быта. Как одну из форм этого влияния можно рассматривать внедрение некоторых черт монументального искусства эллинского мира в скифскую традицию изготовления каменных изваяний. Это влияние не коснулось основного массива распространения скифских монументов и ощущается лишь в регионах непосредственного контакта скифского и греческого мира – в Прикубанье и, особенно, в Крыму. На сегодняшний день группа изваяний IV в. до н.э. (Рис. 4) включает наибольшее число памятников, непосредственно связанных с тем или иным археологическим комплексом, что позволяет с достаточной степенью уверенности судить об иконографических приемах, характерных для рассматриваемого времени. Бросается в глаза уменьшение средних размеров памятников. Если в предыдущий период высота изваяний нередко превышала два метра, то монументы IV в. до н.э., в основном, по этому показателю не выходят за пределы одного метра. Вторым характерным признаком изваяний этой поры является значительное их «уплощение». В отношении общей конфигурации можно выделить два типа изваяний:

1. с выделением головы посредством прошлифованного желоба или глубокого иссечения углов для выделения плеч;

2. с выделением головы и талии, в редких случаях обозначенной поясом.

Остановимся на некоторых особенностях скифских изваяний в передаче анатомии человеческого тела. Тщательность в передаче разных атрибутов на скифских изваяниях раннего времени сочеталась с особым стилем детализации лица. В VII–VI вв. до н.э. чаще изображались усы и бороды, причем прием изображения был строго отработан и существовал в единой форме на территории всей Скифии от предгорий Кавказа до румынской Добруджи – усы изображались дугой в виде правильного полукружия, поданные в едином высоком рельефе вместе с носом и глазными впадинами. На выступе, имитирующем глазные впадины, изображались гравировкой уже собственно глаза миндалевидной формы, что создает характерный вид как бы припухших век.

Для VI–V вв. до н.э. более характерно изображение глаз при помощи круглых высверленных углублений. Более поздние памятники, исключая крымскую группу, отличаясь небрежной проработкой всех деталей, лишь в редких случаях имеют проработанные черты лица. Иногда на изваяниях изображаются уши. Они переданы, обычно, в виде четырехугольников, довольно небрежно. Особо остановимся на изображении фаллоса, как важного элемента при характеристике изваяния. Иногда он передан реалистически, во всех подробностях, но часто изображен условно. Изображения фаллоса более характерны для изваяний VI–V вв. до н.э., на более ранних они встречаются реже, а на изваяниях IV в. до н.э. не зафиксированы вообще.

Подведем краткие итоги, касающиеся вопросов хронологического, типологического и территориального аспектов изучения скифских каменных изваяний.

Скифские каменные изваяния являются типично «степной» группой памятников и в этом смысле могут служить надежным индикатором кочевого элемента в этническом конгломерате племен, входивших в состав политического объединения Большой Скифии. Отдельным хронологическим периодам в развитии скифских изваяний соответствуют определенные их типы и территория преобладающего распространения в пределах бытования скифской культуры в целом.

Памятники VII – начала VI вв. до н.э. встречаются повсеместно от Северокавказских предгорий до румынской Добруджи. Особая их концентрация наблюдается на Северном Кавказе. Памятники VI–V вв. до н.э. являются органическим продолжением трех линий в развитии скифских каменных изваяний предшествующего периода: а) памятников округлых пропорций, овальных или подквадратных в сечении, хорошо проработанных и детализированных; б) удлиненных, овальных в сечении камней – стел; в) менгирообразных уплощенных изваяниях, схематически воспроизводящих фигуру человека с ограниченным количеством атрибутов. Территориально этой хронологической группе соответствует обширный регион причерноморских степей от Дона до Приднестровья. В конце V в. до н.э. формируется особое направление иконографии скифских изваяний, связанное с пересечением скифской и греческой монументальных традиций. Эта линия развития доминирует в районах Крыма и прибрежной полосы Прикубанья. Для IV в. до н.э. характерен также резкий спад уровня мастерства в изготовлении каменных изваяний, а территория их распространения резко сужается до Нижнего Приднепровья, преимущественно порожистой его части.

Нет необходимости доказывать, какое значение для исследования скифской материальной культуры имеют разнообразные атрибуты, воспроизведенные на скифских каменных изваяниях. Вне зависимости от решения вопроса, кого конкретно они изображают – героизированного воина, мифологического первопредка или же божества, – так или иначе, перед нами типичный образ представителя «властителей мира сего» своего времени, наделенного, соответственно, наиболее характерными атрибутами вооружения и воинского обихода. То, что определенные из этих предметов могли входить в канонический, «сакральный набор» (боевой топор, чаша, ритон, меч и т.п.), лишь подчеркивает наибольшую достоверность той или иной комбинации этих предметов. Ни мифологический герой, ни божество не могут мыслиться иначе, как в рамках конкретного времени и конкретной бытовой обстановки. Скифские изваяния, сохраняя определенный религиозно-мифологический смысл образа, достаточно адекватно отражают отдельные этапы в развитии скифской материальной культуры и, в частности, вооружения.

Изучение реалий, изображенных на изваяниях, имеет двоякий смысл. С одной стороны, учитывая наличие довольно основательно разработанных схем эволюции вооружения и защитного доспеха, оно позволяет более надежно обосновать дату отдельных изваяний и некоторых их серий, а с другой – даже выяснить в отдельных случаях неизвестные ранее по археологическим реалиям детали того же вооружения.

Наиболее распространенным атрибутом является пояс, затем горит, гривна, меч и ритон. Другие аксессуары представлены реже и характерны лишь для отдельных хронологических периодов.

Среди вопросов, касающихся скифского монументального искусства, имеется один, от решения которого, в конечном счете, зависит общее понимание проблемы. Это вопрос о происхождении скифских каменных изваяний.

Подход к решению проблемы генезиса и начальных этапов развития скифского монументального искусства у разных исследователей определялся их концептуальными позициями в вопросах происхождения скифского этноса и культуры. В основе взглядов П.Н.Шульца, например, находится положение о заимствовании скифами основных элементов материальной культуры и искусства Древнего Востока, получившее наибольшую законченность в работах М.И.Артамонова. По мнению П.Н.Шульца, скифы, проникнув в Переднюю Азию и, столкнувшись с богатыми формами наскальных рельефов хеттского времени и комплексом скульптуры ахеменидского Ирана, перенесли черты этих восточных произведений искусства на свое монументальное творчество. Взгляды П.Н.Шульца на происхождение скифской скульптуры нашли понимание и поддержку у Е.А.Поповой, которая довела до логического завершения его гипотезу, предполагая, что монументальное искусство скифов было привнесено ими из Передней Азии в практически сложившемся виде. Мы не отрицаем возможности и, более того, вероятности заимствования отдельных художественных приемов или иконографических схем древневосточного монументального искусства. Но, вместе с этим, мы ни в коей мере не можем разделить точку зрения Е.А.Поповой о том, что в этом «надо … видеть не просто влияние одного искусства на другое, а корни традиций скифского монументального искусства на Ближнем Востоке». Монументальное искусство Древнего Востока, обладая глубочайшей исторической традицией, основывается на отличной от скифской системе идеологических воззрений. Являясь одним из элементов системы идеального отражения социальных устоев древневосточных деспотий, как хеттские рельефы, так и более поздняя сиро-хеттская и ассирийская скульптура, представляют собой концентрированное отражение совершенно определенной идеи – незыблемости и неделимости царской власти вне зависимости от того, кого они изображают – обожествленного царя или же само божество.

Значительное морфологическое сходство энеолитических стел Причерноморья и скифских каменных изваяний неоднократно привлекало внимание исследователей, однако громадный хронологический разрыв, отсутствие каких-либо указаний на связующие звенья в монументальном искусстве этих двух эпох, отдаленных друг от друга промежутком более чем в тысячу лет, приводили к однозначно отрицательному ответу на вопрос о генетической преемственности между двумя указанными группами памятников.

Обратимся к третьему региону, претендующему на роль колыбели скифского этноса и культуры – центральноазиатским степям. Еще не так давно эта концепция, наиболее последовательным сторонником которой был А.И.Тереножкин, выглядела несколько гипотетично, так как скифское время, по убеждению большинства исследователей, имело своим древнейшим пределом в регионе Центральной Азии и Южной Сибири начало, а то и середину VI в. до н.э. Открытия последних десятилетий, установившие, по крайней мере, единовременность наиболее древних памятников Европейской Скифии и центральноазиатского региона, поставили проблему этнокультурного единства в степях Евразии начала I тыс. до н.э. в ряд актуальных задач скифологии.

Исследователи давно обратили внимание на существование некой связи между скифской культурой и т.н. «оленными камнями» – монументальными памятниками I тыс. до н.э., распространенными преимущественно на востоке (Тува, Северо-Западная Монголия, Алтай, Забайкалье). Открытие генетической связи оленных камней Востока и Запада следует признать одним из самых выдающихся событий в археологии раннего железного века последнего времени, так как оно, бесспорно, свидетельствует о миграции части центральноазиатского населения в районы Северного Причерноморья. Это приводит к выводу о формировании скифского монументального искусства на основе евразийской традиции установки оленных камней, центром распространения которой, вне всякого сомнения, следует считать регион Центральной Азии.

Крайняя ограниченность письменных источников, дискуссионность оценки характера скифского общества с точки зрения соотношения его с определенной стадией развития и социального устройства, а вследствие этого и гипотетический, в значительной мере, уровень наших знаний о системе идеологических представлений скифов, создают чрезвычайные трудности для решения вопроса о функциональном назначении и семантике скифских изваяний. В отличие от чисто археологических аспектов, связанных с изучением скифских изваяний, проблема их функционального назначения и семантической интерпретации не имеет недостатка в оригинальных и подчас взаимоисключающих толкованиях. Следует отметить две основные линии в развитии взглядов исследователей на эту тему. Первая основывается на том предположении, что изваяния устанавливались на курганах с целью изображения конкретных лиц, покоящихся под ними. Такого мнения придерживался Б.Н.Граков, видевший в них образ героизированного умершего. Другая группа исследователей, более многочисленная, видит в установке изваяния своеобразный культурно-религиозный акт, при котором оно не изображает какое-либо реальное лицо, а передает мифологический образ божества или героя. Так, М.И.Артамонов видел в изваяниях обожествленного мифического предка скифов Таргитая. Своеобразную позицию в этом вопросе занял П.Н.Шульц, считавший, что значение скифских изваяний претерпевает эволюцию от изображения предка-родоначальника до образа военного вождя-базилевса, изменяя при этом и идеологическую нагрузку от выражения чувства родоплеменной общности до утверждения идеи господства и подчинения. Функциональное значение изваяния определялось П.Н.Шульцем как мемориальное в прагматическом аспекте и анимистическое в религиозном. Как видим, и первая, и вторая линии смыслового и функционального толкования скифских изваяний наталкивались на существенные противоречия. С одной стороны, ни один из известных памятников (за исключением, быть может, медеровского) не обладает связью с погребениями не только царского ранга, но даже не связан с курганами, обычно причисляемыми к погребальным сооружениям богатейшей прослойки скифского населения. Таким образом, трактовка изваяний как изображений царя, или даже военного вождя, покоящихся в курганах, над которыми воздвигнуты изваяния, повисает в воздухе.

Вторая линия, трактующая эти памятники как иллюстрации мифа о первопредках, представляется более приемлемой, так как изображение фаллоса на многих изваяниях трудно интерпретировать иначе, как идею первородства, возрождения и, шире, плодородия. Однако при таком понимании остается не уясненной функция изваяния при самом акте его установки. Весь ход развития евразийской монументальной традиции, вплоть до скифской эпохи, подводит нас к выводу, что она, развиваясь в тесной зависимости от перемен общественно-экономического характера, содержала в себе и определенный запас представлений, сохранившихся от древнейших времен и получающих на каждом историческом этапе соответствующую социальную окраску. Новые системы общественных отношений, в корне меняя содержание идеологических воззрений, связанных с монументальной традицией, сохраняли, тем не менее, постоянным ее религиозный колорит. Отражая, на наш взгляд, в разные периоды единый по форме культ солярного божества, изваяния на каждом историческом этапе резко меняют суть его социальной направленности. Если в окуневской культуре (эпоха бронзы в Южной Сибири) оленные камни изображают, вероятно, общеродовое божество, связанное с культом предков по материнской линии, то в последующее время они приобретают значение как символ становления патриархальных отношений и выделения особой прослойки воинов. Резким толчком в антропоморфизации образа изваяний является новый этап в жизни скифов – образование раннескифского государства с присущей ему глубокой имущественной и социальной дифференциацией. Исторической вехой этого знаменательного события является скифская экспансия в Переднюю Азию. Невиданное до сих пор обогащение верхушки скифского общества, всевозрастающая роль дружины как главного инструмента роста благосостояния господствующего класса, должны были неминуемо повлечь за собой изменения идеологического характера по пути освящения и утверждения извечности таких институтов как особое, привилегированное положение в обществе военной прослойки, базирующейся на этой силе наследственной царской власти, безропотной зависимости основных слоев населения, производительный труд которых, в отличие от внеэкономических способов обогащения, был низведен до уровня презренного и рабского. Этот социально-экономический фон служил питательной средой для обработки генеалогических легенд, существовавших, по всей вероятности, еще до времени их фиксации Геродотом, а также ускорил антропоморфизацию каменных изваяний как отражающих новые явления в идеологии посредством их связи с узкой прослойкой воинского сословия.

Не последнюю роль в этом процессе должны были сыграть идеологические основы переднеазиатских деспотий. Идея антропоморфности, давно таившаяся под спудом консервирующих ее пережиточных представлений предыдущего исторического этапа, под влиянием новой направленности идеологии и при очевидном благоприятном содействии переднеазиатского, традиционно антропоморфного искусства, проявляется теперь открыто и резко меняет облик всей серии скифских изваяний. Сохраняя в религиозном аспекте старую идею солярного божества, связанного с представлениями о путешествии в загробный мир предков, о возрождении и плодородии, выражаемых посредством фалличности, в социальном отношении скифские изваяния резко ограничивают свою базу до демонстрации их связи с представителями воинского сословия, являясь, в этом отношении, отражением культа с ярко выраженным классовым характером.

Отрывочность сведений, имеющихся в нашем распоряжении, относительно конкретного характера религиозных верований и культовых особенностей в скифском обществе, особенно наиболее ранних его этапов, значительно затрудняет идентификацию образа изваяния с каким-либо из упомянутых Геродотом божеств или мифологических персонажей.

На древнем индоарийском уровне прояснению образа каменных изваяний могут помочь исследования определенных черт божеств «солнечного» характера. К таковым относятся ведический Яма и иранский его аналог Йима, а также солнечное божество иранцев Митра. Для первых в религиозном аспекте характерна связь с культом предков. Оба, обладая ярко выраженными чертами солнечности, почитаются также как владетели потусторонней светлой обители и посредники между богами и людьми. Йима является устроителем социального порядка в обществе, как первый царь а также владельцем хварна или фарна - божественных даров, символизирующих сакральное право власти.

Исследователи убедительно связывают образ Йимы с героем скифской мифологии Колаксаем. Небезынтересно в этом отношении и сопоставление Митры с героем солнечного цикла более поздних нартовских сказаний Сосланом (Созрыко) - двойником Колаксая. Этот эпос был распространен у ряда народов Кавказа, прежде всего, у ираноязычных осетин. Оба рождаются из камня. Возможно этим и определяется выбор камня как материала для изваяний, учитывая его сакральность. Для всех упомянутых божеств и героев характерен момент трагической гибели, связанный с дальнейшим путешествием в царство мертвых и устройством там солнечной обители.

Соответственно, в образе Колаксая можно усматривать мифологическую ипостась солярных верований, героя цикла, связанного с представлениями об умирающей и воскресающей природе, посредника между богами и людьми, первопредка и покровителя аристократического сословия, первого обладателя сакральных даров и устроителя социальных основ скифского общества. Но именно всем этим характеристикам и соответствует в точности образ, являемый каменными изваяниями.

Таким образом, мы близки в своем понимании скифских изваяний как изображений солнечного божества или героя-прародителя воинского сословия (племени), конкретным мифологическим персонажем которого, вероятно, мог быть Колаксай. Культовая функция изваяния, видимо, заключалась в осуществлении связи между загробным миром предков и последней обителью усопшего. В таком случае погребенный ассоциировался в этот момент с первым путешественником в загробный мир – солнцеподобным Колаксаем. С этим можно связывать описанный Геродотом обряд сопровождения погребенного скифского царя 50-ю умерщвленными всадниками, возможно, предводительствуемыми солнечным божеством, возносящим душу умершего в обетованный край.

Подводя итог сказанному, можно заключить, что скифские каменные изваяния, являясь одним из важнейших аксессуаров ритуальной стороны погребального культа узкой прослойки воинского сословия, представляли собой образ синкретического по характеру посредника во время путешествия умершего в солнечную обитель – Колаксая. Изваяния, являясь его ипостасью, ассоциировались одновременно и с самим умершим, в чем и выражается их синкретичность. Это соединение в ритуале мифа с реальностью способствовало поддержанию на должном уровне идеологической доктрины богоизбранности воинского сословия в социальной структуре скифского государства.

Поиск по сайту: