Глава VIII. Часть 3. Большой Выезд

С тех пор, как они отъехали от Цитадели, Хес не произнес ни слова. Просто молча гнал коней вперед, не отвечая ни на расспросы, ни на нападки удивленного и недоумевающего Ролло, пытающегося вызвать в друге хоть какие-то эмоции или ответную реакцию. Исэйас видел в серых глазах беспокойство, тоску и… страх. Глубоко запрятанный, задавленный, но тем не менее существующий. Было сложно поверить в то, что охотник может чего-то бояться, но это было неоспоримым фактом, и этот ужас сейчас овладел его душой, не давая свободно вздохнуть.

— Хес, — тщательно подбирая слова, Исэйас остановил мужчину возле жеребца, с которого охотник снимал сумки, пока Ролло возился с костром, — в чем дело? Куда мы едем? Мы — ведомые, но я не хочу чувствовать себя слепым котенком, которого тащат на веревке к ближайшему пруду.

Хес поднял на него тяжелый взгляд — в глазах поселилось какое-то чувство загнанности и безнадежности. Молча постоял мгновение, развернулся, закидывая сумки на плечо, и отошел к костру. Послушнику оставалось только сжимать кулаки — фейри уперся, и из него невозможно будет вытянуть ни слова.

Темное время суток было холодным настолько, что даже костер, пылающий всю ночь, несмотря на то, что мог привлечь внимание незваных гостей, не позволял согреться, и Исэйас безуспешно кутался в походное одеяло. Хес исчез уже почти два оборота назад и до сих пор не появился — Ролло серьезно обеспокоился, это было заметно по напряженной позе и постоянно блуждающему по темной стене деревьев взгляду. Спустя еще четверть часа оборотень потянул носом воздух, подхватился с места и исчез в ночной мгле, растворившись в ней без единого звука.

— Вот ты где, — перехватил баггейн мелькнувший кулак: все-таки подкрадываться к Хесу опасно для здоровья. — Сбежал, как девка обиженная. Что происходит?

Откровенно говоря, молчаливость охотника пугала Ролло не меньше, чем серьезность Исэйаса, не отрывавшего испытующего взгляда от Хеса. Оборотню казалось, что мальчишка сильно изменился буквально за несколько дней: из глаз исчезла детская восторженность и наивность, а на смену им пришла некая зрелость, уверенность и спокойствие. В какой-то мере этот паренек стал противовесом вспыльчивости Хеса, и когда он видел их вместе, создавалось впечатление, что это две половины единого целого. Да и оборотень замечал, что охотник, хоть и пытается этого не показывать, оберегает мальчишку с отеческой заботой.

— Пошел ты, — зашипел Хес и выдернул руку из хватки баггейна. Ролло удивленно вскинул брови. — Катись в Бездну.

Всякому терпению и лояльности однажды приходит конец, стоит лишь пересечь невидимую черту.

Кулак Ролло мелькнул в темноте, но фейри оказался проворнее: перехватил руку, ударил под локоть и до хруста вывернул, заставляя оборотня болезненно охнуть, разворачиваясь спиной к охотнику, и согнуться. Он чувствовал, как растрепанные волосы охотника щекочут обнаженную шею — несмотря на холода, баггейн в силу своей звериной сущности не испытывал неудобства от того, что оставил куртку у костра. Но именно сейчас, без дополнительной защиты хорошо выделанной, плотной кожи, Ролло почувствовал себя… слабым. Потому что стоящее за ним существо было неизмеримо сильнее: страдающее, а оттого разгневанное и ненавидящее.

— Маловат еще, — от змеиного шипения и неприкрытой ярости в голосе волосы встали дыбом. — Наберись силенок, Низший, прежде чем бросать мне вызов.

Это был не Хес. Просто не мог быть им. Баггейн всем телом ощущал враждебное существо, полное гнева, клокочущего в груди, готовое причинить вред любому, даже другу.

— Хес, что… — удар в поясницу заставил его повалиться на колени. Перед глазами вспыхнули искры, а в затылке запульсировала обжигающая боль, неподвижностью растекшаяся вниз по позвоночнику.

— Я сказал — заткнись, — голос изменился.

Ролло, почувствовав, что его больше никто не держит, с трудом обернулся и изумленно застыл. Хес сорвал с себя цепочку и опустился на землю, обхватив руками плечи — его колотила крупная дрожь, глаза плотно зажмурены, а губы закушены до крови.

— Проклятье… — хрипло прошептал баггейн, пораженно глядя на сжавшегося на земле друга.

Вся злость на охотника испарилась в одно мгновение, а на смену ей пришла боль. Не жалость — Ролло знал, как злит подобное Хеса, — а именно боль. За этого несносного фейри, ввязавшегося в очередную авантюру, которая причиняет ему страдания, за беспечного друга-охотника, взвалившего на свои плечи слишком многое.

Исэйас появился совсем внезапно, и Ролло даже подумал, что мальчишка, скорее всего, подглядывал — как показала практика, любопытство в нем всегда пересиливало даже чувство опасности. Рыжий паренек оказался рядом с охотником и, ничуть не опасаясь невменяемого состояния фейри, обнял его за плечи, словно маленького ребенка. К немому изумлению Ролло, Хес не только не убил мальчишку на месте, но даже не оттолкнул — только застыл, словно изваяние.

— Темный, я не могу так больше! — низкий рык прокатился по ночному лесу, и фейри забился, словно в конвульсиях. Исэйас испуганно отпрянул в сторону.

Ролло даже не представлял, что делать. Серебряные глаза Хеса изменились, сверкнули золотом, а зрачок вытянулся в узкую щелку. Пахнуло смертью — перед ними стоял Неблагой фейри, Вечерняя Звезда дома Туата-де-Даннан.

— Иди сюда, сволочь! — от перекатывающегося в глотке рыка остановилось дыхание.

Не успел послушник изумиться, с кем разговаривает явно спятивший Хес, как вопрос разрешился сам собой.

— Я все думал, когда же ты меня заметишь, — голос, казалось, звучал сразу отовсюду.

Из темноты соткался силуэт, и в неверные отблески мелькающего за деревьями пламени вступил человек. На голову выше Хеса, широкоплечий и поджарый, гибкий, как ласка. Темно-медные волосы, заплетенные в замысловатую прическу, отсвечивали жарким огнем, а медовые глаза были полны ненависти. Тонкие губы презрительно искривились, когда незнакомец окинул взглядом дрожащего, словно от озноба, Хеса.

— Ты жалок, Хеспер, — выплюнул он. — Не можешь даже закрыться, чтоб не чувствовать боль так любимых тобою людишек.

— Не я себя проклял, — прошипел охотник и сжал кулаки.

— Ты предал нас, — пожал плечами фейри. — Сделал свой выбор, так теперь расплачивайся за него.

— Что я и делаю, — фыркнул Хес, постепенно обретая контроль над собственным телом. — Но совершенно не могу понять, что здесь забыл ты, Юфем.

Боль, раздирающая плоть, слегка поутихла, задавленная лишь усилием воли, но это ненадолго. Слишком близко к границе с Тир-Нан-Ог. Слишком крепко он связан нерушимыми узами с этой землей, умирающей от вторжения чуждых существ. И фейри чувствовал ее боль как свою — невыносимую и совершенно неподконтрольную разуму. Чувствовал так же, как и смерть каждого из охотников, переживая миг, когда душа покидает тело, вместе с каждым из них. Но чем ближе к границе с землями фейри, тем слабее магия амулета, хоть немного приглушающая муку. Таково было проклятие, наложенное на него Князем Неблагого Двора, запечатанное десятком жизней погибших в той схватке от меча Хеса фейри.

— Ты все понимаешь, — оскалился фейри, и даже жуткая ухмылка не испортила прекрасного лица. — Убить тебя стало для многих из нас делом чести.

Хес рассмеялся. Издевательски, заставив побледнеть от гнева своего врага, и столь заразительно, что Исэйас и сам не заметил, что хихикает в кулак, а Ролло едва сдерживает широкую улыбку — вырывающиеся из-под контроля чары начинали действовать.

— О какой чести ты говоришь, Юфем? — отсмеявшись, спросил он. — Уж не о той ли, что сподвигла тебя бить в спину? Признайся, ты просто метишь на освободившееся место.

Разъяренный противник ничего не ответил, просто метнулся вперед, вытягивая из ножен блеснувший клинок. Столь быстро и незаметно, что Исэйасу почудилось, что он просто исчез и вновь появился уже совсем рядом с Хесом.

Охотник сорвался с места, уворачиваясь от свистнувшего клинка — его оружие осталось возле костра, притороченное к седлу Силеста. Вспыхнули разноцветные нити ворожбы, и медноволосый фейри отскочил в сторону, едва успев поймать на меч длинную, выметнувшуюся с самой земли прозрачную плеть. Ее конец свистнул над самой головой уклонившегося Неблагого, с воем снес верхушку дерева и рассыпался мерцающей пылью.

— Идем отсюда, — прошипел Ролло, подхватил под локоть застывшего Исэйаса и потащил подальше от места схватки.

— Но Хес… — попробовал было возмутиться послушник, но оборотень бесцеремонно перехватил его за шиворот и встряхнул так, что зубы клацнули.

— Пусть его, — фыркнул баггейн. — Мы ему только помешаем, а так, глядишь, и злость свою сорвет, да успокоится.

Юфем атаковал снизу, длинным, косым восходящим ударом, стараясь достать своего противника, но Хес с легкостью изогнулся, пропуская клинок мимо, скользнул вперед, поднырнул под руку врага и с силой ударил по локтю, одновременно атакуя силовой волной. С жутким влажным треском сломались крепкие кости, а рыжеволосый отлетел в сторону, оглушенный, раздавленный, с раздробленными ребрами.

Подняться он не успел — ощутил чужую руку на горле, и его подняли вверх, с земли. Фейри с трудом открыл глаза, задыхаясь и пытаясь переломанными пальцами разжать стальную хватку.

Стоящий напротив него охотник уже мало походил на человека. Они не могут быть столь прекрасными, и столь жуткими одновременно. Хес еще не принял боевой облик, но одного взгляда в пылающие бешенством, нечеловеческие глаза становилось достаточно, чтобы потерять всякое самообладание.

— Ты совсем обезумел, Хеспер, — с трудом прохрипел проигравший, чувствуя, как одна рука обвисла плетью после короткого удара охотника.

— Точно, — с невыразимым удовольствием протянул Вечерняя Звезда и чуть сжал пальцы.

Фейри забился в конвульсиях, отчаянно цеплялся за жизнь.

— Больно? — почти сочувственно спросил Хес. — Знаешь, сколько лет я живу с болью? Она стала частью меня — неотделимая, неутихающая ни на мгновение. Здесь, — он коснулся тонким пальцем виска, — и здесь, — рука почти ласково легла на грудь поверженного противника, вызвав короткую вспышку боли, от которой помутилось сознание. — И знаешь, сколько было вас таких, желающих доказать, что они сильнее Вечерней Звезды?

— Ты не можешь даже принять боевую форму, — он попытался сказать это презрительно, но из передавленной глотки вырвался сип, и прозвучавшая фраза вышла жалкой.

— Я не могу в человеческом облике использовать всю свою силу, — досадливо поморщился Хес, сверкнул длинными клыками и рывком подтянул жертву к себе. — Хочешь, я расскажу тебе, что происходит с силой, когда ее не используют? Она перегорает, Юфем. Выжигает мое терпение огнем, проносящимся по венам, опаляет разум болью. А потом понимаешь, что не можешь связно мыслить, не можешь дышать — остается только сжаться в отчаянной попытке пережить эту пытку.

Пальцы на горле продолжали неумолимо сжиматься, и перед глазами медноволосого фейри все плыло — жизнь уходила из совершенного тела.

— Но хуже всего то, что я продолжаю чуять вас, — прошипел Хес, и в сейчас золотых глазах вновь сверкнуло безумие, алыми искрами проскользнуло по радужке. — Таких, как ты, словно гончие псы, следующих по моим следам, не давая забыть то, что я совершил. То, что вы называете предательством, а я — сменой приоритетов. Может, эти ублюдки-рясочники были правы, и таких, как мы, не должно существовать?

Безумие и ярость полностью овладели душой Вечерней Звезды. Хес больше не мог контролировать силу, рвущуюся из глубины его сущности, не мог справиться с помутнением собственного рассудка, которое столь долго сдерживал. Тоска и невыносимая боль разлилась по грудной клетке, не давали вздохнуть, мешали даже видеть.

— Хватит! — отчаянный вопль вырвал его из мутной пелены забвения.

Исэйас, бледный, растрепанный, с длинной царапиной на щеке, оставленной гибкой веточкой кустарника, сквозь который он продирался, вывернувшись из крепкой хватки баггейна, стоял совсем рядом с ним и расширенными от ужаса глазами наблюдал за Хесом. Этот полный страха взгляд на мгновение отрезвил охотника, но спустя лишь миг ярость вспыхнула в нем с новой силой.

— Действительно, довольно, — он улыбнулся, оскалившись, словно бешеный волк.

И сжал пальцы, выдавливая дыхание из своего беспомощного противника. Безжизненное тело осело на землю безобразной грудой, даже не похожей на тело некогда живого существа.

Хес поднес руку к глазам, сжал кулак и повернулся к застывшему мальчишке, онемевшему, неверящим взглядом шарящему по мертвому медноволосому. Склонил голову набок, разглядывая послушника отстраненно, чуть любопытно, но с какой-то хищной алчностью.

— Я вижу твою душу, — промурлыкал он и в одно движение оказался рядом. — Они называют меня Ловцом Душ именно из-за этого. Я могу забрать ее у тебя, и она придаст мне достаточно сил, чтобы разметать останки Князя в серую пыль. Хочешь, я окажу тебе такую честь?

— Хватит, — повторил мальчишка, твердо взглянул в полыхающие безумием глаза и внезапно отвесил пощечину не ожидавшему такого фейри.

Хес отшатнулся, недоуменно прижимая ладонь к горящей щеке, и глаза стали стремительно меняться, наполняясь лунным серебром. Вспыхнули ужасом, метнулись к безжизненному телу противника… И охотник завалился назад, теряя сознание — прямо в объятия неслышно возникшего за спиной баггейна.

***

Лежать было тепло и удобно. Ноющее тело, словно побитый пес, жалко стонало и отказывалось повиноваться — все члены, казалось, налились свинцовой тяжестью. В голове гудело, воспоминаний о произошедшем почти не было, только редкие обрывки образов и звуков мелькали перед закрытыми глазами.

— … замерзнет, — голос доносился словно издалека, приглушенный и немного испуганный.

— Я уже все одеяла тебе отдал! — возмущение, скользившее в тоне собеседника, едва не заставило его ухмыльнуться.

— Но он холодный! — говоривший легко коснулся его лба, и на мгновение ему захотелось отшатнуться.

Как же он не любил, когда кто-то касался его. Чужие руки для него были похожи на лапы паука и оставляли после себя мерзкие ощущения, липкие, словно тенета насекомого — фейри всегда были слишком совершенными, чтобы их любить. Люди могли их только вожделеть — или ненавидеть. Яростно и неприкрыто.

Но в этот раз желание отстраниться мелькнуло и исчезло. Касание не несло в себе угрозы, наоборот, рука была теплой, осторожной, и чувствовалось, что ее обладатель искренне обеспокоен состоянием Хеса.

Глаза ему удалось открыть с неизвестно какой по счету попытки, и он сразу же пожалел об опрометчивом решении — свет от костра резанул по ним, от чего те сразу же заслезились.

— Он вон уже очнулся, — Ролло склонился над завозившимся Хесом и внимательно его разглядывал. — Ты, болезный, больше ни на кого бросаться не будешь?

Из-под одеяла выстрелила рука, вцепилась баггейну в воротник и хорошенько встряхнула.

— Хес, — укоризненно проговорил оборотень, аккуратно разжимая пальцы, сомкнувшиеся на отвороте рубахи, — я тебя сейчас обратно в забытье отправлю. Ты такой тихий, когда спишь клыками к стенке, что я даже начинаю верить в то, что передо мной совершенно невинное существо.

Ответом ему было насмешливое фырканье.

Храбрится, стервец. А в глазах виден самый настоящий ужас — видимо, вспомнил, что едва не сотворил.

Хесу было действительно страшно. От того, что сорвался, что не смог контролировать безумие, тлеющее в душе у каждого Неблагого, едва не совершил непоправимого. Нет, ему не впервой убивать людей — к этому он привык и был равнодушен к крови, некогда обагривший его клинок по самую рукоять. Люди — несовершенные создания, но есть в них что-то, что привлекало его всегда. Может, это был столь короткий отпущенный им срок, за который они успевали куда больше, нежели бессмертные фейри, может, способность ярко любить и столь же неистово ненавидеть, может, та самая душа, о которой говорил архиепископ. Он давно уже отчаялся понять, зачем в тот раз встал на пути у Князя, перечеркивая свою жизнь ради ничтожных судеб двух смертных.

Он пытался стать одним из них, пытался осознать все то, что они делают и, главное, для чего, но потерпел сокрушительное поражение. Притворяться похожим на человека просто, люди слепы, не видят дальше собственного носа, но стать таким же, как и они — задача из непосильных. Но только в этом он видел свое спасение — проклятие было наложено на его сущность фейри, и если бы ему удалось изменить себя настолько, что чарам не осталось бы ничего, кроме как разжать свою хватку… Глупо было надеяться на это, искренне верить и с замиранием сердца прислушиваться к себе — сегодня все, что он так тщательно загонял внутрь, вспыхнуло и вырвалось наружу смертью.

И Исэйас едва не погиб, хотя и не понимает этого. В его глазах охотник не видел ни тени страха или отвращения — только беспокойство и глубокое сочувствие. Именно из-за этого Хесу и хотелось взвыть в голос, выплеснуть боль, но ночные концерты на луну — прерогатива оборотней и вурдалаков. Вон и Ролло как-то странно на него поглядывает — Хес был готов поклясться, что все, происходящее у него в мыслях, отражается на его лице, и уж кто-то, а друг всегда сможет понять, что у охотника на уме.

Послушник возился возле костра, погромыхивал походным котелком, что-то сдавленно шипел себе под нос. Это было настолько забавно, что Хес не выдержал и с трудом приподнялся, ощущая ломоту в костях: хоть Ролло и Исэйас не заметили, но Юфем не раз задел его, поломал кости, вывихнул суставы, и теперь тело неторопливо регенерировало само себя. До утра придет в норму, и охотник перестанет кривиться при каждом движении.

Мальчишка, наконец, справился с чуть погнутой ручкой походной посуды, зачерпнул оттуда и протянул Хесу, который уселся на лежанке, подтянув под себя ноги и по уши закутавшись в пожертвованные одеяла, кружку с горячим отваром. Охотник осторожно взял ее в руки и подозрительно принюхался: а вдруг Исэйас просто хорошо притворяется и сейчас решил отравить фейри, чтоб не было подобных инцидентов в будущем? Впрочем, Хес подозревал, что кулинарные опыты послушника просто сами по себе срабатывают не хуже специально изготовленного яда.

Пар, поднимающийся от горячей жидкости, пах горьковатой зимней травой и размолотым корешком, в простонародье называемом бесогоном за успокаивающее действие. Хес чуял что-то еще и не мог понять, что именно, но опасений приятный пряный запах не вызывал, поэтому он сделал осторожный глоток. На вкус отвар оказался более противным, чем можно было бы предполагать по запаху, но Хес переборол гримасу, едва не скользнувшую по лицу. Мальчишку обижать не хотелось.

— Кто это был? — как бы невзначай спросил послушник, косясь на Хеса из-под челки.

На ответ он не надеялся, но напряженное молчание и недомолвки, что окружали охотника плотным кольцом, его раздражали. Послушник был уверен в том, что если уж они идут к одной цели, то тайн, которые могли бы стоить спутникам жизни, у мужчины быть не должно. И сегодняшнее происшествие только лишнее доказательство тому. Исэйас до конца не понял, о чем говорил напавший на них фейри, но стало ясно одно: Хес когда-то натворил дел, за что сейчас и расплачивался. И любопытство настойчиво требовало хоть малую часть информации о том, что некогда произошло — все-таки черноволосый мужчина не был обычным. Его нельзя было назвать фейри из-за странного отношения к людям, но нельзя было назвать и человеком — из-за его сущности, совершенно противоречивой и непонятной.

Исэйас даже вздрогнул, когда в полной тишине глухо прозвучал голос Хеса.

— Смотри, попадет тебе, Вечерняя Звезда, — она рассмеялась и шутливо ткнула его раскрытой ладонью в плечо.

Хлопнул его по плечу, будто они были друзьями, одним лишь движением руки вызвал духа ветра, — все Низшие, вне зависимости от принадлежности ко Двору, были готовы на многое ради одного лишь одобряющего взгляда Вечерней Звезды, — и быстро умчался прочь, оставив медноволосого в растерянности и недоумении.

— Зависть — не самое лучшее чувство, — рассудительно заметил Исэйас, поежился и подвинулся ближе к костру.

Хес смерил его взглядом и со вздохом, полным сожаления, отдал ему одно одеяло. Мальчишка обрадовано подхватил предложенное и немедленно закутался в него — только нос торчать остался.

— Это не зависть, Исэйас, — охотник отрицательно покачал головой, задумчиво глядя на яркие языки пламени.
Ролло недоверчиво хмыкнул.

— Так чего ж он до сих пор тебя в покое оставить не мог? — он подбросил еще поленьев в костер, и огонь радостно заурчал, басовито замурлыкал, словно сытый кот, вгрызаясь в толстый дубовый сук.

— Так и не смог простить мне моего поражения, — невесело усмехнулся черноволосый мужчина.

В этот миг природа замирает, словно перед бурей. Затишье, которое сродни мертвенному, обманчиво спокойному сну, окутывает землю, заставляет замирать в страхе, потому что на самой границе слуха уже грохочут неподкованные копыта вороных жеребцов, несущихся быстрее ветра.

Сцепив зубы, сжав кулаки, продирался вперед, не желая сдаваться.

Костер испуганно затих, несмело пригнувшись к земле и переползая с полена на тонкие веточки. Исэйас молча смотрел на пламя, жмущееся понизу, и ощущал, как леденеют руки. Ролло скосился на Хеса, сгорбившегося, замерзшего, с остановившимся взглядом, и пальцы сами собой сжались в кулаки.

Смерть за жизнь, боль за попытку спасти — этот мир прогнил, и заслуживает ли он того, что сейчас делает для него этот фейри?

Поиск по сайту: