Глава 2. Сегодняшний день похож на все остальные последние дни

Сегодняшний день похож на все остальные последние дни. Наш последний обед. Последний послеобеденный чай. Последняя игра в шашки. После сегодняшней ночи этого больше не будет. После сегодняшней ночи он исчезнет.
Блейн берёт свою темную глиняную шашку и съедает две мои из дерева. Я провожу рукой по линиям на игральной доске, которая вырезана на нашем обеденном столе, пока он, ухмыляясь, собирает съеденные фигуры.
Трудно поверить, что настало время Похищения. У меня чувство, как будто годы пролетели мимо, как будто я закрыл глаза и пропустил пару лет. Мгновение, в которое я погружаюсь, далеко в нашем детстве.

Первые школьные дни, и мы учимся охотиться. Ксавье Пильтес учил нас во время ужасно жаркого лета, когда мне было десять. Ему было пятнадцать, и у него был свой собственный лук. Ксавье состоял в Совете и мог обсуждать важные дела. Он знал очень точно, сколько нужно кроликов, чтобы обменять их на оленя, кабана или дикого индюка на рынке. Из-за нашей детской наивности казалось, что нет вопроса, на который Ксавье не мог бы ответить. Конечно, пока он не стал жертвой Похищения.

Когда мне было тринадцать, Блейн и я регулярно обменивали животных на рынке и помогали матери два раза в неделю в швейной мастерской. Через год мама сильно простыла, и даже Картер и ее медицина не смогли ей помочь. Дальше нам пришлось жить самостоятельно.

Как и следовало, в пятнадцать нас признали мужчинами, мы посетили Совет и получили официальное назначение принимать участие в жизни города. Настоятельно рекомендуется, чтобы молодые мужчины осматривались в Клейсуте и начинали встречаться сначала с одной женщиной, затем с другой. От этого я всегда чувствую себя разбитым. Нет, это не неприятно, так было всегда, но я ненавижу этот кочующий образ жизни. Спать с одной девушкой, чтобы потом быть отправленным к другой. Я чувствую себя жутко от этого. Эти встречи, каждая из которых кажется мне формальной, закончатся только тогда, когда я стану отцом. Я ненавижу это, но понимаю, почему Совет каждый месяц направляет нас к другой девушке. Если мы не хотим, чтобы наш род вымер, у нас нет другой возможности. Блейн всегда был на год впереди меня, он всегда шел первым и давал мне пример. Если я тревожился или боялся, он успокаивал меня. И теперь через пару часов он навсегда исчезнет.

- Грей? - голос Блейна вырывает меня из моих мыслей.

- Да?

- Я думаю пойти в кузню. Я должен чем-то заняться.

- Нет, не ходи на работу. Давай закончим игру.

Блейн прикасается к одной из своих шашек, но убирает руку, не сдвигая ее с места.

- Я не могу дальше так сидеть до полуночи. Для этого я слишком взвинчен.

- Тогда я пойду с тобой, - предлагаю я.

Он качает головой и показывает на мой подбородок.

- Тебе лучше проверить свой клюв. По сравнению с сегодняшним утром он выглядит ужасно.

Только сейчас я замечаю, что уже послеполуденное время. Неужели мы и правда так долго играли, или так всегда последний раз? Все так быстро проходит мимо.

- Хорошо, - говорю я. - Я зайду в больницу.

Он удовлетворенно кивает, почти так же, как наша мама раньше, и бросает мне на колени мой мешок для добычи. Несмотря на то, что воздух давящий и тяжелый, брат надевает свою новую куртку. Блейн ерошит мои волосы, прежде чем уйти. Я сижу и смотрю на игральные камешки. Фигурок Блейна из глины гораздо больше, чем моих деревянных. Наша последняя незаконченная игра. Он бы выиграл.

В больнице много кроватей. Они отделяются друг от друга тонкими шторками, которые висят на деревянной балке, тянущейся по всему зданию. Когда я захожу, все шторки раздвинуты, и Картер нет на месте. Но ее дочь Эмма на другом конце комнаты сортирует глиняные кувшины на полках. Я знаю Эмму с самого детства. Наши матери были хорошими подругами, главным образом потому, что я был очень больным ребенком. Мама рассказывала мне, что до года меня не выносили из дома. В это время Картер часто приходила к нам, много возилась со мной и использовала свою магию. Все, что она делает, хорошо. Половина Клейсута все еще смотрит на меня как на чудо. Почти невозможно вылечить такого больного ребенка, чтобы он вырос крепким юношей.

Большую часть моего детства мама и Картер оставались неразлучными, и из этого следовало, что я много времени проводил с Эммой. Иногда мама брала Блейна и меня с собой в больницу, и мы охотились за Эммой вокруг стола, пока она не начинала просить о пощаде. В другие дни, если у Картер было не очень много работы, она брала Эмму к нам, и мы играли в шашки или в «Правда или ложь»(игра, где рассказывают четыре правды и одну ложь, и тот, кто не угадает ложь, проиграл).

Тогда Эмма была маленькой и тощей, но всегда держалась с нами. Если мы играли в уличных разбойников, она бегала с нами. Если забирались на деревья и разбивали колени о валуны, она с гордостью выносила последствия сражения. Несмотря на то, что детьми мы провели вместе несчетное количество часов, Эмма всегда была ближе к Блейну. Я никогда не мог избавиться от ревности, но возможно, я сам виноват. Когда мне было шесть, а им обоим по семь, я прогонял ее и забирал деревянные игрушки, с которыми она играла. Со дня, когда она предпочла Блейна, все и началось. Чем больше она предпочитала Блейна, тем больше Эмма казалась мне милее других.

Сначала это были просто детские чувства, но моя симпатия и сейчас осталась прежней. Я жил с тем, как она менялась с годами, и ее неуклюжее тело обретало ту форму, на которой сейчас красовалось платье. Ей сейчас почти восемнадцать, и она становится все прекрасней. Сколько я себя помню, меня не интересовал никто другой. Я выполнял мои назначенные круги, но всегда хотел только Эмму. Возможно, я заслужил то, что меня никогда не ставили вместе с ней. Вероятно, я этого не достоин.

- Картер здесь? - окликаю я Эмму.

- Она навещает одного из пациентов на дому, - отвечает она и оправдывает мои ожидания, даже не глядя на меня. - Дай мне немного времени, и я сразу же подойду.

Я сажусь на пустую кровать, трогаю подбородок и вздрагиваю, когда нащупываю открытую рану. Блейн прав. Я обязательно должен обследоваться.
Пока я жду, наблюдаю за Эммой и восхищаюсь ее искусными руками, которые с легкостью берут горшки с полки. Она двигается очень быстро и ловко. После того как она несколько лет заботилась о больных, ее руки действуют автоматически. Ни один кувшин не дрогнет и не соскользнет. Ее взгляд сосредоточен и скользит туда и обратно. Каждый раз, когда я смотрю в ее глубокие карие глаза, чувствую словно толчок в груди.
Когда кувшины, наконец, убраны как хочет Эмма, она идет ко мне, сидящему на кровати. У нее родинка на правой скуле, которая похожа на скатывающуюся с лица слезинку.

- Я не должна тебе помогать после того, что ты сделал с Челси, - голос Эммы мягкий, нежный и спокойный, как первый снег зимой.

- Она это заслужила, - отвечаю я категорично.

- Тебе повезло. Я считаю, что все покалеченные существа заслуживают помощи, - она удивленно наклоняет голову набок и смотрит на меня как на дикое животное. Я знаю, о чем она думает. Это всегда одно и то же: как это возможно, что я так похож на Блейна и настолько отличаюсь от него.

Она прикасается к моему лицу и осматривает подбородок. Рана болит, но я сосредоточиваюсь на ее прикосновениях, на ощущении ее пальцев на моей коже. Когда Эмма удовлетворена осмотром, она поворачивается ко мне спиной и начинает смешивать что-то в миске. Я присматриваюсь к тому, как она размалывает смесь, как напрягаются мышцы на ее руке. Она заканчивает работу, вытирает руки об фартук и снова поворачивается ко мне.

- Одной полной ложки должно хватить, - говорит она и протягивает мне миску, в которой находится мое лекарство. - Намажь внутреннюю сторону рта возле раны. Оно подействует как анестезия, и я смогу зашить рану.
Я беру немного кашицы на палец и использую по всем инструкциям Эммы. Почти сразу боль уходит.

- И еще прими это, - приказывает она, протягивая мне порцию еще чего-то незнакомого. Я все равно проглатываю это. - Ты должен спокойно сидеть, и это поможет тебе заснуть.

Эмма подготавливает иглу, когда в больницу заходит ее мать.

- Как все прошло? - спрашивает Эмма.

- Ребенок не смог справиться с этим, - объясняет Картер, ставя свою сумку, и приводит волосы в порядок, поднимая их наверх. Ее волосы такие же, как у Эммы, светло-коричневые, как шерсть олененка, и своевольно лежат строптивыми локонами. - Он умер при родах. Возможно, так даже и лучше. Это был мальчик.

Новость, кажется, огорчает Эмму.

- А как мать?

- С Лаурой все в порядке, - я знаю, что эта девушка близкая подруга Эммы. Я видел, как они шептались и смеялись на рынке, когда обменивали свой товар.
Эмма облегченно вздыхает, но по ее щеке бежит одинокая слеза. Движением руки она вытирает ее и возвращает все свое внимание назад к иголке.

- Откинься назад, - говорит она, и я слушаюсь. Я чувствую странную легкость в голове, и Эмма, которая наклоняется ко мне, чтобы еще раз проверить рану, сверкает как роса на траве в утреннем солнце. Она говорит, что мне нужно расслабиться, но я не могу ничего делать, кроме как смотреть в ее карие глаза, и просто говорю дальше.

- Хочешь пойти куда-нибудь? - спрашиваю я ее.

- Пойти? - ее выражение лица выражает смесь шока и возмущения.

- Да, например, пойти в трактир или погулять. Мне все равно.

- Моя лучшая подруга потеряла ребенка, ты почти потерял своего брата, и тебе ничего больше не пришло в голову, как пригласить меня в трактир? - то, как она это преподносит, звучит и впрямь ужасно. - Ты совершенно не похож на него, ты знаешь об этом? - добавляет она. - Может, вы и выглядите одинаково, но вы очень-очень разные.

Ее слова ранят меня, но она права.

- Это не так ужасно, Эмма, дорогая, - Картер появилась у двери. - Люди должны отличаться друг от друга.

Я не знаю, почему Картер защищает меня. Возможно, она не может перестать заботиться обо мне, хотя я уже много лет не нуждаюсь в ее уходе. Или это оттого, что она была близка с моей матерью. Или я напоминаю ей моего отца - она много раз мне рассказывала, как похожи на него Блейн и я. За то и другое я ей благодарен.

- Они назначили тебя? Совет? - спрашивает Эмма. - Ты должен быть со мной, верно? - она прожигает меня взглядом.

- Нет, - сознаюсь я. - Совсем нет. Никто мне не приказывал. Они оставили меня в покое из-за Блейна и Похищения. Я могу неделю ни с кем не встречаться. Я сомневаюсь, что следующую пару недель пойду с кем-нибудь.

Мои глаза закрываются. Я хочу спать, но борюсь со сном. У Эммы сердитое лицо.

- Тогда я должна чувствовать себя польщенной, потому что это настоящее приглашение? Радоваться тому, что ты по собственному желанию хочешь ухаживать за мной, а не потому, что Совет приказывает тебе?

Она хмурится и упирает руки в бедра. Я еще никогда не видел ее такой злой.

- Просто забудь это, Эмма. О’К? Я только спросил. Никто не заставляет тебя что-то делать.

Я обессилено оседаю в кровати. Медицина победила. Эмма нагибается ко мне, большие глаза смотрят на мой подбородок. Игла сшивает мою кожу, но я не чувствую боли. Она просто сшивает меня, как лоскутное одеяло. Затем вокруг меня наступает темнота, и я засыпаю.

Поиск по сайту: