УДИВИТЕЛЬНЫЙ ГРИМУАР ИЗ ЗАМКА ДАМПЬЕР 3 страница

Плод этот двойственный, его срывают и с Древа Жизни (в этом случае он используется для лечебных целей) и с Древа Познания (тогда он предназначается для трансмутации металлов). Эти два качества соответствуют двум формам одного и того же продукта: первое — полупрозрачному красному камню (pierre rouge), медицинскому препарату, известному под названием питьевого Золота, и второе — жёлтому камню (pierre jaune), непрозрачному из-за своих металлических свойств и из-за того, что он подвергается ферментации под влиянием самородного золота. Поэтому, описывая эмблематическое дерево, у подножия которого он отдыхал, де Сирано Бержерак[318] говорит, что плод Магистерия двухцветный. «Это было ровное поле, — пишет он, — и такое голое, что нигде не было видно ни кустика; и тем не менее, пробудился я под деревом, по сравнению с которым самые высокие кедры показались бы травой. Ствол его был из цельного золота, ветви серебряные, а листья — изумрудные. На ярко-зелёной драгоценной поверхности листьев отражались образы висевших рядом плодов. Вам судить, были ли плоды превосходны сами по себе: одну половину их составлял крупный огненно-алый карбункул, другую — то ли хризолит, то ли кусок столь же золотистого янтаря. Распустившиеся цветы предстали огромными бриллиантовыми розами, а бутоны — жемчужинами величиной с грушу».

Свойства философского плода с древа Познания зависят от искусства, тщательности работы и предусмотрительности алхимика. Не подлежит сомнению, что трансмутационная сила философского камня никогда не бывает одинаковой. Исторически известные случаи получения проекционного золота говорят нам об этом со всей очевидностью. Ван Гельмонт в 1618 г. в своей лаборатории в Вильворде близ Брюсселя проводил эксперимент с камнем, который перевёл в золото 18 740-кратное весовое количество жидкой ртути. Сила камня, который Лабужардьер передал Рихтаузену, составила 22 334. В 1603 г. в эксперименте у торговца Коха из Франкфурта-на-Майне Сетон получил коэффициент трансмутации, равный 1155. По словам Диппеля, Дирбах с помощью порошка Ласкариса трансмутировал 600-кратное количество ртути. Другая порция порошка Ласкариса оказалась более эффективной. Коэффициент трансмутации, проведённой в Вене в 1716 г. (присутствовали советник Пантцер де Гесс, граф Карл-Эрнст де Раппах, граф Иозеф де Вюрбен и де Фрейденталь, братья граф и барон де Меттерних), составил примерно десять тысяч. Нелишним будет упомянуть, что максимальный выход даёт ртуть и что эффективность камня зависит от природы исходного металла. Автор Писем Космополита утверждает, что одна часть эликсира превращает в золото тысячу частей обычной ртути, но только двадцать частей свинца, тридцать — олова, пятьдесят — меди и сто — серебра. А белый камень (pierre au blanc) при тех же соотношениях производит примерно половину указанных количеств.

О различных результатах хрисопеи Философы говорили мало, а вот о лечебных свойствах эликсира и о его удивительном влиянии на растения распространялись весьма охотно.

«Белый эликсир, — пишет Батсдорф[319], — чудесным образом исцеляет животных и особенно женщин... поистине он питьевая луна древних». Анонимный автор Ключа к Великому Деланию [320], подхватывая слова Батсдорфа, утверждает, что «у этого снадобья есть и другие, ещё более невероятные свойства. Так, белый эликсир благосклонен к женщинам, он омолаживает их, делает их тела крепкими и здоровыми, какими они были в юности... Для этого сначала готовят ванну с пахучими травами, где женщина должна хорошенько смыть с себя всю грязь; затем она погружается в другую ванну уже без трав, куда помещают 3 грана белого эликсира, растворённого в половине литра винного спирта. Женщина проводит в ванне четверть часа, после чего, не вытираясь, сушится возле сильного огня. В результате она чувствует себя на удивление окрепшей, а тело её становится на удивление белым. Наш добрый отец Гермес освящает эту операцию, но даёт понять, что одних ванн мало, нужно ещё каждый день в течение недели принимать эликсир внутрь. И добавляет: той, что будет повторять это каждый год, не придётся страдать от болезней и недомоганий, столь частых у других женщин».

Гугин из Бармы уверяет, что «после ферментации с золотом камень следующим образом используют в медицине: берут скрупул[321]* или двадцать четыре грана камня, растворяют по всем правилам нашего искусства в двух унциях винного спирта и дают больному две-три, иногда четыре капли (в зависимости от болезни) в небольшом количестве вина или другой подходящей жидкости»[322]. Как сообщают старые авторы, все недуги, которыми больной страдал около месяца, проходят за день; больной, болевший год, вылечивается за двадцать дней, если же он болел больше года, на исцеление требуется месяц.

Однако в этом случае, как, впрочем, и во многих других, нужно делать поправку на чересчур богатое воображение писавшего. В порыве воодушевления автор Ключа к Великому Деланию готов восторгаться даже спиртовым раствором камня; «Раствор искрится золотом, — утверждаёт он, — и переливается множеством цветов». Автор, пожалуй, заходит слишком далеко, во всяком случае ни один Философ ни о чём подобном не упоминает. Автор Ключа к Великому Деланию вообще заявляет, что эликсир не знает никаких ограничений: «Проказа, подагра, паралич, камни во внутренних органах, дряхлость, водянка... ничто не устоит перед этим лекарством». И как если бы исцеление от прежде неизлечимых болезней показалось ему недостаточным, он спешит приписать эликсиру ещё более поразительные свойства. «Это снадобье возвращает слух глухим, зрение слепым, речь немым, излечивает хромоту; оно способно полностью обновить человека, заменить ему кожу, старые зубы, ногти, заменить седые волосы на новые, любого цвета, какой он только пожелает». Это уже похоже на шутку и розыгрыш.

Если верить Мудрецам, камень даёт превосходные результаты применительно к растительному миру, особенно к плодовым деревьям. Полив весной землю возле корней сильно разбавленным в дождевой воде раствором эликсира, можно придать деревьям устойчивость к разного рода пагубным влияниям. При этом увеличивается урожай, плоды становятся крупнее и вкуснее. Батсдорф берётся даже посредством этого приёма выращивать в наших широтах экзотические растения: «Если этим раствором поливать какое-нибудь прихотливое растение, для которого непривычен наш климат, оно окрепнет так, словно природа создала его специально для наших краёв».

XXIX. Замок в Дампьер-сюр-Бутонн.

Кессоны верхней галереи. Вторая серия.

Упоминая о других чудесных свойствах философского камня, древнейшие авторы приводят многочисленные примеры, когда после длительного отмачивания в растворе камня хрусталь обращался в рубин, кварц — в алмаз. Они даже утверждают, что камень придаёт стеклу ковкость, хотя в это трудно поверить. Правда, Килиани[323] разделяет такую точку зрения. Следует всё же отметить, что способ действия эликсира, который сжимает вещество и придаёт ему твердость, противоречит подобной возможности. Как бы то ни было, Кристоф Мерре в Предисловии к своему трактату[324] вновь возвращается к этой проблеме: «Утверждая, будто эликсир делает стекло ковким, — пишет он, — алхимики опираются, хотя и без должного основания, на следующий отрывок из Плиния (кн. XXXVI, гл. XXVI): «Говорят, что во времена Тиберия был найден способ изготавливать упругое стекло, но мастерскую изобретателя разгромили те, кто боялся, как бы это открытие не сбило цену на золото, серебро и медь. Однако слухи, хотя и очень распространённые, не подтвердились».

Другие авторы вслед за Плинием также приводили этот факт, хотя и в несколько ином виде. Так, Дион Кассий (кн. LVII) пишет: «Когда большой портал накренился, один архитектор, чьё имя осталось неизвестным (завистливый император не позволил упомянуть о нём в книге записей), выпрямил его и укрепил фундамент. Оплатив работу, Тиберий выслал его из Рима. Архитектор вскоре вернулся, якобы чтобы стяжать благосклонность императора. В присутствии Тиберия он уронил стакан, который помялся при падении, и архитектор тут же выправил стакан своими руками. Он надеялся, что император вознаградит его за изобретение, однако тот предал его смерти. Исидор подтверждает этот случай, но добавляет, что рассердившийся император швырнул стакан на мостовую, тогда архитектор вынул молоток и вернул стакану прежнюю форму. Тиберий поинтересовался, не поделился ли тот с кем-нибудь своим секретом, и когда архитектор побожился, что нет, император велел отрубить ему голову, так как боялся, что, если секрет будет разглашён, золото упадёт в глазах людей и металлы обесценятся».

Даже если в этих рассказах кое-что преувеличено и приукрашено, ясно, что герметический плод сам по себе — высочайшая награда, которую Бог с помощью естества может пожаловать здесь, в нашем дольнем мире, людям доброй воли.

Кессон 3. — На капители изящной колонны изображение змея Уробороса. Этот любопытный барельеф украшает подпись:

.NOSCE.TE.IPSVM.

то есть латинский перевод греческого изречения на фронтоне знаменитого храма в Дельфах:

ΓΝΩΘΙ ΣΕΑΥΤΟΝ

Познай самого себя

В ряде древних манускриптов мы встречали следующий парафраз этого изречения: «Вы, желающие познать камень, познайте прежде себя, тогда познаете и его». Этим основанным на аналогии законом задаётся ключ к тайне. У нашего изображения есть одна особенность: колонна, поддерживающая эмблематического змея, перевёрнута по отношению к надписи. Сделано это намеренно, ибо мы получаем не только ключ, но и графический знак, с помощью которого древние обозначили свою Ртуть. Ключ и колонна Делания — эпитеты, прилагаемые к меркурию, так как именно в нём стихии соединяются в необходимых пропорциях в соответствии с их естественными свойствами. Из него всё проистекает, потому что он один способен растворять, умерщвлять и разрушать вещества, разлагать их с выделением чистых компонентов, соединять их с духами, порождая таким образом новые, отличные от исходных металлы. Справедливо, стало быть, утверждение, что Мудрецы могут найти всё им необходимое в одном только меркурии, на получение которого они и должны направить все свои усилия.

Для этого мы, однако, советуем действовать строго по порядку и сперва напрямую изучить природные процессы, посредством которых в живых организмах продукты питания, освобождённые от балласта, в результате пищеварения превращаются сначала в чёрную, а потом в красную кровь, производящую органические ткани и жизненную энергию. Nosce te ipsum. Тогда станет ясно, почему минеральные производители меркурия, обеспечивающие его питание, рост и жизнь вообще, должны быть выбраны очень тщательно и подвергнуты скрупулёзной обработке. Теоретически взять можно всё что угодно, однако некоторые вещества по своей природе чрезвычайно далеки от активного металлического естества и не подойдут нам либо из-за их нечистоты, либо из-за того, что их созревание застопорилось или зашло слишком далеко. К первой категории относятся горные породы, камни, металлоиды, ко второй — золото и серебро. В металлоидах необходимому нам агенту не хватает силы, поэтому они непригодны для наших целей. А вот в золоте и серебре искать его вообще бессмысленно: он был отделён от этих совершенных веществ сразу после их появления на физическом плане.

При этом мы вовсе не отвергаем золото и серебро и не утверждаем, что Мастера полностью исключали эти металлы из процесса Делания. Мы лишь по-братски предупреждаем ученика, чтобы он не включал ни золото, ни серебро — даже в модифицированном виде — в состав своего Меркурия (composition du mercure). Если и встречаются в классических текстах
противоположные суждения, то их авторы — Филалет, Василий Валентин, Николай Фламель и Тревизан — подразумевают философские золото и серебро, не имеющие ничего общего с драгоценными металлами.

Кессон 4. — На дне перевёрнутого сосуда из глины горит свеча. Незатейливая картина украшена надписью:

.SIC.LVCEAT.LVX.VESTRA.

Пусть ваш свет светит так

Пламя означает для нас дух металла — самую чистую и самую светлую часть вещества, его собственную душу и свет, хотя с количественной точки зрения и наименьшую. Мы уже не раз отмечали, что дух, по природе своей воздушный и летучий, всегда склонен подниматься вверх. Если его отделить от окутывающей его грубой телесной оболочки, он начнёт светиться. Написано ведь, что, зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и да светит всем в доме[325]. Также и в Делании необходимо выявить внутренний огонь, свет или душу, невидимую под твёрдой коркой грубой материи. Операция, служившая философам старых времён для достижения этой цели, носит название сублимации, хотя к обычной сублимации спагириков она не имеет никакого отношения. Дело в том, что дух, готовый высвободиться, как только получит такую возможность, не может прдсто взять и покинуть тело. Из чистых частиц, которые он собирает вокруг себя, дух творит себе другую одежду, более приличествующую его природе и более послушную его воле. Ею он пользуется как неким новым носителем. Дух достигает внешней поверхности перемещённой субстанции и носится над водою, как сказано в Книге Бытия (1:2), до тех пор, пока не появится свет. Тогда, сгущаясь, он принимает ярко-белую окраску, и его выделение из общей массы вещества значительно облегчается, так как свет сам собой оказывается над сосудом, и Мастеру остаётся лишь его собрать.

Скажем ещё, дабы неофит всецело представил себе практическую сторону вопроса, что разделение — сублимация вещества и проявление духа — проходит постепенно, и его повторяют, сколько сочтут нужным. Каждая такая повторная операция именуется орлом, и Филалет утверждаёт, что уже пятый орёл растворяет Луну, но надо семь-восемь орлов, чтобы достичь сияния, свойственного Солнцу. Греческое αϊγλη откуда Мудрецы взяли термин aigle (орёл), означает блеск (éclat), сияние (vive clarté), свет (lumière), факел (flambeau). Герметическое выражение отправить в полёт орла (faire voler l’aigle) значит зажечь свет, освободить его от тёмной оболочки и переместить к поверхности. Добавим, однако, что в отличие от химической сублимации выход тут небольшой, мы получаем лишь незначительное количество нужного нам животворного организующего начала, так как духа всегда намного меньше, чем вещества. Поэтому, следуя совету Философа из Дампьера, благоразумный художник, если он хочет, чтобы внутренний свет металла засиял вовне, должен стараться «тайное сделать явным», а нижнее — верхним.

Кессон 5. — Лента с надписью объясняет символический смысл ныне исчезнувшего изображения. Если верить Эпиграфике Сента, здесь была «рука с пикой». Сохранилась лишь филактерия и надпись на ней без двух последних букв:

.NON. SON. TALES. NVS. AMOR(ES).

He это мы любим

Сама по себе эта испанская фраза, значение которой неясно, не даёт повода для серьёзного комментария. Поэтому мы предпочитаем не прибегать к сомнительным версиям и воздержаться от истолкования этого фрагмента.

Кессон 6. — Непонятен точный смысл и этого барельефа. Небольшое четвероногое животное — определить, какое именно, нельзя: известняк сильно потрескался — заключено, по-видимому, в птичью клетку. Барельеф сильно пострадал. Из надписи можно, хотя и с трудом, различить лишь два слова:

LIBERTA.VER

У нескольких авторов эта фраза даётся полностью:

.AMPANSA.LIBERTA.VERA.CAPI.INTVS.

Вот к чему приводит злоупотребление свободой

Вероятно, речь тут идёт о духе, поначалу свободном, но затем заключённым в тело, как в клетку с прочными прутьями. Не приходится, однако, сомневаться, что название или биологический вид животного, занявшего место птицы, имели очень важное и особое значение применительно к Деланию. Так как эти элементы, необходимые для точной интерпретации картинки отсутствуют, мы вынуждены перейти к следующему кессону.

Кессон 7. — На земле валяется снятый с крюка фонарь. Дверца фонаря приоткрыта, и видно погасшую свечу. На филактерии предупреждение нетерпеливому алхимику, быстро отказывающемуся от своей цели:

.SIT.PERIT.INCO(N)STANS.

Так гибнет непостоянный

Его вера гаснет как свеча в фонаре. Неспособный противостоять неудачам, он опускает руки и в обступивший его тьме тщетно ищет свет, который можно отыскать лишь в себе самом.

Надпись, таким образом, не содержит ничего двусмысленного. А вот с изображением посложнее: оно допускает двоякое толкование в зависимости от того, какой метод и путь избрал алхимик. Прежде всего мы обнаруживаем здесь намёк на огонь колеса (feu de roue), который ни на секунду не должен перестать гореть, иначе мы потеряем один за другим все наши вещества. В случае длинного пути даже простое ослабление его действия, уменьшение температуры отрицательно сказывается на ходе операции и если не сводит на нет все наши усилия, то по крайней мере удлиняет и без того немалое время процесса. Избыток огня вообще всё портит; однако если философская амальгама только покраснела, но не прокалилась, её можно восстановить снова, по совету Космополита растворив её и возобновив варку уже более осторожно. Но если огонь погаснет совсем, содержимое сосуда необратимо приходит в негодность, хотя анализ вещества не показывает никаких изменений. В продолжение всего процесса нужно держать в уме герметическое изречение, которое приводит Линто: «Если золото, единожды растворённое в духе, замёрзнет, вся работа пойдёт насмарку». Так что не разжигайте пламя в своём фонаре слишком сильно, но и не давайте ему погаснуть: это Скилла и Харибда, которых следует избегать.

Применительно к короткому пути символ фонаря даёт иное объяснение одному из основных вопросов Великого Делания. Это не стихийный, а потенциальный огонь — тайное пламя самой материи, — который философы таят от непосвящённого за привычным образом. Что же это за таинственный и неведомый, естественный огонь, который художник должен ввести внутрь его субъекта? Ни один Философ не захотел раскрыть этот секрет даже в форме иносказания. Артефий и Понтаний говорят о нём в таких туманных выражениях, что столь важную вещь читатель либо не понимает, либо вовсе обходит вниманием. Лиможон де Сен-Дидье утверждаёт, что у этого огня природа извести (chaux). Обычно рассуждающий более пространно Василий Валентин лишь вскользь роняет: «Зажги лампу и ищи потерянную драхму». Отнюдь не более доходчив Трисмосен: «Зажги огонь у себя в стекле или в земле, куда он заключён». Большинство называют этот внутренний огонь, скрытый во мраке вещества, огнём светильника (feu de lampe). Батсдорф пишет, что в философской лампе масло всегда должно быть в избытке, а её пламя должен подпитывать асбестовый фитиль. Греческое άσβεστος означает неугасимый (inextinguible), вечный (de durée illimitée), неутомимый (infatigable), неисчерпаемый (inépuisable) — качества, приписываемые нашему тайному огню (notre feu secret), который, по словам Василия Валентина, «не сожигаемый не сожигает». Светильник мы обнаруживаем в греческом λαμπτήρ (lanterne, torche, flambeau, фонарь, факел), что означает сосуд в огне (vase à feu) или использовавшуюся для освещения горящую деревяшку. Такова и наша чаша, распространяющая огонь Мудрецов (feu des sages), то есть нашу материю и её дух, или герметический фонарь. И наконец, близкое к λαμπάς (lampe, лампа) слово λάμπη означает всё, что поднимается на поверхность: пену (écume, mousse), шлак (scorie) и т.д. Для знакомого с азами нашей науки тут налицо прямое указание на природу тела или, если угодно, минеральной оболочки, содержащей в себе огонь светильника (feu de lampe), который достаточно вызвать с помощью обычного огня, чтобы произвести самые удивительные метаморфозы.

Ещё несколько слов нашим братьям-алхимикам. Гермес в Изумрудной скрижали даёт последовательное описание очень важных процессов: «Отдели землю от огня, тонкое от грубого осторожно и с большим искусством. Эта вещь восходит от земли к небу и снова нисходит на землю, воспринимая силу как высших, так и низших областей мира». Обратите внимание, что Философ советует разделять или отделять, а не разрушать или приносить в жертву одно, дабы сохранить другое. Иначе, спросим себя, откуда поднимался бы дух, и в какую землю спускался бы огонь?

Понтаний утверждает, что под действием огня все примеси в камне преобразуются в единую сущность, а значит, те, кто задаётся целью отделить от неё хотя бы мельчайшую часть, ничего не понимает в нашей философии.

Кессон 8. — Два кувшина, один резной, другой самый обыкновенный, глиняный, окружены одной рамкой, внутри которой слова апостола Павла:

.ALIVD.VAS.IN.HONOREM..ALIVD.IN.CONTVMELIAM.

Один сосуд для почётного, другой для низкого употребления

«А в большом доме, — говорит апостол[326], — есть сосуды не только золотые и серебряные, но и деревянные и глиняные; и одни в почётном, а другие в низком употреблении».

Таким образом, в полном соответствии с герметической теорией, эти два сосуда — строго определённые и отличные друг от друга. Один сосуд — естественный (vase de la nature) — из красной глины, той самой, из которой Бог слепил тело Адама; другой — искусственный (vase de l’art) — из чистого красного огнеупорного твёрдого полупрозрачного золота ни с чем не сравнимого блеска. Эти два сосуда (deux vaisseaux) на самом деле — два раздельных вещества (corps), содержащих духи металлов — единственные необходимые нам агенты.

Читатель, знакомый с манерой письма Философов — манерой традиционной, которой мы стараемся подражать, чтобы наши писания объясняли древних авторов, а те, в свою очередь, служили для нас ориентиром, — без труда поймёт, что именно герметические философы понимают под своими сосудами, ведь те символизируют не только два вещества (matieres) — вернее, одно на двух этапах эволюции — но и сами два пути (deux votes), где эти вещества (corps) используются.

Первый из этих путей, где прибегают к искусственному сосуду, длинный, трудоёмкий, неблагодарный, доступный лишь богатым, но, несмотря на значительные расходы, более распространённый, потому что его чаще предпочитают описывать наши авторы. На нём основывают свои рассуждения алхимики, на нём строятся теоретические посылки Делания. Он требует непрерывной работы в течение двенадцати-восемнадцати месяцев и исходит из предварительно обработанного естественного золота, растворённого в философском меркурии с последующей варкой в стеклянной колбе (matras). Это и есть сосуд для почётного употребления, для работы с такими ценными веществами, как активированное золото (or exalté) и ртуть Мудрецов (mercure des sages).

В случае второго пути требуется лишь большое количество дикой земли, стоящей так мало, что в наше время и десяти франков достаточно, чтобы обрести всё необходимое в избытке. Это — земля и путь бедняков, простых и скромных, которых естество восхищает даже в самых жалких своих проявлениях. Способ несложный, алхимик лишь присутствует, так как таинственная работа совершается сама собой и оканчивается через неделю, самое большее — через девять дней. Процесс, незнакомый большинству алхимиков-практиков, полностью протекает в тигле из огнеупорной глины. Этот путь великие Мастера называют женской работой (travail de femme) или детской игрой (jeu d’enfant); именно к нему применяется известное герметическое правило: una re, una via, una dispositione (одно вещество, один сосуд, одна печь)[327]*. Таков наш глиняный сосуд (vase de terre), всеми презираемый, простой, сосуд для всеобщего употребления, «который у всех перед глазами, ничего не стоит и есть у каждого, но который нельзя опознать без откровения свыше».

Кессон 9. — Разрубленная пополам змея, несмотря на смертельную рану, верит, что ещё долго проживёт в этом состоянии.

.DVM.SPIRO.SPERABO.

Пока дышу, надеюсь

Два обрубка змеи, то есть образа меркурия, олицетворяют две части растворённого металла, которые, после взаимной фиксации, соединившись, образуют новое естество со своими физическими характеристиками и эффективностью действия.

Выделенные под влиянием разрушающего действия нашего первого агента (тайного растворителя, dissolvant secret) Сера и Ртуть металлов (soufre et le mercure des métaux) при простом контакте образуют вязкое, липкое, подверженное сгущению масло, которое древние нарекли влажным корнем металла (humide radical métallique) или ртутью Мудрецов (mercure des sages). Отсюда ясно, что эта жидкость, несмотря на кажущуюся однородность, состоит из двух основных компонентов всех металлических веществ (corps), и её с чисто логической точки зрения можно рассматривать как сжиженный и реинкрудированный (то есть искусственно приведённый в состояние, близкое первоначальному) металл. Но так как компоненты лишь смешаны и не образуют прочной связи, наш знаток символов вполне обоснованно представил меркурия в виде разрубленной надвое рептилии, части которой сохраняют свои свойства. Этим и объясняется запечатлённое в камне выражение уверенности: «Пока живу, надеюсь». Философская ртуть (mercure philosophique) не утрачивает в смеси своей однородности, стабильности, энергии её составляющих, хотя те и подвергаются умерщвлению и разложению, обеспечивающим их полное последующее взаимопроникновение. В отсутствие огня можно было бы сохранить Ртуть в этом состоянии на неопределённо долгий срок, надо только принять меры, чтобы воздух и свет не оказывали своего пагубного действия. Именно это имеют в виду, когда говорят, что в хорошо закупоренном пузырьке философская ртуть (mercure philosophique) сохраняет свои удивительные свойства. Известно, что в алхимии называют закупоренным, закрытым или заделанным любой реципиент, полностью защищённый от света.

V I

Третья серия [XXX].

Кессон 1. — Точильный станок, чей круг наполовину скрыт корпусом, ждёт лишь точильщика, чтобы начать работу. Надпись, которая должна подчёркивать смысл барельефа, на первый взгляд никак не связана с изображением. Не без удивления мы читаем эти странные слова:

.DISCIPVLVS.POTIOR.MAGISTRO.

Выше ли учителя ученик?

Ясно, что научиться вращать точильный круг — невелика заслуга, и не было случая, чтобы даже самый умелый точильщик со своим примитивным орудием был бы хоть сколько-нибудь знаменит. Сколь бы полезна и почётна ни была эта профессия, она не требует врождённых способностей, специальных знаний, особых приёмов, как и свидетельств о профессиональной подготовке. Поэтому очевидно, что у подписи и изображения есть другой, чисто эзотерический смысл, который мы постараемся выявить[328].

«Meule» (точильный круг или мельничный жернов) — одна из философских эмблем герметического растворителя (dissolvant hermétique) или первого меркурия (premier mercure), без которых бессмысленно надеяться на успех. Эмблема выражает нашу единственную материю, способную оживлять (animer) и стимулировать (revivifier) обычные металлы, ибо те легко в ней растворяются, разделяются и привлекаются к ней под действием таинственного средства. Не обладая свойствами и силой философской ртути (mercure philosophique), этот первоначальный субъект имеет всё необходимое, чтобы ею стать, и он действительно ею становится, если добавить отсутствующее семя металла. Искусство, таким образом, дополняет природу, позволяя этой умелой, этой удивительной работнице самой завершить то, что осталось бы незавершённым из-за отсутствия возможности, материалов, благоприятных обстоятельств. Эта начальная ртуть (mercure initial) — субъект нашего искусства и наш истинный растворитель (notre vrai dissolvant) — и есть та субстанция, которую Философы называют единственной маткой (матрицей) и матерью Делания. Без неё нельзя предварительно разложить металл, а затем извлечь влажный корень (ртуть Мудрецов, mercure des sages), который поистине является камнем Философов (pierre des philosophes). Поэтому равно правы и те, кто утверждает, что можно получить меркурий или камень из любого металла, и те, кто говорит, что для этого пригодна только первоматерия (matière première) и кроме неё ничего не нужно.

Не случайно герметические философы выбирали иероглифическим знаком нашего субъекта точильный круг, и наш Адепт явно следовал традиции, когда помещал его на кессоны потолка в Дампьере. Круг — а такой формы точильное устройство и мельничный жернов — общепринятая сигнатура нашего растворителя, как, впрочем, все тела, испускающие огонь при вращении. В виде мельничного жернова, который приводит в движение то мул (mulet) — кабалистическое выражение греческого μύλη (meule, жернов) — то раб, то, наоборот, знатный человек в княжеской одежде, изображена ртуть на трёх иллюстрациях к Искусству горшечника [329]. Гравюры отражают двоякие свойства природного растворителя (dissolvant naturel), действующего на металлы как жернов на зерно и как точильный камень на сталь: он их разделяет, дробит, точит (aiguise). После их разложения и частичной варки он сам окисляется и начинает проявлять разъедающее и проникающее действие, какого у него не было прежде.

Поиск по сайту: