Обманутое сердце

Проповедь № 2686, намеченная к чтению в воскресенье 5-ого августа 1900 г., ПРОЧИТАННАЯ Ч.Г. СПЕРДЖЕНОМ в церкви на Нью-парк Стрит, Саутвак, на вечернем богослужении в четверг, летом 1858 г.

"Он гоняется за пылью [букв. "питает пепел". - Прим. пер. ]; обманутое сердце ввело его в заблуждение, и он не может освободить души своей и сказать: 'не обман ли в правой руке моей?'"

Ис. 44:20

Несомненно, пророк обращается здесь, прежде всего, к языческим народам. Он объясняет факт их непристойной глупости, выражающейся в поклонении чурбанам и каменным глыбам, следующим утверждением: обманутые сердца вводили их в такое заблуждение, что они так никогда и не стремились познать истину, и даже не задались вопросом, не являются ли их идолы обманом и уловкой. Идолослужитель в действительности никогда не спрашивал сам себя, "Не обман ли в правой руке моей?". Сегодня я не стану проводить прямой связи с данным текстом, а постараюсь извлечь из него несколько уроков, которые, по-моему, принесут пользу некоторым из собравшихся, если Богу, благословенному Духу, будет угодно вложить эти истины в их сердца.

Есть только одна подлинная вера, и только один способ ее обретения. Есть множество исповеданий ложной веры и множество неверных приемов исповедания истинной. Есть тысяча путей, ведущих в преисподнюю; в небеса же ведет лишь один. От множества широких путей, ведущих в погибель, расходятся неисчислимые кривые дорожки. Путь, ведущий на небо, тесный и узкий, и там нет места для расхождений. У нас должна быть одна и та же вера, одно и то же исповедание ее, иначе нам не достичь желанной цели, которой, согласно нашему исповеданию, мы стремимся достичь.

Итак, возлюбленные, имеется множество людей, обманутых в вере. Таковые исповедуют ложную веру, или, имея должную веру, ложно исповедуют ее. И наш тезис, во-первых, будет состоять в том, что есть множество людей, совершенно заблуждающихся в вере. Во-вторых, мы остановимся на том, что вера таковых не может удовлетворять запросов совести. Можно быть совершенно уверенным в том, что всякая вера, ложная и неверная, не может удовлетворить совести человека, ибо "Он гоняется за пылью". Но тогда, в-третьих, мы поговорим о том, что вместе с тем есть немало и тех, что представляются совершенно удовлетворенными своим лжеверием. Нам совершенно ясно, что вера таковых не отвечает их насущным нуждам, ведь они гоняются за пылью, хотя и бывают самодовольны. Причина подобного несоответствия в том, что, выражаясь словами нашего текста, обманутое сердце ввело их в заблуждение, и они не могут освободить своей души и спросить самих себя: Не обман ли в правой руке нашей? Кратко раскрыв эти тезисы, я обращусь к представителям разных типов обманутых людей, исповедующих веру, но веры не имеющих, и постараюсь со всякой силой, которую подаст мне Бог Святой Дух, пробудить и заставить их осознать собственное текущее состояние, чтобы им не погибнуть в их заблуждении.

I. Прежде всего, разберем то положение, что ЕСТЬ МНОЖЕСТВО ЛЮДЕЙ, СОВЕРШЕННО ЗАБЛУЖДАЮЩИХСЯ В ВЕРЕ.

Скажу пару слов об идолослужителе, который поклоняется истукану, вышедшему из-под его собственных рук. Каким бы искренним и набожным в своем поклонении, каким бы пунктуальным в соблюдении всех церемоний своего культа он ни был, мы совершенно уверены, что это человек заблудший. Постигая неразумие подобной формы поклонения, мы поражаемся, что есть еще люди столь ограниченные и глупые, что продолжают обманывать себя подобным надругательством над подлинной верой.

Далее я должен вскользь упомянуть о католике. Он тоже исповедует лжеверие. Нам совершенно понятно, что он обманут, когда он тщится попасть в рай с помощью добрых дел и таинств. Но этого ему не добиться, пока он рассчитывает на дела закона, а не на праведность веры. Мы знаем, что нет иного пути в небеса, кроме спасения Кровью и подвигом нашего Господа Иисуса Христа, на Которого мы уповаем по вере, дарованной нам от Бога. Каким бы ревностным и набожным католик ни был, с какой бы силой он ни одолевал бы искушений, и как ни претворял бы убеждений своих в жизнь, мы твердо знаем, что он заблуждается, и что его вероисповедание не пользует нимало.

Далее, между нами есть другой тип людей, которые притворяются вообще неверующими, хотя в действительности исповедуют свою, языческую веру. Я имею в виду людей, которые обычно причисляются к вольнодумцам. Эти люди не желают верить в Библию и не могут идти узким путем, каким шли их прабабки, поскольку встать на путь истинный для них все равно, что отложиться в добровольное рабство. Они представляются людьми дерзкими, бесстрашными. Они гордятся, что разбивают оковы права, и в честь свободы личности творят беззакония. Они находят высокую честь и великое достижение в том, что презирают все, что их товарищи почитают достойным и истинным. По великой гордыне они доходят до такого бесстыдства, что смеются надо всем, что несет печать старины и истины, и дают своим диким, необузданным идеям разлетаться без узды и поводьев всюду, куда заблагорассудится. Мы знаем, что таковые, какими бы верными в отношении собственных убеждений они ни были, обмануты в своей вере, ибо, что ни говори, их вера - всего лишь легковерие. Не бывает человека легковернее того, кто утверждает, что он будто бы не верит ни во что. Никто из живущих не впитывает с такой готовностью всяческих заблуждений, как заявляющий, что он ненавидит богопочитание. Не найти человека, склонного впадать в такие заблуждения, в какие впадает человек, утверждающий, что его-то, мол, никому не сбить с толку. Кто презирает чудеса нашего Господа и все записанное в Слове Божьем, среди живущих есть существо самое легковерное. И мы знаем, каким бы высоким ни было самомнение такового, он обманут и гоняется за пылью.

Но, увы, что далеко ходить, есть и между нами лжеверующие. И таковые заблуждаются в вере, хотя в каком-то смысле имеют подлинную веру, и берутся за дело не с того конца. Учения таковых традиционны, богословские взгляды здравы - поставь-ка таковых перед Вестминстерской Ассамблеей, выдержали бы испытание с блеском. Они почитают истины, которые преподают наши Катехизисы и Символы веры, причем, не отклоняются от специальной терминологии нашего учения ни на йоту; но, увы! они почитают эти истины не так, как нужно. Они подавляют истину Божью непристойностью либо фарисейством. Есть между нами люди, которые прекрасно исповедуют веру, но души своей в Божье не вкладывают, ибо не имеют в том ни части, ни жребия. Есть между нами некоторые, крестившиеся по заповеди, но так никогда и не крещенные Духом Святым; некоторые, сидящие за столом Божьим и вкушающие хлеб и вино, но никогда не имевшие подлинного общения с Господом Иисусом Христом. Мы не осмеливаемся отрицать того, что в наиболее чистых церквах есть люди, которые искусно и коварно обманывают склонных ошибаться служителей Божьих, дьяконов и братьев. Увы, мы не можем блюсти чистоту церкви в совершенстве! Можно сторожить при вратах ее день и ночь, можно стоять на посту, не зная сна и покоя; однако, враг проберется тихой сапой; и можно быть чрезвычайно прилежными в этом деле, но враг проскользнет, и посеет плевелы между пшеницей. Мы не сомневаемся, что обманутых людей во множестве церквей существует много больше, чем можно предположить. Мы боимся, что имеется множество тех, кого ожидает участь Иуды; их будет столько, что говорить о том даже не хочется. Увы нам, фарисейство не может быть редким явлением в церквах тепловатых, не горячих и не холодных. Должно быть слишком много между нами таковых, что не верны Богу, если мир имеет право говорить, указывая на членов церкви, "О, если таковы дети Божьи, если таковы христиане, то лучше вообще не исповедовать никакой веры, чем жить так, как живут они". И были таковые в церкви, которых почитали великими и могущественными, но обнаружилось, что душа их черна как сама тьма кромешная. Вот почему мы вынуждены думать, что везде и повсюду есть лицемеры, которые обнаружатся в день оный, хотя в настоящее время они нам доподлинно неизвестны. Сотни и даже, возможно, тысячи не имеющих твердого упования проявятся в различных церквах повсюду вдоль и поперек нашей земли. Таковые могут почитать себя праведными, обманывая себя и ближних, но страшным будет для них открытие, когда Бог сорвет с них маски и уличит в обмане, и будут ходить нагими и увидят их срамоту в вечности.

II. Мой второй тезис: ХОТЯ ЛЮДЕЙ, ОБМАНУТЫХ ТАКИМ ОБРАЗОМ В ВЕРЕ, ЕСТЬ МНОЖЕСТВО, НЕ НАДО ДУМАТЬ, ЧТО ВЕРА ЛЮБОГО ИЗ НИХ СПОСОБНА УДОВЛЕТВОРИТЬ ИХ НАСУЩНЫЕ НУЖДЫ. Таковые могут казаться самодовольными, однако, нам известно, что сердцем, в глубине души они остаются неудовлетворенными.

В нашем тексте об идолослужителе сказано, что "он гоняется за пылью". Вы видите человека, преклонившегося перед рукотворным богом; с ним его приношение священнику, он становится на колени, и повторяет нечто вроде молитвы; затем он встает, а вы говорите, "Что за совесть у этого человека! Для него довольно такого поклонения; он ложится спать, и нынче может спать в мире, ибо изложил своему богу священную литанию, которая может быть принята; и, естественно, при соблюдении всех формальностей и церемоний его веры, совесть не будет мучить его". [ Литания (молитва, содержащая просьбы и обращения к Богу). - Прим. пер. ] Однако мы весьма склонны видеть внешнее, хотя в действительности оно очень сильно отличается от внутреннего, ибо форма здесь не соответствует содержанию. Я думаю, что под небесами нет идолослужителя, который не почитал бы свою веру несовершенной. Я абсолютно уверен в падшести человеческой природы; я знаю, что разум после грехопадения затемнен и ослеплен; но я не считаю, что разум идолослужителя столь затемнен, что луч света не может пробиться сквозь его тьму. Вот почему я полагаю, что иногда этот бедный человек понимает, что где-то должен быть Бог, Всевышний и Всеблагой, и этот Бог лучше чурбана или камня, которому он поклоняется. Если сердцу моему не успокоиться без Спасителя моего, то непостижимо, как это удастся другому. Я думаю, что языческий разум имеет довольно света, оставшегося в нем, чтобы не давать ему быть совершенно удовлетворенным и довольным своим лжеверием. Никоим образом. Воистину, как говорится в нашем тексте, "Он гоняется за пылью". Он должен знать, что его вера есть ничто иное, как отбросы на куче пепла, нечто худое, ни на что не годное.

То же самое верно и в отношении католика. В беседе с вами он скажет, что весьма удовлетворен своим исповеданием, однако, я не могу поверить в это. Иногда католик легко поддается обману и верит, что его церковь обладает монополией на спасение, и что, отправляя надлежащие обряды и церемонии, такие же абсурдные и греховные, как таковые у идолослужителей, он приобретет расположение Господа Бога своего. Однако приходит час, когда католикам, особенно здесь, в туманном Альбионе, приходится опасаться за крепость своей веры, бывают времена, когда им приходится волноваться. Несомненно, у многих католиков есть и нравственное достоинство, и совесть, и учить их тому, что в какой-то прогнившей тряпице не может быть спасительной силы, не надо. Конечно, человек, поцеловавший носок обуви у римского папы, должен чувствовать внутри себя благородный ужас, отвращающий от подобных действий. В человеке должно быть довольно человечности, чтобы стать выше той системы унижения, которая стремится свести человеческое естество до состояния скотских отбросов и ниже. Я не могу предположить, что человек, обладающий душой, возвышенные устремления которой являются одними из лучших свидетельств ее бессмертия, может находить удовлетворение в исповедании того жалкого, что называется католицизмом. Никак нет, и в этом случае человек "гоняется за пылью". Он не довольствуется своей верой, хотя может притворяться.

Далее, в отношении следующего дела, я стану говорить с еще большей убежденностью. И в этом случае, как и в случае с безбожником, "Он гоняется за пылью". Безбожник говорит, что ему очень нравится быть вольнодумцем. Он смотрит вам в лицо, и дерзко смеется над вашим страхом. Что касается смерти, и всего грядущего после нее, то сколь озабочен он подобными вещами? Его не запугать детскими сказками, ведь он не ребенок. Он скорее будет размышлять о Джеке-Потрошителе, чем о Христе на Голгофе. Он не собирается верить тому, что "вещают" ему священнослужители. Он весьма доволен своим положением и состоянием. Но представим его на борту судна, попавшего в бурю. Как случилось, что он взывает к Богу? Как получилось, что Вольней, взявший на борт большое количество своих безбожных книжек для распространения, падает на колени, во время бури, и умоляет Бога оказать милость через Иисуса Христа, а затем, в целости и сохранности спустившись на берег, проклинает Бога, милости Которого домогался? [Вольней, Константен Франсуа (1757-1820), французский просветитель, философ и политический деятель, ориенталист. - Прим. пер. ] Буря очень быстро изгоняет из сердца человека безбожие - в нем остается еще от человеческого, чтобы упорствовать в деле, столь презренном и ничтожном, как безбожие. У человека достанет лукавства сказать, дескать, он достиг высшей степени неверия, чтобы сомневаться в том, что Бога нет, однако, думаю, что никто и никогда в действительности не думал так в сердце своем, за исключением случаев полного безумия и малоумия. Безбожие как нельзя к месту во время буйного танца и веселого кутежа, но такие испытания, как болезнь и смерть, ему не по зубам. Во время подобных испытаний до многих доходит, что пыль, за которой они гонялись, была только цветом, а ягода, горящие угли вечного гнева Божьего, у них еще впереди.

Не могу не сказать и того, что то же самое касается и четвертого типа людей, то есть тех, что исповедуют веру, не имея ее. Мы знаем, что вам нелегко, мы знаем, что вы гоняетесь за пылью. Вы входите в крестильные воды и являетесь к престолу; вы уверенно заговариваете с дьяконом и пастором, вы говорите о христианской жизни совсем, как они, и производите такое впечатление, будто бы вера осчастливила вас, но мы-то знаем правду. Ничто и никогда воистину не успокоит совесть, не даст душе подлинного мира, кроме истинной веры, верно обретенной сердцем. Если бы существовало какое-то средство для исцеления душевной боли, за исключением крови Христа, прилагаемой к совести, то, несомненно, Бог не усмотрел бы столь дорогостоящего средства. Мне наверное известно, что многие из нас для обретения покоя душам испытали все, кроме подлинной веры, но так никогда и не нашли его. Мы пробовали исполнять закон, мы пробовали исповедовать веру устами, а не сердцем, однако, не нашли места покоя и для ноги своей, пока не обратились к Христу. И мы не думаем, что вы обрели покой больше нашего. Мы считаем, что ваше обманутое сердце увело вас с пути истинного, поскольку вы до сих пор гоняетесь за пылью.

III. Но вот и наш третий тезис: СТРАННО, НО ВСЕ ЭТИ ЛЮДИ ПРЕДСТАВЛЯЮТСЯ ВЕСЬМА ДОВОЛЬНЫМИ СВОИМ ЛЖЕВЕРИЕМ. Идолослужитель, католик, атеист и лжеверующий кажутся весьма довольными собой и своими заблуждениями, так что мы иногда только диву даемся, как это может быть. Допустим, идолослужитель взял чурбан, наколол из части его дров, чтобы вскипятить чайник, а из другой сколотил скамейку, чтобы сидеть, и вот что поразительно: как он может веровать, что оставшаяся часть чурбана может стать богом! Странно, что один язычник не посмеется над подобным же безумием другого. Как известно, один из древних вложил в уста идола, поставленного в вертограде, следующее ироническое высказывание, "Прежде я был пнем, ненужной деревяшкой; так что плотник усомнился, что из меня выйдет стол или табурет, вот и вышел из меня истукан". Вот вопрос, как это может быть, что язычник находит какое-то удовлетворение в бесподобно безумном суеверии? Как получается, что католик довольствуется такой явной подделкой, как его религиозная система? Как неверующий способен существовать в столь недружественной атмосфере, как холодное и склонное к исключительной внушаемости безбожие, обволакивает его? Как это лжеверующий получает ныне мнимое спокойствие духа и даже в беседе с нами притворяется способным поддержать душевное равновесие? Ответ таков: все это только видимость. Эти люди нисколько не удовлетворены своей верой и вовсе не веруют в то, что исповедуют, поскольку сказано об одном из таковых, "Обманутое сердце ввело его в заблуждение, и он не может освободить души своей и сказать: не обман ли в правой руке моей?".

О, если бы они ответили однажды на этот вопрос честно, это истребило бы лжеверие. Вот бы сел атеист и спросил себя, "Не обман ли в правой руке моей?"! Вот бы он торжественно, как перед трибуналом собственной совести, если уж у него нет сил открыть это перед Богом, сел и исследовал, во что он по видимости верует, и отважно спросил себя, "Не обман ли это?". Вот бы то же самое проделал католик, идолослужитель и лжеверующий! И тотчас их совесть просветилась бы, и дала бы свое решение, и всякий сказал бы, "Да, вера, на которой держалось мое упование, сущий обман. Я отрекаюсь от нее, дабы найти лучшую!".

Но обманутое сердце не дает человеку поставить этот вопрос перед собой. Если же этот вопрос и встает, от него пытаются избавиться как можно быстрее. Бес вздымается в сердце этого человека и говорит, "Разве твоя бабка не поклонялась этому идолу? Разве весь народ не исповедует того же?". Если же вопрос возникает снова, вздымается другой бес и говорит, "Взгляни-ка на десятки тысяч людей, валом валящих к статуе Кришны. Опять же, разве не миллионы склоняются перед статуей Будды? Пусть нравы и обычаи народа решают, что верно и неверно". Католик говорит, "Окинь взором весь христианский мир в целом. Разве не по всему лику земли распространились последователи нашего исповедания?". "И я не в одиночестве", - утверждает атеист, "некоторые из выдающихся умов нашего времени дерзают думать, как я". "Ты только посмотри", - говорит лжеверующий, "Ну, чем я хуже госпожи N.? Разве я не сравнюсь по благочестию вон с теми и теми господами? Вот так да! И ты еще берешься выступать против моих позиций?". И так настолько между всем обществом бедное заблудшее сердце сбивается с толку, что вопрос "Не обман ли в правой руке моей?" в действительности никогда и не встанет перед его совестью. Ибо, повторюсь, если бы этот вопрос воистину стоял перед совестью обманутого человека, то, вне всякого сомнения, в сердце этом был готов ответ, который должен был дать разум, каким бы жалким в своей падшести он ни был, "Твоя вера обман - прочь ее, да подальше!".

IV. Теперь в оставшееся в нашем распоряжении время ХОЧУ ПОГОВОРИТЬ С ЛЮДЬМИ, ИСПОВЕДУЮЩИМИ ВЕРУ, НО В СЕРДЦЕ ТАКОВОЙ НЕ ИМЕЮЩИМИ.

Тотчас представлю вас, сударь. Вы уже долгое время не задавались вопросом своей веры, так что вряд ли вы захотите ответить на вопрос, поставленный в нашем тексте, "Не обман ли в правой руке моей?". "Ну, так вот", - ответите вы, "я принял водное крещение, и стал членом этой церкви много лет тому назад, на основании чего я прихожу к выводу, что я человек возрожденный; так или иначе, собрание удовлетворилось моим свидетельством веры. Никакие сомнения, тревоги и страхи не терзают меня; и, если уж со мной не все в порядке, то у других, в чем я убежден совершенно, дела совсем плохи". Да, сударь, несомненно, дела у многих и многих весьма плохи; но то заключение, к которому пришли вы, не помешает мне вновь вернуть вас к вопросу, который касается лично вас. Я хочу поставить этот вопрос только перед вами, "Не обман ли в правой руке вашей?". Я не говорю, что обман написан на вашем лбу; вряд ли вам захотелось бы носить подобное на челе, но нет ли обмана в правой руке вашей? Итак, вашу раскрытую ладонь. О, простите, я имею в виду вашу правую, а не левую руку; ведь вы действуете правой рукой. Я не говорю о вашей левой руке, которую вы держите про запас, чтобы в случае чего положить на свое лицемерное сердце. Никак нет, в виду имеется только правая рука. Я хочу знать именно о ваших делах, вашем образе жизни, вашем обращении. Не свидетельствуют ли они о том, что в вашей правой руке обман? Мы не знаем всей вашей жизни, кому из людей дано познать ее? Лишь Богу ведомо все, не нам. Вам удавалось держать язык за зубами и не рассказывать о своих пороках, не так ли? Или в своей коммерческой деятельности вы допускали немало того, что было явным грехом? Вот почему я снова ставлю перед вами все тот же вопрос, "Не обман ли в правой руке вашей?". Так ли уж вы уверены в том, что обратились Богу? Разве никогда не ложилась вам на сердце мысль, что жить, как живете вы, недопустимо? Не думаете ли вы, что потворство тому и сему греху совместимо с благодатью в сердце? О, если бы на вас воистину была бы благодать Божья, то как бы вы являлись тем, что представляете собой? И разве не говорит вам ваша собственная совесть, "Ну, конечно, обман в правой руке моей!"?

Если бы вам был известен некто, член христианской церкви, ведущий такой же образ жизни, как ваш, то разве вы были бы первым среди говорящих, "Такому человеку не место в церкви"? Очень хорошо, тогда мерку, применяемую к ближнему, применяйте и к себе. Разве не известны вам, даже в вашем текущем состоянии, несколько человек, которых можно было бы назвать настоящими фарисеями и лицемерами? И разве иногда вы не осуждали таковых? Но тогда в чем разница между теми и вами? Не кажется ли вам, случись побывать в их шкуре и взглянуть на мир их глазами, что вы могли бы увидеть в себе достаточно оснований осудить себя вот так же, как вы теперь осуждаете их? О, если бы теперь заговорила ваша совесть, я уверен, она во что бы то ни стало молвила, "Ах, все это так, сударь, увы!". И потом, когда совесть услышит этот вопрос, который поставлен снова, "Разве не похоже, что обман в правой руке вашей?", как вам уклониться от прямого, честного ответа, "Да, боюсь, что так оно и есть. Если моя жизнь противоречит моему вероисповеданию; если мои чувства и переживания не соответствуют словам, исходящим из моих уст, то, конечно, обман в правой моей руке?".

О, все вы, исповедующие веру! Я снова обращаюсь к вам. Да благословит Господь слова, исходящие из моих уст, чтобы предупредить некоторых, носящих живое имя, и все же мертвых! Ах, сударь! Вы долгое время не питали никаких сомнений относительно своего состояния; а подлинное дитя Божье, глядя на вас, говорило, "О, вот бы мне оказаться на месте этого человека; о, вот бы мне такое спокойствие духа, как у него!". Не знает дитя Божье того, какой вы презренный обманщик, а также того, как ваше заблудшее сердце обманывало вас. О, если бы он узнал это, никогда не пожелал бы походить на вас. Ваш душевный покой порожден не заверениями веры, а всего лишь самонадеянностью. Ваша самонадеянность не является плодом доверия Христу, ибо оно есть продукт явного заблуждения. Было время, когда вы и в самом деле опасались за свою душу. Когда вы стали членом церкви, вы часто задавались вопросом, "Христов ли я, или нет?". Теперь все сомнения и опасения ушли, пропали; теперь вы очень редко спрашиваете себя о себе. Сложив руки свои, вы принимаете за очевидное то, что с вами все в порядке. Разве вы не член церкви, говорите вы себе, но тогда зачем задаваться какими-то вопросами? Когда пастор проповедует специально для вас, вы окидываете взглядом галерку и, приметив пьяницу, говорите об уповании на то, что пастырское послание коснется его сердца. Когда этот служитель сильно, громким голосом говорит о непоследовательности и неустойчивости, вы всматриваетесь в противоположный конец зала и, заметив там кого-то из сидящих, думаете, несомненно, что этот призыв должен наконец-то коснуться его совести. Ах, человече, не для вас ли это послание Божье? Разве не вашей совести оно должно коснуться? И как нам из того, что все это не действует именно на вас, не заключить, что вы совратились с пути праведного, чтобы верить лжи? Как не посчитать, что ваше заблудшее сердце увело вас так далеко, что у вас теперь имеется тысяча ухищрений и уловок, чтобы уклониться от честного ответа на этот важнейший вопрос, "Не обман ли в правой руке моей?".

В качестве посланника Божьего дайте мне смыть кровь вашу с моей совести, когда я пробую достучаться до вашей ожесточенной совести. О вы, исповедующие веры, я заклинаю вас как перед Богом, пусть этот вопрос наконец-то ляжет вам на сердце. О вы, имеющие только видимость веры, пусть на этот вопрос нынче ответит каждый из вас, "Не обман ли в правой руке моей? Настоящий ли я христианин или я лжеверующий? Исповедую ли я веру, чтобы казаться не тем, кем являюсь на самом деле, иначе говоря, являюсь ли я перед Богом тем, кем представляюсь человеку?" Я не собираюсь уклониться от этого серьезного самоанализа; и прошу вас, братья по служению, и тех из вас, что являются дьяконами, и всех остальных, членов этого или иных христианских собраний, не уклоняйтесь от этого и вы сами. Всяк из вас поставь этот вопрос перед собой, "Не обман ли в правой руке моей?".

О, не упускайте из виду того, что можно исповедовать веру и, тем не менее, заблуждаться. Это так ужасно, что и представить невозможно. Сколь бы ни было подобное сочетание ужасным, оно к великой скорби нашей встречается весьма часто. Лицо наше обращено в сторону Сиона, а дела ведут в преисподнюю; мы подходим с дерзкой, бесстыжей наглостью к небесным вратам с криками, "Господи, Господи, отвори нам", и врата те захлопываются перед нашим носом, и слышится глас Божий, "Я никогда не знал вас; идите от Меня, проклятые". Все это, повторюсь, ужасно так, что и представить невозможно, но вдобавок, и распространено с такой частотой, что не менее ужасно. Брат мой, разве ты хочешь, чтобы такой была твоя участь? O, Боже мой! Да не будет подобное моей долей никогда! Если и суждено мне попасть под осуждение, то пусть меня осудят как человека, поглощенного мирскими заботами, как грешника, открыто жившего и умершего в грехе, но не попусти мне, Боже мой, переносить страдания того двойного ада, состоящего прежде из мучений справедливого наказания за мой грех, а затем и дополнительных мучений от неоправданных упований. O, Боже мой! Каким бы Ты не попустил мне быть, не давай мне уповать на небо, а затем, в судный день, найти это упование заблуждением! Неужели вы, мой друг, отложите вопрос из нашего текста, и скажете, мол, я знаю, со мной все в порядке? Ибо вы и есть тот самый человек, который обязан поставить этот вопрос перед самим собой. Вы уверены, что все у вас прекрасно? Тогда, быть может, у вас нет никакого права убеждать себя в этом. Вы никогда не сомневались в этом? Как, вы никогда не опасались того, что станет с вами в грядущем веке? Тогда, вспомните следующие мудрые слова поэта Купера:

"Остался без надежды тот,
Кто не боялся ничего;
Он так уверен был в себе,
Что не страшился никого.
Когда ж сомнения пришли,
То что в них проку для него!"

Неужели ваша уверенность столь незыблема, что никто не поколеблет ее? А ну как держится она не на скале? Нечто кажется весьма устойчивым на протяжении какого-то времени, но, будучи, временным, в конце концов рушится. Великие горы стоят незыблемо, но и они поколеблются и двинутся в сердце морей. И ваше упование может казаться вам имеющим прочное основание, но, в конце концов, вас поглотит ужасная пучина погибели. Я обращаюсь к тем из вас, кто считает, что им не нужно слушать моих серьезных предупреждений. Я обращаюсь к людям, которые не являются членами христианских общин, но которых считают христианами. Имеются между нами лица, которых принято считать детьми Божьими. Они решают важные религиозные вопросы, и никто, думается им, не постиг истины лучше их. И все же есть у них один порок, одна греховная наклонность, которая всякий день сбивает их с пути истинного. Я предупреждал и предупреждаю таковых во имя Господа о последствиях пребывания в грехе. Поскольку они предстанут пред судом Господа Бога, и так как я, предупреждавший их, предстану там же вместе с ними, я воистину заклинаю таковых внять голосу предупреждения.

O, люди! Мало быть сыном благочестивой матери; мало быть просвещенным в Царстве Божьем; мало знать истину и любить сладостное и спасительное учение; мало быть другом всех добрых людей и быть их возлюбленным; мало обладать всем этим, если не иметь в сердце благодати Божьей. Мало, я сказал? Никак нет! Нет в том никакого преимущества вообще! Более того, страшно и ужасно иметь эти преимущества, и все познания, и продолжать страдать от того низменного, что унизило ваше человеческое достоинство, и сбивает вас с пути истинного, и губит ваши небесные упования!

Есть известные люди, живущие между нами и подле наших сердец; эти люди могли бы взойти на небо, как мы думаем иногда, если бы не их сребролюбие. Некоторые кажутся нам безупречными во всем, кроме одного порока, склонности к пьянству, и порок этот есть их проклятие и погибель, навсегда запирающий для них райские врата. Есть и такие известные между нами люди, любовью которых мы дорожим, общения с которыми ищем, но, как мы знаем, у таковых есть тайный грех, который время от времени обнаруживается теми, кто тактично наблюдает за ними; и этот грех, напоминающий раковую опухоль, поедает важнейшие в человеке. Одежда у него чиста и опрятна, друзья называют его "Джентльмен с головы до пят", и все же осуждение его в сердце его в виде тайной похоти и порока, которому он предается с отрадою. О, всяк хвалящийся верой, и всяк блюдущий ее втайне и уповающий на что-то, я заклинаю вас, прислушайтесь к моим предостережениям! Мне не доставляет большого удовольствия обращаться к вам таким вот образом, но какой отчет я дам Творцу в день судный, не заговори с вами сегодня подобным образом? Сидя там, где теперь сидите вы, я презирал бы того проповедника, который говорил бы со мной неискренне, и вскоре перестал бы внимать ему. Я бы перестал ходить в собрание, если бы там не было человека, говорящего правду без прикрас. И вам, когда я обличаю вас, тоже хочется слышать чистую правду. Как я хочу слышать с кафедры неприкрытую правду о себе, так и вам говорю о вас без прикрас. И если есть на этом месте человек, заблудшее сердце которого сбивало его с пути истинного, и он слышит меня, и думает про себя, мол, "О, этот проповедник перешел на личности! Конечно, он имел в виду меня. Слово его, как меч, вошло в мое сердце"; и, если это происходит в сердце любого из вас, то позвольте этому проповеднику тотчас признать, что он имел в виду именно вас. Он не отрицает, что уже перешел на личности. Он имеет в виду именно вас, и заклинает вас положить его слова в сердце свое. Если этот проповедник прогневил вас, у него на то имеется полное право. Ему бы не хотелось гневить вас, но если только так душа ваша может спастись, он будет тому рад. Когда была бы возможность прогневить человека так, чтобы совесть его стала укорять его, я пал бы колени и сказал, "Боже мой! Если этот человек убьет меня, и если это поможет ему спасти его душу, то пусть убивает! И если доброе предостережение вызвало в нем такую ярость, пусть так и будет. Только даруй ему, Отче, в конце концов, понять, какое безумие и зло сбивает его с пути истинного!".

Братья и сестры, пусть каждый из нас, удалившись восвояси, исследует свое сердце. Пусть каждый из нас подвергнет суровому испытанию свои упования; и тогда посмотрим, выдержат ли они испытание Словом Божьим, ибо оно как огонь поядающий. Обличите самих себя, как обличаете ближнего. Если вы знаете человека, который творит грех, превращающий его веру в лжеверие, и вы творите тот же грех, то не думайте о себе лучше, чем о нем. Когда человек умирает от гангрены, неужели вы не станете убеждать его ампутировать зараженное? Хорошо же, отсеките тогда и свое! Вы видите, как человек стремглав стремится к погибели; неужели вы не станете с дерзновением предостерегать его? Хорошо же, тогда с той же смелостью поступайте и с собой, как с другими. Говорите с собой сами, как говорили бы с другими. Если вы станете придерживаться этого правила, я перестану опасаться, что нечто ужасное случится с вами; и некоторые из вас возблагодарят Бога, что некогда сами подверглись такому суровому испытанию, и нынче, как виновные грешники, вы можете прибегать к кресту Христа, и с верой полагаться на Того, Кто может спасти любого, обратившегося к Богу через Него.

Поиск по сайту: