ПРОДОЛЖЕНИЕ ТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА В ГРУППЕ I

5 .1. Ненависть к неоправданно суровой матери

Первый сеанс с группой I был описан детально; в дальнейшем в описании терапевти­ческого процесса я ограничусь только наиболее значи­мыми его аспектами.

Женщины из группы I продолжали развивать тему ненависти к мужчинам, открытую на первом сеансе. На четвертом сеансе подолгу молчавшая программистка нарекла эту ненависть «праведным гневом». Основа­нием для подобных чувств явилась слабость мужчин, которую персонифицировал друг журналистки — инва­лид и импотент. Вместе с тем женщин убеждало в их правоте поведение мужчин из группы I, которые с жен­ской беспомощностью ожидали помощи от руководи­теля. Однако начиная с десятого сеанса ситуация реши­тельно изменилась. Мужчины, выглядевшие теперь посвежевшими, высказали ряд упреков в адрес женщин и, по всей видимости, сформировали что-то вроде закрытой коалиции. Господин Момберг засучил рукава

и бросился на защиту мужчин, униженных и оскорб­ленных пациентками, некоторые из которых, в част­ности симпатичная работница и журналистка, пользуясь отсутствием своей второй половины, отводили душу, непрестанно ругая своих мужчин. Впоследствии к ним присоединилась госпожа Мюллер, рассказавшая о своем приятеле. К двадцать второму сеансу женская фракция, созданная одной пациенткой, пополнилась благодаря госпоже Шнейдер, тридцатитрехлетней домохозяйке; она жаловалась на депрессии и сердечные недомогания и полностью разделяла воинствующее настроение остальных пациенток, поскольку скрытой причиной ее депрессии была бессознательная злость к мужу, олице­творявшему для нее отца. Однако мужчины все равно брали верх, и это вызывало у женщин тревогу. Госпожа Мюллер рассказала о том, что во сне ее преследовал страх: ей казалось, что ее может убить какой-то муж­чина. У госпожи Шлее участились мигрени и голово­кружения. Возрастала нервозность госпожи Ферстер. Новая пациентка — госпожа Шнейдер — была не в состо­янии сориентироваться в столь напряженной обстановке. Тем не менее к сороковому сеансу женщины возвратили себе утраченные позиции, и пришел черед мужчин испы­тать страх, связанный с таким превосходством. Госпо­дина Пашке некоторое время беспокоили боли в сердце, у господина Момберга снизилась до критического уров­ня половая потенция, господин Гетц временно оказался почти нетрудоспособным. К пятидесятому сеансу ситуа­ция изменилась. Убедившись в безнадежности борьбы между мужчинами и женщинами, пациенты переадре­совали свою агрессию руководителю группы Зачин­щиком оказался господин Гетц, который обвинил меня в том, что я забочусь только об одном — как бы полу­чить от пациентов побольше денег, просиживаю штаны

и посмеиваюсь, как болван, хотя прекрасно знаю, как нелегко приходится господину Гетцу, изнуренному работой, переживающему в отношениях с девушками одно разочарование за другим и не способному на чем-либо сосредоточиться. Полагаю, он хотел сказать, что я подвергаю его прессингу. Я был для господина Гетца бездельником, получающим деньги за молчание, отме­няющим и заканчивающим сеансы по собственному про­изволу и не обращающим ровным счетом никакого вни­мания на потребности пациентов. Он требовал от меня отчета о проделанной работе. Он желал, чтобы я объяс­нил ему, почему я выбрал для участия в групповой тера­пии именно этих пациентов. Чувствуя себя в моей группе подавленным, он потерял надежду решить свои проблемы. Остальные мужчины более или менее согла­сились со словами господина Гетца. Они тоже чувство­вали себя подавленными и воспринимали меня и журна­листку, добровольно возложившую на себя обязанности моего «ассистента», как отца и мать, которые манипу­лируют своими детьми, словно марионетками, барахта­ющимися на нитях кукловода. Интерпретируя данную реакцию, я обратил внимание пациентов на состояние господина Гетца. На мой взгляд, подавленность, кото­рую ощущал господин Гетц в связи с присутствием в группе руководителя, госпожи Ферстер и других жен­щин, была вызвана подобным ощущением, испытанным им в детстве по вине матери и сестры, не позволявших ему, по его выражению, «и слова сказать», а равнодушие со стороны мужчин, участников групповой терапии, напоминало ему о том, что в детстве его сторонились сверстники. Очевидно, раздражение господина Гетца было вызвано тем, что, находясь в обществе руководи­теля, госпожи Ферстер и равнодушных к нему паци­ентов, он волей-неволей реанимировал свои детские

переживания, воссоздавал прежнюю ситуацию. На более глубоком уровне руководитель персонифициро­вал для господина Гетца идеального отца, которого он лишился, когда ему шел первый год. В душе господин Гетц был склонен приукрашивать своего отца, несмотря на то, что этот человек ничем не помог ему в детстве, когда он изнывал от репрессивного воспитания матери и сестры и нуждался в поддержке.

Несмотря на то, что остальные пациенты испытывали другие чувства, их состояние также отражало характер­ные для каждого пациента детские переживания, пов­торное оживление которых было неминуемо, поскольку в них коренилась причина страданий пациентов. Для госпожи Шлее я был олицетворением матери, которая предоставила дочери самой решать свои проблемы с мужчинами. Отличительной чертой подобной матери была скорее ненадежность, чем властность. Она смот­рела сквозь пальцы на то, что мужчины, которые начали донимать девушку в юном возрасте из-за ее привлека­тельности, использовали ее в сексуальных целях и затем бросали на произвол судьбы. Стоило мужчинам, прини­мавшим участие в групповой терапии, заговорить на половые темы, как она начинала видеть в них повес и бабников, у которых лишь одно на уме: схватить жен­щину, добраться до ее тела, затащить ее в постель, не обращая внимания, хочет она этого или нет, и без еди­ного намека на нежность и привязанность.

В дальнейшем реакция других пациентов также ука­зывала на повторное оживление конфликта с неоправ­данно суровой матерью, которую персонифицировал в данном случае руководитель группы. Госпоже Мюллер приснилась ее умершая мать, за которой она самоотвер­женно ухаживала, когда та была тяжело больна, несмот­ря на то, что ее не любила. Отчетливее всего данный

конфликт проявился на примере госпожи Шнейдер, матери двоих детей. Преодолев стыд, она, после некото­рых колебаний, созналась, что, в сущности, ненавидит своих детей и при случае не отказывает себе в удовольст­вии их наказать. После подобного заявления, госпожа Шлее решилась на шестьдесят восьмом сеансе поведать о том, что она тоже ненавидит своего ребенка, которого она не желала, поскольку он появился на свет в резуль­тате связи с нелюбимым мужчиной. Ключевым звеном моей интерпретации на этой длительной стадии группо­вого процесса был акцент на отношение матери к ребенку, которое, во-первых, проецировалось пациентами на руко­водителя группы, во-вторых, на манеру пациентов обра­щаться с собственными детьми и, в-третьих, сводились к тому, как с ними обходились их матери.

Начиная с пятого сеанса данный конфликт занял центральное место в состоянии почти всех участников группы (кроме молодого человека с бородой), включая нового пациента, господина Гартлауба, тридцатидвух­летнего инженера, который с детства страдал заика­нием, а в последнее время жаловался на профессиональ­ные проблемы, утомление, мигрени, бессонницу и при­ступы беспричинного страха.

На меня обрушился град упреков и протестов, причи­ной которых явилась моя пассивность. Пациенты бессо­знательно воспринимали меня как существо бездушное, безразличное и неуязвимое. Бессознательно они желали моей смерти, ощущали вину за подобное желание и боя­лись, что смерть руководителя группы отнимет у них последнюю надежду получить помощь. Судя по всему, подобные желания возникли как следствие оживших воспоминаний о своих матерях, которые относились в детстве к каждому пациенту с неоправданной суро­востью. Поэтому в группе случались периоды полной

гармонии, когда пациентам хотелось сплотиться (шесть­десят восьмой сеанс), когда они выражали стремление к нежности (семьдесят второй сеанс), рассчитывая на понимание со стороны мужчин, достигнувших к тому времени достаточно высокой степени эмпатии, а именно со стороны господина Пашке и господина Момберга.

Поиск по сайту: