Сповідь

Автор публікації (фрагмент її представлено нижче) Вадим Летов, професійний журналіст, більш двадцяти п'яти років пропрацював власкором "Огонька" й інших московських видань, обїздив усю величезну країну, любить і знає її, раптом вирішив... емігрувати з Росії. Чому?

Відповідь на це питання, яка пояснює цей незвичайний вчинок, на погляд автора, дуже важлива для усіх. І він вирішив проголосити її привселюдно. Журналіст виявився непотрібним у своїй батьківщині. А більш того - гнаним. Місцеві "республіканські князьки" (то секретарі обкомів, то крайкомів КПРС, то ельцинські губернатори), що ніколи не любили незалежних московських журналістів, нарешті, після розвалу СРСР отримали можливість провчити "заїжджих писак". Подібне відбулося і з Летовым.

Після того як місцева влада не змогла домовитися з ним про сприятливе висвітлення тутешніх подій у московському виданні, йому цілком красномовно "натякнули" на те, щоб він забирався з республіки, поки цілий:

Вот картина, что напрочь не оставляет меня. Я лежу в дорожной грязи под портретом Горбачева и не могу подняться. Я лишь катаюсь с бока на бок, фыркая грязью. А мимо идут люди, но взгляд их мутен и равнодушен. Подать мне руку в помощь некому, и это для меня самое страшное.

Нет, не дурной похмельный сон. И вообще у меня ни в одном глазу. Волонтеры Народного фронта Молдовы учили меня «не возникать». Портрет Горбачева, навешенный на зубцы кишиневского горпарка, при более близком рассмотрении отредактирован был весьма странно. На подбородок с дорисованной фломастером ленинской острой бородкой нависали клыки Дракулы, а на месте знаменитого родимого пятна, стыдливо опущенного полиграфистом, по-паучьи расползлась свастика... Палачи немногословны, жанр интервью не для них. Кожаны методично катали меня по луже, что бревно, ускользнувшее из плота. Нет, то были вовсе не читатели и даже не цензоры из народо-фронтовской «Цары», что периодически обещали мне, «проводнику имперской политики», поросячью участь. Просто иллюстраторы. Мимо споро полубежали к парламенту республики демонстранты, они несли и такой плакат «Иван! Чемодан! Магадан!». Горби и я, лежащий в грязи, были прекрасной иллюстрацией дня...

Хватит, стыдно. Надо признать, что я – бомж, бомж по воле глупо продуманного времени. И картина – я в грязи под портретом наипервейшего перестройщика, и люди, безлико смотрящие на муки мои, муки обращения человека в ничтожество – меня не покидает ни наяву, ни во снах. Картина эта стала символом бытия. Вопрошаю, да бесполезно, Вопрошаю не один, но от этого не легче.

Из публикации «Исповедь мальчика для битья» (Журналист. №8. 1995)

Це пояснення адресоване журналістському співтовариству Росії. Саме його розуміння чекає автор сповіді, саме воно для нього, як для професіонала, найголовніше в даної життєвий ситуації.

Наступна публікація переслідує іншу мету. Подібного роду сповіді часто публікує журнал "Ридерс дайджест".

Однажды мы с Джоном зашли ко мне на работу забрать почту. Когда мы проходили мимо питьевого фонтанчика, он показал на него рукой, давая понять, что он хочет пить. Это был удобный случай помочь ему осознать, что вода в фонтанчике и вода в озерах и прудах – одно и то же. «Во-а», – сказал я, желая, чтобы он повторял это слово. Джон снова показал рукой на фонтанчик. «Во-а», – повторил я. Джон показал на фонтанчик еще более нетерпеливо. «Во-а, Джон». Расстроившись, он заплакал. Я взял его на руки и дал ему напиться. А потом сам расплакался... Много душевных и физических мучений пришлось пережить семье, чтобы не упасть духом. И в конце концов Джон сказал первое слово.

Из публикации «Почему мой сын не говорит?» (Ридерс дайджест. №1. 1998)

Поиск по сайту: