Глава десятая. самая тяжелая и долгая из всех, что были

самая тяжелая и долгая из всех, что были...
____________________________________________

Пробуждение Йена было, пожалуй, самым отвратительным за всю его жизнь. Перед глазами все плыло, отвратительно тошнило, да и мало того...

Парень приподнялся, огляделся, словно пытаясь понять, где он, и задохнулся от враз пробравшего его ужаса - темные стены и глухую металлическую дверь с закрытым окошечком он спутать не мог ни с чем.

Нижняя челюсть у него задрожала, Пустой резко вскочил, но не устоял на ногах и завалился, ударяясь плечом о стену и заходясь в кашле.

- Йен? – донесся из-за этой стены тихий оклик.

Парень только громко застонал сквозь зубы, несколько раз ударяясь лбом о стену в бессильном отчаянии. Он знал, что стены, которые были у камер общими, довольно тонкие, в отличие от остальных, но говорить сейчас явно не хотел.

- Йен… прости меня, - за стеной Эван бессильно прислонился лбом к холодной стене. Он сидел тут уже, наверное, дня два или три, пока наконец не услышал из-за соседней стены болезненный стон Йена и не поверил своим ушам.

- Замолкни! - Пустой кусал губы. У него начиналась самая настоящая паника - он боялся этого места, просто до жути боялся. Он понял это, когда попал в карцер во второй раз после полугода - стены давили, дышать сразу становилось трудно и, что самое страшное - просыпались вроде бы исчезнувшие эмоции. Он просто становился тем, кем был до своего заключения, так резко его поменявшего. - Лучше бы ты и меня прикончил, лишь бы я сюда не попал, чертов предатель! - он больно укусил себя за пальцы и замолк, судорожно дыша, почти что задыхаясь.

- Йен, слушай меня. Йе-е-ен, прости меня, правда. Я знаю, что не заслуживаю прощения, и вообще я урод уродом, которому нельзя доверять, но я не хотел предавать тебя. Я знаю, что ты на все пойдешь ради них. Я тоже… ради них и тебя. Йен, слушай меня сейчас! Я бы все равно не смог тебя убить, - Эван говорил и говорил, просто не останавливаясь, вываливая все, что накопилось на душе, потом нес какую-то чушь, и под конец уже тихо напевал какую-то колыбельную, потому что почувствовал, что Йен, кажется, сходит с ума, иначе почему у него такой живой голос. И дрожащий голос. Это вообще испугало парня, потому он не замолкал, ибо боялся, что это вообще все его глюк, и он сам сошел с ума, а разговаривает сам с собой.

Под конец сбивчивых слов парня Йен уже просто подвывал, сидя на полу и вцепляясь себе в волосы пальцами, царапая кожу отросшими ногтями.

Он точно потихоньку сходил с ума, с ужасом думая о том, что будет дальше - он в карцере всего лишь час, а уже не контролирует себя.

- Замолкни, замолкни, замолкни, - хрипло сбивчиво шептал он, раскачиваясь из стороны в сторону, но шептал так тихо, что Эван вряд ли мог его слышать.

- Йен, слышишь, успокойся. Спокойнее, правда. Все в порядке, честно. Все хорошо, - только вот голос Эвана как-то не дышал уверенностью, он скорее только что не подрагивал. – Йен, я с тобой.

- Да как будто мне это нужно! - заорал парень, ударяя кулаком о стену. Перед глазами тут же все помутилось, и парень завалился на бок, закрывая глаза и чувствуя, что сейчас разрыдается от отчаяния. Губы у него кривились.

- По крайней мере, сейчас у тебя только я, - разумно объяснил Эван. – Если тебе настолько неприятно, что я говорю… я все равно не замолчу. Йен, пожалуйста… ты можешь высказать мне все что угодно, что я урод, уебан, ущербный предатель, что ты убьешь меня, но только не молчи, пожалуйста. Мне страшно за тебя становится.

- Убью... точно убью... - хрипло прошептал парень, не зная даже, слышит ли его Эван - голос сквозь стенку хоть и слышен, но очень и очень плохо, а такой шепот - хуже втройне. - Как же я тебя ненавижу! Гребаный Сказочник! Какого черта ты не мог взять всю вину на себя?! Я ненавижу это место! Не хочу здесь находиться! Да я подохну лучше! - он принялся осыпать стену градом ударов, но силы иссякли быстро, и парень просто замер, тяжело дыша и беззвучно шевеля губами. Говорить он больше не мог.

- Я… я брал вину на себя. Я говорил им. Они меня не слушали. Сказали, что все равно не помешает. Сказали, что денек все равно подержат, чтоб слишком борзым не был. Так что завтра ты уже выйдешь, слышишь? Так что успокойся, все… - он бы сказал «все будет хорошо», но какое к черту «хорошо»?! Нихера хорошо не будет. Никогда не бывает, эти слова «все будет хорошо» - самые лживые в мире. – Прости меня, я им говорил. Но… - Эван замолк, потому что полностью ощущал свою вину, а она душила его в этой тесной камере, где нет ни единого луча света.

Пустой молчал, обняв себя за плечи и сжавшись на полу в комок. Его потряхивало, его тошнило, его ломало без привычных наркотиков - сейчас хотелось еще больше, с таким-то стрессом, - его бросало то в холод, то в жар; парень кусал губы, пытаясь отвлечь себя от жутких мыслей, водил пальцами по стене так, что на ней оставались кровавые дорожки, и прерывисто дышал, не в силах говорить.

Эван действительно забоялся, когда Пустой замолчал совсем, не было ни криков, ни стонов, ничего. Словно никого за стеной не было. Парень схватился за голову, потому что тишина начала давить, буквально ударяя по барабанным перепонкам, подминая под себя и заставляя сходить с ума.

- Бля-я-ять, Йен, Йен, пожалуйста, не молчи, - парень чуть не плакал, у него дрожал голос. В прошлый раз так не ломало, потому что тогда он половину лежал избитый, сосредоточившись на собственной боли, а сейчас боли почти не было, и мысли разбегались, не давая на чем-то концентрироваться.

- Сказочник, - Йен отозвался через несколько долгих минут, когда наконец-то сумел вынырнуть из липкой дурноты, которая, как парню казалось, налипла на него плотной паутиной. - Расскажи мне что-нибудь... что угодно, Сказочник, расскажи... - сдавленно пробормотал он, стараясь говорить как можно громче.

- Я… спеть? Я только песни наизусть знаю… - он тихо-тихо запел ту самую колыбельную, постепенно все громче, так, что Йену, наверное, было прекрасно слышно, как дрожит у него голос. Он долго пел, перебирая в памяти тексты всех песен, что помнил, перескакивая с одной мелодии на другую, пока горло не пересохло и он не замолк, закашлявшись.

Пустой, внимательно прислушивающийся к дрожащему голосу парня, повозил лбом по стене - настолько близко он лежал к ней, почти полностью прижимаясь и подрагивая от липкого страха и холода.

- На сколько тут запрут тебя? - внезапно тихо спросил он, так, что его голос едва донесся до Эвана.

- Две недели, за двоих, - хрипло ответил Тайлер, откашлявшись и жутко желая пить.

Йен склонил голову, ничего не отвечая и чувствуя себя до жути гадко - у него явно до сих пор был отходняк после наркоты, которой его накачал Эван и того, что ему кололи в медпункте. Смесь, видимо, была неслабой.

- Йен, не молчи. Пожалуйста, - Эвану было страшно. Правда страшно. Он уже не боялся, что его пришьют, как только он выйдет, он боялся просто оставаться тут. Один. Завтра Пустого заберут, и он останется в тишине, и снова будет петь, кричать и воображать. И это страшило его еще больше.

- Я не привык разговаривать, - как можно громче постарался сказать парень, но голос сипел, как назло, был каким-то придушенным, и парень сам понимал это.
И от этого на ледяном полу было лежать еще хуже.

- Ты теперь сильно меня ненавидишь, да? – уныло спросил брюнет, царапая пол под собой ногтями и снова сдирая кожу с подушечек, прикасаясь к лицу и с некоторым недоумением ощущая кровь, оставшуюся на щеках.

- Я не знаю, - честно отозвался парень, сжимаясь еще сильнее и почти что утыкаясь носом в худые колени. Спина в таком положении быстро начала болеть, но Пустому было плевать. - Наверное, да.

- Наверное? – истерично хохотнул парень, прижимаясь спиной к стене и так замирая.

- Я не знаю! Чего ты от меня хочешь?! Я НЕ ЗНАЮ! - заорал Йен, снова теряя самообладание и ударяя по стене кулаком настолько сильно, что по костяшкам мигом потекла теплая тоненькая струйка крови.

Окошечко в двери отодвинулось, и в него заглянул надзиратель:
- Потише, ублюдина! - он вновь закрыл окошечко, и Йен замолчал, хрипло дыша.

- Потерпи, всего день. Один день и выйдешь. Только ты держись, - тихо для Пустого пробормотал Эван, затихая и решая больше не докучать разговорами. Лучше он займется самобичеванием – оно неплохо отвлекает от ужасных мыслей. Он же такой кретин. Конечно, Пустой с Доком и Профом справились бы отлично с этими ублюдками, надо было бы их предупредить и все. И вообще, все это огромная ошибка, хотя когда Шон прижимал нож к горлу Йена, брюнет не на шутку испугался. Правда испугался, впервые со своего появления здесь. И он точно не хотел, чтобы его возненавидели сейчас. Хотя… сам виноват, да. Эван так и думал.

- Я боюсь, - откровенно дрожащим голосом внезапно сказал Пустой, прерывая затянувшуюся тишину. Вот странно - в камере он может ее вынести, а тут - задыхается в ней, тонет. - Я так боюсь тут находиться!..

- Чего? Ты же не один сейчас. Я с тобой, хотя ты явно мне не веришь. Если моя кандидатура не устраивает, представь кого-нибудь рядом с собой. Все в порядке, это просто маленькое помещение без окон, - снова заговорил Эван, уговаривая поверить еще и себя.

Йена от этих слов затрясло еще сильнее, и он вжался лбом в ледяной пол, пытаясь унять дрожь и снять жар, но уже через секунду ему стало невыносимо холодно, и он постарался перевернуться, обнимая себя за колени. Но так было жарко.
- Сдохнуть хочу, - сдавленно пробормотал он.

- Не говори только этого, ладно? Не для этого я спасал твою задницу и так волновался, - невесело хохотнул Эван, - чтобы ты хотел сдохнуть. Спокойно. Тебя выпустят уже вечером. Расскажи лучше что-нибудь… полегчает... может, - брюнет уперся затылком в холодную стену, глядя в темноту.

- Что тебе рассказать, Сказочник? - удивительно, но Пустому и самому становилось легче, когда он говорил, пусть и приходилось напрягать голос, не привыкши громко говорить. Йен вообще не любил говорить. Обычно.

- Расскажи самый счастливый момент в своей жизни. Хочешь, я расскажу свой? Можем говорить по очереди, - предложил парень, прикрывая глаза. Когда Йен не шептал, голос его звучал намного приятнее, но непривычнее точно.

- Я не помню... ну ладно... наверное, мне было тогда лет семнадцать, - начал сбивчиво медленно говорить парень, в промежутках между словами кусая себя за губу. - На мой День Рождения Док добыла откуда-то торт. Такой... коричневый, с орехами и еще чем-то, вроде... кажется, ей передали пожалевшие ее медсестры... ты даже не представляешь, какое это было для меня счастье, - под конец он совсем уже тихо бормотал, пытаясь подавить дрожь в голосе.

- Ты любишь сладкое? – спросил Тайлер, с трудом расслышав последние слова.

- Терпеть не могу. Сейчас. Раньше любил, - даже не замечая, что он говорит, и, главное, что говорит искренне, ответил Эвану парень, потихоньку вроде начиная успокаиваться.

- А мое самое счастливое – когда мы с отцом в первый раз на мой День рождения куда-то ходили. Кажется, это был футбол, да, а мне было около девяти. Подпольная игра, для ТО. Ох, и много же народу тогда собралось! Я не очень люблю футбол, но тот момент, когда я сидел у отца на плечах и кричал вместе с толпой «Гол!» на полутемных трибунах на подземном стадионе я запомнил навсегда. И плевать, кто выигрывал, главное это было кричать и вопить, когда кто-то забивал. Да, пожалуй, это был самый счастливый момент, - говорил Сказочник, улыбаясь в темноту и вспоминая тот кусочек настоящего детства.

Пустой молчал, прислушиваясь к тихому голосу парня, и легонько водил по стене пальцами, оставляя слабые прерывающиеся дорожки крови. Он ждал вопросов, потому что сам не знал, о чем может говорить.

- Ты говорил про секунды счастья. Еще что-нибудь было? Ты же помнишь: один рассказ с тебя, один с меня, - нарушил тишину Эван.

- Я... - парень затих, и затих надолго, но потом все же произнес тем низким, глубоким голосом, проявляющимся, когда он говорил о чем-то действительно важном для себя: - Когда мне признались в любви.

- Тебе признавались в любви? – изумленно спросил Сказочник. – Вау, повезло тебе. Мне вот никогда… Кто, интересно?

- Парень один. На год младше меня. На следующий день покончил с собой. Веселая история, не правда ли? - голос вновь потускнел, и Пустой внезапно сам поразился тому, насколько в нем отражаются все его эмоции. - Спросишь у Профа, если будет интересно. Это был его племянник.

- Не думаю, что Проф захочет со мной разговаривать, - протянул парень грустно. - Почему ты не дал ему шанс? – ему правда было интересно.

- Я не любил его, - просто отозвался Йен, прислушиваясь к себе и понимая, что ничего не чувствует, рассказывая об этом. Даже странно немного - раньше было больно. Сейчас - ни капли. Действительно не любил.

- А ты любил хоть раз? – спросил парень, которому неожиданно стало странно сидеть вот так на полу и разговаривать через стену о таких вещах. Не мужские это разговоры. Необычные. Но Йена обычным и не назовешь.

- Дока. Но как мать, - почти сразу же добавил он. Док действительно была ему словно приемной матерью - она заботилась о Йене с самого рождения, и он просто не мог не любить ее, пусть и такую взрывную. - Но ни разу в том смысле, который вкладываешь ты.

- Понятно… Если… хочешь что-то спросить – я отвечу. Что угодно, - неожиданно сказал Эван, который просто не хотел молчать, да и скрывать ему было нечего.

Пустой замолчал, очень надолго, просто водя пальцами по стене, не чувствуя даже боли в саднивших подушечках, а затем тихо спросил:
- Почему тебе так хочется, чтобы я улыбнулся? - он понял, что Эван не расслышал вопроса, повторил его еще раз, чуть громче.

- Потому что ты никогда не улыбаешься. Потому что я люблю улыбаться. Потому что у тебя, наверное, красивая улыбка. Много «потому что», - с улыбкой в голосе ответил Сказочник, - и еще, может, потому что я все же наивен.

- Глупый Сказочник, - внезапно сказал парень Эвану, неожиданно громко, так, что тот расслышал сразу и очень четко. Но Пустой уже снова замолчал, закрывая глаза и сжимая губы. Голова неожиданно просто взорвалась болью, перед глазами заскакали цветные пятна и парень, не сдержавшись, тихо болезненно зашипел.

- Йен? – спросил парень, не слыша больше не звука.

Тот слабо стукнул кулаком по стене, показывая, что живой, но говорить не мог - только кривил губы и тяжело дышал, приходя в себя. Пятна перед глазами больше не прыгали, но голова болела.

- Тебе снова плохо? – снова заговорил Эван, поджимая губы. Это же он накачал Йена этой гребанной наркотой, то есть он и виноват в его нынешнем самочувствии. – Прости меня.

- Уймись, - в голосе парня скользнуло очень необычное для него раздражение, словно ему реально надоело, что Эван бесконечно извиняется. - Не напоминай мне, что ты меня предал!

Сказочник промолчал, не зная, что ответить. Оправдываться он не собирался – знал, что действительно виноват и из-за него Йена сейчас так плющит. Но в то же время, он понимал, что хоть немного, но был прав, когда вколол Пустому наркотик и не дал нормально вступить в бой. Зато все останутся живы.

Больше они не говорили. Постоянно молчали, изредка постукивая по стене. Пустому действительно вновь стало плохо, снова стала накатывать паника, которую он усиленно подавлял, кусая руки и раздирая кончики пальцев о голые стены, иногда задыхаясь от страха во всех смыслах этого слова.

Так прошел целый день. Обед, который парню принесли, так и стоял у дверей, нетронутый, но Йен на него даже не смотрел - его тошнило и без еды.

Наконец окошко открылось вновь, а затем распахнулась и сама дверь. На пороге показались два надзирателя с автоматами, приказавших поднимать костлявую задницу с пола и выходить.

Пустой, покачиваясь, поднялся и вышел, краем глаза замечая, что дверь в камеру Эвана приоткрыта - ему принесли ужин. Решение пришло само - Пустой внезапно рванулся, не понимая, что делает, оттолкнул от себя надзирателя и кинулся к Эвану, буквально сбивая его с ног и падая на пол, шипя от боли и прижимаясь к парню всем телом. Глаза у него полыхали, как у загнанного животного, он то и дело вздрагивал, оскалившись и явно не собираясь подниматься с места, несмотря на вопли надзирателей.

- Сука! И сиди ты, блять, здесь! Двое долбоебов! Завтра мы тебя вытащим, поверь, мудак, и отдерем так, что ты блять на всю жизнь запомнишь! - заорал напоследок один из них, и дверь захлопнулась.

Пустой внезапно тяжело вздохнул и завалился на Эвана, прижимая дрожащие пальцы к правой руке - его полоснул охотничьим ножом тот надзиратель, что носил еду, поскольку автомата у него не было.

- Блять! Ты ебанутый совсем?! Ты зачем это сделал? Сейчас бы уже вне карцера был! Ну бля-я-ять, мудоебище, - завопил на Йена брюнет, потому что действительно взбесился от такого поведения. Ну не ебанутый ли? Сам так долго хотел выйти, а теперь еще на день застрял. Он коснулся рук Пустого, чувствуя что-то теплое. - Кровь, блять?! Ну вот какого хуя… - снова полился нескончаемый поток мата со злостью уже на рану, на придурка-Йена и на то, что он, вообще-то ударился головой о стену из-за него.

Йен рассмеялся - тихо, полубезумно, дрожа всем телом и прижимаясь к Эвану, пачкая его в своей крови и дрожащими пальцами проводя по его лицу, скользя со лба по носу, губам, подбородку, обводя контур лица и не замечая даже, что еще сильнее разодрал себе пальцы.

Он сам сходил с ума от своего поступка и вряд ли смог бы объяснить его мотивы.

- Да что с тобой? Ты смеешься, - недоуменно спросил парень, не мешая, впрочем, Йену исследовать его лицо.

- Ну зачем я это сделал, а? Зачем? Зачем? - не прекращая истерически смеяться, забормотал парень, спускаясь пальцами к шее парня. - Ненавижу... идиот... черт, зачем я... Сказочник... я с ума схожу...

- Дурак... Успокойся, ну же, возьми себя в руки, - поднимая руки и обхватывая Йена, сжимая в объятьях, - ну же, все в порядке сейчас.

- Такая возможность... свалить... какого черта... я побоялся... оставлять тебя?.. - тяжело дыша, вдыхая просто до безумия хрипло, пробормотал парень, внезапно закашлявшись и обмякая в руках Эвана и едва не теряя сознания от нахлынувшей тошноты - видно, от резких движений.

- Блять, - выдохнул Эван, еще сильнее сжимая парня в объятьях и приподнимаясь, облокачиваясь на стену спиной и зарываясь рукой в волосы парня. Да, ему этого не хватало... Странно.

Парень потерся носом о шею Эвана, тяжело дыша и часто замирая. Ему было больно. Плохо. Просто отвратительно. Он на несколько минут, кажется, действительно с ума сошел - бормотал что-то, тихо повторял прозвище Эвана, но не отстраняясь от него, только вжимаясь еще сильнее.

- Йен, тише... - шептал успокаивающе Сказочник, перебирая взмокшие пряди, второй рукой крепко обнимая Пустого.

Тот потихоньку затих. Теперь он молчал, рвано дыша, запрокидывал голову, скользя по Эвану слабым, блеклым, полубезумным взглядом и приоткрывая рот. И стараясь покачиваться даже в крепких объятиях, словно это приносило ему облегчение.

- Ты... слушай, правда, тш-ш, - бормотал парень, глядя в темноту, неся какую-то чушь и успокаиваясь сам. Ему тоже, как ни странно, стало спокойнее.

Пустой покорно расслабился в крепких руках, низко склонил голову, прикусывая губы, и уперся лбом в грудь Эвану, вслушиваясь в его тихий бормочущий голос.

- Лучше?.. - тихо спросил Эван спустя некоторое время, убирая пряди волос со лба парня.

- Ни капли, - тихо отозвался Йен хриплым, чужим каким-то голосом, слабыми пальцами вцепляясь в руки парня и словно пытаясь их от себя убрать.

- Жаль, - коротко заметил Тайлер, снова ощущая на своих руках что-то липкое: кровь? - надо руку перевязать, - зачем-то добавил он, хотя у самого все пальцы были разодраны.

Пустой слегка дернул головой, показывая, что надо, попытался стащить с себя майку, но пораненная рука уже слегка онемела, и парень негромко попросил:
- Сними с меня майку, порви и перевяжи. Я не смогу.

Эван кивнул, слабо потянул искалеченными пальцами майку вверх, кривясь от боли, с трудом разорвал ее и принялся неловко перевязывать ладонь Йена, что в темноте было неудобно вовсе, а его пальцы жгло от любого касания. Но он молчал, не жалуясь и радуясь, что Пустой его не видит. Еще бы – вид дрожащих губ точно не принес бы тому успокоения.

Пустой молчал, смотря на подрагивающие пальцы парня, и все же не дал ему закончить перевязку - осторожно перехватил его ладони, сам морщась от боли, и повернул их так, чтобы видеть расцарапанные подушечки пальцев.

Прикоснулся к ним своими, не менее болящими, и внезапно глухо, почти неслышно произнес:
- Я начал жечь пальцы после того, как тут побывал. Чтобы не заживали, - раньше он вообще никогда не говорил об этом, но сейчас, видно, что-то изменилось.

- Я просто не могу сидеть, ничего не ощущая. Боль позволяет отвлечься… - ответил Эван, глядя в темноте на пальцы Йена, - надо закончить перевязку, - добавил он.

- Поэтому ты в прошлый раз буянил здесь? - тихо прошептал парень, не поднимая на Эвана глаз.

- Именно, быть избитым все же лучше, чем свихнуться, - ответил не менее тихо Тайлер, вспоминая, как лежал в похожей камере, а может, даже в этой же, и вопил, пел, сдирал пальцы, только чтобы не слушать тишину.

Пустой молчал. Он понимал - в тот раз первые несколько недель тоже шумел, надоедал, кричал. Потом - не было сил. Сходить с ума и то казалось легче, чем говорить что-то.
- Глупый Сказочник, - произнес он, наконец.

- А ты кто? – улыбнулся кончиками губ Эван, неожиданно переплетая их пальцы. Просто потому что захотелось. Он не обязан сейчас отвечать за свои поступки, он в карцере, где сходит с ума. Радует хотя бы, что Йен вообще не галлюцинация, а настоящий, теплый.

Парень слегка пожал плечами в ответ, не выдергивая пальцы, но и не сжимая его руку в ответ, вроде как просто позволяя прикасаться к себе.
- Пустой, - тихо сказал он, чуть приподнимая голову.

- Глупое прозвище. Оно тебе не подходит. Знаешь, может, ты не заметил, но я никогда не обращался к тебе «Пустой». И твои друзья почти этого не делают. Ты, правда, не замечал? – быстро-быстро говорил Эван, впрочем, не повышая голос.

- И зря, - отозвался парень, тусклыми равнодушными глазами перехватывая его взгляд, чуть пригибаясь при этом. - Мне оно подходит.

- Не тебе решать, зря я не называю тебя так или нет. Я считаю, что не подходит. Ты не пустой. Совсем. Со стороны вернее видно, не находишь? Потому я не хочу звать тебя Пустым, как бы ты не противился, - чуть опуская их сцепленные пальцы вниз, пробормотал Сказочник.

- Мне без разницы, как ты будешь меня называть, - легко отозвался парень. Он не врал - ему было плевать. - Но если ты так говоришь, то объясни мне, почему ты не считаешь меня таким.

- Потому что ты не пустой, - повторил Эван, - просто… тебя сложно понять, и ты многое перенес. Я думаю, что ты просто не такой. Но никто не имеет право называть тебя Пустым. Это же как бесчувственный, а чувства у тебя есть.

- Ну и где ты их видишь? - глухо поинтересовался парень, чуть склоняя голову. Спутанные волосы мазнули по глазам.

- Ты… сам себя не понимаешь, будто, - чуть задумавшись, сказал Сказочник, - да в каждом твоем движении. Везде.

- Лжешь мне, - хрипло отозвался парень, сразу же, немного резко. И, не давая Эвану ответить что-то, закрыл наполовину перемотанной ладонью его рот. - Ты даже не представляешь, как ты ошибаешься.

Парень уставился в глаза Пустому, которые еле-еле различал в темноте. Ответить он не мог, хотя, конечно же, возразил бы. И всегда бы возражал.

Йен ответил спокойным блеклым взглядом, рассматривая зрачки Эвана - вообще-то, парень видел их куда хуже, чем раньше - видно, сказывалась жуткая усталость.
- Ты знаешь меня совсем немного. Ты не можешь утверждать что-то. Я ничего не чувствую. Вообще. Даже злости. Только отчаяние, презрение и ненависть.

- Ты чувствуешь любовь к своим друзьям. Злишься, когда я беру твои рисунки. Психуешь, когда что-то идет не так, как хотелось бы. Беспокоишься за друзей и, пусть это прозвучит самодовольно, за меня. Не ври мне, - немного невнятно из-за несильно прижимающейся ко рту ладони, сказал брюнет.

- Я не люблю их. Я привязан к ним - это другое, и из этого вытекают и беспокойство, и рисунки, - Пустой отвечал сразу же, не задумываясь особо, и было видно, что он не лжет. По крайней мере, что именно так он и думает.

- Почему ты так не хочешь признать, что испытываешь чувства? Лжешь самому себе, тогда как другие люди объясняют все это проще – любовь. А ты «привязан». Это даже было бы смешно, если б не оказалось столь печальным.

- По-твоему, я люблю тебя? - Пустой чуть ближе прижал руку к губам парня и склонил голову. - Раз ты мой "друг" и я "беспокоюсь" о тебе?

- Нет, этого я не говорил. Я твой «друг»? – неожиданно заинтересованно спросил парень, даже не убирая руку Йена с лица.

- Нет, - прохладно отозвался Пустой. - Или да. Я не вижу грани между знакомым и другом. А ты бы хотел им быть?

- Я… не знаю. Наверное, мы уже что-то вроде друзей, - пробормотал Эван. С Пустым было невероятно сложно в этом плане, потому что он, казалось, не понимал очевидных вещей.

Йен кивнул, просто молча склонил голову, ничего не говоря, и внезапно повалился на Сказочника, плечом упираясь ему в грудь и закрывая глаза.

- Ты тяжелый. И костлявый, - улыбнулся брюнет, не расплетая их пальцы на одной руке, а второй снова перебирая волосы Йена.

- Взаимоисключающие ты вещи говоришь, тебе не кажется, Сказочник? - поинтересовался Йен, укладывая голову себе на плечо так, чтобы макушкой касаться груди парня. - Я худой, не костлявый.

- Не-ет, ты костлявый и тяжелый, я все правильно сказал. А все потому, что ты не ешь, у тебя одна только мышечная масса, - Сказочник ухмыльнулся, не прекращая своего занятия.

- Мне переименовать тебя из Сказочника в Диетолога? - немного хмуро буркнул Йен. Кажется, ему надоели постоянные разговоры о еде. - Я не хочу есть.

- Хах, нет, спасибо, Диетологом я быть не желаю, - парень хохотнул, чуть дрогнув телом, - я знаю.

- Но пытаешься меня заставить, - Йен чуть пошатнулся от этого смеха, и уперся пораненной рукой парню в плечо, чтобы не упасть, но тут же зашипел от боли и резко отдернул руку.

- Конечно, пытаюсь. И все равно буду пытаться, - придерживая парня и обнимая его уже обеими руками, чтобы не упал, сказал Эван, чуть кивая для убедительности.

- И ты отрицаешь, что ты глупый? - поинтересовался Йен, чуть откидываясь на обнимающие его руки и поднимая голову. Руку он уже не чувствовал - онемела, кажется, не только ладонь, но и вся рука.

- Это не глупость, идиот, - ответил Эван.

- А что тогда? - парень даже глаз на него не опустил, все так же смотрел в потолок и проводил языком по искусанным губам.

- Это явно что-то другое. Но не глупость, - задумчиво проговорил парень, сам пытаясь понять.

- Пока не докажешь обратного, я буду считать это глупостью, - хрипло и глухо выдохнул парень, кашляя и закрывая немного покрасневшие глаза.

Брюнет промолчал, обдумывая, как ему ответить. Он не мог дать однозначного ответа, почему ему хотелось заботиться о Пустом. Просто хотелось. Не будь Йен таким… дураком, он бы уже догадался. Потому Эван просто посмотрел в черный потолок, прикрывая глаза и греясь от тепла тела Йена.

- Откуда у тебя тот крестик, что ты не снимаешь? – неожиданно спросил он спустя несколько минут молчания – решил сменить тему.

- М? - Пустой уже успел задремать, дернул головой, приоткрывая прозрачные глаза, и слегка поежился в руках парня от неприятного холода, шедшего с пола. - Понятия не имею. Док говорит, что моя мать отдала, но я сомневаюсь. Наверное, сама нашла где-нибудь и оставила мне, как напоминание, что у меня тоже были родители, - неразборчиво пробормотал он.

- Ясно. А ты хоть знаешь, за что она сюда попала? – спросил снова Эван, думая сейчас, что, возможно, это тема его-то совершенно не касается.

- Мать? Родилась тут. Как и мой отец, скорее всего. Или отцы. Понятия не имею, кто трахался с моей матерью, - абсолютно равнодушно откликнулся Йен, поднося руку к шее и теребя серебряный крестик, пачкая его кровью.

- Ты так небрежно о ней говоришь, хоть и не помнишь… А все равно носишь ее крестик, - пробормотал брюнет. Он к своей матери не мог так относиться, какой бы она не была.

- Не "хоть" и не помню, а потому что не помню, - бросил русый быстро, явно не собираясь оправдываться, что не любит свою мать. - А ношу просто потому, чтобы не забыть, что "там" у меня, возможно, кто-то есть. Родственник какой-нибудь.

- Родственник? Славно иметь такую веру. У меня вот «там» только ублюдок отец, из-за которого я сгнию здесь, - горько усмехнулся парень.

- А может и нет никого, - прохрипел почти что парень, кашляя и слегка сползая в руках Эвана. У парня снова закружилась голова, и это, кажется, было связано совсем не с наркотиками.

- Спи, если хочешь, - прошептал брюнет, поудобнее устраиваясь, все также прислонясь спиной к стене и обнимая Йена. – Тебе же плохо, я вижу. Спи…

Парень слабо кивнул, словно и не кивал вовсе - голова дернулась едва-едва, - и почти что улегся на парня, решив, что теплое тело всяк лучше ледяного пола. Пробормотал что-то неразборчивое напоследок и почти сразу провалился в сон, чувствуя при этом невероятное облегчение.

Эван так и сидел, не в силах двигаться, да он и не хотел. Просто прислонился затылком к стене, перебирая пряди волос Йена и слушая мерное дыхание парня, пока сам не заснул, пусть и сидя в таком неудобном положении.

Поиск по сайту: