Глава 34. Хелмшид был маленькой сонной деревушкой, которая возвышалась над ярко – голубым заливом, по которому время от времени проплывали корабли

Хелмшид был маленькой сонной деревушкой, которая возвышалась над ярко – голубым заливом, по которому время от времени проплывали корабли, направляющиеся в порт, они лавировали между дюжинами мелких суденышек, заполнявших всю гавань. Иногда моряки сходили на берег в надежде найти на ночь женщину или выпивку. С утренним приливом они уходили в море, дав себе слово в следующий раз не трудиться покидать корабль, когда снова кажутся здесь. В Хелмшиде не было ни женщин легкого поведения, ни публичных домов, ни питейных заведений, так привлекающих морской люд.

Эта деревня была слишком далека от цивилизации, и потому ее жители, пока не успели приобщиться к ее порокам. Все мужчины здесь были рыбаками и целые дни проводили в море, женщины чинили сети и занимались хозяйством, единственным их.. развлечением была стирка у деревенского колодца, где они могли посплетничать, пока их покрасневшие от холодной воды руки намыливали выбеленную солнцем одежду. Дети плескались в воде и играли в салки, а дворняги грелись на солнце и заливисто облаивали редких прохожих. У этих людей были сильные загорелые лица, выдубленные ветром и солнцем, и ясные светлые глаза, окруженные мелкой сеточкой морщин, оттого что им слишком часто приходилось щуриться, глядя на море. В Хелмшиде не было элегантных женщин в драгоценных украшениях, как не было и галантных щеголей, на чей локоть могла бы опереться тонкая рука в перчатке. Здесь можно было встретить только женщин, возвращающихся домой с тяжелыми корзинами мокрого белья, и грубых рыбаков, которые забирали у них корзины и, усмехаясь, взваливали их на свои мускулистые плечи.

Стоя на травянистом обрыве в центре деревни, Элизабет наблюдала за ее жизнью, прислонившись спиной к дереву. Она положила руку на грудь, пытаясь унять боль в сердце, которая за эти четыре недели стала почти привычной, и посмотрела в другом направлении. В сверкающем на солнце заливе возвышалась большая ступенчатая скала, к ее каменной груди льнули приземистые раскидистые деревья, утратившие форму от постоянной борьбы со стихией – искривленные и странно прекрасные в пестром осеннем уборе из красных и золотых листьев.

Она закрыла глаза, чтобы стереть это видение. Его красота напоминала ей Яна. Суровые мрачные утесы напоминали ей Яна… Золото осени напоминало о нем… Изогнутые ветви деревьев расплывались, и вместо них она видела Яна…

Испустив долгий тяжелый вздох, она открыла глаза. Грубая кора дерева врезалась ей в спину и плечи, но она не пошевелилась, боль служила доказательством того, что она еще жива. Кроме боли, в ней ничего не осталось.

Пустота. Пустота и скорбь. И хрипловатый голос Яна, звучавший у нее в ушах, – голос, которым он шептал ей нежные слова, когда они занимались любовью…поддразнивал ее…

Звук его голоса… и видение покрытой рубцами спины Роберта.

– Где он? – спросил Джордан у лондонского дворецкого Яна и, выслушав ответ, быстрым шагом направился в кабинет. – У меня есть новости, Ян.

Он подождал, пока Ян закончит диктовать секретарю и обратит наконец на него внимание.

– Боже, прекрати это в конце концов! – не выдержал Джордан.

– Что прекратить? – спросил Ян, откидываясь в кресле. Джордан с беспомощной злостью уставился на него, сам не зная, чем его раздражает поведение Яна. На нем была рубашка с закатанными рукавами, лицо чисто выбрито, и если не считать катастрофической потери в весе, Ян выглядел как человек, живущий спокойной размеренной жизнью.

– Я не могу видеть, что ты ведешь себя так… так, словно все нормально!

– Чего ты от меня хочешь? – услышал он в ответ. Ян встал и подошел к буфету, чтобы налить себе и Джордану виски. – Если ты думаешь, что я буду рыдать и рвать на себе волосы, то напрасно теряешь время.

– Нет, в настоящий момент я рад, что ты не поддался истерике в мужском варианте. Как я сказал, у меня есть новости, и хотя с личной точки зрения они тебя вряд ли обрадуют, это самые лучшие новости с тех пор, как была назначена дата слушания дела. Ян, – помедлив, продолжил Джордан, – наши люди, я хочу сказать, твои люди наконец напали на след Элизабет.

Выражение лица Яна не изменилось, и голос звучал холодно:

– И где же она?

– Пока мы не знаем, но уже точно известно, что ее видели в обществе мужчины на Бернамской дороге две ночи спустя после исчезновения. Они останавливались в гостинице в пятнадцати милях севернее Листера. Они… – он заколебался и торопливо договорил: – они путешествуют как муж и жена.

Ян чуть крепче сжал в руке бокал с виски, но больше ничем не выдал своего отношения к этой новости и к тому, что за ней стояло.

– Есть и другие новости – такие же хорошие, то есть я хочу сказать, ценные для нас.

Ян осушил содержимое бокала и произнес с ледяной окончательностью:

– Не представляю, какие новости могут быть лучше этой. Таким образом, она доказала, что я не убивал ее, и одновременно дала неопровержимое основание для развода.

Согнав со своего лица выражение сочувствия, которое, он знал, всегда претило Яну, Джордан смотрел, как он подошел к письменному столу, затем решительно продолжил:

– Обвинитель может возразить, что мужчина, с которым она путешествует, был нанят тобой. Но я надеюсь, что другая новость поможет нам убедить всех, что ее отъезд не был внезапным и она готовилась к нему заранее.

Ян поднял на него глаза в вопросительном молчании, и Джордан объяснил:

– За четыре дня до исчезновения она продала свои драгоценности ювелиру на

Флетчер-стрит. Ювелир сказал, что не открылся раньше только потому, что леди Торнтон, которую он знал как миссис Роберте, казалась очень напуганной. Он сказал, что не хотел выдавать ее, думая, что у нее были достаточно веские причины сбежать от тебя.

– Он до сих пор не выдал ее не потому, что пожалел, а из-за страха, что она продала ему драгоценности, на которые не имела права, и ему придется вернуть их, – цинично заметил Ян. – Но поскольку газеты не писали о пропаже драгоценностей, он заключил, что может заявить об этом в полицию.

– Возможно. Но суть в том, что теперь тебя не смогут судить за убийство.

Не менее важно и то, что, поскольку доказано, что ее исчезновение было добровольным, судьи иначе посмотрят и на дело ее брата, которого ты…. – он замолчал, не желая больше произносить это слово.

Ян молча взял перо и контракт из стопки бумаг, которые лежали у него на столе.

– Наши люди ничего не знали об исчезновении драгоценностей, – продолжал

Джордан, – потому что в Хэверхёрсте думали, что они в целости и сохранности лежат в твоем доме, а твои слуги полагали, что они в Лондоне.

– С этим все ясно, – безразлично отозвался Ян. – Но самое смешное, что для обвинения это не имеет никакого веса. Они будут настаивать на том, что я нанял и женщину, которая под видом Элизабет продала драгоценности, и мужчину, который выдает себя за ее любовника. А сейчас скажи мне: ты будешь участвовать в совместном предприятии, о котором мы с тобой говорили, или пока воздержишься?

– Воздержусь? – переспросил Джордан, не понимая, о чем он.

– В настоящий момент моя репутация честного человека пошатнулась. И если твои друзья предпочтут выйти из предприятия, я смогу их понять.

– Они уже вышли, – нехотя признался Джордан. – Но я остаюсь с тобой.

– Это даже хорошо, что они вышли, – сказал Ян, доставая другие контракты и вычеркивая из них фамилии. – В конечном счете нам с тобой больше достанется.

– Ян, – тихо сказал Джордан, – меня так и подмывает врезать тебе, чтобы посмотреть, отразятся ли на твоем лице хоть какие-нибудь эмоции. Я больше не могу выносить твоего безразличия к тому, что происходит. – Ян оторвался от документов и поднял на него взгляд. Джордан увидел пульсирующую жилку у него на шее – единственный признак, который выдавал его муку и ярость, и испытал огромное облегчение, а вместе с ним и неловкость. – Я сожалею о своих словах больше, чем могу тебе выразить, – извинился Джордан. – И если это может послужить хоть каким-нибудь утешением, хочу сказать тебе, что на собственном опыте знаю, каково быть обманутым мужем.

– Я не нуждаюсь в утешении, – отрезал Ян. – Мне нужно только время.

– Чтобы пережить все это, – согласился Джордан.

– Время, – холодно протянул Ян, – чтобы успеть разобраться с этими документами.

Шагая через холл к парадной двери, Джордан уже не был уверен, видел ли он на самом деле свидетельство того, что Ян еще что-то чувствует.

Элизабет стояла все у того же дерева, к которому приходила каждый день, и смотрела на море. Теперь корабль мог прийти в любое время – тот, который отвезет их на Ямайку, сказал Роберт. Он не мог дождаться часа, когда окажется наконец за пределами Британии, и страшно нервничал. И кто может обвинить его в этом, думала она, медленно подходя к краю обрыва, который резко уходил вниз.

Там, в нескольких сотнях футов, были только песок и камни.

Роберт снял для них комнату в доме мистера и миссис Хоган. Миссис Хоган отлично готовила, Роберт с удовольствием ел и немного поправился. Как и все, кто жил в Хелмшиде, Хоганы были добрыми работящими людьми, а их неугомонные четырехлетние сыновья-близнецы – просто чудом. Элизабет очень нравилась вся семья Хоганов, и она предпочла бы остаться здесь навсегда, спрятавшись ото всех и никому неизвестной.

В отличие от Роберта, она не хотела покидать Британские острова и не боялась быть обнаруженной. Странным образом она нашла здесь некое подобие покоя – она была достаточно близко от Яна и достаточно далеко, чтобы быть уверенной, что никакой его поступок или слово не смогут причинить ей боль.

– Это слишком высокий обрыв, миссис, – сказал мистер Хоган, подходя к ней сзади и хватая за руку своей крепкой мозолистой рукой. – Лучше уйдите отсюда, слышите?

– Я не заметила, что стою так близко к краю, – сказала Элизабет, с удивлением обнаруживая, что мыски ее туфель висят над обрывом.

– Идите домой и отдохните. Ваш муж рассказал нам, как нелегко вам пришлось, и объяснил, что вам нельзя волноваться.

Открытие, что Роберт мог поделиться с кем-то их проблемами, тем более с Хоганами, которые знали, что они ожидают корабль, отправляющийся в Америку или на Ямайку, или в какое-нибудь другое подходящее место, заставило Элизабет очнуться от болезненного отупения настолько, что она спросила:

– А что Роб… мой муж рассказал вам обо мне?

– Он объяснил, что вам нельзя ни слышать, ни видеть ничего такого, что могло бы вас взволновать.

– Что бы мне хотелось увидеть, – сказала Элизабет, поднимаясь на крыльцо их дома и вдыхая запах пекущегося хлеба, – так это газету!

– Ваш муж особенно предупреждал о газетах, – сказал мистер Хоган.

– Вряд ли я смогу найти здесь газету, – устало ответила Элизабет, отвечая рассеянной улыбкой на приветствие одного из близнецов, который подбежал к ней и обвил руками ее колени. – Хотя мне трудно поверить, что где-нибудь в Англии есть место, куда хотя бы изредка не доходит пресса.

– Да вам и не захочется читать всю эту чепуху. Вечно одно и то же – убийства, тяжкие телесные повреждения, политика, танцы.

Когда Элизабет изолированно жила в Хэвенхёрсте, она действительно редко читала газеты, потому что они заставляли ее острее почувствовать свою отторгнутость от светской жизни. Однако сейчас ей хотелось знать, пишут ли что – нибудь об ее исчезновении и какие выводы из него делают. Она допускала, что

Хоганы могут и не уметь читать, это само по себе не было необычным, но ей казалось весьма странным, что он не может назвать никого из местных, у кого могла бы найтись хотя бы старая газета.

– Мне действительно очень нужна газета! – сказала Элизабет с большей страстностью, чем хотела, и малыш отпустил ее ноги. – Могу я вам чем-нибудь помочь, миссис Хоган? – спросила она, чтобы стереть впечатление от своего восклицания по поводу газеты. Миссис Хоган находилась на седьмом месяце беременности, но была неизменно при деле и неизменно весела.

– Нисколечко, миссис Роберте. Вы лучше садитесь за стол и отдохните, как следует, а я принесу вам чашечку чайку.

– Мне нужна газета, а не чай, – пробормотала про себя Элизабет.

– Тимми! – шикнула на сына миссис Хоган. – Убери это отсюда сию же минуту, слышишь! Тимми, – предупредила она, но жизнерадостный мальчишка по обыкновению не обратил на ее грозный тон никакого внимания. Он подергал Элизабет за юбку, но его отец вдруг налетел на него, как ястреб, и вырвал из его ручонок что-то большое и легкое.

– Это для леди! – закричал малыш, забираясь к ней на колени. – Я принес это для леди!

От удивления Элизабет чуть не уронила ребенка на пол.

– Это газета! – вскричала она, метнув обвиняющий взгляд! на мистера

Хогана, потом на миссис Хоган. Супруги не привыкли лгать, и их загорелые щеки покрылись румянцем стыда. – Мистер Хоган, пожалуйста, дайте мне ее посмотреть.

– Вы очень разволновались, как и говорил ваш муж. Он сказал, что вы можете разнервничаться, если увидите газету.

– Я разнервничалась из-за того, что вы не даете мне ее посмотреть, – как можно вежливее и терпеливее сказала Элизабет.

– Она старая, – противился мистер Хоган. – Ей больше Трех недель.

Как ни странно, но эта дурацкая ссора из-за какой-то несчастной газеты впервые за прошедшие недели пробудила у Элизабет настоящие чувства. Отказ дать ей газету неожиданно рассердил ее, однако, когда она вспомнила предшествующие этому уговоры отдохнуть и не волноваться, ей стало немного не по себе.

– Я нисколько не разволновалась, – с натянутой улыбкой сказала Элизабет, обращаясь к миссис Хоган, за которой в этом доме оставалось решающее слово. –

Мне просто хотелось почитать о модах в этом сезоне.

– В этом сезоне носят голубое, – ответила миссис Хоган, улыбаясь ей и покачиванием головы давая мужу понять, чтобы тот не давал Элизабет газету. –

Так что теперь вы знаете. Ведь правда, голубой – красивый цвет?

– Так вы умеете читать? – сказала Элизабет, с трудом удерживаясь от желания вырвать газету у мистера Хогана, хотя в случае неудачных переговоров была решительно настроена пойти даже на это.

– Мама умеет читать, – подтвердил один из близнецов, улыбаясь ей.

– Мистер и миссис Хоган, – спокойным ясным голосом сказала Элизабет, – я могу чересчур разнервничаться, если вы не дадите мне посмотреть газету. И кстати, в крайнем случае я пойду по домам, и у кого-нибудь да найду газету или найду человека" который читал ее и сможет мне рассказать, что в ней написано.

Она говорила сухим тоном, каким выговаривает мать детям, которые своими шалостями действуют ей на нервы, и на миссис Хоган это подействовало.

– Вряд ли это что-нибудь даст вам, – сказала она. – Насколько я знаю, в деревне есть только одна газета, и в этот раз моя очередь ее читать. Мистеру

Уиллису дал ее на прошлой неделе капитан проходившего судна.

– Так я могу ее взять? – настаивала Элизабет, рука ее уже потянулась, чтобы схватить газету, но она подавила этот порыв, представив себе картину – мистер Хоган держит газету в высоко поднятом кулаке, а она бегает вокруг него, пытаясь ее достать.

– В общем-то я тоже люблю читать про моду и всякое такое, поэтому мне непонятно, как это может вам повредить. Но ваш муж очень настаивал на том, что вам не следует…

– Мой муж, – со значением сказала Элизабет, – мне не указчик.

– Мне это напоминает тебя, Роза, – усмехнулся мистер Хоган. – Ты также встаешь на дыбы, когда я пытаюсь тебе указывать.

– Дай ей газету, Джон, – устав от этого спора, улыбнулась Роза.

– Полагаю, я могу унести ее в свою комнату и спокойно почитать? – сказала

Элизабет, когда ее пальцы наконец вцепились в газету. По тому, как они смотрели на нее, когда она шла в свою комнату, Элизабет поняла, что Роберт, должно быть, нечаянно дал им повод думать, что она сбежала из сумасшедшего дома. Сев на узкую жесткую кровать, Элизабет развернула газету.

МАРКИЗ КЕНСИНГТОНСКИИ ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ СВОЕЙ ЖЕНЫ И ЕЕ БРАТА. ПАЛАТА ЛОРДОВ ЗАСЛУШИВАЕТ СВИДЕТЕЛЕЙ. ОЖИДАЕТСЯ ВЫНЕСЕНИЕ ПРИГОВОРА ПО ОБОИМ ОБВИНЕНИЯМ СРАЗУ.

Истерический крик застрял у нее в горле, она упала на колени, уставившись застывшим взглядом в газету.

– Нет, – сказала Элизабет, качая головой. – Нет! – громче повторила она. –

Нет! – Перед ее глазами мелькали слова, тысячи ужасных слов, нагромождение лжи и немыслимых инсинуаций – они стучали у нее в голове, и она перечитывала их снова и снова, пытаясь вникнуть в их смысл и обессилевая от обуревавших ее чувств. Прочитав газету три раза подряд, Элизабет наконец начала улавливать смысл написанного. Ее затрясло, как в лихорадке, дыхание стало тяжелым, как у загнанного животного, когда до нее дошло, что в случае вынесения обвинительного приговора Яну грозит повешение. В последующие пять минут она заставила себя перейти от истерической паники к логическому размышлению и начала стремительно перебирать в уме варианты своего дальнейшего поведения. Что бы ни сделал Ян с Робертом, он не убил его, и тем более не убил ее. В газете были изложены показания свидетелей, доказывающие, что Роберт дважды пытался убить Яна, но в данный момент все это не остановило внимания Элизабет. Единственное, что она сейчас понимала, слушание дела должно было начаться восемнадцатого, то есть три дня назад, Яна скорее всего повесят, и ближайший путь в Лондон лежит по воде – во всяком случае, значительная его часть.

Элизабет бросила газету, выбежала из комнаты и влетела в небольшую гостиную.

– Мистер и миссис Хоган, – начала она, стараясь не забывать, что они считают ее немного неуравновешенной, – в газете есть новости – очень печальные, – которые касаются меня. Мне нужно как можно быстрее вернуться в Лондон.

– Ну-ну, успокойтесь, миссис, – мягко, но твердо сказал мистер Хоган. – Вы же знаете, что вам не следовало читать газету. Как и говорил ваш муж, вы совсем расстроились из-за нее.

– Моего мужа судят за убийство, – в отчаянии попыталась объяснить Элизабет.

– Ваш муж сейчас в порту – ищет корабль, который направляется в английские колонии.

– Нет, это мой брат.

– Час назад он еще был вашим мужем, – напомнил ей мистер Хоган.

– Он никогда не был моим мужем, он всегда был моим братом, – упиралась

Элизабет. – Мой муж – мой настоящий муж – обвиняется в убийстве, и слушание дела уже началось. Его обвиняют в том, что он убил меня.

– Миссис, – мягко сказал он. – Вы же живы.

– О Боже! – низким голосом сказала выведенная из себя Элизабет. Она откинула со лба волосы и стала думать, как убедить мистера Хогана отвезти ее на берег. Она повернулась к миссис Хоган, которая штопала рубашку сына, кидая на Элизабет озабоченные взгляды.

– Миссис Хоган? – Элизабет подошла к ней и взяла ее руки в свои, вынуждая посмотреть на себя, потом спокойным и очень убедительным голосом начала излагать свое дело: – Миссис Хоган, я не сумасшедшая, но у меня большая беда. Я вам сейчас все объясню. Вы, наверное, заметили, что я не очень-то счастлива?

– Да, мы заметили это, моя дорогая.

– Вы читали в газете о леди Торнтон?

– Все до последнего словечка, хотя я читаю медленно и ничего не понимаю из этой судейской белиберды.

– Миссис Хоган, я леди Торнтон. Нет, не смотрите на своего мужа, смотрите на меня. Смотрите мне в лицо. Я взволнована и напугана, но неужели я кажусь вам действительно сумасшедшей?

– Н-не… не знаю.

– Все то время, что я нахожусь здесь, я хоть раз сказала или сделала что – нибудь, что могло бы навести вас на мысль о моем безумии? Или вы просто сказали бы, что я очень несчастна и немного напугана?

– Я бы не сказала, что вы… – она заколебалась, и в эти секунды к ней пришло то понимание, которое возникает между женщинами, когда одна обращается к другой за помощью, – я не думаю, что вы сумасшедшая.

– Спасибо, – с чувством сказала Элизабет, благодарно сжав ее руки, и продолжила: – Теперь, когда мы покончили с этим, мне нужно найти способ доказать вам, кто я такая, кто такие мы с Робертом. В газете, – Элизабет попыталась отбросить все лишнее, чтобы как можно короче изложить суть и найти какое-нибудь доказательство, удостоверяющее ее личность, – в газете говорилось, что маркиз Кенсингтонский предположительно убил свою жену, леди Элизабет Торнтон, и ее брата – Роберта Кэмерона. Вы помните? Миссис Хоган кивнула.

– Но эти имена можно встретить на каждом шагу, – возразила она.

– Нет, подождите, – волнуясь, остановила ее Элизабет. – Я сейчас придумаю другое доказательство. Подождите, я сейчас найду его. Идемте! – Она почти силой стащила бедную женщину с кресла и поволокла ее в спальню, где стояли две узкие кровати, на которых спали они с Робертом. Мистер Хоган встал в дверях, чтобы тоже посмотреть. Элизабет вытащила из-под подушки ридикюль и раскрыла его. –

Посмотрите, сколько у меня денег. Здесь гораздо больше, чем может быть у таких обыкновенных людей, как мы с Робертом – у тех, за кого вы нас принимаете, ведь так?

– Не знаю, что и сказать.

– Конечно, не знаете, – сказала Элизабет, понимая, что теряет доверие миссис Хоган. – Подождите, я знаю! – Элизабет подбежала к кровати и ткнула пальцем в газету. – Прочитайте, здесь говорится, как я была одета в день своего исчезновения.

– Мне не нужно читать, я и так помню – зеленом, зеленое платье с черной отделкой. Или, возможно, коричневая юбка и кремовый жакет…

– Или, – победоносно закончила Элизабет, открывая чемодан, в котором лежали те немногие вещи, что она захватила с собой, – серый дорожный костюм, правильно?

Миссис Хоган кивнула, и Элизабет вывалила содержимое чемодана на кровать.

По лицу женщины она поняла, что та поверила ей, и надеялась, что заставила поверить и ее мужа.

Повернувшись к мистеру Хогану, она быстро заговорила.

– Мне нужно немедленно ехать в Лондон, и на корабле это будет гораздо быстрее.

– На следующей неделе должен быть корабль, который идет в…

– Мистер Хоган, я не могу ждать. Суд начался три дня назад. В газете написано, что против моего мужа имеется достаточно доказательств, чтобы повесить его.

– Но вы же живы! – раздраженно воскликнул мистер Хоган.

– Вот именно. Поэтому-то мне необходимо добраться туда и доказать им это.

И я не могу дожидаться, пока в гавань зайдет какой-нибудь корабль. Я дам вам все, что вы ни попросите, если вы доставите меня в Тилбери на своей лодке. Там уже хорошие дороги, и оставшуюся часть пути я смогу проехать в экипаже.

– Ну, не знаю, миссис. Я бы рад вам помочь, но сейчас начался самый лов, и… – Он увидел ее обезумевший от тревоги взгляд, беспомощно посмотрел на жену и, пожав плечами, развел руками. Миссис Хоган после некоторого колебания кивнула:

– Отвези ее, Джон.

Стиснув ее в объятиях, Элизабет растроганно сказала:

– Спасибо вам, вам обоим. Мистер Хоган, сколько вы зарабатываете за неделю отличного лова?

Он назвал цифру, и Элизабет извлекла из ридикюля несколько банкнот.

Пересчитав их, она вложила деньги ему в ладонь и свела его пальцы в кулак.

– Здесь в пять раз больше, – сказала она. Первый раз в жизни Элизабет

Кэмерон Торнтон заплатила больше, чем требовалось. – Мы должны отплыть сегодня!

– Конечно, мы могли бы отплыть сегодня, но я не думаю, что стоит отправляться на ночь глядя.

– Я не могу терять ни секунды. – Элизабет отбросила ужасное предположение, что и так уже может быть слишком поздно.

– Что здесь происходит? – раздался голос Роберта, и в дверях появился он сам, удивленно оглядывая разбросанные по кровати вещи Элизабет. Затем его взгляд остановился на газете, и глаза его сузились от злости. – Я же говорил вам… – начал он, в бешенств оборачиваясь к Хоганам.

– Роберт, нам нужно поговорить, – перебила его Элизабет. – Наедине. – Джон, – сказала миссис Хоган, – я думаю, нам нужно пойти прогуляться.

Только сейчас Элизабет вдруг подумала, что Роберт прятал от нее газету нарочно – потому что знал, что в ней написано Предположение, что он мог знать и не сказать ей об этом, казалось таким же страшным, как и то, что Ян уже, возможно, казнят за убийство.

– Почему? – с внезапно вспыхнувшим гневом начала Элизабет.

– Что почему? – резко ответил Роберт.

– Почему ты не сказал мне о том, что написано в газете?

– Не хотелось тебя расстраивать.

– Что? – закричала она, но тут же поняла, что у нее нет времени на обсуждение деталей. – Мы должны вернуться.

– Вернуться? – саркастически улыбнулся он. – Я не собираюсь возвращаться.

Ему грозит повешение за то, что он убил меня. Надеюсь, что так и случится. Этот подонок стоит того!

– Но за мое убийство его по крайней мере не повесят, – сказала она, закидывая в чемодан свои вещи.

– Боюсь, что повесят, Элизабет.

Эта внезапная мягкость тона, это полное безразличие вдруг обдали Элизабет ледяным холодом, и в душе ее начало зарождаться ужасное подозрение.

– Если бы я оставила записку, как собиралась, – начала она, – ничего бы этого не случилось. Ян показал бы записку… – Она вдруг умолкла, пораженная новой мыслью: в газете было написано, что, по показаниям свидетелей, Роберт дважды пытался убить Яна, а не наоборот. И если Роберт солгал в этом, то он мог… тогда и все остальное сказанное им – ложь. Уже знакомая боль предательства сдавила ей грудь, отнимая силы, только на этот раз ее предал Роберт, а не Ян. Ян никогда ее не предавал.

– Все это грязная ложь, верно? – с холодным спокойствием спросила Элизабет, сдерживая готовые выплеснуться чувства.

– Он разрушил мою жизнь, – прошипел Роберт, испепеляя ее гневным взглядом, словно это она была предательницей. – И не все из этого ложь. Он действительно посадил меня на свое судно, но в Сан-Делора я сбежал.

Элизабет прерывисто вздохнула.

– А твоя спина? Как это произошло?

– У меня не было денег, черт тебя возьми, – у меня не было ничего, кроме той одежды, в которой я бежал. Я продал себя в рабство, чтобы добраться до Америки, и это, – закричал он, – это свидетельство того, как мой хозяин обращался с рабами, которые воро… которые работали недостаточно быстро.

– Ты хотел сказать «воровали»?! – тоже закричала она, дрожа от ярости. – Не лги мне, хватит. А шахты, шахты, о которых ты говорил, – черные подземные тоннели?

– Я работал в шахте несколько месяцев, – оскалился Роберт, угрожающе надвигаясь на нее.

Элизабет схватилась за ридикюль и отступила назад, но он вцепился ей в плечи и резко встряхнул.

– Я видел страшные вещи, я сам совершал немыслимые поступки – и все это произошло только потому, что я попытался вступиться за твою честь, а ты тем временем, пока я варился в аду, вела себя как последняя шлюха с этим сукиным сыном!

Элизабет попыталась вывернуться, но не смогла. Внезапно ей стало страшно.

– Когда же я наконец вернулся, то узнал из газет, как чудесно жила моя маленькая сестренка, посещая светские рауты, пока я гнил на плантациях сахарного тростника…

– Твоя маленькая сестренка, – воскликнула Элизабет, – продала все, что только можно, чтобы расплатиться с твоими долгами, черт тебя подери! И если бы ты высунул нос до того, как я распродала все, что было в Хэвенхёрсте, то тут же угодил бы в долговую тюрьму! – Ее начала охватывать паника. – Роберт, пожалуйста, – заговорила она, сглатывая слезы и вглядываясь ищущим взглядом в его безжалостное лицо. – Пожалуйста. Ты же мой брат. И частично то, что ты говоришь, – правда. Потому что я действительно в какой-то степени явилась причиной того, что случилось с тобой. Я, а не Ян. Если бы он и в самом деле был жестоким человеком, то обошелся бы с тобой гораздо хуже. Он мог бы сдать тебя властям. Большинство людей так и поступили бы на его месте, и тогда ты провел бы остаток жизни за решеткой.

Роберт еще крепче сдавил ее плечи и упрямо выдвинул вперед подбородок.

Элизабет больше не могла сдерживать слезы, как не могла ненавидеть Роберта за то, что тот хотел сделать с Яном. Она приложила руку к его впалой щеке, глядя на него глазами, полными слез.

– Роберт, – с болью в голосе проговорила она, – я люблю тебя. Думаю, и ты меня любишь. И если ты собираешься удержать меня здесь силой, боюсь, что для этого тебе придется убить меня.

Он отпихнул ее, словно прикосновение к ее коже жгло ему руки, и Элизабет опустилась на кровать, все еще сжимая в руках раскрытый ридикюль. С горечью в сердце от осознания пережитых им страданий Элизабет смотрела, как он мечется по комнате, словно загнанный, зверь. Потом выложила деньги на кровать и отсчитала себе столько, сколько было необходимо на дорогу.

– Бобби, – тихо позвала она. Его плечи напряглись, когда он услышал свое уменьшительное имя, которым она называла его в детстве. – Подойди сюда, пожалуйста.

Элизабет видела, как он борется с собой, продолжая метаться по комнате, потом он вдруг стремительно подошел к кровати и встал перед ней.

– Здесь – целое состояние, – сказала она все тем же печальным мягким голосом. – Эти деньги – твои. Возьми их и поезжай, куда хочешь, Бобби. – Она дотронулась до его рукава и прошептала, вглядываясь в его лицо. – Все позади. Мщения больше не будет. Возьми эти деньги и садись на первый же корабль.

Он хотел что-то сказать, но она быстро замотала головой.

– Только не говори мне, куда поедешь, если ты собирался сказать именно это. Меня будут спрашивать о тебе, и если ты будешь знать, что мне неизвестно, где ты находишься, ты будешь чувствовать себя в безопасности – и от меня, и от Яна, и от английских законов.

Она видела, как он сглатывает слезы, уставившись несчастными глазами на деньги, лежащие на кровати. В голове у нее вдруг прояснилось, мысль четко заработала.

– Через полгода, – продолжила она уже быстрее, – я внесу дополнительную сумму в любой банк, который ты мне назовешь. Дай объявление в «Таймс» для Элизабет… Дункан, – быстро придумала она, – и я положу деньги на имя, которое ты укажешь в объявлении.

Он не двигался, и она крепче сжала свой ридикюль.

– Бобби, нужно решать сейчас. У нас слишком мало времени. С минуту Роберт не мог говорить, потом вздохнул, и черты его лица разгладились.

– У тебя всегда было самое нежное сердце в мире, – сказал он кротким голосом, с любовью глядя в ее прекрасное лицо. Затем, не говоря ни слова, взял чемодан, побросал туда свои вещи и сгреб с кровати деньги.

Элизабет сморгнула слезы.

– Не забудь, – охрипшим голосом прошептала она, – Элизабет Дункан.

У двери он задержался и оглянулся на нее.

– Этого достаточно. – Одно долгое мгновение брат и сестра смотрели друг на друга, зная, что видятся в последний раз, потом его губы дрогнули в горькой улыбке. – До свидания, Бесс.

Элизабет видела, как он прошел мимо окна и начал спускаться по тропинке, ведущей к морю, и только тогда она позволила себе расслабиться. Она упала на кровать, и слезы ручьями покатились по ее бледным щекам, и слезы горечи смешивались со слезами облегчения, но плакала она только о нем – не о себе.

Потому что в ее ридикюле был пистолет.

С той минуты, как Элизабет поняла, что Роберт может не отпустить ее, она была готова направить на него пистолет.

Поиск по сайту: