Девочка среди берез

- Галина Алексеевна, вы уверены, что мы все делаем правильно? – Сергей Кириллович Романовский смущенно поправлял воротник рубашки непонятного цвета. – Где вы рубашку такую нашли? Да еще неглаженную.

- Мой друг, в нашей правоте я уверенна на сто пятьдесят процентов. Если хотите – на двести.

- Она, правда – интересная женщина? – не унимался Романовский. – Игра хоть стоит свеч?

- Сергей Кириллович, вы Алису видели? Так это ее тетя, родная сестра матери. Младшая, заметьте сестра. Стоит ли игра свеч? А чем вы рискуете? Ну, подумаешь не побрились вы три дня, рубашку я для вас на блошином рынке нашла.

- Где?!

- Около нас рынок есть, бабушки там торгуют. Блох нет, не бойтесь. Ну вот, щетина и халявная рубашка – это что, большие жертвы?

Галина Алексеевна увидела знакомый дом.

- Вот, почти пришли.

- Может, мне лучше было бы взять свою машину, одеться хорошо...

- Вы еще скажите: купить цветы, шампанское... Повторяю для бестолковых. Светлана Викторовна оригинал. С огромным добрым сердцем, жаждущим творить добрые дела, и четырехкомнатной квартирой на Ленинском проспекте.

- Сколько вы сказали комнат?

Дверь открыла Алиса.

- Какой приятный сюрприз. А мы только собирались ужинать. – Подруги расцеловались.

- Жаль, мы не вовремя! – Глазунова всплеснула руками. – Мы из больницы шли с Сергеем Кирилловичем, - дай, думаем, зайдем.

- И правильно сделали! Заходите. Все вовремя.

- Что, зайдем, Сергей Кириллович? Или в другой раз? – похоже, и в Галине и в Лизе однажды умерли две прекрасные актрисы.

- А может, в другой? – робко спросил Романовский.

- Сергей Кириллович, - зашептала ему на ухо Толстикова, - вы потрясающе выглядите. Это то, что надо! К тому же клиент давно готов, - Лиза показала в сторону комнаты.

Тому, кто проходил процедуру подобных знакомств, не надо подробно объяснять, как начался вечер в доме Толстиковой. Минимум душевности, максимум церемоний, общие, ничего не значащие фразы, охи и ахи. Спиртного явно не хватало, а какое спиртное, если все присутствующие знали, что собрались совершенно случайно. Когда Романовский неожиданно сказал, что не может позволить себе не отметить такое приятное знакомство, а потому обязано сбегать в магазин напротив, Светлана Викторовна оградила его очаровательной улыбкой. Ей сразу вспомнились все ее неумытые гении – и сразу повеяло от Сергея Кирилловича чем-то родным и близким. Заговорщицы поняли, что рыбка заглотнула наживку.

Видимо, наш психотерапевт так спешил, неся в руках заветную бутылку шампанского, так торопился, открывая ее, что почти все содержимое бутылки оказалось на Лизе. Мгновение спустя, совершенно сконфуженный, он проделал тот же фокус в отношении Галины – на нее Сергей Кириллович опрокинул кувшин с компотом. Как говорится, шельм отметили. Тетушка была в совершеннейшем восторге. Пока подруги переодевались, она успела шепнуть, что даже рада исчезновению компота.

- Лично я предпочитаю овсяный кисель или чайный гриб.

- Что вы говорите! – совершенно искренне обрадовался Романовский, почувствовавший в Светлане родственную душу.

Вот, внимание, произнесены два ключевых слова – «родственная душа». Квартира на Ленинском. Чудесно, но, положа руку на сердце, больше всего Сергей Кириллович, как, впрочем, каждый из нас, нуждался именно в этом – в родственной душе. В человеке, который в тот момент, когда ты произносишь начало фразы, знает, как она закончится. В собеседнике, не ждущем паузы в твоем рассказе, чтобы блеснуть своей эрудицией, а слушающим тебя с радостью и интересом...

Когда Глазунова и Толстикова вернулись в комнату, они были потрясены. Глаза в глаза, забыв об остатках шампанского, сидели Светлана Викторовна и Романовский. И не просто сидели – не могли наговориться.

- Утром встаю, не знаю, что и думать – кашель. Вроде и не простужалась.

- Постойте, постойте, сейчас угадаю, - Сергей Кириллович даже закрыл глаза. – Масло с медом?

- Нет! – торжествующе воскликнула тетушка Лизы, - отвар чеснока в сахарном сиропе!

- Что вы говорите! Ну-ка, ну-ка, расскажите, не слышал.

- В стакан горячего сиропа кладете два зубчика чеснока, можно добавить немного крахмала. Одна столовая ложка утром натощак – и все, я готова.

- В смысле, кашля больше нет?

- Разумеется.

- А я напираю на профилактику.

- Правильно.

- И, знаете, открыл для себя настоящее чудо – лук.

- Вот! Сергей Кириллович, дорогой, как мне было больно, я своему... неважно... говорю, ешь лук, ешь, а он...

- Элементарная безграмотность, Светлана Викторовна.

- Согласна с вами! А потом, когда рак свистнет, бежим в больницу, в аптеку...

- Врачей ругаем: плохие, лечение не помогает. А вот всего один пример: принимайте с осени по две таблетки аскорбинки по утрам после завтрака – и не заболеете. Я пью – и не простужаюсь. А если простужаюсь – лук. И здоров.

Лиза и Галина сразу почувствовали себя чужими на этом празднике здорового образа жизни. Им бы пришлось долго думать, чем заняться, но в прихожей раздался звонок. Когда Толстикова открыла дверь, на пороге перед ней стоял Сидорин.

***

Лиза была растеряна. Она не знала, как вести себя с Асинкритом. Он больше не вызывал раздражения, более того, когда Сидорин стоял на пороге, весь сияющий и даже какой-то светлый, Толстикова обрадовалась ему. Как старому доброму знакомому, которого не видела много лет. А он поцеловал в щеку Галину, пожал руку Лизе, немножко дольше, чем принято – всего на мгновение, но дольше, - задержал ее руку в своей. Присвистнул, изображая удивление: «Однако, как вы легкомысленно одеты». Только пять минут спустя, Толстикова поймала себя на том, что на перебой с Глазуновой объясняет ему все, происходящее здесь. А Сидорин продолжал сиять, как медный грош в посудной лавке.

А еще он был загорелый и пропыленный, пропахший зверобоем и донником. И все время повторял: «Как же я по вас соскучился». И в этом «по вас» не было намека, двусмысленности. Асинкрит просто радовался. Ибо как не прекрасны дороги и встречи на них, нет ничего лучше возвращения домой. Позже Сидорин скажет Лизе: «Ты открыла мне дверь в домашнем халате, и я вдруг понял, что вернулся домой». Но это будет позже, а пока он раскланялся с любителями здорового образа жизни, шепнув Светлане Викторовне и показывая взглядом на Романовского:

- Удивительный, глубокий человек. Горжусь знакомством с ним.

- Вы тоже психотерапевт? – также перешла на шепот Светлана Викторовна.

- Пожалуй, да. Только без «терапевт». Мы с Сергеем Кирилловичем каждое утро на углу Советской и Урицкого сдаем пустые бутылки. - Лизе потом пришлось долго объяснять тетушке, что это была всего лишь шутка.

- Хороши шуточки! – возмущалась Светлана Викторовна. – А ты представляешь мое состояние, когда на мой вопрос: «Какие ваши планы на завтра?» Романовский мне отвечает: «Как всегда, с утра – на угол Советской и Урицкого». Откуда же я знала, что по этому адресу находится городская больница?

...Сидорин вошел на кухню. Неужели когда-то на ней сидел Миша, часами разговаривая по телефону с деловыми партнерами. Лиза смеялась: «У нас все наоборот. Обычно женщины от телефона не отходят». – «Ничего, солнышко, - улыбался он в ответ, - я же не треплюсь, а нам деньги зарабатываю»... И когда она говорила ему, что нужно остановиться, успокоиться, Миша не понимал жену. Не понимал искренне...

После него кухня словно онемела. Никто не шумел, перекрикивая свист кипящего чайника, никто не кричал в трубку: «Все, Николай, по рукам!»

Что сказал Сидорин, впервые войдя на эту кухню? «Я готов к отчету».

***

- Я готов к отчету. Но вначале я хотел бы вас поблагодарить, Лиза.

- Меня? – удивилась Толстикова, очнувшись от воспоминаний.

- Асинкрит, ты, случаем, не в английскую палату лордов наведался? – как бы между прочим, ехидно спросила Глазунова.

- А как ты догадалась?

- Уж больно велеречив.

- Галка, не перебивай человека.

- Понятно... Молчу.

- Нет, правда, - Асинкрит говорил, доставая какие то свертки из рюкзака, - ведь как бывает: ходишь по одной дороге изо дня в день, живешь годами на одном месте, так привыкаешь, что уже ничего вокруг себя не замечаешь. Мне один человек рассказывал, приехал он с группой паломников в Дивеево, к преподобному Серафиму. Пошли, как принято, с молитвой по канавке, а вокруг – белье вешают, в домино играют, пиво пьют. Человек, который мне это рассказывал, был поражен. Им, приехавшим сюда даже из Сибири – за великое счастье пройтись по канавке, а люди, которые здесь живут... Ну да ладно. Так вот и я. Свернул с дорожки, предположим, ландыши нарвать, оглянулся по сторонам – и ахнул: «Красота!» И вовек бы мне ее не увидеть, кабы не ландыши...

- Нет, Сидорин, ты в другом месте был...

- Галя, я был в вашем озерном краю. Опять считал волков. Тебе могу сказать: за четырнадцать лет их численность сократилась с тридцати до четырнадцати.

- Как интересно!

- Вот именно. А потом, пометавшись по местным лесам, стал я выспрашивать про Богданова-Бельского. А мне все больше про Левитана.

- Да, он там «Над вечным покоем» рисовал, - сказала Лиза.

- Правильно. А как у нас бывает? Левитан, потом, разумеется, Венецианов – это же его вотчина – в хорошем смысле слова, Коровин и другие. Мы же щедрая страна. Раз в великих не числился, значит, попадешь «в прочие». Я уж было отчаялся, но тут меня с местным краеведом знакомят – Дмитрием. Бизнесмен – любитель местной истории – так мне его представили. Опять-таки, любим мы все эти словечки заграничные. Есть собственное дело у человека, бывший офицер. Не олигарх, разумеется, но живи он только для себя – спокойно и безбедно мог бы жить. А Дмитрий клуб организовал, ребятню военной подготовке учит, книги местных поэтов выпускает и, для меня самое главное – альманах краеведческий издает! Поговорили мы с ним, чувствую – струнку зацепил. Зачем, спрашиваю, тебе все это нужно? Помощников, небось, не легион? «Какое там», - отвечает. И как просто и хорошо добавил: «Если наши дети вырастут Иванами, не помнящими родства своего, все – конец России. Вот потому и тяну эту лямку». А сам рассказывает – про Левитана и Сороку...

- Ребята, мне стыдно, - Глазунова подняла руку, - кто такая Сорока?

- Галина, - это чудесный художник, ученик Венецианова. Крепостной.

- Покончил с собой, - дополнил пояснение Лизы Сидорин. – В деревню, где это случилось, Дмитрий меня тоже возил... Итак, Сорока, Чехов, Новоселов.

- Епископ Марк? – переспросила Толстикова.

- Да, - Асинкрит был слегка озадачен, - вы его знаете?

Лиза пожала плечами, а Галя прокомментировала:

- Ты нас совсем за серь не держи, Сидорин.

- Одним словом, - продолжил Асинкрит, - долго мы говорили, ведь в списке этом и Аракчееву место нашлось, и физику Попову, и физику Менделееву. Вот... Выдохся он почти, а я возьми его и спроси: «А как насчет Богданова-Бельского?» Дмитрий улыбнулся и вдруг говорит: «Поехали». А теперь, Лиза, слушайте очень внимательно. Знаете, куда он меня повез? Впрочем, это не так существенно. Важнее другое – к кому?

- К кому? – похоже, Сидорину удалось заинтересовать Лизу. Она вся подалась вперед, словно боясь пропустить хоть одно слово.

Асинкрит отпил глоток чая:

- Сейчас отвечу, но сначала спрошу: у вас есть дома репродукции картин Богданова?

- Конечно. Правда, в разных изданиях. Принести?

- Если можно.

Через пару минут на столе лежало несколько книг в глянцевых обложках. Сидорин собрался было искать нужную страницу, но Лиза остановила его:

- Асинкрит, сделаем проще: называйте картину, а я ее буду находить.

- Хорошо. «Именины учительницы».

- Прекрасная вещь. Эта картина была на всемирной выставке в Риме.

- А еще в Мюнхене.

- Так, вот она.

- Спасибо. «Деревенские друзья».

- И это есть.

- Приятно иметь дело со специалистом. «У перевоза».

- Есть этюд к ней.

- Не важно. И, пожалуй, еще нам понадобится «Девочка среди берез».

- Моя любимая вещь.

- Правда? Ну, а теперь смотрите. В «Именинах» видите девочку, стоящую чуть дальше всех?

- В платочке? – переспросила Галина.

- Да. Теперь дальше. «Деревенские друзья» - нет, не та, что играет на... кажется это балалайка... Или мандолина? Не важно. Слева, опять в платочке.

- Слушайте, она же похожа, на девочку из «Именин»! – воскликнула Лиза.

- Что вы говорите? А что вы скажите...

- Не продолжайте, я все поняла... – перебила Лиза Сидорина. – И «Перевоз»... И «Девочка среди берез». Галя, видишь?

- Вижу, только среди берез скорее уже девушка стоит, а не девочка.

- Правильно, но черты лица – те же самые. Асинкрит, не смейтесь, мне это действительно важно: Дмитрий познакомил вас с потомками этой девушки? Вы можете назвать ее имя?

- С потомками? Берите выше. Ну? Смелее, смелее.

- Она – жива?!

- Жива и здорова, как можно быть здоровым в сто лет.

- Какой же вы молодец! Галька, ты не понимаешь...

- Куда мне...

- Не обижайся, дорогая, - в порыве эмоций Толстикова поцеловала подругу, - это так... здорово. Асинкрит, вы с ней говорили?

- Больше расспрашивал Дмитрий, я встревал изредка. Вот – кассеты с записями, вот расшифровка. Здесь современные фотографии – Агафья Ниловна...

- Ее зовут Агафья Ниловна?

- Девичья фамилия Крылова. Вот ее папа, Нил Родионович.

- Как же вы смогли?

- Это Дмитрию спасибо. Говорю же, уникальный человек – в один день все сделал.

- А вот здесь женщина...

- Которая? Пелагея Яковлевна – мама. Есть предположение, что она – родственница Сороки... И, наконец, она сама, наша Агафья Ниловна.

Лиза прочитала подпись под снимком:

- Иванова Агафья Ниловна. Галя, посмотри, какое лицо. Сколько ей на этом снимке?

- Девяносто пять.

- Уму непостижимо.

- Я немножко в ее фамилиях запутался. Вот статья про нее Дмитрия в краеведческом альманахе. Здесь он об Агафье Ниловне как о Семеновой пишет. Это фамилия ее мужа от второго брака. Почему под фото написано «Иванова» - не знаю.

- Асинкрит, разве это важно? Господи, если б вы знали, что сделали для меня.

- Догадываюсь, - скромно ответил Сидорин, - а вот вы еще нет.

- Почему?

- А потому что главный подарок еще впереди. Так, прошу всех отвернуться. Я серьезно.

– Асинкрит, я понимаю, что ты герой, - начала было Глазунова, - но...

- Галя, я не шучу. Отворачивайтесь.

Поиск по сайту: