Глава 7. Келлер внимательно посмотрела ему в лицо:

Келлер внимательно посмотрела ему в лицо:

— Да, сэр? Или я должна называть вас «повелитель»?

Гален вздрогнул, но попытался скрыть это.

— Мне следовало во всем признаться с самого начала.

Келлер не хотела вступать в спор по этому поводу.

— Что тебе нужно?

— Может, пройдем вон туда? — Он кивнул в сторону небольшой комнаты, похожей на кабинет или библиотеку.

Келлер никуда не хотелось идти, но убедительной причины для отказа не нашлось. Она вошла в кабинет следом за Галеном, дождалась, когда он закроет дверь, и скрестила руки на груди.

— Ты спасла мне жизнь, — произнес он, глядя не на Келлер, а в окно, на холодное серое небо.

Профиль Галена был четким, как у принца со старинной монеты.

Келлер пожала плечами:

— Может, да, а может, и нет. Я же не погибла под обломками, значит, и ты мог уцелеть.

— Но ты пыталась спасти. Я опять сделал глупость, и тебе пришлось защищать меня.

— Это моя работа, Гален. Я обязана защищать тебя.

— Ты пострадала из-за меня. Когда я выбрался из-под обломков, то думал, что ты погибла...

Он произнес эти слова бесстрастным и ровным голосом. Но почему-то у Келлер по коже побежали мурашки.

— Мне надо разыскать Илиану.

— Келлер...

Она уже направлялась к двери, но голос Галена остановил ее:

— Келлер, пожалуйста, подожди.

Она слышала, как он подходит ближе.

Келлер понимала, чувствовала, что слишком остро реагирует на присутствие Галена. Она ощущала, как от его движения по кабинету пролетает ветерок, ощущала тепло его тела.

Он остановился.

— Келлер, когда я впервые увидел тебя... — начал Гален и запнулся. — Ты вся светилась изнутри. Твои длинные волосы развевались, глаза искрились. А потом ты изменила облик. Похоже, я не понимал по-настоящему, что значит быть оборотнем, пока не увидел тебя. Только что была девушка — и вдруг она превратилась в большую кошку, на самом деле оставаясь сама собой... — Он перевел дыхание. — Наверное, я говорю непонятно...

Келлер следовало что-нибудь сказать, и немедленно. Но она не могла выговорить ни слова, не могла даже пошевелиться.

— Когда я впервые увидел это, мне самому захотелось сменить облик. Прежде мне было все равно, и все предупреждали меня, советовали быть осторожнее потому, что мне придется всю жизнь превращаться в то животное, которое я выберу в первый раз. Но речь не об этом. Я просто хочу сказать...

Он протянул руку. Келлер почувствовала, как его теплая ладонь коснулась ее спины между лопатками. Тепло сразу проникло сквозь завесу волос, сквозь ткань спортивного костюма.

Девушка вздрогнула.

Она ничего не могла с собой поделать. Ее охватило странное чувство. Голова кружилась, но в то же время мысли приобрели поразительную ясность. А еще она вдруг ощутила себя слабой.

Келлер не понимала, что с ней происходит, но это было что-то непреодолимое и ужасное.

Гален не убирал руку, его тепло будто перетекало в Келлер.

— Я понимаю, насколько неприятен тебе, — тихо продолжал Гален. В его голосе не было жалости к себе, но в каждом слове сквозила боль. — И я ничего не собираюсь менять. Но хочу, чтобы ты знала: я понимаю, что ты сделала для меня. И должен тебя поблагодарить...

Что-то раздувалось в груди Келлер, будто воздушный шар, становясь все больше и больше. Она плотно сжала губы — даже при встречах с чудовищами ей никогда не было так страшно.

— И я... ничего не забуду, — добавил Гален так же негромко. — Когда-нибудь я найду способ отблагодарить тебя.

Келлер пришла в отчаяние. Что он с ней делает? Она потеряла власть над собой, боялась, что переполняющие ее чувства вырвутся наружу.

Ей казался единственно верным только один выход: обернуться и ударить Галена — так зверь, попавший в ловушку, бросается на того, кто его спасает.

— Как странно... — выговорил Гален, и Келлер показалось, что он забыл про нее и теперь беседует сам с собой. — Когда я подрос, то отказался от силы, которой наделена моя семья. С помощью этой силы все мои предки имели возможность превращаться в демонов. Я считал, что надо избегать вражды и войн любым способом. Но сейчас понимаю, что это невозможно.

Теперь Келлер чувствовала не только тепло. Казалось, от ладони Галена исходят электрические разряды и движутся по ее рукам. Разумеется, это была не настоящая энергия, о которой он только что говорил, и не та, какой пользовались дракон или Уинни. Но впечатление было похожим. Все тело Келлер вибрировало.

«Некоторым людям незачем воевать, — думала Келлер, борясь с головокружением. — Нет, что за нелепая мысль! Воевать приходится каждому — такова жизнь. Если ты не воин, значит, слаб. Ты не хищник, а добыча».

Гален продолжал рассуждать:

— Понимаю, ты думаешь...

Паника Келлер достигла критической точки. Она резко обернулась:

— Ты понятия не имеешь, о чем я думаю. Ты ничего обо мне не знаешь. Не понимаю, откуда ты взял, что тебе все известно.

Гален явно удивился, но не рассердился. Дневной свет вливался в окно за его спиной, серебрил кончики светлых волос.

— Прости... — мягко попросил он.

— Прекрати извиняться!

— Ты хочешь сказать, что я ошибаюсь? И ты не считаешь меня изнеженным, избалованным принцем, которому никогда не понять, что такое настоящая жизнь?

Келлер смутилась. Именно таким она и считала Галена. Но если она права, почему же ей стало так неловко?

— По-моему, ты такой же, как она, — произнесла Келлер, резко и отрывисто выговаривая слова, чтобы окончательно не потерять власть над собой. Незачем было объяснять, кто такая «она». — Такой же, как вся эта нелепая семейка. Счастливая мамочка, счастливый младенец, счастливое Рождество. Они готовы полюбить всякого, кто явится к ним в дом. Они живут в розовом, безоблачном, идеальном мире, непохожем на реальный.

Уголки губ Галена насмешливо приподнялись, но глаза оставались серьезными.

— Именно это я имел в виду.

— Звучит безобидно, да? Но это впечатление обманчиво. На самом деле те, кто ведет такую жизнь, — слепые разрушители. Ручаюсь, мать Илианы уверена, что на самом деле меня зовут Келли. Слово «демон» ее пугает, вот она и старается забыть о нем, приспособить окружающий мир к своим представлениям.

— Наверное, ты права... — Гален уже не улыбался, в его глазах появилась растерянность, что только усилило раздражение Келлер.

Чтобы обуздать страх, она яростно выпалила:

— Хочешь узнать, какова жизнь на самом деле? Моя мать оставила меня в картонной коробке на автостоянке. Внутри коробка была застелена газетами, как для щенка. А все потому, что на меня нельзя было надеть подгузник — во время первого превращения я застряла на полпути, осталась младенцем с кошачьими ушами и хвостом. Наверное, поэтому она бросила меня, но правду я никогда не узнаю. Единственное, что досталось мне от матери, — записка, которая лежала в коробке. Я до сих пор храню ее.

Келлер сунула руку в карман костюма. Она никому не собиралась показывать эту записку, тем более человеку, с которым познакомилась всего двадцать четыре часа назад. Но ей хотелось шокировать Галена, навсегда оттолкнуть его.

Ее бумажник был почти плоским — ни одной фотографии, только деньги и удостоверение личности. Она вытащила из бумажника свернутый лист бумаги, потертый на сгибах. Чернила на нем выцвели, стали бледно-лиловыми. Очевидно, лист разорвали пополам, правая половина исчезла, но текст на левой было легко прочесть.

— Вот ее завещание, — усмехнулась Келлер. — Она рассказала мне правду о жизни, которую знала сама.

Гален взял лист бумаги осторожно, как раненую птицу.

Келлер видела, как его взгляд заскользил по строкам. Конечно, она знала эти слова наизусть, но теперь они вновь звучали у нее в ушах. Записка была короткой, — мать Келлер отличалась тем, что умела изъясняться кратко:

Люди смертны...

Увядает красота...

Любовь меняет все...

И ты всегда будешь одна.

По тому, как испуганно расширились глаза Галена, Келлер поняла, что он прочел все до конца.

Вновь усмехнувшись, она забрала у него бумагу.

Гален перевел взгляд на Келлер, и в нем было столько эмоций, что это поразило ее. И вдруг он шагнул вперед.

— Ты в это не веришь! — яростно произнес Гален и схватил ее за плечи.

Келлер опешила. Ведь он видел, на что она способна. Почему же так вцепился в нее?

Похоже, Гален не подозревал о грозившей ему опасности. В его поступках чувствовались решительность и готовность к любым неожиданностям. Он смотрел на Келлер с горестной нежностью, словно только что узнал о ее смертельной болезни. Казалось, он пытается утешить ее, согреть теплом своей души.

— Я не позволю тебе так думать, — резко произнес он. — Не позволю!..

— Но это правда. Приняв ее, ты выживешь. Что бы ни случилось, ты вынесешь любое испытание.

— Никакая это не правда. Если ты веришь в нее, почему же работаешь на Рассветный Круг?

— Они вырастили меня. Выкрали из родильного отделения больницы, когда прочли обо мне в газетах. Они узнали, кто я такая, и сразу поняли, что люди не сумеют позаботиться обо мне. Вот почему я работаю на них — чтобы отплатить за добро. Это мой долг.

— Но эта причина не единственная. Я же видел, как ты работаешь, Келлер.

По ее плечам расплывалось тепло его ладоней. Келлер стряхнула их и выпрямилась. Лед в душе у нее еще не успел растаять, и она сумела собраться.

— Пойми меня правильно, — сказала она. — Я спасаю людей не так, как альтруист. Я рискую жизнью не ради всех, а только ради тех, за кого мне платят.

— Значит, если бы опасность грозила младшему брату Илианы, ты не стала бы спасать его? Просто стояла бы и смотрела, как он сгорает заживо или тонет?

У Келлер дрогнуло сердце. Она резко вскинула подбородок и заявила:

— Вот именно. Если бы ради его спасения мне пришлось рисковать собственной жизнью, я бы не двинулась с места.

Гален уверенно возразил:

— Нет. Ты лжешь. Я видел тебя в минуту опасности. Вчера ночью я говорил с Ниссой и Уинни. И потом, я читал твои мысли. Для тебя это не просто работа. Ты берешься за нее потому, что считаешь такую работу необходимой и правильной. И ты... — Он помедлил, подбирая слова, а потом многозначительно произнес: — Ты — воплощенное благородство.

«А ты — сумасшедший», — мысленно отозвалась Келлер.

Ей не терпелось выйти из комнаты. Тяжесть на сердце сменилась страшной слабостью, охватившей все тело. И хотя Келлер понимала, что Гален несет явную чушь, не слушать его она не могла.

— Ты всегда носишь маску, — продолжал Гален, — но на самом деле ты отважна, благородна и добропорядочна. У тебя есть собственный кодекс чести, который ты никогда не нарушаешь. Об этом известно каждому, кто знаком с тобой. Неужели ты не знаешь, как относятся к тебе члены твоей команды? Видела бы ты их лица — и даже лицо Илианы, — когда они подумали, что ты погибла под обломками дома! Твоя душа чиста и пряма, как меч, ты благороднее всех, с кем мне доводилось встречаться.

Его глаза приобрели оттенок первых весенних листьев, просвеченных солнцем. Будучи хищницей, Келлер редко обращала внимание на цветы и другую растительность, но теперь вдруг вспомнила строчку из стихотворения: «И первой зелени янтарь...» Так вот о каком цвете писал поэт!

В таких глазах было немудрено утонуть.

Гален взял ее за руки. Он не мог удержаться от прикосновения, словно боялся навсегда потерять ее.

— Тебе жилось несладко. Ты заслуживаешь награды, теперь в твоей жизни должно быть много хорошего. Как бы я хотел... — Он замолчал, по его лицу прошла дрожь.

«Нет, — мысленно возразила Келлер. — Я не позволю тебе сделать меня слабой. Не стану слушать твою ложь».

Но суть была в том, что Гален не лгал. Он принадлежал к тем глупцам-идеалистам, которые говорят то, во что свято верят. Келлер не следовало бы выяснять, каковы его убеждения, но она ничего не могла с собой поделать. Она хотела их узнать.

Гален уже молча глядел на нее. В его блестящих глазах застыли слезы.

Что-то изменилось в Келлер и вокруг нее.

Поначалу она не могла понять, что происходит, осознавала лишь, что теряет себя. Лишается своей брони, жесткости, всего, что необходимо ей, чтобы выжить. Что-то внутри у нее таяло, и душа ее тянулась к Галену.

Она попыталась взять себя в руки, но тщетно. Обратного пути уже не было.

Келлер чувствовала, что куда-то падает, но ей было уже все равно...

Кто-то подхватил ее. Она знала тепло этих рук и уже не боялась их. Наоборот, она опиралась на них, позволяя Галену поддерживать ее обмякшее тело.

Как тепло...

В одно мгновение Келлер захватил вихрь чувств. Наверное, от избытка тепла ее начала бить дрожь.

Но это не было ознобом. Ощущение новое, незнакомое и неназываемое — наслаждение. Но только гораздо сильнее и ярче.

Именно в этот момент между ними проскочила искра, соединив их души. За ней последовала ошеломляющая вспышка взаимопроникновения.

У Келлер чуть не разорвалось сердце.

Это ты, — звучал у нее в голове голос — тот самый голос, который она слышала вчера, в минуты схватки с драконом. Он наполнил ее радостным удивлением. — Эта ты... Та самая, которую я искал. Ты — единственная...

Келлер больше не хотелось возражать — она желала только бесконечно слушать Галена. Казалось, она вдруг увидела прямо перед собой заветную мечту. Человека, которого она чувствовала, как самое себя.

Я знаю тебя, — отозвался голос Галена в ее голове. — Мы так похожи...

Нет, — подумала Келлер, но протест прозвучал довольно слабо.

Цепляться за злость и ненависть казалось ей теперь бессмысленным занятием.

Мы принадлежим друг другу, — просто объяснил Гален. — Вот так.

Теплые волны... Келлер воспринимала его любовь как яркий свет, льющийся на нее, и больше не могла сопротивляться.

Она обняла Галена. Слегка повернула голову, и, поскольку они были почти одинакового роста, их губы оказались совсем рядом.

Поцелуй был трепетным, блаженным и сладостным.

После бесконечного плавного парения в золотистой дымке Келлер вдруг вздрогнула от неожиданных мыслей:

Есть что-то, что я должна помнить...

Я люблю тебя, — ответил Гален.

Да, но я о чем-то забыла...

Мы вместе, — напомнил он. — Я не хочу, чтобы ты думала о чем-то еще.

И на этот раз он сказал правду. Келлер была согласна с ним. Кто бы смог добровольно отказаться от этого тепла, близости и тихой радости?

Но они о чем-то говорили — целая вечность прошла с тех пор, тогда она еще была одна. Келлер вспомнила, что в той жизни что-то безмерно печалило ее.

Я не позволю тебе печалиться. И ты больше не будешь одна, — возразил он молча.

Гален провел по ее волосам кончиками пальцев. Только и всего, но этот жест чуть не лишил Келлер способности мыслить.

Однако этого не произошло.

Одна... Теперь я вспомнила.

Записка ее матери. «Ты всегда будешь одна».

Кольцо рук Галена сжалось.

Не смей! Не думай об этом. Мы вместе. Я люблю тебя...

Нет!..

Келлер резко вырвалась из его объятий. И обнаружила, что они все еще стоят посреди библиотеки. Посмотрела на Галена в упор. Он выглядел изумленным, потрясенным, словно его силой вышвырнули из прекрасного сна.

— Келлер...

— Нет! — выпалила она. — Не прикасайся!

— Не буду. Но уйти я тебе не позволю. Ведь я люблю тебя.

— Любовь — это слабость, — отрезала Келлер. Заметив на полу оброненную записку матери, она подхватила ее. — А меня никто не заставит стать сентиментальной и слабой! Никто!

Уже за дверью она стала искать себе оправдание: Гален не вправе любить ее. Это немыслимо. Ему предначертано жениться на колдунье.

От этого зависит судьба всего мира.

Поиск по сайту: