Люди, обладавшие космическим сознанием 7 страница

ечего и пытаться дать в этой книге сколько-нибудь подробное изучение данного вопроса — даже поверхностная разработка заполнит материалом целую библиотеку.

I

Сразу откровенно констатируем такую точку зрения:

а) Фрэнсис Бэкон написал «шекспировские» драмы и поэмы;

б) он стал космически-сознателен приблизительно на тридцатом году жизни, вследствие чего у него было очень раннее умственное и нравственное развитие;

в) он начал писать «сонеты» сразу после озарения. По нашему мнению, первые сто двадцать шесть «сонетов» составляют поэму, описывающую космическое сознание;

г) первые сто двадцать шесть «сонетов» обращаются к космическому сознанию, а космическое сознание — к вылившимся из него драмам;

д) в «сонетах» можно видеть такие особенности:

1) космическое сознание;

2) космически-сознательного и самосознательного Бэкона, каким он проявляется в драме и в «сонетах»;

3) особое порождение космического сознания — драмы;

4) Бэкона — придворного, политика, прозаика, делового человека и проч.

II

Можно подумать, что первые сто двадцать шесть «сонетов» обращены к юноше-другу, хотя во многом это можно и отрицать. Ясно, однако, что при таком предположении они делаются совершенно недостойными творца «Лира» и «Макбета».

Писатели, которых мы рассматриваем в настоящей книге, почти всегда пишут так, что получается два или три значения одновременно, как и следует ожидать от людей, в которых сосредоточено несколько личностей. Пожалуй, Данте и Уитмен являются наилучшими примерами такой многозначности.

Т. С. Бэйнз [86:764] говорит, что нельзя смотреть с такой точки зрения. Позвольте возразить: пусть действительно существовал такой юноша, такая брюнетка [Мэри Фиттон, 167:30]. Все это явно ничего не доказывает. Эти лица могли существовать, автор мог обращаться к ним в «сонетах» так, как обращаются к океану и говорят о его «сухих, надменных губах» [193:392] или вкладывают в уста исторических личностей то, что они никогда не говорили, хотя физическая возможность говорить у них, конечно, была. Возьмите хотя бы «Молитву Колумба» [193:323], сочиненную Уитменом. Конечно же, она выражает то, что Уитмен думал, а не то, что думал Колумб. Нельзя найти ни единой строчки в «Leaves of Grass», где не было бы двух значений. Кто же сейчас не понимает, что в «Божественной комедии» Данте, хотя и пользовался современной ему теологией, однако ее образами он выражал свои более глубокие идеи, чем непосредственный смысл употребляемых им теологических терминов. Лучший новейший переводчик Данте говорит: «Самая главная трудность перевода лежит в том, что в поэме каждое выражение имеет несколько значений» [70:16].

III

В человеке, обладающем космическим сознанием, всегда живет несколько личностей, по крайней мере две. Личность «Шекспир» — автор драм и сонетов, нечто совершенно другое, чем личность «Бэкон» — писатель-прозаик, парламентский деятель, юрист, придворный и гражданин. Все равно что «Серафита» или «Серафит», будучи Бальзаком, совершенно непохож на светского человека Бальзака, каким его можно было видеть в парижских гостиных. Уитмен в «Leaves of Grass» совершенно иной, чем Уитмен в обыденной жизни. «Гавриил» хотя и Магомет, но в то же время совершенно отдельная личность. Совмещение нескольких личностей в одном лице, мы предполагаем, и послужило причиною возникновения споров о личностях Шекспира и Бэкона. Равным образом в этом совмещении лежит и разгадка вопроса.

IV

Кто не испытал космического сознания, тот не может представить себе, что бывает при его приходе. Человек внутри себя чувствует рай. Старая земля становится для него небом. Необходимое условие — одиночество. «Озаренный» человек, естественно, не желает, чтобы старый мир отвлекал его от созерцания нового мира. В этот период жизни Бальзак уходил, чтобы быть в одиночестве недели и даже месяцы. Ап. Павел в это время не входил в общение с людьми, не посещал Иерусалима [22:1-17], но удалился в Аравию. Уитмен был крайне общителен, однако в начале космически-сознательной жизни он по месяцам жил в малонаселенной части Лонг-Айленда на морском побережье: одиночество было необходимо для него.

Иисус Христос немедленно после озарения «возведен бысть духом в пустыню» (ап. Матфей), и «и глас бысть с небесе: ты еси сын мой возлюбленный, о нем же благоволих. И абие дух изведе его в пустыню» (ап. Марк), где Он оставался некоторое время.

Наверное, во всех ярко выраженных случаях космического сознания, тщательное исследование покажет, что у всех озаренных лиц после озарения есть стремление к одиночеству.

Спеддинг [174:49] говорит: «С апреля 1590 г. до конца 1591 г. я не могу найти о Бэконе ничего, кроме его письма в пять страниц». Между тем сам Бэкон о том же периоде говорит: «Я не думаю, чтобы я работой мог расстроить себе здоровье, потому что мое изучение и размышления теперь берут больше труда, чем любая работа» [174:56].

Особенно в течение этих полутора лет Бэкон зачастую уезжал в Туикенгэм «и наслаждался благословенным созерцанием в этом сладостном одиночестве, которое сосредоточивает мысли, как щурение глаз сосредоточивает зрение» [129:71 ]. Спеддинг говорит, что по временам Бэкон писал при закрытых дверях; о чем он тогда писал — неизвестно. Есть большой промежуток времени, когда Бэкон усиленно работал, а между тем нет ни одного произведения, которое было бы датировано этим временем [ 129:71 -72 ]. Г-жа Потт, несомненно, права, говоря, что в такие периоды и, вероятно, в течение 1590-1591 годов много было написано более ранних драм [129:71].

V

Умственные способности Бэкона развились чрезвычайно рано. Бэкон сделался космически-сознательным, скажем, в начале 1590 года, т. е. в возрасте чуть больше 29 лет. Вероятно, до этого времени он написал несколько драм: некоторые из них оказались достойны быть помещенными в издании 1623 года. Весною 1590 года Бэкон получил космическое сознание. Почти два года (1590-1591) он жил в уединении и написал много драм, поясняя более ранними сонетами свои драмы и собственное настроение. Более поздние сонеты, вызванные случайными обстоятельствами, были написаны в период, начиная с этого времени и до их публикации в 1609 году.

В рамках настоящей книги невозможно дать биографию Бэкона. Для нас важно лишь одно: был ли он в умственном, а особенно в нравственном отношении таков, какими бывают люди, просветленные космическим сознанием? Его нравственность, с легкой руки Попа и Маколея, внушает большое сомнение. Но возьмем отзывы людей беспартийных, например Спеллинга. Спеддинг так заканчивает свой труд о Бэконе:

«Как мне ни надо было бы горевать о падении такого человека, как Бэкон, соболезновать о таком жалком конце такой жизни, — я лично всегда чувствовал, что он не пал. Не свались на него внешнее несчастье, люди никогда не смогли бы узнать, насколько он, в самом деле, был велик и прекрасен. Едва ли бы я мог узнать тогда, что внутренние хорошие качества человека непобедимы. Я не знаю ничего выше и привлекательнее его непоколебимой энергии, порядочности, ясности ума и чувств, терпения, хладнокровия и надежды, с которыми его дух переносил страшнейшие удары судьбы. Иову не пришлось перенести столько испытаний, многострадальный Иов хуже переносил свои меньшие страдания!

Во всей огромной массе его сочинений за эти последние пять лет его жизни не найти малодушного сетования, жалоб на кого-либо, самооправданий, нет и следа утомления, отчаяния или слабости» [178:407].

Сравните состояние духа Бэкона с неистощимой жизнерадостностью Уитмена, Бёме и Блейка.

VI

Ролэ [141:47] так говорит в своих личных наблюдениях о Бэконе: «Мне думается, что если луч исходящего от Бога знания падал на кого-либо в наше время, то, конечно, это лицо — Бэкон. Хотя он и был очень начитанный человек, однако его знание было не книжное: оно исходило из каких-то источников внутри самого Бэкона. Знание свое он высказывал лишь очень осмотрительно и осторожно». Другими словами, Ролэ думает, что Бэкон был озарен космическим сознанием и что он очень осторожно открывал свои произведения, исходящие из этого источника. Мне кажется, это может служить одним из доказательств нашего мнения, что Бэкон скрывал авторство его драм и сонетов.

Обратите внимание на выдержку из исследования Бэкона «О правде» [35:82]: «Первым творением Бога во дни творения было просветление чувства; последний день — просветление разума и затем настала суббота — просветление духа». Иными словами, Бэкон говорит, что в эволюции развития человеческого ума сначала был этап простого сознания, затем — самосознания и, в конце концов, настало время распространения космического сознания. Бэкон продолжает: «Прежде всего Он вдохнул свет в хаотическую материю (и произвел жизнь — простое сознание), затем Он вдохнул свет в лицо человека (и произвел самосознание), и до сих пор Он непрерывно вдыхает и внедряет свет в лицо избранных Своих» (наделяя их космическим сознанием). Сравните: «Сказано: велики чувства, но выше чувств разум (простое сознание), больше разума — понимание (самосознание), а то, что выше понимания, и есть то (космическое сознание). Таким образом, зная то, что выше понимания, и воздерживая себя самими собою (заметьте неминуемое удвоение личности), разрушьте непокоримого врага в виде желаний». [154:57] Далее: «Закон можно найти не рассуждениями, ибо он находится вне пределов разума» [164:39].

Достойно замечания, что Бэкон полагает такую же разницу между разумом и пониманием, как между пониманием и космическим сознанием. Но мог ли он установить эту пропорцию иначе, как на опыте? В своей молитве [175:469] он говорит:

«Я Твой должник за талант Твоих даров и милостей. Я не сохранил его и не отдал взаймы, где он дал бы пользу. Я без пользы растратил его на вещи, для которых я меньше всего годился. Истинно говорю я, моя душа была чужой во время моего странствования».

Талант — космический разум. Бэкон должен был жить для него, но Бэкон жил двойственной жизнью и растратил большую часть своей жизни. Душа — космический разум — была посторонней по отношению к сознательному Бэкону.

Космический разум написал драмы. Какие великие произведения получил бы мир, если бы Бэкон жил исключительно для космического разума. Вместо непонятой, почти неизвестной жизни перед нами была бы еще одна из тех открытых, возвышенных жизней, которые вдохновляют человечество, медленно подымающееся по пути к божеству.

Приводим два отрывка: первый — из «Плана работы», второй — из «Нового Органона».

«Если мы исполняем труд Твой в поте лица нашего, то Ты сделаешь нас участниками Твоего видения и Твоей субботы. Мы смиренно молим Тебя, чтобы такое настроение было у нас постоянно и чтобы нашими руками и руками других, кому Ты дашь такой же дух, Ты одарил бы род человеческий новой благодатью» [34:54].

«Я могу сказать про себя то, что было сказано в шутку: нельзя сказать, чтобы у нас было одинаковое мнение, когда один пьет воду, а другой — вино. Другие люди, как в древности, так и теперь, пьют грубый напиток — воду, воду знания, легко вытекающую из понимания или вычерпываемую из источника знания посредством логики, как вода вытягивается воротом из колодца. Я пью, пью за здоровье человеческого рода, вино из бесчисленных лоз, из зрелых гроздей, вино очищенное и осветленное в погребе. Не мудрено, что мы не понимаем друг друга?» [34:155]

VII

Конечно, здесь не место разбираться, кто автор шекспировских драм, но раз мы приписываем их Бэкону, мы должны привести хоть основные доказательства правильности нашего взгляда.

1. В «шекспировских» драмах встречается до 500 новых слов, заимствованных преимущественно из латинского языка. Далее, еще больше — до 5000 — встречается старых слов, употребляемых в новом смысле. Ясно, что автор почти что думал на латинском языке и был человек высокообразованный. Стиль прозы Бэкона совпадает со стилем «шекспировских» драм. 98,5 % «шекспировских» слов встречаются у Бэкона [37:133]. Равным образом, у Бэкона те же новые метафоры, уподобления, антитезы, что и у Шекспира [37:136]. Можно подумать, что шекспировские и бэконовские книги написаны одним лицом.

2. Донелли [74], Уигстон [197], Холмс [99] и другие приводят целые сотни совершенно тождественных фраз и оборотов речи у Бэкона и Шекспира. Это тождество никак нельзя приписать случайности.

3. Бэкон и «Шекспир» читали и любили совершенно те же самые книги.

4.0ни оба писали на одинаковые темы. Философия «De Augmen-tis» и «Novum Organum» и другая проза Бэкона постоянно встречаются в шекспировских драмах. Бэкон — неизменно с той же самой точки зрения, что и Шекспир, — рассматривает человеческую жизнь и страсти [197:25 и далее].

5. Их точка зрения на все, от малого до большого, всегда одинакова. Их мнения всегда согласуемы.

6. Два великих человека — «Шекспир» и «Бэкон» — жили 30 лет в маленьком городе, где было каких-нибудь 160 ООО жителей [82:820]. Они никогда не встречались. Нет указаний далее, что они были знакомы друг с другом. Меньший из двух — Бэкон — оставил после себя множество следов своей литературной деятельности, своей жизни — в виде рукописей, писем к знакомым и от знакомых и т. д. Больший человек — Шекспир — не оставил после себя ни рукописей, ни даже письма.

7. Места действия «шекспировских» драм хорошо знакомы Бэкону или лично, или по описаниям. Единственное место, которое должно было бы быть детально знакомо Уильяму Шекспиру, — Стратфорд на Авоне и его окрестности — не упоминается в «шекспировских» драмах.

8. Существует ясно выраженная параллель между последовательностью написания различных «шекспировских» драм (их тема, обстановка и т. д.) и событиями жизни Бэкона (его положение, жизнь, местожительство и т. д.). В то же самое время, насколько нам известно, совершенно нет ничего общего между жизнью «Шекспира» и «шекспировскими» драмами [130].

9. Сходство между «шекспировскими» Ричардом III и Генрихом VIII, с одной стороны, и бэконовской историей этих лиц, с другой стороны, так полно, что можно безошибочно сказать, что эти драмы и история написаны одним и тем же лицом [197:1-24].

10. Часто говорят, что Бэкон был ученый, философ, придворный, делец, но не остряк, не поэт. Но даже не говоря о драмах, Бэкон был поэт. Маколэй говорит: «У Бэкона была сильно развита поэтическая сторона ума, но не так сильно, как его остроумие. Поэтическая сторона ума никогда не брала верх над его разумом и не подавляла всего человека... До Бэкона ни у кого еще не было такого сильного и тщательно уравновешенного воображения» [120:487].

11.Для непредубежденного человека один лишь «Promus» достаточно доказывает, что драмы написаны Бэконом. Скажите, для чего Бэкон стал бы приниматься за такой сложный труд [ 129 ], который мог пригодиться только для написания драм? Чтобы убедиться во всем этом, лучше всего самим прочесть те сочинения Бэкона, о которых доподлинно известно, что они принадлежат ему. В настоящей книге мы желаем доказать, что натура Бэкона была двойственна: был Бэкон, которого знали современники — и которого мы знаем по его прозаическим трудам, назовем его «Бэкон обычного сознания», и был другой Бэкон, у которого была вся эрудиция Бэкона первого, все его способности, но соединенные с колоссальным внутренним прозрением и с мощными духовными силами, — этот «второй Бэкон», космически-сознательный, писал сонеты и драмы.

12.18 апреля 1621 года Бэкон написал свою молитву. Это было после его падения. Аддисон говорит, что эта молитва скорее могла быть возносима ангелом, чем человеком [175:467]. Ни в сонетах, ни в драмах не было такой истинной, искренней, глубокой поэзии, как в этой молитве: она — сама чистота и честность. Бэкон в ней, между прочим, говорит, что он дал человечеству всеобщее благо, хотя и в презираемой форме. Никто еще до сих пор не объяснил, какое общее благо и отчего в презираемой форме? Скажем, пусть это благо — его философские работы. Верно: они могут считаться общеполезными. Но причем тут презираемая форма, когда они были написаны на великолепном латинском языке, прекрасны и по форме, и по стилю?

13.В двух совершенно независимых прекрасных трудах Борн-манн [28] и Рагглз [145] указывают, до какой удивительной степени мысли Шекспира и Бэкона всегда совпадают, как проза Бэкона выливается в поэзию у Шекспира и как методы прозаических сочинений Бэкона целиком осуществляются в поэтических произведениях «Шекспира», причем оба они никогда не теряют из виду друг друга. Труды Борнманна и Рагглза доказывают, что человек, написавший «Лира», «Бурю» и «Венецианского купца», написал и «De Augmentis», и «Silva Silvarium».

14.Д-ру Платту удалось дешифровать анаграмму в начале пятого действия комедии «Бесплодные усилия любви» [51:376], «honori-ficabilitudinitatibus», которое раскрывается, как «Hi ludi tuiti sibi

Fr. Bocono nati», т. е. «эти драмы, доверенные самим себе, сочинены Фр. Бэконом». Цель анаграммы совершенно ясна. Далее. В манускрипте этой комедии, находящемся в доме, принадлежавшем Бэкону, написана анаграмма «Honorificabüitudmo», раскрывающаяся как «Initio hi ludi Fr. Bacono», т. е. «в начале эти комедии Фр. Бэконом» — латынь скверна, была признана несовершенной и анаграмма была переделана в безупречную форму, в которой и появилась в изданиях «Бесплодных усилий любви». Нахождение в доме Фрэнсиса Бэкона указывает на реальное лицо — автора этой «шекспировской» комедии.

15. Как бы ни были убедительны вышеприведенные доказательства, однако наилучшим является то, что все «шекспировские» произведения в подлинниках подписаны шифром Фрэнсиса Бэкона. Это открытие последних двух лет. Шифр скоро будет опубликован.

VIII

Настоящая книга не имеет ничего общего с установлением, кто был автор тех или иных сочинений. Что было сказано, было сказано между прочим. Наша задача доказать, что некто, написавший «сонеты» и драмы, обладал космическим сознанием.

В этих двух видах произведений есть все необходимые элементы для решения нашей задачи. Драмы представляют собою изображение человеческого мира и проистекают непосредственно из «космического сознания». Сонеты, с точки зрения обыкновенного сознания, очень осторожно и в скрытом виде рассматривают «космическое сознание».

IX

Первые семнадцать сонетов призывают космическое сознание к работе. Они были и написаны, и изданы первыми.

Если такое объяснение покажется странным — сравните этот случай со случаем несомненным: Уитмен на третьей странице своих «Leaves of Grass» обращается к космическому сознанию: «Прерви молчание; ни слов, ни музыки иль рифмы я хочу, ни жизни поучений, ни даже наилучшего не надо мне. Нет, я желаю лишь услышать твой затаенный голос». Будда желал лишь возвышенной жизни.

Бэкон — лишь литературных лавров. Уитмен за долгую жизнь оставил всего два маленьких тома. Бэкон в короткое время дал раз в двадцать больше. Обращение Уитмена к космическому сознанию — всего три строчки. Бэкон призывает его в 200 строфах.

Сонет 1

Мы красоте¹ желаем размноженья,

Нам хочется, чтоб цвет ее не вял, —

Чтоб зрелый плод, — как все, добыча тленья, —

Нам нежного наследника давал.

А ты, плененный сам собой, питая

Твой юный пыл своим топливом, сам

Творя бесплодье вместо урожая,

Сам враг себе, жесток к своим дарам.

Ты ныне миру вешних дней отрада,

Один² глашатай прелестей весны,

В зачатке губишь цвет твоей услады,

Скупец и мот небесной красоты.

Так пожалей же мир, иначе плод

Твоей красы с тобою гроб пожрет.

1 В подлиннике — «from fairest creatures» — «прекраснейших существ». Плотин называет это прекраснейшее: «это — возвышеннейшее состояние», а Данте говорит: «О сияние вечно живого света! Каждый поэт показался бы обессиленным тенью Парнаса или опьянявшимся водою его источников, — показался бы отяжелевшим в своем разуме, когда попытался бы изобразить тебя таким, как ты явило себя в пространстве».

2 «Один глашатай прелестей весны» — из 43 случаев появления космического сознания, время его появления зарегистрировано лишь в 20, из этих 20 оно упало на первую половину года в 15 случаях. Не явилось ли у Бэкона озарение весною? [71:201]

Сонет 2

Когда твой лик осадят сорок зим, Изрыв красу твоей роскошной нивы, То блеск его, теперь неотразим, Представится тогда мрачней крапивы,

И на вопрос, где красота былая, Сокровище твоих весенних дней,

Когда космическому сознанию будет сорок лет, Бэкон будет уже семидесятилетним стариком.

Не прозвучит ли, как насмешка злая,

Ответ: «в глуби ввалившихся очей»?

Насколько ж будет лучше примененье

Твоих даров, когда ответишь:

«Вот — мой сын, в нем старости моей прощенье»...

И снова лик твой миру зацветет.

Так, стариком, ты станешь юным вновь,

Когда в другом твоя зардеет кровь.

Сонет 3

Вот зеркало. Взгляни и отраженью Скажи: пора преемника создать, Иначе ты лишишь благословенья Мир светлый и неведомую мать¹. Где та, чья непорочная утроба Отвергнет радость² понести твой плод? Где тот, кто хочет быть подобьем гроба В самолюбви, чтоб прекратить свой род? Ты — отблеск матери³, верни ж и ты ей Апрель ее красы. И пусть твой сын Тебе вернет назад дни золотые Твоей весны в дни грустные морщин! Но коль не хочешь памяти людей, Умри один с наружностью своей!

Когда гляжу, как все крутом растет,

Но только на мгновенье совершенно, —

Как плотский мир лишь призрачно живет,

Влиянью звезд покорный сокровенно, —

Когда я вижу, что людей, как травы,

Растит, хранит и косит тот же рок,

Даруя им отраду и отраву,

Сливая жизнь и смерть в один поток, —

В раздумий тогда перед виденьем

Твоей роскошной красоты стою,

И страшно мне, что время вместе с тленьем

Сведут в мрак ночи молодость твою.

И я хочу свою подставить грудь,

И все тебе, что отнято, вернуть.

Все вещи после временного периода зрелости вянут, никнут. Космическое сознание само подвержено этому общему закону. И чтобы оно все же не совсем исчезло вместе с его носителем, он (самосознающий Бэкон) запечатлевает его заживо.

Сонет 16

Но почему не избираешь ты,

Воюя с временем, пути вернее?

И не берешь в защиту красоты

Оружия, моих стихов мощнее?

Теперь достиг ты счастия вершин.

На свете много девственных целин

Готово возродить твой пышный цвет,

Куда живее, чем в стихах поэт.

Так жизнь сама вернет твой облик внешний:

Ни летопись, ни пыл любви моей

Его не в силах внутренне и внешне

Заставить вечно жить в очах людей.

Сам от себя, себя же отделив,

Собой рожден — ты будешь вечно жив.

Просто сознательный Бэкон готов увековечить космическое сознание в «сонетах», но отчего само оно не увековечит себя лучшим способом, чем собранием стихов? Ты (космическое сознание) только что расцвел, и девушки (живопись, поэзия, драма и т. д.) были бы рады иметь от тебя потомство — цветы твоей жизни. Они были бы более похожи на тебя, чем все то, что я могу написать о тебе, смотря на тебя извне. Сонеты — изображение космического сознания с точки зрения просто сознательного человека, между тем необходимо заставить космическое сознание сказать о себе самом. Сравните Уитмена «...я желаю лишь услышать твой затаенный голос».

Бэкон говорит космическому сознанию, что оно будет бессмертно, станет понятно всем и всегда, если само изобразит себя.

Сонет 17

С годами кто, кто будет верить мне, Как бы слова тебя ни возносили? Мои стихи, как надпись на могиле, Не в силах вызвать образ твой вполне. И если б даже верно был воспет В моих стихах твой облик несравненный, В грядущем кто не скажет: «Лжет поэт: Нет красоты такой во всей вселенной!» От времени мой пожелтелый свиток Поднимут на смех, как вранье глупца, И внешних прелестей твоих избыток Покажется всем выдумкой льстеца. Когда ж бы сын твой был в твоих летах, Ты жив бы в нем был и — в моих стихах.

Если я стану рассказывать, что ты (космическое сознание) представляешь собою, то либо не поймут, либо не поверят, скажут, что я преувеличиваю. Но если после тебя останутся твои дети, т. е. произведения, продиктованные космическим сознанием, тогда ты будешь жить вечно: во-первых, в твоих произведениях, божественное происхождение которых будет несомненно, и во-вторых, в моих сонетах, которым тогда поверят, сравнивая мои стихи с действительностью.

Сравню ли я тебя с весенним днем? Нет, ты милее длительной красою: Злой вихрь играет нежным лепестком, Весна проходит краткой полосою. Светило дня то шлет чрезмерный зной, То вдруг скрывается за тучей мрачной. Нет красоты, что, строгой чередой Иль случаем, не стала бы невзрачной. Твоя ж весна не выдает теней И вечный блеск ее не увядает. Нет, даже смерть бессильна перед ней! На все века твой образ просияет. Пока есть в людях чувства и мечты, Живет мой стих, а вместе с ним и ты!

Первая часть сонета — восхваление космического сознания. Кажется, это один из позднейших сонетов, когда Бэкон уже знал, как выражает себя космическое сознание в его драмах. Он говорит, что космическое сознание существует, пока существует человечество, что оно возрастает в вечных линиях, по которым движется человечество (in eternal lines to time thou growest).

Сонет 33

Как часто по утрам светило дня,

Вершины гор по-царски украшая,

И золотя зеленые поля,

И радугой потоки освещая, —

Дает внезапно безобразной туче

Его небесный лик заволокнуть,

И, спрятав от земли свой облик жгучий,

Незримо к западу свершает путь.

Так, солнце сердца чуть лишь озарило

Всеторжествующе мое чело,

Как туча черная его затмила,

Но не затмила чувства моего...

Земных ли солнц бессменно светел луч, Коль солнцу неба не избегнуть туч?!

Сонет 33 говорит о перемежающемся характере озарения. Это относится ко всем тем случаям космического сознания, когда оно появляется многократно. Промежутки между озарениями печальны и пусты. Бёме, говоря о чередовании периодов космического сознания, рассказывает [40:16]: «Солнце немало светило на меня, но не постоянно, а когда оно заходило, я плохо знал и понимал свою собственную работу».

То же самое говорит и Иепес: «Когда приходят эти видения, то словно как через открытую дверь врывается ослепительный свет, видимый душою, как человеческий глаз видит молнию среди ночной тьмы. Молния позволяет видеть все окружающее лишь на один миг. После нее тьма еще глубже, хотя очертания предметов остаются на некоторое время в памяти. Но в случае озарения души видение бывает совершеннее. Ибо то, что я видел при озарении моей души, настолько врезалось в нее, что каждый раз, когда Бог опять озаряет ее, душа помнит ранее виденное так же отчетливо, как когда она видела это в первый раз, так же, как мы видим предметы, отраженные в зеркале, всякий раз, когда посмотрим на него. Раз душа видела однажды видения — они уже никогда не оставят ее. Видения эти действуют на душу так, что дают ей ощущение покоя, просветления, прославляющего восторга, сладости, чистоты, любви, смирения и возвышения духа к Богу. Эти ощущения бывают иногда сильнее, иногда слабее, иногда усиливается одно из них, иногда другое, соответственно расположению души и воле Божией» [203:200-201 ]. Ап. Павел говорит: «Плод духа есть любовь, радость, мир, долготерпение, милость, доброта, верность, смирение и умеренность» [22:5:22].

Сонет 36

Сознаемся, пора нам раздвоиться. Хотя любовь в нас, как была, одна, На мне одном позор пусть отразится, Пусть будешь ты, как прежде, без пятна. Пусть наши чувства будут той же пробы, Но жизни нашей — разные пути. Хоть мы остались неизменны оба, Но светлых встреч нам больше не найти. Отныне я при всех тебе чужой,

Дабы тебя не запятнал мой стыд: И ты будь в людях холоден со мной, Иначе свет тебя не пощадит. Пусть будет так! Я так люблю тебя, Что раз ты мой, и честь твоя — моя.

По-видимому, этот сонет необходимо отнести к более позднему времени, чем вышеприведенные сонеты. В течение нескольких лет Бэкон жил двойственной жизнью: с одной стороны, он был юристом, придворным, политиком — это был Бэкон, обладавший лишь самосознанием. С другой стороны, он был поэт, провидец, озаренный тем «редким, несказанным светом, что осветить способен самый свет» — «тем светом, который никогда не освещал земли или моря», словом, он вел жизнь, озаренную космическим сознанием. Обе эти жизни у него были строго разграничены. Почти никто — разве только св. Антоний и ап. Матфей — не знал в сознательном состоянии, что, кроме обычной сознательной, они ведут еще какую-то другую жизнь. У Бэкона было немало оснований, чтобы строго разграничить эти два состояния своей жизни. Многим совершенно непонятна прямая двойственность этого и других сонетов, если ее отнести к двум сторонам одной и той же личности или двум личностям того же самого лица. Но предположим, что наше объяснение правильно, — тогда сравним эти сонеты с произведениями других авторов, о которых доподлинно известно, что они обращались к своему собственному космическому сознанию. Язык сонетов ни в коем случае (сравнительно с другими авторами) нельзя назвать преувеличенным. Например, Уитмен пишет: «Со смехом и множеством лобзаний, о, душа, я вижу, ты любима мною, а я тобой» [193:321]. И далее: «И, обращаясь, я зову тебя, о душа, ты, действительно, — я» [193:321 ]. Автор сонета говорит, что если бы он открыто признал в себе свою вторую личность, свое второе «я», то есть космическое сознание, и произведения — драмы, написанные под влиянием космического начала, тогда все то, что принесло бы пользу ему, просто сознательному Бэкону, было бы отнято от его лучшей, высшей стороны, т. е. космически-сознательного Бэкона. Он не может согласиться на это.

Поиск по сайту: