Люди, обладавшие космическим сознанием 8 страница

Сонет 39

Как мне твои заслуги воспевать, Когда ты часть, и лучшая, моя? Что могут похвалы себе мне дать? Что в том мое, в чем я хвалю тебя? Поэтому нам надо разойтись

И наших светлых чувств порвать звено, Чтоб, разлучившись, лишь к тебе неслись Хвалы за то, что лишь тебе дано. Разлука! Как бы ты была тяжка, Когда б досуга тягостное бремя — Обманывая помыслы и время — Не красила любовная мечта, Когда бы ты не дозволяла нам Петь здесь о том, что так далеко там?

Космическое сознание—лучшая часть автора сонетов. Раз это так, то даже неудобно восхвалять ее, и вследствие этого двум нераздельным частям необходимо отделиться одна от другой. Во время своего отделения от своей лучшей части — т. е. космического сознания, — автор занимается политикой и прочими житейскими делами. Это происходит с ним все время, пока в нем спит космическое сознание. Хотя оно в нем тогда и отсутствует, но он все же рад, сознавая, что в любое время он в состоянии призвать к себе космическое сознание и все образы, идеи, находящиеся с ним в связи. Это ярче всего выражено в последнем стихе о даре — сознавать «здесь о том, что так далеко там». Это уже указано во многих местах нашей книги. Гаутама говорит: «Достижение архатства (космического сознания) превращает единого человека в многоличного» [161:241]. Ап. Павел сказал: «Я более уже не живу как личность, но Христос (космическое сознание) живет во мне» [22:2:20]. И далее: «Если кто-либо существует во Христе, то он превращается в новое создание» [21:5:17]. Ап. Павел говорит, что «человек Иисус сотворил обоих воедино» (т. е. соединил в себе космическое сознание Христа с просто сознательным человеком-Иисусом), что он мог «из двух сотворить одного нового человека» [23:2:14-15]. Во многих местах ап. Павел указывает на двойственность своей личности. Магомет называл космическое сознание «Гавриилом». Коран был продиктован Гавриилом (космическим сознанием) ему — сознательному Магомету. Видимый Магомет был второй личностью. Бальзак, доведя рассказ о жизни Луи Ламбера (т. е. о самом себе) вплоть до момента озарения, говорит: «Событие, о котором мне остается рассказать, составляет его второе существование. Оно — исключительно во всех отношениях» [5:10]. Затем он описывает приход космического сознания и определяет афоризмами сущность самого космического сознания. Уитмен постоянно называет космическое сознание «душою», а себя называет обыденным, видимым Уолтом Уитменом [193:32].

Я как богач, чей ключ благословенный Вскрывает тайное сокровище свое, Не каждый час, но редко, сокровенно, Чтоб не тупить блаженства острие. Всем ведомо, как редкое веселье, Приходит праздник только раз в году И драгоценный камень в ожерелье Лишь скупо расставляется в ряду. Так и часы с тобой, как мой тайник Иль сундуки с одеждою богатой, Даруют мне благословенный миг, Раскрыв красы, которыми чреваты. Блажен же ты, чьи порождают вежды С тобой восторг, а без тебя надежды!

Сравните с Плотиной: «Это высшее состояние — не постоянно. Лишь изредка возможно наслаждаться (по особой милости оно сделано нам доступным) возвышением над своим телесным существом и над миром. До сих пор я испытал это чувство всего лишь три раза» [188:81]. По-видимому, у Бэкона период озарения продолжался больше и чаще приходил, чем у Плотина. Но, по-видимому, ни Плотин, ни Бэкон не были способны по желанию вызывать в себе состояние озарения. Весьма вероятно, что в Евангелии указывается на случайность и видимую беспричинность появления и исчезновения божественного озарения, когда говорится: «Ветер дует, куда он хочет, и ты слышишь его, но ты не знаешь, откуда он приходит и куда он идет: так бывает и с рожденными от духа» [17:3:8].

Сонет 53

Какая сущность твоего сложенья? Тьмы чуждых образов живут в тебе. У всех одно лишь тени отраженье, А ты один вмещаешь все в себе. Лик Адониса жалко искажает Собой твои небесные черты, — Все, что лицо Елены украшает, В одежде грека воплощаешь ты.

Возьмем весну иль осени дары.

Та — только тень твоих очарований,

А эта — воплощенье доброты.

Ты отражен в красотах всех созданий,

Ты внешностью участвуешь везде,

Но постоянство сердца лишь в тебе.

Сравните это описание космического сознания с тем, что говорит Будда: «Архатство (космическое сознание) даст человеку способность сердцем понимать сердца других существ и людей, понимать все настроения — страстное, спокойное, гневное, мирное, постигать заблуждения ума; видеть его возвышенность, узость, глубину, посредственность, упорство, колебания, свободу и рабство» [161:215]. То есть космическое сознание открывает весь внутренний мир человека. Это дивно выражено в «шекспировских» драмах. Сравните произведения «Шекспира» с охватывающим всю вселенную миросозерцанием Данте, с бальзаковским проникновением в строение и самую жизнь человеческого сердца; сравните с выражением Уолта Уитмена: «Мне одинаково близки старые и молодые, глупые и мудрые. Мне все одинаково близко и далеко [193:42]. Я так же понимаю материнское, как и отцовское чувство, ребенка и взрослого». Знание человеческого сердца и жизни было в Уитмене всеобъемлющим.

Сонет 59

Что есть, уж было, может быть, не раз.

И вот, минувшее изображая,

Наш бедный ум обманывает нас,

Известное когда-то вновь рождая.

О, если б мог я, заглянув в сказанья

Пяти веков, увидеть облик твой

В одной из древних книг, где начертанья

Впервые закрепили дух живой!

О, если 6 знать, что б древние решили,

Увидя чудеса твоих красот.

Кто ближе к совершенству, мы, они ли, —

Иль мир свершает тот же оборот?

О, я уверен, ум веков былых

Ценил черты, куда бледней твоих!

Бэкон спрашивает: «Представляет ли собою явление озарения что-либо новое или оно уже существовало и в древности? Хотел бы я видеть его описание в старой литературе. Если оно существовало, конечно, данные о нем должны сохраниться. Я нашел бы их и мог бы судить, идет ли человечество вперед, или назад, или же стоит на месте». Ему кажется, что почти никто или совсем никто из древних не обладал космическим сознанием. Бэкон был прекрасно знаком с Евангелием и с посланиями ал. Павла, но, очевидно, его благоговение перед ними не позволяло здесь искать аналогий. С Данте он был, кажется, мало знаком, а индийской литературы, где он мог бы найти множество примеров, тождественных с его собственными наблюдениями над собой, он не знал. Англичане в его время совершенно не были знакомы с буддийской литературой. Вернее всего, что, благодаря всему этому, у Бэкона не могло даже и быть какого-либо знакомства со случаями космического сознания, помимо своего собственного.

Сонет 62

Грех самомненья очи мне слепит И обладает телом и душою, И этот грех ничто не излечит, Так глубоко сроднился он со мною. Мне кажется, нет облика красивей, Нет лучше стана, высшей правоты, — Что нет моей оценки справедливей, Что все во мне достойно похвалы. Но чуть возьмусь за зеркало, я вижу, Как стал я стар, как истощен тоской, И самомненье, падая все ниже, Становится обманчивой мечтой. То не себя — тебя я обожаю! В твою весну сентябрь мой облекаю.

В этом сонете двойственность личности в авторе выражена с яркостью. Когда он говорит о космическом сознании, он — просто сознательное «я» —проникается восхищением. Напротив, когда он обращается к организму и силам своего просто сознательного «я» — его слова пренебрежительны. В одно и то же время он и восхищен, и разочарован собою. Люди, знавшие У. Уитмена лично, знают, что то же самое противоречие и на той же основе свойственно было и ему. Восхищение У. Уитмена перед «космически-сознательным У. Уитменом» и его делами

(«Листья») было совершенно такое, какое выражается в этом сонете, хотя он совершенно лишен был самообольщенья по отношению к своему обычному сознательному «я». Совершенно то же можно сказать о Магомете или Бальзаке.

Сонет 70

То не беда, что ты хулы предмет! Прекрасное рождает осужденье. Ведь красоты без темных пятен нет. И в чистом небе ворон рвет тенью, Будь ты хорош, и грязный яд злословья Поднимет лишь тебя в глазах людей. Ведь червь грызет с особенной любовью Сладчайший цвет. Ты ж цвет весенних дней! Ты пережил соблазны юных лет, Нетронутый иль свергнув нападенье, Но этим злейший возбудил навет И дал ему утроить рвенье. Когда бы он тебя не искажал, Мильон сердец к твоим ногам бы пал.

Бэкон хочет сказать: космическое сознание в лице своих отпрысков—драм «Шекспира» — будет подвергаться постоянным нападкам за вольность языка, презрение к условностям и т. д. Эти нападки не доказывают дефектов произведений. Великие произведения вроде «шекспировских» драм никогда еще не могли быть оценены с самого начала. Не следует порицать то, что написано под влиянием космического сознания, ибо оно — божественно, оно выше понимания средних людей. Если бы люди не были глухи и слепы, они благоговейно преклонились бы перед такими, внушенными космическим сознанием, произведениями.

Сонет 78

Я так же часто призывал тебя

Быть Музою моих стихотворений,

Как все другие, что несут, как я,

К твоим стопам плоды их вдохновений.

Твой облик, что научит петь немого

И неуча парить за облака,

Дал силы новые искусству слова,

Удвоил мощь и грацию стиха.

Но более всего гордись моим:

В нем все — любовь, все — пламень чувства.

Ты только придал внешний блеск другим

И прелестью своей развил искусство, —

Но можно ли сравнить, что сделал мне ты,

Из неуча взведя меня в поэты?

Этот сонет был написан уже после создания, публикации многих драм, что, без сомнения, вызвало много подражаний. Автор называет себя «неучем» потому, что у него не было художественного образования. Космическое сознание научило его «пению», а до тех пор он был нем. Он получил озарение на тридцатом году жизни. Никогда до этого он не писал поэтических произведений — озаренный, он сразу, без предварительной подготовки, начал писать даже лучше, возвышеннее, чем кто-либо до него был в состоянии. Небесный свет, озаривший его, был до некоторой степени использован и его подражателями — он придал им стиль и прелесть чувств. Это явление довольно обычное. Ланг пишет о Вальтере Скотте, что его подражатели, например капитан Боабдилл, стали писать чуть ли не так же хорошо, как сам Вальтер Скотт [169:9]. Однако космическое сознание должно быть гордо, довольно тем, что оно даст: истинное искусство порождается лишь им, а не учебой. Сравните эти признания в отсутствии предварительной подготовки к литературной деятельности с такими же признаниями Магомета, Бальзака, Уолта Уитмена. У них или совсем не было литературной подготовки, или очень мало. Они, в среднем возрасте получив озарение, начали говорить или писать.

Сонет 86

Его стихов ли гордое ветрило,

Стремясь к тебе, награде всех наград,

В моем мозгу рой дум похоронило

И обратило в гроб цветущий сад?

Его ли дух, злым духом наученный

Писать стихи, стал палачом моих?

Нет, не злой дух, советник сокровенный, —

Нет, и не сам он поразил мой стих.

Ни он, ни этот тайный вдохновитель,

Средь тишины желанный гость ночной, Не может хвастаться, как победитель. Я не боюсь побед их надо мной! Но чуть ты стал сочувствовать ему, Я замолчал и погрузился в тьму.

В этом сонете раздвоение личности Бэкона-Шекспира доведено до крайнего предела (см. также примечание к 53-му сонету). Его второй личностью было написано мало сонетов за это время. Космически-сознательная личность росла быстро. За короткое время было написано много драм. Космически-сознательный Бэкон выучился под влиянием космического сознания писать «лучше всех смертных». Однако не это подавило, заставило онеметь самосознательного Бэкона, а то, что космическое сознание на время поглотило все силы обеих личностей — космической и самосознательной. Благосклонный дух, господствующий над его (т. е. космически-сознательной личности) умом, это та «сущность», о которой говорит Бальзак так: «Таинственные существа, одаренные изумительными способностями, они соединяются с другими существами и проникают их, как активное начало. Эти таинственные существа отличаются силой и благородством высшей природы» [7:50]. Этот «он» (стих 10) есть космически-сознательный Бэкон — «средь тишины желанный гость ночной» — космическое сознание. «Тайный вдохновитель» — сравните с Уолтом Уитменом: «Даже во сне я слышу шепот послания с небес» [193:324]. Большинство читателей сами заметят, что Уитмен крайне простым языком говорит о космическом сознании, далеко не высокопарным стилем Бальзака, Данте и, пожалуй, проще всех прочих людей, имевших космическое сознание.

Сонет 97

Как на зиму похожи дни разлуки С тобой, о радость промелькнувших дней! Какой мороз! Как все томится в скуке! Какой декабрь средь леса и полей! А между тем, то было вслед за летом, Роскошной осенью, в пору плодов, Зачатых некогда весенним цветом, Как плод любви осиротелых вдов. И вялыми казались мне плоды, Которые не знают ласк отца.

8 - 8397 Бёкк

Ведь лето и отрада там, где ты,

А без тебя у рощи нет певца,

А если есть, поет он так уныло,

Что вянет лист, страшась зимы постылой*.

В примечании к 33-му сонету было сказано о случайном, редком появлении космического сознания. Было указано, что простое сознание существует у человечества уже в течение нескольких сотен тысяч лет, что оно, вследствие продолжительного периода наследственности, проявляется у людей в очень раннем возрасте — лет около трех от роду. Но как еще далеко человечеству до того времени, когда космическое сознание сделается общей постоянной способностью! Бэкон пишет в данном сонете, что провел время вдали от своей одухотворяющей половины, когда у него отсутствовало космическое сознание. Он пишет, что это он как бы был вдали от космического сознания, а не наоборот, т. е. он рассматривает свое космически-сознательное существо как реальное, а не себя самого.

Обычно-сознательный Уитмен пишет о себе: «Я — тот другой». Несмотря на отсутствие космического сознания, Бэкон говорит, что период этот был плодотворен: то, что было открыто в озарении, остается в сознании на продолжительное время. Но, хотя время это и было плодотворно, все же оно было скучно, пусто по сравнению с моментами озарения.

ИТОГИ

В случае Бэкона нет прямых указаний на озарение. У нас нет никаких данных для доказательства, что Уильям Шекспир написал «шекспировские» драмы и сонеты. Если же их писал Фрэнсис Бэкон, то у нас есть доказательства, что Бэкон вел затворническую жизнь примерно в то время, когда с ним случилось озарение, если только оно случилось с ним. Хаули и сам Бэкон намекают, что у Бэкона была какая-то необычная способность чрезвычайно высокого порядка. Сверх этих доказательств, которые большинству могут показаться слишком несущественными, действительное доказательство, что тот, кто написал «сонеты» и драмы, — обладал космическим сознанием, состоит из двух пунктов:

Стихотворный перевод приведенных сонетов взят нами у М. И. Чайковского ввиду его общей художественной ценности; но должно признать, что переводчик выдвинул в сонетах более эмоциональную сторону, влюбленность, а не философскую, которой он, по-видимому, не придал достаточного значения, считая автора сонетов лишь английским Петраркой. Ю. М. — Прим. перев.

1. Творец драм был, пожалуй, самым великим умом мира. Его нравственное миросозерцание было настолько истинно, насколько ум его был велик. Со всех точек зрения он был громадной духовной силой. Если это так, то, согласно тезисам, лежащим в основании данной книги, он должен был обладать космическим сознанием.

2. Первые сто двадцать шесть сонетов, по-видимому, показывают, что автор их обладал космическим сознанием и что эти сонеты обращаются к космическому сознанию. Нам кажется, что сонетам этим невозможно дать разумное объяснение с какой-либо иной точки зрения.

3.

Якоб Бёме (так называемый Тевтонский Теософ) 1575-1624

го родина — Старый Зейденберг, местечко неподалеку от Гер-лица, в Германии. Хотя Бёме был из зажиточной семьи, однако в ранней молодости он был пастухом в Ландскроне, в окрестностях Герлица. Образование его ограничилось лишь городской школой в Зейденберге, после чего он поступил в подмастерья к сапожнику в Зейденберге, а в 1599 году он стал сапожным мастером в Герлице и женился на дочери богатого герлицкого мясника, Катерине Кунтц-манн.

I

У Бёме было два ясно выраженных озарения. Первое случилось с ним в 1600 году, когда ему было 26 лет от роду. Мартинсен так рассказывает об этом происшествии:

«Бёме сидел у себя в комнате. Случайно он поглядел на полированное оловянное блюдо, отражавшее невыносимо яркий солнечный свет, и впал во внутренний экстаз. Ему показалось, что он видит сущность, глубочайшее основание вещей. Подумав, что это лишь игра воображения, чтобы отогнать от себя эту фантазию, Бёме пошел погулять на лужайку. Но здесь он заметил, что он видит самое ядро вещей, самую сущность трав. Своим наружным зрением он видит гармонию природы с той сущностью своей, которую он созерцает внутренним зрением... Бёме никому ничего не сказал об этом, но в молчании восхвалил и поблагодарил Бога. Он продолжал честно заниматься своим ремеслом, был внимателен к своим домашним делам и оставался в хороших отношениях со всеми окружающими» [123].

Гартман говорит об этом первом озарении, что при его появлении или вследствие его «Бёме научился познавать глубочайшие основания природы и с тех пор приобрел способность смотреть глазами своей души в сердцевину всех вещей. Способность эта оставалась у него и когда он был в своем необычном состоянии» [97:3]. В предисловиях к сочинениям Бёме это первое озарение описывается так:

«Когда Бёме было приблизительно двадцать пять лет, а было это в 1600 году, он был опять озарен божественным светом и преисполнился небесной премудрости, и, уйдя на лужайку перед новыми воротами в Герлице, он сел и рассматривал там злаки и травы в этом внутреннем свете. Он увидел их сущность, пользу и свойства в их очертаниях, виде и названиях. Подобным же образом он видел всю природу, и на основании этого бывшего ему откровения он впоследствии написал книгу «О названиях вещей». Он испытывал величайшую радость, когда познавал эти тайны. Вернувшись

домой, он по-прежнему заботливо относился к своей семье, жил скромно и мало рассказывал об удивительных вещах, случившихся с ним. В 1610 году на него опять снизошло озарение, тогда он, скорее для памяти, чем для печати, написал свою первую книгу «Аврора, или Утренняя заря» [40:13-14].

Первое озарение в 1600 году не было полным: в тот раз он не достиг настоящего космического сознания, он видел, если можно так выразиться, лишь зарю, но не яркий полдень. Мартинсен так описывает полное озарение, происшедшее с Бёме в 1610 г., когда ему было 36 лет от роду:

«Десять лет спустя (1610) у него было еще замечательное внутреннее состояние. То, что прежде ему удалось видеть лишь неясно, отрывками и только на протяжении нескольких отдельных моментов, теперь представилось ему в виде целого с более определенным контуром» [123].

Гартман так говорит об этом же случае:

«Десять лет спустя, в 1610 году, с ним произошло третье озарение. То, что в прежних видениях ему представлялось хаотично, отрывочно — теперь представилось в виде целого, все равно как арфа, у которой каждая отдельная струна представляет собой отдельный инструмент, а все они составляют лишь арфу. Теперь он постиг божественную стройность природы, где, как от ствола дерева жизни, отходит множество ветвей, несущих на себе ветки, украшенные листьями, цветами и плодами. Это произвело на него такое глубокое впечатление, что он решил записать все, что видел, и сохранить эту запись» [97:3].

Вот что говорит сам Бёме об этом последнем, совершенном озарении:

«Врата открылись передо мною, и в течение четверти часа я увидел больше, чем только я мог познать, если бы я учился годы в университете. Виденное показалось мне чрезвычайно удивительным, и я восхвалил Бога. Ибо я увидел и узнал сущность всех предметов, высоты и пропасти, вечное происхождение Святой Троицы, происхождение и развитие мира и всех существ посредством божественной премудрости. Я познал и увидел в самом себе все три мира, а именно: 1) божественный (т. 'е. ангельский и райский), 2) мрачный (первоначальный мир, до появления огня) и 3) видимый, внешний мир. Я познал и увидел всю действительную сущность зла и добра, я увидел и познал их происхождение и их существование в каждом из нас. Я увидел и познал, как все зарождается в вечности. И всему этому я не только чрезвычайно удивлялся, но и чрезвычайно радовался» [40:15].

Выражение Гартмана — «в 1600 году он был опять озарен божественным светом» — относится к некоторым другим видениям, предшествовавшим этому первому, несовершенному озарению, когда Бёме было 25 лет. Надо сказать, что такие видения, по-видимому, довольно часто бывают у тех, на кого впоследствии нисходит озарение. Несомненно, такие люди обладают в высшей степени тонкой нервной организацией: Уитмен говорит о них, что они «избранные» люди. Гартман говорит о Бёме, что он «обладал необычайными тайными силами. Известно, что Бёме говорил на разных языках, но никто не знает, где он им выучился. Он также знал язык природы и знал настоящие названия растений и животных». Сам Бёме говорит об этом:

«Я не знал ни литературы, ни искусств, поскольку они существуют в этом мире. Я не умный, а простоватый человек. У меня никогда не было желания изучать какую-либо науку, но с ранних лет я стремился спасти свою душу и думал, как я мог бы наследовать Царствие Божие. Моя внутренняя природа сильно противилась этому, меня одолевали плотские похоти. Я принялся бороться с моей испорченной природой. С помощью Божиею я замыслил превозмочь врожденную злую волю, уничтожить ее и слиться в любви с Богом во Христе. Я решил смотреть на себя как на мертвеца во плоти, решил дожидаться того времени, когда Христос воплотился во мне так, чтобы я мог жить согласно Его воле. Хотя я и не мог сделать этого, однако я укрепился в этом намерении и боролся с самим собой. Когда я при помощи Божией боролся и сражался с самим собой, дивный свет осиял мою душу.

Свет этот был совершенно чужд моей неукротимой природе, но в нем я познал истинную природу Бога и человека, отношения между ними — предмет, который до того времени я не мог и не надеялся постичь» [97:50].

Франкенбург о Бёме:

«Наружность его была довольно жалка. Он был высокого роста. Лоб его был низок, но виски выдавались. Орлиный нос, жидкая борода, иссиня-серые глаза; слабый, но симпатичный голос. Бёме держал себя скромно, разговор его был прост. Он терпеливо переносил страдания. Он был человек доброго сердца» [123:15].

Гартман о том же:

«Бёме казался маленьким. У него была короткая жидкая борода, слабый голос и серые глаза. Физической силы, кажется, у него не было, однако он не хворал вплоть до того времени, когда смертельно заболел» [97:17].

Его жизнеописание можно читать наряду с жизнеописанием Лас-Ка-заса, Иепеса и Уитмена, не боясь, что оно проигрывает от такого сравнения. Его смерть можно поставить наряду со смертью Иепеса или Блейка. Случилась она 20 ноября 1624 года.

«В первом часу дня Бёме подозвал к своей кровати сына Товия и спросил его, не слышит ли он божественной музыки, и попросил его открыть дверь из комнаты, чтобы лучше слышать небесную песнь. Потом он спросил, который час, и, узнав, что уже пробило два часа, он сказал: «Время мое еще не пришло, оно придет в три часа». Немного спустя он сказал: «Всемогущий Бог Саваоф, спаси меня по воле Твоей», и затем: «Распятый Господь наш, Иисус Христос, помилуй меня и возьми меня в Твое царствие». Потом он дал жене указания относительно книг и прочих преходящих вещей, прибавив, что она не долго переживет его (это так и случилось), затем простился с детьми, сказав: «Теперь я войду в рай», и попросил старшего сына, который с любовью смотрел на отца и тем не позволял его душе отделиться от тела, чтобы он отвернулся, и, глубоко вздохнув, он предал тело свое земле, а дух его вошел в высшее состояние, известное только тем, кто испытал его» [97:15].

Все сочинения Бёме, будучи проникнуты космическим сознанием, почти совершенно непостижимы обыкновенному человеческому разуму. Тем не менее возможно в них, как и в творениях ап. Павла, Данте, Бальзака, Уитмена и прочих, увидеть, что они — настоящая сокровищница мудрости. Но, разумеется, в целом они могут быть поняты лишь теми, кто озарен не меньше Бёме.

Чтобы показать, какого высокого мнения об этих книгах были знатоки, изучавшие их, приводим отзыв издателя «Трех Принципов» (изд. 1764 года):

«Человек не в состоянии постичь дивной премудрости прежде, чем он не прочтет внимательно всю эту книгу. Тогда он увидит, что «Тройная Жизнь» в десять раз глубже этой книги, а «Сорок Вопросов» в десять раз глубже «Тройной Жизни». Он поймет, что это все равно что дойти до глубины понимания или быть настолько глубоким, насколько дух глубок в самом себе, а глубже этого нет ничего, ибо сам Бог есть дух» [42:3].

Клод де-Сен-Мартен пишет Киршбергеру:

«Я далеко не молод. Мне почти пятьдесят лет. Однако я начал учиться немецкому языку, чтобы иметь возможность прочесть в подлиннике сочинения вашего неподражаемого соотечественника. Я сам написал несколько порядочных книг, но я ничто в сравнении с этим удивительным человеком. На него я смотрю как на высший свет, который когда-либо светил миру, исключая Того, Кто был сам Свет... Я крайне советую вам во что бы то ни стало постараться войти в эту бездну мудрости, глубочайшую из всех истин» [97:32 и 199:30].

Выдержки, приводимые нами в этой книге, взяты не потому, что они обладают особым проникновением, и не потому, что они самое лучшее из всего, что есть у цитируемых авторов, но лишь потому, что они помогают выяснить, что такое «космическое сознание». Для этой же цели выдержки приводятся параллельно и сравниваются.

«Если вы всмотритесь в самого себя и в окружающий вас мир, и в то, что там происходит, — вы увидите, что вы сами по отношению к этим внешним предметам являетесь этим внешним миром» [97:137].

«Вы — маленький мир, сотворенный из великой вселенной. Ваш внешний свет — хаос солнца и созвездий. Если бы это не было так, то вы не могли бы видеть посредством солнечного света» [97:137].

«Не я — «я», которое существует, как я, знает это: но Бог во мне знает это» [97:34].

«Следовательно, лишь тот, в ком существует и живет Христос, есть христианин, т. е. человек, в котором Христос воскрес из умершей плоти Адама» [97:5].

«Вдруг... дух мой прорвался... в самое зачатие Божества, и там я был объят любовью, как любимая невеста, которую обнимает ее жених. Но я не в состоянии описать величие радости духа. Оно ни с чем несравнимо, кроме как с тем состоянием, когда

«Я даю странный, трудный, но правильный парадокс: материальные предметы и невидимая душа составляют то же самое» [193:173]. Гаутама, Плотин и Карпентер совершенно сходятся в этом пункте.

«Как быстро убил бы меня яркий и страшный свет солнца, если бы я не мог теперь и всегда посылать из самого себя лучи восходящего солнца» [193:50].

Определение раздвоения личности в космически-сознательном лице на просто сознательное и космически-сознательное «я».

Бёме употребляет слово «Христос» в том же смысле, как ап. Павел, т. е. в значении «космическое сознание».

го предмета, даже в злаках и травах он видел Бога. Он видел, кто Бог, как Он существует и какова воля Его. Внезапно в этом свете я почувствовал непреодочимое побуждение описать существо Бо-жие. Но тогда я еще не мог понять сущность глубочайших зарождений Бога и уразуметь их в уме своем, посему мне для этого уразумения и было дано еще двенадцать лет. Я был как молодое дерево, пересаженное в грунт: сначала молодое и нежное, оно хотя и кажется здоровым, но не несет плодов, хотя оно и цветет, но цвет его обивается суровым ветром, морозом и снегом до тех пор, пока оно не придет в тот возраст, когда может дать цвет и плод» [41:184].

«Если ты восходишь по той Никто из достигших космического со-же лестнице, по которой я до- знания не «желал» его. Они даже не шел до познания глубины Бо- знали о его существовании. Но, кажет-жией, то ты хорошо сделал: я ся, во всех выдающихся случаях кос-дошел до моего настоящего мическое сознание приходило к тем, понимания знания и написал кто горячо желал «постичь сердце Бо-этот труд, — не благодаря жие», т. е. стремился к более возвы-моему разуму, воле и реше- шенной, лучшей жизни, нию. Я даже не думал об этом

знании или о чем-либо касающемся его. Я желал лишь постичь сердце Божие и скрыться в нем от страшных бурь дьявола» [41:237].

«Воля не может перенести ни Два оригинальных объяснения про-притяжения, ни проникнове- исхождения второго (космического) ния, ибо тогда она сделалась «я» — в первом (просто сознатель-бы свободна, не может она ном), этого перенести еще и потому, что у нее существуют желания. Чувствуя, что она не в состоянии сделаться свободной, она вместе с притяжением входит в саму себя и производит из себя другую волю, то есть она из тьмы входит в саму себя. Эта другая, произведенная воля есть вечный разум. Он молнией проникает в себя самого и освещает мрак. Он входит в себя, обитает в себе и живет в себе. Он производит в себе второе начало другого качества (источника или условия), ибо импульс движения остается в темноте [43:5]. Первая вечная воля — Бог Отец, и Он производит своего Сына, то есть Свое Слово, не из чего другого, как из самого Себя. Мы уже сказали вам о сущностях, которые происходят, зарождаются в воле. Мы сказали, как воля, в виде своей сущности, находится — существует во тьме. Мы сказали, как тьма (в колесе движения) раздирается молнией огня и как воля выливается в четыре формы, в то время как при начале они составляют всего лишь одну, но при молнии огня она появляется в четырех формах. Мы рассказали также, как существует молния огня, в котором первая воля укрепляется до неумолимости, так что свобода этой воли просвечивает через плоть. Мы объяснили вам, что первая воля светится в молнии огня. Она обладает поглощающими свойствами потому, что она отличается сильным желанием и бодростью. Здесь воля продолжает обостряться и объемлет в себе другую волю (в центре бодрости — энергии). Эта последняя удаляется от бодрости и живет сама в себе в вечной свободе без труда или источника» [43:15-16].

Поиск по сайту: