Отношение к языковому знаку

Отношение к знаку и знаковости составляет одну из основных типологических характеристик культур. Существенно, рассматривается ли отношение между выражением и содержанием как (1) единственно возможное или (2) произвольное (случайное, конвенциональное). Соответственно, могут различаться культуры, направленные преимущественно на выражение (1) и культуры, направленные преимущественно на содержание (2). Культуры первого типа могут быть представлены как совокупность текстов, а культуры второго типа – как совокупность правил, определяющих создание текстов. Культуры первого типа ориентированы на идеал Книги, а культуры второго типа – на идеал Учебника[7].

Раскол начался с ответа на вопрос о статусе знака[8]. Для старообрядцев недопустимо представление об условности (конвенциональности) знаков. Сторонники Аввакума ориентируются на текстовую традицию, считающуюся освящённой (ревизия священных текстов исключена), то есть следуют в своей текстовой практике образцам, а не правилам (ориентация на текстовую парадигму). Сторонники официальной культуры считают знак условным, следовательно, заменимым, допускают ревизию священного писания в соответствии с изменяющимися грамматическими правилами. Они убеждены, что составление текстов, как и социальное поведение, поддаётся изучению и управлению. Руководствами к составлению текстов становятся ГРАММАТИКА и РИТОРИКА (см.), а также письменные указания церемониального характера. Меняется отношение к иностранным языкам: если для старообрядцев они недопустимы, то для новой культуры, наоборот, знание их желательно (иностранец становится привычным в роли учителя).

Сознание автономности знака вырабатывалось в недрах щегольской культуры, которая строится на игре, вытекающей из условной связи содержания и выражения знаков. Возникает потребность в словарях для изъяснения значений условных форм выражения, в частности, галантного языка любви. Получают развитие языки вееров[9].

В то время как для светского лингвистического мышления характерно конвенциональное восприятие знака (этот подход к знаку усваивается и светской традицией 19 века), духовенство к началу 19 столетия возвращается к старым взглядам на книжный язык как «священный»: этот язык сам по себе является образцом православия, учит правильной вере и непереводимо (безусловно) выражает её содержание[10].

Напряжённость социальных конфликтов в конце 18 века вызвала дальнейшие сдвиги в структуре языков культуры. Связанность мира знаков с социальной структурой общества дискредитировала в глазах просветителя знак как таковой. Вслед за Вольтером просветители подвергли критике «предрассудки вековые», что на практике означало пересмотр всего запаса накопленных веками семиотических представлений. Руссо, вскрыв ложь мира цивилизации, исходный её принцип обнаружил в условности связи выражения и содержания в слове. Он противопоставил слово (как немотивированный знак) интонации, жесту, мимике (как знакам мотивированным). Просвещение исходило из представления, что наибольшей ценностью обладают те реальные вещи, которые не могут быть использованы в качестве знаков: не деньги, мундиры, чины или репутации, а хлеб, вода, жизнь, любовь. В основу организации культуры Просвещение положило оппозицию «естественное – неестественное»[11]. Отдельный человек в культуре Просвещения имеет самостоятельную ценность вне зависимости от того, кого он представляет.

Поиск по сайту: