Критерий языковой «простоты»

В Московской Руси в первой половине 17 века развивается идея необходимости всеобщего религиозного просвещения. Для этого был необходим язык, понятный широкой аудитории. Представление о таком языке дают некоторые тексты Наседки и Аввакума.

Распространение идеи «простоты» языка в славянских странах отличалось от сходного процесса в Западной Европе в силу отличия исходных условий. Во Франции, Англии, Германии национальные языки как языки культуры существовали задолго до распространения идей языковой простоты. Латынь и национальные языки были чётко противопоставлены в языковом сознании. В Московской Руси, как и у других православных славян, в качестве языка культуры функционировал один церковнославянский. Поэтому реализация идеи языковой простоты не могла быть перераспределением функций между церковнославянским и каким-то иным языком. В этих условиях была возможна одна из двух схем развития:

· распределение функций между отдельными регистрами книжного языка, один из которых выступал бы как простой;

· создание нового языка, «простого», противоположного церковнославянскому.

Критерий «простоты» вступал в противоречие с литературной традицией: ядро православной культуры составляли церковнославянские тексты: понятность нового шла вразрез с понятностью старого. Нужно было искать компромисс между традиционностью и «понятностью». Для таких целей подходил гибридный регистр. В одних случаях компромисс тяготел к полюсу традиционности. Отказ от стандартного книжного языка в основном был обусловлен необходимостью полемики, когда надо было выразить личную точку зрения.

Понятие просторечия у Аввакума содержит два требования. Просторечие – единственный, истинный, настоящий «русский природный язык» (1) и одновременно язык неприукрашенный, свободный от риторики (2). Противоположное понятие («красноречие») фигурирует как эквивалент иностранного языка (1) и языка витиеватого, ориентированного на риторику, основанного на церковнославянском.

Пётр распорядился употреблять «простой», «посредственный», «общий» язык вместо традиционного церковнославянского. «Простой» язык определяется не в своей самостоятельной норме, а лишь негативно по отношению к традиционному книжному языку: по сути «простой» язык был трансформацией книжного (книжным языком без некоторых признаков книжности) и восходил к традиции гибридного церковнославянского. «Простой» язык Петровской эпохи наследует ту вариативность генетически разнородных элементов, которая была свойственна языку гибридному.

Новый литературный язык, создававшийся в соответствии с петровской культурной политикой, должен быть противостоять традиционному как понятный непонятному; в то же время он выступал как «гражданское наречие», то есть как язык секулярной культуры, превращая тем самым традиционный книжный язык в средство выражения культуры клерикальной.

Феофан Прокопович планировал формирование литературного языка, который должен был сохранить связи и с церковнославянской письменной традицией, и с живым просторечьем. Он следовал идеалу сплава, преодолевавшему идеал пуризма (см. ниже) и нормы. Преодолев своё преклонение перед классическими языками (латынью и греческим), Прокопович пришёл к прагматическому, антиоценочному способу мышления, который был продиктован потребностями коммуникации. Функциональное мышление привело Прокоповича к новой оценке роли церковнославянского, которому в принятой иерархии отводилась подчинённая позиция по отношению к греческому и латыни. Отдаление новых вариантов литературного языка, базирующихся на просторечии, от старинного языка, признанного чистым и достойным, он считал крайне негативным процессом, которому следовало противодействовать. Поэтому Прокопович требовал сближения церковнославянского и простонародного разговорного языков. Таким образом он намеревался обеспечить коммуникацию, в которой могли бы участвовать и те, которые не имели большого опыта с церковнославянским. Новый аспект в размышления о языке внёс идеал доступности и понимания.

Однако новый язык вступал в противоречия с тем требованием понятности и доступности, которое выдвигалось в качестве основной причины его создания. Это противоречие с особой выразительностью проявилось в щироком употреблении неосвоенных или малоосвоенных заимствований в текстах петровского времени, написанных на новом «гражданском» наречии. Заимствования выполняли в первую очередь не прагматическую функцию (связанную с заимствованием новых вещей и понятий), а семиотическую: их употребление свидетельствовало об усвоении новой системы ценностей и отказе от традиционных представлений.

Создававшийся язык не мыслился как полифункциональный. Традиционный книжный язык (церковнославянский) прямо соотносится с традиционными духовными ценностями и определяется как «тёмный»; его вытеснение на периферию языковой деятельности связано с радикальным переделом культурного пространства.

Поиск по сайту: