Вымирание?

С этого варианта лучше всего начать, если только мы помним о том, что не следует ничего принимать как данность: что однажды сделалось, может разрушиться. По сравнению со многими академическими предметами, социология - относительно молодая дисциплина. Само слово в оборот ввел Огюст Конт в 1838 г., а в большинстве университетов в качестве самостоятельного направления подготовки весьма нестрого очерченная область преподавательской деятельности под именем социологии институционализировалась только во второй половине XX в. - после второй Мировой войны. Можно предположить, что, как новичку в сфере познания, место социологии на небосводе университетского образования все еще непрочно. Есть ли основания для таких предположений?

Думаю, есть. Институционально у нас нет безопасной ниши: другие дисциплины могут претендовать на некоторые, даже на многие части нашего интеллектуального проекта и наследия. Ряд предметных областей возник из социологии. Культурные исследования - один из отпрысков социологии; имея и иные родственные связи, в частности, с филологией, эта предметная область с социологией делят общих интеллектуальных предков, базовые исследовательские вопросы и качественные методы социального исследования. Сходная ситуация с исследованиями медиа. При этом можно сказать, что и культурные исследования, и исследования медиа с лихвой вернули социологии долги, часто под знаком постмодернизма и "культурного поворота". Широкое поле исследований бизнеса и менеджмента развивалось, стоя, inter alia, на плечах социологии организаций. И тут мы имеем поучительную историю: несмотря на свою значимость в интеллектуальной истории социологии, социология организаций в Соединенном Королевстве и Соединенных Штатах переживает определенный упадок в последние три десятилетия, когда развитие бизнес-школ стало стержнем в стратегии университетов в их борьбе за идеологическую приемлемость, укрепление рейтинга и приток финансов из общественного и частного секторов.

Еще ряд родственных дисциплин исторически развивался примерно в то же время, что социология, но параллельными курсами. Между ними много общего. У социальной географии, например, так много общего с социологией в теории и методах, что некоторые её разделы от социологии не отличить (или, если хотите, наоборот).

стр. 12

Исторические и интеллектуальные отношения социальной антропологии и социологии еще ближе; получив специальность социального антрополога и сделав карьеру социолога, автор этих строк воплощает эту близость. Обе дисциплины появились одновременно в Европе и США, имели общую интеллектуальную почву, бок о бок каждая дисциплина развивала свой стиль качественного исследования. Самое большое и самое очевидное различие между социологической этнографией Чикагской школы, например, в лице Уайта, и антропологической полевой работой Малиновского и М. Мид заключено в эмпирических объектах: одни изучали танцплощадки и мелких воришек, другие - людей с копьями в набедренных повязках; одни - общества уличных перекрестков, другие - "примитивные" общества "дикарей". По мере того, как антропология все больше внимания уделяла городским, промышленным, западным обществам, даже это различие стало стираться; именно этим можно объяснить, почему антропология в области теории ревностно старается дистанцироваться от социологии (вспоминается идея о нарциссизме малых различий, высказанная Фрейдом в "Недовольстве культурой").

К исторически родственным дисциплинам следует отнести еще, по меньшей мере, три. Социальная психология состоит в интересных отношениях с социологией; например, в том, что символический интеракционизм как школа присутствует и в социологии, и в психологии с общим для обеих дисциплин интеллектуальным предком в лице Дж. Г. Мида. Должно ли быть иначе? Сюда же отнесем исследование политики, как эмпирическое (а не философское) занятие, в котором используются те же методы социальных обследований, что и в количественной социологии. Зловещее предзнаменование (как и в случае с закатом социологии организаций) видится в том, что политическая социология стала терять вес, когда во всей красе и важности заблистала политическая наука [political science]. Наконец, в эту же группу входят социальная политика и государственное и муниципальное управление [social administration] (которую в США называют "public policy"), а также профессиональная подготовка социальных работников; эти области столь близки между собой, что в некоторых университетах живут под крышей одного факультета.

Таким образом, социология пересекается со всеми перечисленными областями - к ним можно добавить и другие, например, социальную историю и исследования развития [development studies] - и со многими из них конкурирует за студентов. Но почему это проблема только для социологии? В конце концов, можно предположить, что предметные пересечения создают сходные проблемы всем дисциплинам. Предположение ложное, ибо социология по понятным причинам - единственная дисциплина, которая имеет пересечение со всеми остальными, а потому именно она является самым широким и обобщающим интеллектуальным предприятием из всех перечисленных. По широте охвата и обобщения, которая способствует формированию всеобъемлющего и целостного взгляда на человеческий мир, социологии нет равных. Но эта же широта не только актуализирует борьбу за студентов и материальные ресурсы, но и ставит вопрос о границах социологии как дисциплины. Понимает ли отчетливо сама социология, что она такое и что делает? И есть ли в обществе отчетливое понимание, чем занимается социология? К этим вопросам я вернусь.

Вроде бы ситуация еще не критическая, но если мои рассуждения верны, есть и другие институциональные и политические проблемы. Учитывая спрос на студентов, от которого многое зависит, таких проблем в Соединенном Королевстве, а возможно и всюду, сегодня две. Одна - в вероятном снижении общего числа студентов, которое происходит, когда систему высшего образования начинает питать меньшая по численности молодежная когорта. Вторая - в том, что, когда простое наличие диплома о высшем образовании перестает давать серьезные преимущества на рынке труда, при выборе вузовской специальности начинают внимательнее смотреть на получаемую профессию; или точнее будет сказать так: соотношение между издержками на обучение и последующими доходами от профессии начинает взвешиваться как никогда тщательно.

стр. 13

То, что эти проблемы касаются почти всех гуманитарных и общественных дисциплин, не повод для самодовольства, поскольку ситуация в социологии может отличаться от ситуации в других дисциплинах. Например, по понятным причинам, в Соединенном Королевстве социология по своему культурному капиталу и социальному статусу не дотягивает до "традиционных" (история, лингвистика, философия), "новых" (политическая наука с её связями с миром правительственных и медиа-элит) и "элитных" по самосознанию дисциплин - социальная антропология, ведущая родословную от Империи и "золотого треугольника" Лондон-Оксбридж.

Ситуация усугубляется и тем, что социология, как источник понимания человеческого мира, прямо конкурирует с повседневным здравым смыслом, что делает ее уязвимой для критики за то, что она не является "собственно дисциплиной", что её "легко освоить" и что в ней "нечего учить". И, наконец, по политическим преданьям бурных 1960-70-х гг. в социологии видят нечто левацкое; ее часто путают с социализмом плохо информированные и готовые сразу браться за топор граждане.

Тем не менее, все не так плохо, поскольку полное вымирание кажется маловероятным. В крайнем случае, не будем недооценивать мощь институциональной инерции: организации, особенно бюджетного сектора, чрезвычайно живучи, а всякая учрежденная деятельность начинает восприниматься как необходимая данность. Кроме того, прекращение уже институционализированной деятельности связано с издержками, которые не стоит недооценивать. Но и на институциональную инерцию полагаться нельзя: благодушию мешают слишком многочисленные британские примеры того, как институциональная перестройка может влиять, вплоть до расформирования, на факультеты социологии.

Важнее то, что однажды открывшийся ящик Пандоры трудно, даже невозможно, закрыть, пока область познания находит себе применение в мире. Идеи могут терять в заметности и значимости, но их трудно искоренить; область познания может сжаться, но выстоять. Богословие, философия, классическая филология, вокруг которых строилась жизнь университетов XIX в., выжили, пусть даже и превратились в редкие виды, достойные занесения в красную книгу.

Даже когда казалось, что социология в Дании была повержена министерским указом в конце 1980-х, социологи никуда не исчезли. Они нашли себе интеллектуальное прибежище в исследовательских институтах и в других дисциплинах (тут междисциплинарные пересечения оказались весьма кстати). Со временем шло восстановление и очень быстрое, так что сегодня социология в Дании переживает период экспансии. Одно из главных объяснений выживания датской социологии заключается в том, что академический мир всегда был и сегодня стал еще более интернациональным и глобальным (при сохранении, слава богу, национальных традиций). Социология как дисциплина нигде не исчезла, и пока это так, ее возвращение в датские университеты было практически неизбежным.

Приведенные аргументы, конечно, не гарантируют социологии выживания, а скорее ставят важный вопрос: что это будет за социология и как она выживет? Тут же встает новый вопрос: действительно ли важно, выживет или нет то, что называется социологией? Допустим, это важно хотя бы потому, что возможности добывать средства к существованию в настоящем и будущем у множества людей, как минимум, у наших выпускников, зависят от того, как долго просуществует социология. Но для собственно познания это не так важно по нескольким соображениям. Во-первых, надо смотреть шире и быть скромнее: социология важна как аспект коллективной рефлексии, присущей эпохе современности [modernity], но она - лишь один из многих аспектов этой рефлексии. Исчезни социология, и большинство людей даже не заметили бы ее отсутствия; более того, в мире полно гораздо более значимых и насущных проблем, чем вопрос о том, есть у социологии будущее или нет.

Во-вторых, дело не в названии дисциплины и не в ее институциональном оформлении; важна сама деятельность. То, что большую часть, если не все, из того, что

стр. 14

делает сейчас социология, могло бы делаться - и делалось бы - под вывеской других дисциплин, вытекает из пересечения областей знания, о котором говорилось выше. Здесь мы возвращаемся к вопросу о границах дисциплины: социологи работают в совершенно разных интеллектуальных контекстах, многие из которых социологией не называются. Кроме того, слабость границ дисциплины означает, что многие социологи приходят в неё с багажом других дисциплин. Социология, пожалуй, одна из редких дисциплин, в которой можно работать - в моем случае полным профессором - без базового образования. Нечеткость, проницаемость границ дисциплины имеет не только организационно-институциональную, но и интеллектуальную природу. Памятуя о "полуполном стакане", особенность границ необязательно ведет к их проблематизации: невозможность строго сказать, где социология, а где нет, открывает простор для творчества, обогащает социологию и интеллектуально, и кадрами.

Сказанное оставляет надежду, что социология до своего исчезновения еще отметится на экранах радаров ярчайшими вспышками. Можно спать спокойно, ибо перспективы социологии не более страшны, чем перспектива столкновения Земли с гигантским астероидом. Грозовая туча на горизонте социологии скорее обещает, что она и дальше сохранит свою настоящую форму. Поэтому я перехожу к следующему возможному сценарию.

Поиск по сайту: