Браки и разводы 4 страница

Среди положений, которые должны были гарантироваться законом, назывались ответственность госслужащих за нарушение законодательства о свободе совести, запрет на требование документов при совершении обрядов крещения и т.п. в церкви, расширение издательской деятельности, разрешение благотворительной деятельности. В качестве положительного примера Харчев назвал баптистов и адвентистов, которые на общественных началах ухаживают за больными в двух московских клиниках². Через 10 лет он скажет о РПЦ: "Мы ещё при советской власти начали этот процесс и толкнули их, чтобы они шли в больницы. Особого энтузиазма с их стороны не наблюдалось" [Харчев, 2001].

¹ В личном разговоре с автором один из религиоведов, свидетель тех процессов, отметил, что когда К. М. Харчев был назначен на эту должность, он был настроен по отношению к религии как к явлению из прошлого и скорее настороженно, чем доброжелательно, но очень скоро поменял свое мнение.

² Совесть свободна. Беседа с председателем Совета по делам религий при Совете министров СССР К. М. Харчевым писателя А. Нежного // Огонек. 1988. N 21. С. 26-28.

стр. 92

Обращения к Харчеву, как председателю комитета, по поводу возвращения культовых зданий сформировали убеждение, что передавать их под какие-либо нужды можно, если нет возражений со стороны верующих. Более того, "было бы оправданным вообще передать все православные храмы Русской православной церкви, которая несла бы за них полную ответственность". На какие средства будет вестись реконструкция и их содержание - вопрос не обсуждался, но он, конечно, понимал, что это под силу только государству.

Имело место и характерное для любой переломной эпохи лукавство, заключающееся в отказе от объективности, и сглаживание ситуации. Например, как многозначительный и положительный был подчеркнут факт, что один из проектов закона о свободе совести "неведомо как, туда попав" был опубликован во Франции и оценен "как крупный шаг вперед нашего законодательства". В целом же затянувшийся процесс принятия закона "вызывает недоуменные вопросы и в нашей стране, и за рубежом"³. В этот период практика оценки зарубежными специалистами отечественных законопроектов была не только широко распространенной, но даже приветствовалась научным сообществом юристов.

Критикуя политику Сталина в религиозном вопросе, никто не упомянул, что именно он выступил против сохранения в Конституции СССР 1936 г. ограничения избирательных прав служителей культа [Сталин, 1997]. Ничего не было сказано и о награждении правительственными наградами религиозных иерархов: первыми в 1943 г. были награждены 12 ленинградских священнослужителей медалями "За оборону Ленинграда" [Шкаровский, 2011]. Позднее вручение иерархам светских наград стало практикой.

Нужно также отметить сложившуюся практику сотрудничества религиозных организаций и государства. Например, внося в Фонд охраны памятников культуры около 5 млн рублей ежегодно, церковь "софинансировала" ремонт храмов, в том числе тех, что находились в совместном ведении РПЦ и Министерства культуры (Успенский собор во Владимире с фресками Рублёва). Из Фонда мира государство только на международную деятельность выделяло РПЦ более 2 млн долл. США каждый год [Харчев, 2001]. К 1000-летию только на восстановление Даниловского монастыря было выделено 100 млн руб. [Поспеловский, 1995: 382-383].

Тогда же были опубликованы реплики академика Т. Заславской, чл.-корр. С. Аверинцева, писателя С. Залыгина и священника Г. Якунина. Они упрекали власть, что разработка закона о свободе совести проходит без привлечения общественности, считали необходимым изменить ст. 52 Конституции СССР, т.к. она "явно устарела", провозглашая "право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду". Первая Конституция 1918 г. предоставляла равные права как атеистам, так и верующим в выражении своих взглядов, но "сталинская" и последующая - 1977 г. - сохранив права атеистов, лишили верующих права публично выражать своё мировоззрение⁴.

Читателей, обращающихся в редакции с письмами, в большей степени интересовал вопрос о религии как хранителе культурного наследия. Ставился вопрос, что атеистическая литература не отвечает запросам образованного человека конца XX в. ни по содержанию, ни по форме изложения материала, ни по оформлению изданий. Преподавать атеизм в вузе, вести в школах атеистическую работу, не имея первоисточников, - это парадокс. Предлагалось ввести в школах курс атеистического воспитания⁵.

В. Калинин упрекает Совет по делам религии за то, что он позволил напечатать журналу "Наука и религия" (1989, N 2) критическую статью о митрополите Мефодии. Провозглашая, что путь наш "лежит в социалистическое правовое государство", в котором "необходимо уважение как религиозной, так и атеистической свободы",

³ Там же.

⁴ Закон и совесть // Огонек. 1988. N 50. С. 2.

⁵ Слово читателя // Огонек. 1988. N 30. С. 7.

стр. 93

осуждая "тех, немногих", кто считает, "что избрание религиозных деятелей народными депутатами противоречит установленному законом отделению церкви от государства", он напоминал о конституционном равенстве граждан. Но главное - рассказ о голосовании за митрополита Питирима на встрече с кандидатами в народные депутаты СССР от Советского фонда культуры. После выступления доверенного лица митрополита, Н. Михалков в "очень краткой речи сказал, что митрополит Питирим из рода, который 300 лет служит православной вере, что за все годы Советской власти впервые появилась возможность голосовать за избрание религиозного деятеля народным депутатом СССР....почти все участники выборов проголосовали за избрание Питирима"⁶.

Приведенные примеры свидетельствуют, что на психологическом уровне значительная часть населения была готова принять повышение социального статуса церкви и принимать решения, руководствуясь эмоциями. В газетах появляются праздничные "пасхальные" публикации, где авторы обращаются к трогательным воспоминаниям детства, рассказывают о священниках, помогающих найти ответы на мировоззренческие и бытовые вопросы⁷. Печатались интервью с церковными иерархами, в которых корреспонденты были полностью на стороне собеседников.

Как видим, многим новациям, ставшим реальностью или обсуждаемым в настоящее время, старт был дан в конце 1980-х гг. Но насколько просчитывались их последствия? Академик Д. С. Лихачев в интервью (1988 г.) выделил взаимоотношения церкви и государства. Опираясь на дореволюционную историю, он предупреждал: "Гарантия авторитета церкви - отдельность её от государства. Церковь и государство переплелись, и все вины государства падали на церковь. Эта формула погубила тогдашнее православие или, во всяком случае, подрубила его. Церковь должна быть отделена от государства....подчиненная государству церковь утратила свою духовную свободу, свободу совести....А христианство - это не идеология, буржуазная или социалистическая. Это мировоззрение плюс этические нормы поведения в быту, в жизни.... было бы несчастьем для христианства - воссоединение церкви и государства. Наоборот, церковь должна быть полностью отделена от государства для того, чтобы она могла свободно развиваться и быть религией в полном смысле этого слова"⁸.

Но это было благое пожелание. Фотографически точные философско-психологические портреты церковных иерархов 1980-х - начала 1990-х гг. А. М. Шилова не оставляли сомнений: они очень хорошо "вписались" в советские реалии. Внимательный взгляд художника фиксировал и другое - их натура требует более высокого социального статуса и не ограничится этическими нормами поведения в быту.

В 1980-х гг. религия не часто была объектом, интересующим социологов, за исключением Института научного атеизма АОН при ЦК КПСС. Но в это время социологические опросы начали проводить юристы. Они изучали реализацию права на свободу совести, анализируя результаты собственного исследования на предприятиях Донбасса и Волгограда. Среди респондентов (1015 чел.) не исповедующие никакой религии (в том числе атеисты) составили, соответственно, 70,7 и 59,9%, колеблющиеся - 26,8 и 34,8%, верующие - 2,3 и 5,1%. Из верующих не посещали церковь, соответственно, 30 и 40%, не молились - 20 и 26,8%, участвовали в религиозных обрядах - 90 и 76,6%.

В 1988 г. совместное советско-американское исследование в Москве зафиксировало 43% неверующих и только 10% верующих. Но пропаганда православия как стержня российской истории шла в условиях ухудшения экономического положения большинства населения и разрушения советского мировоззрения. В 1990 г. в иссле-

⁶ Калинин В. Бог и власть // Вечерняя Москва. 1989. 29 ноября.

⁷ Альянова Л. Дорога к Казанскому храму // Ленинское знамя. 15 апреля 1990; Дорога к храму // Комсомольское знамя (Киев). 1990. 15 апреля.

⁸ Предварительные итоги тысячелетнего опыта. Беседа с академиком Д. С. Лихачевым // Огонек. 1988. N 10. С. 9.

стр. 94

довании научного центра СОЦЕКСИ было выявлено, что верят в Бога 27% москвичей, доля атеистов - 20%. Среди работников культуры "религиозная субкультура" охватила 44%, и именно они стали распространять влияние новой религиозности на другие профессиональные группы.

В 1992 г. отмечалось, что "называть себя "неверующим" или "атеистом" становится "неприлично" и в какой-то степени "нелояльно", хотя по мере своего "расширения" вера становится все более поверхностной и "пустой"". В этом много от конформизма, следования за "модой", причем реально сознание и поведение совершенно не меняются. Используя парадигму "духовного маятника", они предсказывали, что вскоре от интеллигенции пойдет новая антирелигиозная волна и "часть теперешних атеистов старшего поколения доживет до новой атеистической волны" [Воронцова и др., 1994: 35, 37, 49, 46, 42]. Некоторые прогнозы сбылись весьма скоро: страна увидела и президентов со свечками, и иконы в кабинетах Минобразования РФ.

Права, предоставленные законом СССР "О свободе совести и религиозных организациях" (1.10.1990 г.) и законом РСФСР "О свободе вероисповеданий" (25.10.1990 г.), и формы реализации этих прав породили первые конфликты и насторожили самых авторитетных религиоведов. Участники "круглого стола" "Свобода совести, религия и право" с тревогой отмечали, что все в большей степени происходит забвение конституционного положения о светском характере государства, и в первую очередь его нарушителями являются госчиновники самого высокого ранга, порождая межконфессиональную и межнациональную напряженность. В связи с этим М. П. Мчедлов ставил вопрос о необходимости не только законодательно закрепить обязанность государства и должностных лиц "обеспечивать равенство и терпимость между религиями, а на практике все делать для этого". Новая ситуация, по его мнению, требует обязательного преподавания религиоведения в школах с целью повышения правовой культуры и воспитания уважения к любому другому религиозному или мировоззренческому выбору. А. А. Нуруллаев отмечает, что законодательное закрепление православия как государственной религии приведет к принятию аналогичных решений в ближнем зарубежье и прежде всего на Кавказе и Средней Азии.

Особую обеспокоенность ученых вызывала активность протестантских миссионеров: внедрение в учебный процесс при содействии Минобразования и Госкомвуза учебных пособий протестантских организаций, распространение их литературы среди библиотек силовых структур, многочисленные публичные выступления и т.д. Для "выравнивания шансов" доступа на ТВ Мчедлов предлагал создать особый фонд, финансируемый различными конфессиями и государством с тем, чтобы обеспечить не "соревнование денег" а "соревнование идей", в том числе атеистических. Более жесткое решение предлагалось А. А. Нуруллаевым: установка "временных ограничений в отношении деятельности зарубежных миссионеров, пока традиционные религиозные объединения и в кадровом, и в финансовом отношении не смогут выдержать конкуренции с зарубежными церквами".

Особо следует отметить, что отношения между РПЦ и иными конфессиями оставались напряженными. Обострялись отношения между РПЦ и интеллигенцией, часть которой рассматривает инициативы церкви как угрозу свободе совести. В 2004 г. М. И. Одинцов сделал вывод: "...нельзя не видеть и нарастающих проблем в части реализации вероисповедной политики государства, в правоприменительной практике законодательства о свободе совести. Впервые в современной российской истории стал очевидным диссонанс в оценках ситуации с правами человека в области мировоззренческих свобод между органами государственной власти и гражданским обществом. Если первые расценивают её исключительно позитивно; то второе настроено более сдержанно, высказывая недовольство и сомнения в отношении общего курса светского государства в сфере свободы совести... В связи с этим очень важно критически отнестись к состоявшемуся опыту (положительному и отрицательному) прошедших периодов, чтобы Россия поступательно продвигалась навстречу общепризнанным международным принципам и нормам в этой сфере, и

стр. 95

не допустить дрейфа к временам клерикального или атеистического государства" [Одинцов, 2013].

Итак, четверть века назад началась новая эпоха взаимоотношений государства и религиозных организаций в России. Случилось то, что не могло не произойти в условиях рыночной экономики. Часть общества пришла в РПЦ, другая, разочаровавшись в ней, терпимее стала относиться к иным христианским и нехристианским организациям. Некоторые направления ислама стали самостоятельным актором дестабилизации, распространяющимся по всей России...

Эти процессы не могли не сказаться на пересмотре значительной частью населения роли и места религиозных организаций в обществе. Заклинания о том, что православие способно сплотить Россию, все чаще подвергается сомнению. Нельзя не согласиться с С. Новопрудским: "Никакие народные фронты, армии, дивизии, никакие чудодейственные кузнецы духовных скреп из ФСБ или РПЦ не остановят этого процесса распада страны, пока у людей, живущих во Владивостоке и Гудермесе, Нижнем Тагиле и Москве, Иванове и Петропавловске-Камчатском, не появится биологическая уверенность в том, что они живут в общем и своем государстве"⁹ [Новопрудский, 2013: 9]. Двадцатипятилетняя история доказала, как несовершенны прогнозы, строящиеся на песке абстракций, игнорировании законов развития общества и современных механизмов управления общественным мнением.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Воронцова Л. М., Филатов С. Б., Фурман Д. Е. Религия и политика в современном массовом сознании // Религия и политика в посткоммунистической России. М., 1994.

Декрет Совета Народных Комиссаров "Об отделении церкви от государства и школы от церкви". 2 февраля (20 января) 1918 г. URL:http://constitution.garant.ru/history/act1600-1918/5325/ (дата обращения: 7.12. 2012).

Конституция РСФСР. 1918 г. URL: http://constitution.garant.ru/history/ussr-rsfsr/1918/ (дата обращения: 15.07. 2013).

Конституция РСФСР. 1925 г. URL: http://base.garant.ru/185477/r. (дата обращения: 15.07.2013).

Об истории принятия Закона о свободе совести. URL: http://www.rusoir.ru/president/works/273/ (дата обращения: 22. 01. 2013).

Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в XX веке. М., 1995.

Среди желающих покинуть страну пальму первенства держат иудеи и атеисты// Город 812 (online812.ru). Санкт-Петурберг, 18.12.2012.

Сталин И. В. О проекте Конституции Союза ССР. Доклад на Чрезвычайном Всесоюзном съезде Советов 25 ноября 1936 года // Сталин И. В. Сочинения. М., 1997. Т. 14. С. 145.

Харчев К. М. "Церковь повторяет ошибки КПСС". Интервью последнего "министра религий" СССР Ф. Соколову// Новые Известия. 29.12.2001. URL: http://www.rusglobus.net/komar/church/harchev.htm (дата обращения: 7.2. 2013).

"Церковные люди": 41%. Служба "Среда" пересчитала верующих в России. URL: http://sreda.org/opros/arena-reliz (дата обращения: 21.12.2012).

Широкалова Г. С. Религиозная свобода: границы дозволенного (по материалам СМИ) // Новые религии в России: двадцать лет спустя. Материалы Международной научно-практической конференции. Москва. Центральный дом журналиста, 14 декабря 2012 г. М., 2013.

Шкаровский М. В. Изменение религиозной политики советского государства в 1941-1943 гг. и ее проявление в блокадном Ленинграде. URL: http://ruskline.rU/monitoring_smi/2011/7/20/izmenenie_religioznoj_politiki_sovetskogo_gos udarstva_v_19411943_gg_i_ee_proyavlenie_v_blokadnom_leningrade/ (дата обращения: 2.10.2012).

⁹ Новопрудский С. Распад в головах. На территории Российской Федерации продолжается процесс развала СССР - теперь уже в пределах самой России // Новая газета. 2013. 7 мая.

стр. 96

ВОЙНА И ВОЕННОЕ ИСКУССТВО: ПОЛИТОЛОГИЧЕСКОЕ И СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЯ

Автор: А. А. КОКОШИН

КОКОШИН Андрей Афанасьевич - академик РАН, декан факультета мировой политики МГУ им. М. В. Ломоносова, академик-секретарь Отделения общественных наук РАН (E-mail: dekanat@fmp.msu.ru).

Аннотация. Война рассматривается как продолжение политики с применением крайних видов насилия, как особое состояние общества, как специфическое состояние системы мировой политики или ее отдельных подсистем. Освещаются также вопросы, связанные с содержанием понятия "победа" в современной войне, со значением новых сред ведения вооруженной борьбы, включая киберпространство, с расширением спектра сил и средств ведения вооруженной борьбы, в том числе за счет роботизации, широкого применения сил специальных операций.

Ключевые слова: военная наука * военное и невоенное насилие в политике * политическое управление войной * ограничения на применение военной силы * политические цели и военно-стратегические задачи * стратегическое сдерживание

Две исторические даты лета 2014 г. - 100-летие начала Первой мировой войны и 75-летие начала Второй мировой - вновь привлекли внимание к фундаментальным, политическим, социальным и экономическим проблемам, связанным с ролью войн в жизни общества. Юбилеи крупнейших войн прошлого наложились на ряд вооруженных конфликтов настоящего, один из которых - на Украине - самым непосредственным образом затрагивает интересы России.

В силу ряда исторических причин в отечественной научной мысли между политологическими и социологическими исследованиями, с одной стороны, и исследованиями по военно-научной проблематике - с другой, все еще присутствуют довольно значительные "разделительные барьеры" [Даниленко, 2003: 15]. В наши дни совершенно обоснованно ставится вопрос о том, что военная наука "должна вбирать в себя достижения различных отраслей знания" [Выступление министра обороны, 2004]; но "разделительные барьеры" между военной наукой и политолого-социологическим знанием по-прежнему остаются.

Традиционно военная наука в нашей стране определяется как система знаний о законах и военно-стратегическом характере войны, строительстве и подготовке Вооруженных сил (ВС) и страны к войне и способах ведения вооруженной борьбы. Основным предметом военной науки является вооруженная борьба в войне. Ученые,

Статья подготовлена при поддержке гранта Президента РФ для государственной поддержки ведущих научных школ Российской Федерации (НШ-2427.2014.6).

стр. 97

работающие в военно-научной сфере, исследуют характер и закономерности вооруженной борьбы, способы ее подготовки и ведения в стратегическом, оперативном и тактическом масштабах. Военная наука также включает в себя разработки по составу, организации и техническому оснащению ВС [Басов, Бондаренко, Волкогонов, 1987: 261-265; Гареев, 1994: 130-134]. При этом ряд видных военных специалистов отмечают высокую степень неопределенности относительно того, что понимать под предметом и объектами исследования военной науки в современных условиях [Гареев, 2013]. В связи с этой неопределенностью небезосновательно поднимается вопрос о том, что отечественная военная наука переживает кризис [Белоконев, 2002; Васильев, 2013]. В ряде случаев отмечается, что этот кризис носит международный (глобальный) характер [Даниленко, 2008: 23].

Наличие таких фундаментальных проблем сказывается не только на теоретических, но и на практических аспектах обеспечения национальной безопасности России в ее военном измерении. Роль военной силы в мировой политике, в политической деятельности многих государств и определенной части негосударственных акторов не только не сокращается, а имеет тенденцию к росту. При этом характер войн и вооруженных конфликтов претерпевает значительные изменения - как по их социальным и политическим обстоятельствам, так и по формам и способам ведения вооруженной борьбы. И если говорить о практической деятельности вооруженных сил многих государств, то в ней значительное место играет их небоевое применение, а также их боевое применение в условиях, когда официально вооруженный конфликт войной не считается. Применение военной силы в тех или иных ситуациях приобретает все более многоликий и многомерный характер, которому присущи как прямые, так и косвенные способы ее использования. Широкое распространение получило то, что именуют "гибридными войнами".

В мировой политике сохраняется значительная роль ядерного оружия, хотя и не в том виде, как это было на пике "холодной войны" в конце 1950-х - начале 1960-х гг. или в первой половине 1980-х гг. Нет никаких признаков того, что в реальной политико-военной и военно-стратегической деятельности государств, обладающих ядерным оружием, в обозримой перспективе произойдет отказ от ядерного сдерживания, которое имеет не только оперативно-стратегическое и военно-техническое, но и политическое и политико-психологическое измерения.

Продолжает возрастать многоплановость военного дела, значимость в нем адекватно выстроенной системы управления со всеми прямыми и обратными связями. Увеличивается роль сложнейших технических и человеко-машинных систем, высоких технологий, особенно информационно-коммуникационных средств. Но при этом все более рельефным становится и влияние социальных, политических, экономических, культурных, этнических, религиозных факторов при использовании военной силы. Это, к сожалению, часто упускают из виду многие авторитетные военные специалисты, те, кто предпочитает оперировать традиционными представлениями о военной науке.

В соответствии с аксиоматической формулой К. Клаузевица, война есть прежде всего продолжение политики насильственными средствами [Клаузевиц, 1937: 34, 54]. Война есть продолжение политики как внешней, так и внутренней; она является результатом их теснейшего взаимодействия.

Война - это крайний вид насилия, который при применении ядерного оружия и других видов оружия массового поражения (в первую очередь биологического) может привести к гибели сотен миллионов и даже миллиардов людей.

Война - это и особое состояние государства и общества в конкретных странах, вовлеченных в войну, - в политическом, социальном, экономическом, информационно-коммуникационном отношениях. Ряд авторов утверждает, что война захватывает все сферы жизни общества. Однако во многих случаях маломасштабные ограниченные войны, не требующие крупных контингентов войск, использования резервистов, могут и не иметь столь всеохватывающего характера.

стр. 98

Вся сложность мотивов войны может быть выявлена только на основе соответствующих политологических и социологических исследований. Политико-военное и военно-стратегическое планирование требует анализа расстановки политических сил, интересов различных политических группировок в той или иной стране, движений, различных концепций и идей по вопросам войны и мира, которые могут оказать влияние на лиц, принимающих государственные решения. Необходим также полномасштабный анализ и учет общественного мнения - как в странах-"оппонентах", так и в собственной стране.

Наряду с изучением войны как продолжения политики насильственными средствами (с непрекращающимся воздействием политики в ходе военных действий) войну необходимо рассматривать как специфическое положение дел в системе мировой политики или в той или иной ее подсистеме (прежде всего речь идет о региональных подсистемах этой системы). П. Сорокин обоснованно определял войну как разрыв "организованных взаимоотношений между государствами". Он подчеркивает, что такой разрыв, или "нарушение существующего межгосударственного равновесия", является "абсолютно необходимым условием возможности любой войны" [Сорокин, 2000: 657].

Новое равновесие в системе мировой политики XXI в. может возникнуть за счет возвышения КНР, превращения Китая во "вторую сверхдержаву" (что может произойти с весьма высокой степенью вероятности). На пути к этому равновесию возможны опаснейшие конфликты между КНР, с одной стороны, и США и их союзниками - с другой - с ростом политической и военной активности КНР на мировой арене, с возрастанием китайского военного, научно-технического и экономического потенциала. В обозримой перспективе можно с высокой степенью вероятности наблюдать рост уверенности в своих силах Пекина и его соответствующее поведение, в том числе в политико-военной и военно-стратегической областях [Yan Xuetong, 2014].

После завершения Второй мировой войны речь идет в первую очередь об ограниченных войнах с различными типами ограниченных политических целей и с серьезными ограничениями на масштабы и характер применения военной силы. В целом ряде случаев такие войны могут приобретать и довольно значительный масштаб по используемым силам и средствам.

Ограничения связаны с наличием ощутимого ядерного фактора в мировой политике (прежде всего во взаимоотношениях Россия-США, США-КНР, КНР-Индия), растущей взаимозависимостью государств в финансово-экономической сфере, памятью о двух разрушительных мировых войнах, определенной ролью международного общественного мнения и общественного мнения в конкретных странах, затронутых военными действиями, и др.

О смысле и содержании победы в современной войне. Одним из важных для изучения в рамках политологии должен быть вопрос о смысле и содержании победы в войне с соответствующим вербальным оформлением понятия "победа" [Кокошин и др., 1991; Кокошин, 2004]. Ибо победа определяется не только (а часто и не столько) результатами, достигнутыми на поле боя, сколько переговорами по послевоенному урегулированию, политическими договоренностями. Искусство дипломатии может, в частности, существенно снизить политический ущерб от военного поражения, понесенного государством в войне. Неудача на политико-дипломатическом фронте может существенно ослабить результаты успешных военных действий. Недоучет, тем более игнорирование социальных, социокультурных, политических, исторических особенностей могут привести к тому, что военная победа будет означать политическое поражение. Так, например, серия побед России над Турцией в 1853 г., самая яркая из которых была одержана П. С. Нахимовым при Синопе, привела сначала к дипломатической изоляции нашей страны, а затем к созданию против нее коалиции сильнейших европейских держав, что привело в итоге к весьма невыгодному для России Парижскому миру 1856 г., перечеркнувшему результаты не только успешной кампании 1853 г., но и

стр. 99

предыдущих русско-турецких войн, лишив нашу страну права иметь флот и крепости на Чёрном море.

Нередки случаи и весьма нечеткого формулирования политических целей государственными руководителями (не говоря уже о слабой увязке политических целей войны с целями конкретных операций вооруженных сил), декларирования их в самом общем виде, в том числе в виде тех или иных идеологем.

Развязанная США и Великобританией война в Ираке 2003 г. - яркий пример неадекватного анализа социально-политических, этнокультурных, конфессиональных, социально-психологических характеристик иракского народа, а также воздействия идеологем, разработанных в США влиятельной группой "неоконсерваторов" [Кокошин, 2004]. В Вашингтоне и Лондоне неверно было определено и реальное положение Ирака в ближневосточной подсистеме мировой политики - в том числе с учетом фактора Ирана - одной из наиболее значимых региональных держав современной системы мировой политики.

Политические цели и задачи для военной стратегии должны ставиться с учетом глубокого и многомерного политологического и социологического анализа. Политология и социология дают возможность учесть большое число факторов, в том числе положение дел в системе мировой политики, в ее подсистемах, оценить социально-психологическую обстановку в собственной стране, в стране-противнике, у союзников и тех, кто окажется нейтральным. Только полномасштабный и точный учет этих факторов дает возможность трансформировать результаты применения вооруженного насилия (в т.ч. на поле боя) в такой политический результат, который можно было бы считать политической победой.

Поиск по сайту: