На Киче (NEW)

Рулон сидел на корточках, облокотившись о бетонную стену, покрытую шубой.

Камеру тускло освещала единственная лампочка, тюремная балдоха, спрятанная в нише стены за решетку. По хате, словно тигр в клетке, тусовался Герман, мужик лет сорока, напевая хриплым голосом песню:

Сижу в тюрьме я, как на даче,

Нет ни пизды, ни передачи.

Весна пришла, опять грачи,

Опять тюрьма, опять дрочи.

Присев рядом с Рулоном, стал издали заезжать на гнилой кобыле.

— Слышь, братэла, ты уже в тюрьме, в карантине. На хуй тебе твое шмотье? Давай мы его промутим. А с кайфом и сидеть легче будет.

— отъебись, Герман, ты мне на КПЗ надоел своими шутками. Поднимут в хату, а там будет видно. Я не теряю надежды соскочить с этой делюги. В школе я рассказ читал о двух лягушках, попавших в кувшин с молоком. Одна устала барахтаться, смирилась со своей участью, сложила лапки и утонула. А вторая продолжала барахтаться, она не хотела умирать, когда силы покинули ее и она подумала, что это смерть, то вдруг почувствовала твердь под ногами. Это было масло, взбитое ей. Она отдохнула и выпрыгнула из кувшина. Так что потусуйся на стороне, мне нужно кое-что обдумать, — сказал Рулон.

Не было ни одной идеи, за которую можно было бы уцепиться. И Рулон решил заняться пересмотром событий последних двух месяцев.

Сразу же в памяти всплыл Насос, Иван Кропоткин, который чалился в соседней камере. Насосом его называли за умение качать деньги отовсюду, куда он запускал свой нос. Нос у него был действительно большой, длинный.

Он любил оправдывать свой дефект.

— У кого какой нос, у того такой и хуй. А бабы меня любят не за нос.

— За язык тебя бабы любят, он у тебя длинный, ныряешь под резинку и щекочешь их, — подкалывал его Рулон.

Насос обижался, но шутить в такой манере с Рулоном опасался.

— Ничего, растождествись с чувством собственной важности, будь гибче и тогда все поймешь, где воспринимать это шуткой, а где спрашивать за каждое слово, — наставлял его Рулон.

Утром раздался звонок в дверь. На пороге стоял Насос.

— Ну, заходи, — пригласил его Рулон.

— Здесь такое дело, — затараторил Насос.

— У тебя ведь есть знакомый маклер, кто бы мог печати резать? Помнишь, ты мне рассказывал за одного фальшивомонетчика, который залез по уши в долги и сейчас при хозяйстве у Удода? Можно с ним что-нибудь иметь? — спросил Насос.

— Этого маклера зовут Николай. Золотые руки, а мозги набекрень. Пьет, сволочь, по-черному. Мне Удод предлагал его взять себе в отработку долга, т.к. для него работенки у Удода нет. А что он так заинтересовал вдруг тебя? — спросил Рулон.

— Я влип и мне нужно 40 штук «зелени», чтобы погасить кредиты.

— Можно на подставное лицо по поддельным документам взять неплохую сумму в банке, пока там дебилов полно необученных. Чеченцы вон на авизовках мутят, но за это взялся 6-й отдел, а с этим делом еще никто не работал. Конечно, это сырая наметка, но ты ведь сможешь ее продумать, — жалким, выпрашивающим голосом заскулил Насос.

— Что, обязательно все доводить до крайности? Как припекло, так и мозги работать стали, свинья ленивая, — насмехаясь, говорил Рулон. — Ну хорошо, я помедитирую над этой аферой.

Воспоминания прервали стуком в железную дверь. Это был баландер. Стуча в кормушку, он зазывал всех получать пайку.

После обеда пришли Корпусной (начальник корпуса) с Кумом (оперативным работником) и по списку распределили всех по камерам.

— Рулонов, с вещами, камера один-три-три, — автоматом проговорил кор­пусной.

— Здоров, братва, здоров, мужики, — сказал Рулон, входя в камеру.

Дверь со стальным лязгом захлопнулась за спиной. В камере наступило гробовое молчание на какие-то секунды. Все смотрели изучающе на Рулона. Это чувство неловкости было давным-давно знакомо Рулону. Он отключил внутренний диалог и осмотрел камеру. Хата была переполнена в два-три раза. На первом ярусе спал порядочный контингент, братва. Второй был занят мужиками, на третьем ярусе, на пальмах восседал мир, полный очевидного и невероятного.

Рулона позвали.

— Ну, проходи! Че встал как вкопанный? Хата порядочная, беспредела нет. Лучше расскажи, откуда сам, кто по жизни и что за статью себе нажил.

— Да у меня целый букет, — сказал Рулон, — 93-прим,. 147-я часть III и
226-я (93-прим. — хищение в особо крупных размерах, 147 часть III часть — мошенничество в крупных размерах, 226 — хранение и перевоз огнестрельного
оружия).

— Да, солидный букет. Видимо, ты надолго на это торжество попал. Хорошо хоть Горбатый вышак по 93-й отменил, — сказал один из братвы.

Рулон познакомился с собеседником, его звали Сергей, кличка Король, что соответствовало его фамилии Королев. Король был смотрящим в этой камере, считался самым авторитетным и справедливым среди блатных во всем корпусе.

Рулон уже давно понял, что истину, ту, какая она есть в действительности, не все принимают, и решил войти в роль жулика со всем принадлежащим ему хламом понятий однобокого мира воров.

Сталкинг вышел на славу.

Поговорив с Королем о самой наболевшей теме воровского мира, об общаках и о том, что законы воровского мира часто не соблюдаются и во многих лагерях процветает беспредел, он стал почти своим среди братвы. Рулона положили на нижний ярус, потеснив одного из тех, кто не справляется с жизнью блатного. «Козлы отпущения есть во всех слоях и кастах общества», — подумал Рулон и плюхнулся на нары.

Утром вызвали к следователю.

— Майор Скотинин, — представился он и повелительным жестом указал место, где сесть.

«Фамилия соответствует положению», — подумал Рулон.

— Ну что? Будем давать показания по-хорошему или?..

— Я уже говорил, что без адвоката говорить не буду, — спокойно сказал Рулон.

— Адвокат со мной, и у тебя будет время с ним познакомиться, — сказал Скотинин.

— С вашим адвокатом я по полной катушке крутанусь, знаем мы вашу защиту! — дерзко, но не повышая тона, сказал Рулон.

— Зря ты так думаешь. Все ваши дела идут по Иркутску, а в Красноярске на вас только оружие, так что вы здесь не нужны. Иди поговори с адвокатом в соседнюю комнату.

Выводной проводил Рулона в соседний кабинет, где сидел солидно одетый откормленный боров.

— На, почитай, что про вас пишут в газетах, — с ехидной улыбкой и наигранной доброжелательностью сказал адвокат.

Рулон взял газету и стал искать статью.

— Как вас зовут? — спросил у адвоката Рулон.

— обухов Виталий Владимирович, — вычеканил он. — Ищи под заголовком «Криминальная хроника».

«Обезврежена банда мошенников», — увидел Рулон заголовок и понял, что это про них.

«29 января 1993 г. у гостиницы «Колос» в г. Красноярске сотрудниками отдела по борьбе с организованной преступностью была задержана и обезврежена мафиозная группировка на трех автомобилях марки «Тойота». Было изъято огнестрельное оружие — три единицы (АКСУ — 1 шт., ПСМ — 1 шт., ТТ — 1 шт.). Также при обыске были обнаружены и изъяты 12 паспортов на разные фамилии, золотые изделия с драгоценными камнями на сумму 8 000 000 (восемь миллионов) долларов. А также свидетелем Козловой И., являющейся сожительницей Кропоткина И., были даны показания о том, что Кропоткин И. совместно с Рулоновым совершили несколько фальшивых махинаций в банках г. Иркутска.

Ведется следствие, будет предъявлен иск.

Редактор Финишев С.А.»

— Что за фантаст такой, Финишев? Откуда он взял такое количество паспортов и прочие данные? — с удивлением и яростью сказал Рулон. — они что, хотят показать народу, что идет борьба с мафией? Да ваш генерал Метеля, начальник муниципальной полиции, стоит во главе этой мафии.

— Я бы посоветовал тебе больше этих вещей вслух даже самому себе не говорить, а то вдруг решишь повеситься или убежать из тюрьмы, да не убежишь, — с надменной улыбкой сказал Обухов.

— У меня понос, — закричал Рулон, — пусть меня в хату отправят, я не могу давать сейчас показания.

Пришел выводной и отвел Рулона в бокс для ожидающих.

— Эй, я же обоссусь, отведи меня на парашу!

Выводной повел его в конец коридора, где был туалет.

— Слышишь, давай договоримся, чтобы я словился с подельником. Он должен быть тоже вызванным на допрос. Закрой меня с ним в один бокс на несколько минут. У меня есть здесь 20 «зеленых», — шепотом торопил Рулон.

— Как его фамилия? — тихо спросил выводной.

— Кропоткин.

— Хорошо, давай деньги и жди.

— А не наебешь?

— Я 15 лет вертухаем работаю, и еще ни один зек не сказал, что я с ним поступил несправедливо, — с ноткой обиды в голосе сказал выводной.

— Держи, — протянул ему незаметно деньги Рулон и сел на парашу, делая вид, что серет.

Рулона закрыли в пустой бокс для ожидания. Это помещение было размером не больше, чем туалет в благоустроенной квартире. Воздух был спертым, запах табака въелся в стены, свет был мрачным.

— Какой еще ад нужно придумать человечеству? — подумал Рулон. — Вот он здесь.

Все стены были исписаны кличками, статьями УК, стихами. Пара стихов ему понравилась:

Кто понял жизнь, не сможет жить иначе,

Кто видел смерть, того не испугаешь ей.

Внизу была подпись: «Валя. Статья 102 Ш, 93-прим.».

«Убийство и хищение государственного имущества в особо крупных размерах», — прокомментировал ум.

Второй стих был написан малолеткой, судя по подписи: «Витя, 16 лет, 206 ст.».

Мы кони быстрые — азарт,

На нас поставлено немало карт.

И может, завтра загнанные рухнем,

Не сможем встать и голову поднять,

Сколько страданий и отрицательных чувств впитали эти стены!? Рулон решил сочинить стих и написал его на стене, найдя свободное место.

Свобода — девочка моя,

Любил ли кто тебя, как я?

С тобой ложился спать,

С тобой вставал,

Тебя любимую ласкал.

И ты меня в экстаз вводила,

Я от тебя чумел!

Но вот в один прекрасный зимний день

Ты изменила.

Расторгла брак наш

После этого Рулон отключил внутренний диалог и вошел в медитативное состояние.

Прошло около двух часов, когда открылась железная дверь и вошел Насос в сопровождении выводного.

— У вас 20 минут, — сказал выводной и захлопнул дверь.

Вид у Насоса был как у виноватого пса, который нагадил и выпрашивает глазами, чтоб хозяин его не наказал.

— Времени мало для разборок, давай к делу, — сказал Рулон. — Сейчас ты должен брать все на себя, хоть это и будет трудно из-за твоей суки. Я же предупреждал тебя, что баба ничего не должна знать о делах. Она тебя пиздой купила с потрохами, и вот результат.

— Так бы только оружие висело. За него край — это 5 лет, а теперь мы вляпались от 8 до 15. Главное — сейчас тебе сдуру не подтвердить показания своей суки. И фамилия же соответствует ее козлиному поведению.

— Козлова!.. Как звучит, — с усмешкой сказал Рулон.

— Запомни вот что. Ты — директор фирмы «Скудж», взял меня на работу зам. директора, но не финансово-ответственным лицом. У тебя в Иркутске была сделка по лесу. Ты взял меня с собой, так как мой паспорт был отдан мной родственникам для приватизации жилья, получения ваучера и т.д. Это они, если нужно подтвердят. Поэтому тебе пришлось купить мне ксиву (паспорт) у человека, который занимался подделкой документов, только для того, запомни это, чтобы проживать в гостинице и пользоваться услугами авиалиний. Того, кто подделывал паспорт, ты не знаешь. Это было через третьи руки, а они люди кавказской национальности и постоянного места жительства не имеют. В общем, приблизительный ход ты понял. Здесь, в Иркутске, тебя кинули на лес и деньги, которые были взяты в кредит в городе, где ты проживаешь. Тогда тебе пришлось по сценарию, разработанному твоими кидалами, сделать такую же махинацию, чтобы вернуть деньги. Ты втянул Рулонова обманом, пользуясь его безупречной исполнительностью. Ты убедил его, чтобы он подписался под одним документом, оформленным на фамилию его поддельного паспорта. Тогда у меня отпадают все эти статьи 226, 93-прим., 147, а включается 193 — подлог поддельных документов, а она — до 3 лет. А если учесть все нюансы, то и на год можно сжать. Главное — Козлову заставить изменить свои показания. Или тебе говорить, что Козлова о моей деятельности и отношениях с Рулоновым знала только с моих слов. Это ты должен запомнить! — сказал Рулон. — Теперь, второе: нужно держать связь через надежные «ноги» (так называли людей, носящих из камеры в камеру записки и т.д.) и писать завуалированным текстом. Понял? — спросил Рулон.

— У меня есть 700 баксов, — сказал Насос. — Я их завез в жопе. Меня научил один рецидивист, как запаять в целлофан и провести их. Я три дня не срал, пока не прошел осмотр.

— Это называется «воровским тупиком», — заметил Рулон.

— Я передам тебе четыре сотки, надо только найти, где их разменять.

— Хорошо, только передашь сам. Догово-
ришься с этим вывозком, чтобы нас опять в один бокс кинул на следующем допросе, и заодно пе­реговорим о делах. Когда один на свободе, второму легче в зоне, так как есть от кого получать грев. Может что и с выходом досрочным получится или в крайнем случае устроим побег, — сказал Рулон.

— Ты не боишься, что здесь встроен микрофон? — спросил Насос.

— Пока я тебя здесь ждал и читал стихи на стенах, то все просмотрел, — ответил Рулон.

Открылась тяжелая железная дверь, и Ивана увели. Через несколько минут Рулона тоже отправили в камеру

«Вот и прошел еще один день моего заключения», — подумал Рулон. В камере стоял стук ложек о шлемки, шел ужин. Рулон стал наблюдать за этой церемонией. Все были поделены на группы, семейки, как их называли здесь. Люди первого и второго ярусов ели спокойно, сидя за длинным столом. Обитатели третьего яруса были похожи на голодных зверей в зоопарке, они ели неряшливо, быстро и постоянно озирались по сторонам. Рулон есть не хотел и решил заняться перепросмотром. Он лег на свои нары и накрыл глаза полотенцем.

Ярко вспомнилась картина в мастерской у Николая. Рулон сидел на кресле, рассматривая художественные работы маклера и слушал Pinс Floyd, концерт под названием «Стена», на вертушке. Насос показывал образцы оттисков печати, которые нужно было вырезать.

— Паспорт сможешь четко, без лажи сделать? — перекрикивая музыку, спросил Рулон.

Николай кивнул одобрительно.

— Были бы время и деньги на хороший инструмент, я и доллар подделать смогу, и бумагу подобрать.

Рулон поднялся из кресла и подошел к рабочему столу, где располагались Насос с Николаем.

— Это неплохо, но для начала нужно сделать все документы, чтобы комар носа не подточил, а инструмент на этой неделе мы тебе достанем, — пообещал Рулон.

— об этой мастерской кто-то из твоих знакомых знает? — спросил Рулон у Николая.

— Нет, я ее держу в тайне даже от себя, когда пьян, — с улыбкой ответил Николай.

— Тогда мы здесь будем встречаться по вечерам, — сказал Рулон. — А тебе, Насос, — продолжал говорить Рулон, — нужно найти желательно из другого государства, сейчас их Горбатый наплодил, человека, согласного отработать, получить свои проценты и не появляться в России лет пять.

— У меня есть один жидок из Одессы. На халяву он любит деньгу иметь, тем более он скоро уезжает на постоянное место жительства в Израиль. Его зовут Сергей, но свои, т.е. евреи, его называют Сруля, — с жидовским акцентом проговорил Насос.

— Хорошо, зови своего Срулю к нам в гости и побыстрей. На днях будем делать виноватым Андрюшу, директора страховой компании «АСКО». Он тупой и любит водку с бабами, а там придумаем, как его в неловкое положение загнать, — сказал Рулон.

Через три дня приехал Сруля. Это был чистокровный еврей с одесским говором. С первых же минут знакомства с Рулоном он не давал ему вставить слово, рассказывая анекдоты, смешные истории и прибаутки с шутками.

— Закрой рот, — грубо сказал Рулон. — Повеселимся, когда сделаешь дело. Ты слишком много тратишь энергии. А сейчас поедем и сфотографируемся на паспорт.

— Ну шо ж вы нервничаете, мы уже едем фотографироваться, — сгладил напряжение Сруля.

Вечером Рулон был в ресторане «Парус», ожидая встречи с Андреем. С Рулоном были дельцы теневой экономики, или «новые русские», как их сейчас принято называть, и несколько шикарных девушек. Подъехал Андрей, и его проводили за столик к Рулону. Сразу же рядом с Андреем появились две шикарные мадам, Аза и Сингарелла, заранее проинструктированные о том, что нужно споить и развеселить его.

«У этого кобеля заблестели глаза, гормон делает свое дело, хуй стоит — голова качается», — подумал Рулон.

Аза предложила сразу выпить за знакомство до дна и налила Андрею полный фужер «Метаксы». Это было, конечно, перебором, ведь коньяк пьют понемногу, но перед обворажительной улыбкой Азы и ее нескромным вечерним нарядом Андрей не устоял. До дна фужер он не выпил, боясь перед Рулоном показаться слишком беспечным, но больше половины опустошил. Хмель ударил ему в голову. Он не успел закусить, как Сингарелла его принудила с наигранной обидой выпить с ней за знакомство. Не успев пробыть и 10 минут в ресторане, он уже был тепленький.

«Хорошее начало», — подумал Рулон.

Он перекинулся с Андреем несколькими банальными фразами о семье, доме, делах. Заиграла музыка, и Аза, манерничая, предложила Андрею пригласить ее на танец. После танца был тост за любовь, и Андрей в знак любви к Азе опустошил бокал «Метаксы». По заказу Сингареллы, так называли Светлану за ее красоту, зазвучала музыка на стихи Новикова.

Помнишь, девочка, гуляли мы в саду?

Я бессовестно нарвал букет из роз.

Дай Бог памяти, в каком это году,

Я не чувствовал ладонями заноз.

Теперь уже две обворожительные мадам в сексуально открытых платьях потащили Андрея танцевать. Раскрасневшийся после бурных плясок Андрей с горла хлебал шампанское.

— Я вижу с этими очаровашками тебе не скучно? — спросил Рулон.

— Я их обеих люблю, — возбужденным голосом ответил Андрей и начал рас­целовывать девушек по очереди.

— Это хорошо, они тебя тоже любят. Правда? — спросил у девушек Рулон.

— Конечно, — ответили они, улыбаясь.

— Ну, тогда веселитесь, а я по делам должен еще проскочить. Вы не против, если я вас покину?

— Нет, — ответили девушки за Андрея и продолжали заговаривать его.

Выйдя из ресторана, Рулон одному из парней сказал, чтобы тот спровоцировал скандал, где бы Андрей был не прав, а утром он им займется сам.

Утром Рулона разбудил звонок телефона. Он глянул на часы. «6.30 — кому, интересно, я так рано понадобился? Неужто Андрей созрел?»

— Я слушаю, — подняв трубку, сказал Рулон.

— Это я, Андрей, извини, что так рано. Я бы хотел с тобой встретиться. У меня возникли проблемы и нужен совет.

— Хорошо, через час на стадионе, — ответил Рулон.

Рулон бегал по гаревой дорожке, нарезал круги вокруг футбольного поля. Он пришел на сорок минут раньше, чтобы размяться. Пришел Андрей и сел на трибуне, ожидая Рулона. Когда Рулон закончил заниматься, Андрей стал ему рассказывать о своей проблеме.

— Я немного перебрал в дозе и нагрубил Рафику. Он сказал, что пока трогать не будет, так как меня пригласил ты, но завтра утром, т.е. сейчас, меня его ребята научат вежливости, — нервным голосом сказал Андрей.

— Нехорошо терять контроль над собой. В один прекрасный день ты можешь проснуться, и тебе скажут: «Братан, ты уже сестра, что, не помнишь?» — злорадно пошутил Рулон.

От этой шутки у Андрея по телу прошел озноб.

— Так что мне делать? — вопрошающе спросил Андрей.

— Я поговорю с Рафиком, ты же со мной был, — сказал Рулон. — А сейчас дуй домой и отоспись.

Утром после проверки и завтрака всю камеру вывели на прогулку во дворик. Это была такая же камера только без нар и потолка, а вместо крыши была решетка из толстых прутьев. Один из блатных выкрикнул:

— Сейчас будет поединок между чемпионом мира Тайсоном и претендентом на звание чемпиона мира Холифилдом.

Вывели двух «чертей» и распределили по углам.

— Победитель получает гонорар в размере одной пачки сигарет, проигравший — три сигареты, — прокомментировал он же.

На руки вместо перчаток были надеты меховые шапки. Первый раунд начался!

«Чертей» вытолкнули на середину. Сначала они нехотя обменивались ударами, но после того, как один другого ударил по носу, и у того потекла красная юшка, он взбесился. И вот здесь развязался интересный поединок. Пошли в ход ноги, локти. Толпа подстрекала:

— Дай ему, суке, дай!

Прибежали менты и прервали прогулку.

Вечером к Рулону подошел Король и сел на его нары.

— Ну как, обжился? Наверное, еще не отдуплишься никак, что в тюрьму попал? — задал вопрос.

— Да, другая реальность, другой мир, но законы в принципе везде одни, — ответил Рулон.

Иерархическая лестница Космического закона есть и в Космосе, и на сво­боде, и в тюрьме. Здесь ее легче отследить, так как пространство сжато до минимума.

— Ты анашу куришь? — спросил Король.

— Да, я пробовал ее, чтобы изменять восприятие мира, но не как кайф.

— Ну, пойдем к Решке, пыхнем да изменим этот мир, на хер, — засмеялся Король.

Они подошли к решетке, и Король быстро и умеючи забил косяк. Сделав несколько затяжек, Рулон ощутил прилив энергии в голову.

— Хорошая трава, — заметил он.

— Да, мне моя братва фуфло не передает, — горделиво ответил Король.

Докурив косяк, они вернулись к Рулону на нары и стали наблюдать за людьми.

— Мышиная возня, — заметил Рулон, показав на людей, сидевших в углу и хваставшихся друг перед другом о том, какие дела они крутили на свободе, каких телок трахали.

Затем Рулон увидел человека, сидевшего на втором ярусе нар и молившегося. Он произвел на Рулона впечатление заблудшей овцы. Рулон отключил внутренний диалог и стал созерцать этого парня. Через некоторое время он увидел свечение болотного цвета в его коконе.

— Парень тоскует сильно, — сказал Рулон Королю.

— он просто придурок и фанат, — сказал Король. — Целыми днями молится и в полную сознанку идет, а ментам это только и нужно.

— Как его зовут? — спросил Рулон.

— олег, по-моему. Он одиночка, и ни с кем не общается.

— олег! — позвал Рулон парня, когда тот закончил молиться.

Он подошел и сел рядом.

— Что у тебя за статья? За что в этот «дом» попал?

— А для какой цели интересуешься? — жестко спросил парень.

— Как быстро ты меняешься, — заметил Рулон и объяснил, что видит его тоску и хочет помочь избавиться от подавленного настроения.

— Я по глупости сел, пристал один дятел, лез в драку. Ну я и ударил его, да случайно попал в кадык. Он упал, а я ушел. Зима была. Вот он и замерз до утра. Утром по подозрению взяли, на допросе я сознался. Менты говорили, что ничего не будет, если скажу.

— Наивный ты, братец, — сказал Король.

— Но ведь Христос говорил: «Не лжесвидетельствуй», — сказал Олег.

— Ты неправильно понимаешь эту заповедь, — сказал Рулон. — Дело в том, что сам Новый Завет не имеет комментария от Иисуса или его учеников. Его множество раз переводили на языки, и некоторые истины исказили. В йоге это называется Сатья. Этот принцип переводится, как правдивость. Но правдивость — это не просто достоверное изложение фактов, но прежде всего освобождение от иллюзий. Многие люди обманывают сами себя, так поступает и все общество. Например, человек думает, что он имеет волю, но на самом деле он ее не имеет. Им движут желания. Многие не могут избавиться от простых привычек, таких как курение, пустословие, и т.п. Бывает, что человек, движимый страхом смерти, побеждает одну из своих привычек, вредящих здоровью. Но здесь проявляется не воля, а желание жить. Чтобы проверить свою волю, попробуйте победить хоть одну привычку, а ведь весь человек соткан из них. Еще одним заблуждением является то, что человек думает, что он един. На самом деле человек — это набор личностей. В человеке могут уживаться хороший семьянин и палач, жалост­ливость и жестокость, рационализм и безрассудство. Как я уже говорил, в мозге существует множество частей, и в каждой из них человек находится в одном из своих амплуа: семьянин, начальник, любовник, закадычный друг и т.д. Личностей столь же много, сколько и сфер проявления человека. Он везде различен, неодинаков, не может быть самим собой, он просто роль. Даже сейчас, слушая меня, ты находишься в одной из наиболее разумных своих ролей — в роли познающего. Именно эта часть должна интегрировать тебя в одно целое. Ты находишься в заблуждении, думая, что ты един. В тебе и во всех, кто здесь, целый легион людей, действующих по собственному произволу. Каждый из них получает власть на пять минут и творит, что хочет, в царстве вашего существа.

Рулон осознал необычную тишину, которой в тюрьме обычно нет. Он посмотрел по сторонам и увидел, что большинство людей отложили свои дела и слушали его. Это его не смутило, и он продолжал говорить:

— Постоянное имя и медленно изменяющееся тело создают иллюзию единства, которого пока нет. Каждая из частей вашего мозга имеет свои качества, свои способности. Одна может быть мудрой, другая — эффективной в действии. Все они необходимы для жизни. Единственный недостаток — в их разделенности. Эти части подобны слугам, находящимся не на своем месте. Конюх находится на кухне, повар — на конюшне. Первое, что поможет вам решить это несоответствие, — это управляющий, т.е. наиболее разумная часть, вооруженная приемами саморегуляции. Многие приписывают себе то, что они сознательны или разумны. На самом деле это всего лишь мысли, несоответствующие действительности. Человек отождествлен с телом, он не чувствует себя душой, но может думать, что ею является. Человек может не осознавать процессов, управляющих им, но называть себя сознательным. Многие люди показывают свою псевдокомпетентность в том, где они не сведущи. У них готов ответ на все случаи жизни, они судят обо всем на свете, даже о том, о чем не имеют ни мыслей, ни представления. Поэтому Христос говорил: «Вы сыны лжи и дочери неправды». Ум буквально соткан из лжи, и понять это можно только в постоянном и беспристрастном самонаблюдении. Пока человек не станет правдивым по отношению к самому себе, до той поры его самосовершенствование будет такой же ложью, как и все остальное. Мы родились во лжи, нас учили лжи много лет, и теперь вам необходимо пересмотреть это все. Используйте любую ситуацию, любую мысль для того, чтобы осознать это. Бич для правды — это пустословие и внутренний диалог, прекращение которых первостепенная задача. Так что не ври самому себе, а тем, кто хочет забрать у тебя свободу и получить за тебя премию или звездочку на погон, дай понюхать возле жопы, — закончил этой фразой Рулон свой рассказ-поучение.

У Олега блестели глаза от восхищения тем, что он услышал.

— Я каждый день пребываю в молитве и прошу Бога о свободе. Лидер моей общины передал на свидании, чтобы я молился, и Бог поможет мне, — восторженно сказал Олег.

— Бог, безусловно, поможет и даст возможность притянуть обстоятельства, располагающие к свободе. Но нужно самому еще активно действовать, — сказал Рулон. — однажды Учитель с учениками шли через пустыню, и ночь застигла их в самом центре тех мест, где нет ни единого кустика.

Учитель дал ученику задание.

— Я буду спать, а ты пока смотри, чтоб верблюды не разбрелись. Потом у тебя будет возможность отдохнуть.

Учитель лег спать. Когда он проснулся, то увидел спящего ученика.

— Послушай, а где верблюды? — спросил Учитель у ученика, разбудив его.

— Я молился Богу, чтобы они не разбрелись. Ведь не было нигде даже маленького куста, за что можно было бы привязать верблюда.

— Ты дурень, у Бога есть только твои руки, чтобы держать верблюдов, и твои глаза, чтобы не просмотреть их.

Закончив эту практику, Рулон сказал Олегу, чтобы он шел в отказ от своих первых показаний.

— А что я скажу на суде, если спросят, почему изменил сейчас показания? — спросил Олег.

— Ты должен убедить судью в том, что тебя насильно заставили давать такие показания. Тогда можно вместо судебного разбирательства ходатайствовать о судебном следствии. Там приведешь несколько веских фактов о том, что первый раз в заключении и поэтому очень был испуган тем, что сотрудники правоохранительных органов запугали, что если не скажу так и так, то кинут меня в пресс-хату, а там меня или убьют, или педерастом сделают. И на основании этого ты можешь давать те показания, какие тебе удобны, — закончил Рулон.

В камере было шумно. Одни играли в карты, другие травили анекдоты, как вдруг открылась железная дверь. Моментально все запрещенное было спрятано, и наступила тишина.

— Рулонов, на выход, — сказал выводной.

Рулон быстро оделся и вышел из камеры. Его вели по длинному коридору в сторону административного корпуса.

— Сейчас у тебя будет три минуты поговорить с твоим подельником, — произнес еле слышно выводной.

Они подошли к двери бокса для ожидания. Вы­водной заглянул в глазок и открыл дверь. В камере на корточках сидел Иван.

— Здорово, братан, — закричал радостно Насос. По глазам Насоса было видно, как он рад
встрече.

— Здравствуй, — сказал Рулон. Дверь закрылась, и они остались вдвоем.

— У меня новости, — сказал Насос. — Нас че­рез неделю будут этапировать в Иркутск. Наше дело передали, и можно будет показания менять. Будем настаивать на том, что нас запугали.

— А я не давал показаний. Что я идиот! —
сказал Рулон. — Это тебе и твоей сучке менять их нужно.

— Вот тебе деньги, — сказал Насос и протянул заплавленную торпеду.

Это был маленький плотный сверток, запаянный в целлофан. Рулон смазал его слюной и засунул в анальный проход.

— Самое надежное место — это «воровской карман», — прокомментировал он со смехом.

— Там четыре бумаги по сто баксов, — сказал Насос.

Рулон дал наставления Насосу, чтобы записки (мульки) были с зашифрованным текстом и меньше в них он касался тем о делах.

Придя в камеру, Рулон позвал Короля.

— Мне нужно разменять сотку «зеленых» на десятки и пятерки, — сказал он.

— Хорошо, но 10 процентов меняле. Это, конечно, дорого, но и бумага крупная, — сказал Король.

— Нужно купить еды, чаю, анаши, — попросил Рулон Короля.

— Базара нет, были бы деньги.

Вечером уже весь заказ был у Рулона, и Король предупредил его.

— В камере есть сука, поэтому будь аккуратнее с травой и деньгами. Еще не вычислили, кто стучит, но информация уходит. В каждой камере у Кума есть свои люди, свои уши и глаза. Это закон тюрьмы. Будь одинок даже тогда, когда живешь семейкой. Ни с кем не советуйся по поводу своих дел. Порядочный жулик никогда не будет у тебя выспрашивать, так как понимает, что потом на него может лечь пятно позора, если от кого-то уйдет информация, а ему это, на хуй, не нужно. А есть суки, так и норовят по-скользкому в душу залезть, хорошенькими в твоих глазах выглядеть и так, как бы между прочим, интересоваться твоей делюгой, чем на свободе занимался, с кем общался и т.д.

За дверью послышался стук по чему-то мягкому, и раздался крик.

— Блядь! Не бейте, не бейте, не бейте...

Один из братвы схватил железную миску и стал колотить в дверь. За ним последовали все остальные камеры. И вот уже стоял невыразимо громкий стук мисками по всему корпусу. Бить беднягу перестали, и постепенно стук утих.

— Хорошая поддержка, — заметил Рулон.

— Без этого нельзя, иначе убьют или калекой на всю жизнь сделают, что еще хуже, — сказал Король.

На следующий день Рулон изучал людей, созерцая их. Один из братвы, которого звали Эдик, крутил кату из искусства боя по каратэ. Все смотрели на него, как на мастера. Это нравилось Эдуарду, и он, пользуясь этим, манипулировал людьми.

«Легко управлять запуганными», — подумал Рулон.

Он встал и, подойдя к Эдуарду, предложил ему спарринг. Этот шаг Рулон предпринял, чтобы показать парню то, что к физической силе нужно еще приложить ум и сознание, чтобы не запугивать людей, а вести их за собой. Эдуард согласился биться, не нанося удары по лицу. Уже через несколько секунд боя Рулон подсечкой усадил его на пятую точку. В камере волной прокатился смех. Эдуард покраснел от стыда и гнева и принял стойку.

«Да, чувство важности ему явно мешает быть осознанным», — подумал Рулон и нанес ему тактическим обманом удар в солнечное сплетение. Противник скорчился, и Рулон решил закончить этот бой, сказав, что внимание у Эдуарда еще рассеянное для настоящего боя. Когда Эдуард пришел в себя после атаки, Рулон пригласил его к себе на нары и завел разговор:

— У кого ты учился ведению боя?

Он сказал, что ходил на секцию каратэ несколько лет к обладателю черного пояса, имеющему первый дан.

— Наверное, занятия были построены таким образом, что главным была отработка техники? — спросил Рулон.

— Да, — ответил Эдик.

— Вот в этом ошибка большинства мастеров. Настоящий уличный бой не такой, как на ринге. В нем нет правил и нет определенной техники. Ты привык биться с каратистами, но в бою тебе может попасться противник, обладающий искусством борьбы, и с ним ты не справишься одним каратэ. Ты должен познать стиль «бешеной крысы». Когда крысу загоняют в угол и ей некуда деваться, то она не думает о том, что человек по весовой категории в несколько раз ее тяжелей и сильней. Она, отрешенная, с дикой яростью прыгает в лицо противнику, приводя его в ужас и обращая в бегство. Она выигрывает свой бой самоотверженностью. Ты должен это всегда помнить и не придавать значения ничему, отвлекающему тебя. В данном случае тебя отвлекали смешки зрителей, и ты попался на удочку собственной важности. А вышел я с тобой спарринговаться, чтобы показать тебе то, что силой ты авторитета не удержишь. К силе должны прилагаться ум и сознание, — сказал Рулон. — Ты стараешься людей запугать и тем самым завоевать их уважение, но забываешь о том, что к каждой силе есть противосила, которая может также запугать тебя. Поэтому нужно учить людей жизни. Если ты считаешь себя блатным, это не значит скручивать пальцы в фиги, ходить на пятках, гнуть по фене и цвыркать слюной. Прежде всего ты должен показать людям то, что и в тюрьме есть законы Бога, законы Космоса. Ты должен не допускать беспредела. Только так ты заслужишь настоящий авторитет и начнешь подниматься по иерархической лестнице.

Однажды утром раздался стук в дверь, и выводной громким басом заорал.

— Рулонов, с вещами на этап.

Рулон стал быстро собирать вещи и упаковывать их в баул. Подошел Король.

— Куда тебя этапируют?

Рулон коротко объяснил, что дело передали в Иркутск, и теперь он будет сидеть там.

— У меня там много кентов, вместе на лагере сидели. Я напишу пару слов, передай им. Я тебе доверяю. И для тебя черкну сопроводиловку, чтобы встретили как своего.

— Хорошо, — ответил Рулон.

***

Толпа зевак смотрела на зеков, сидевших с широко расставленными ногами на корточках и руками, сомкнутыми в замок за головой, под прицелами автоматов. Среди них сидели Рулон и Насос. Поочередно заводили в вагон «столыпинский», где шмонали и распределяли по отсекам, которые выглядели как зарешеченные купе. Рулон и Насос по воле случая или по халатности конвоя попали в одно купе. Поезд тронулся, и напряжение стало уходить. Все расслабились, стали делиться чаем, куревом, знакомиться и травить анекдоты.

Зеки ели чай сухим, запивая сырой водой. Один из зеков предложил сварить чифир. Разорвали полотенце, подожгли его, и на этом факеле начали кипятить воду. Прибежал конвоир с огнетушителем и стал всех поливать, смеясь и ругаясь матом. Когда все промокли, он открыл окно. Морозный ветер обдал столпившихся возмущенных зеков.

— Я вам, блядям, покажу, как без чифира жить, чтоб голова не болела, — сказал конвоир и ушел.

Рулон понял, что пощады здесь ждать нечего и нужно как-то выходить из положения.

Он залез на верхнюю полку и стал медитировать на тумо. Уже через несколько минут его тело обдавал жар. У кого была сухая сменная одежда, те переоделись, остальные кричали, упрашивая конвой закрыть окно.

Вечером Рулон дал Насосу анаши, купленной еще в тюрьме, и сказал, чтобы тот забил пару папирос, пока окно открыто и вагон проветривается. Они раскурили всем купе две забитые папиросы, и когда кайф дал в голову, все забыли о холоде. Насос начал травить анекдоты, и все громко смеялись. Люди забыли о том, что находятся в неволе, и веселились. Шум и смех услышал конвой и сразу же подошел к купе.

— Я вас сейчас пиздить дубилом буду, если еще хоть один кто засмеется, — сказал молодой парень с тупым выражением лица.

— Этот 100 процентов будет, — сказал Насос.

Все затихли и забились по углам, как воробьи, напуганные кобчиком.

«Легко манипулировать настроением людей под действием марихуаны», — отметил себе Рулон.

В соседнем купе кто-то захотел в туалет. Конвоир нехотя открыл дверь, вывел зека и изо всей силы ударил по спине дубинкой.

— У тебя есть одна минута! — заорал он.

— Такие трюки делают для того, чтобы меньше другие просились, — сказал один из зеков с большим стажем. — Я весь Советский Союз «столыпиным» исколесил и знаю все их уловки, — продолжал он.

Волна тоски и страдания накатила на все купе. Утихли голоса людей, и только стук стальных колес вагона о рельсы, как ведущий инструмент симфонического оркестра, пронизывал тишину. Эта волна коснулась и Рулона, мысли о свободе заполнили его ум. Он осознал пагубность своего настроения и, отбросив людские мысли, подобно блудному сыну, обратился к Отцу:

«О, Великая Божественная Сила, Ты породила меня и сделала своим проводником, я живу так потому, что Ты так хочешь, и по-другому жить я не могу. Я отдан Тебе и прошу Тебя, дай мне закончить труд моего рождения и помоги мне принять весь опыт моей жизни как благословенный урок».

Благодать наполнила его грудь, он отключил внутренний диалог и сосредоточил свое сознание на этом блаженном состоянии. Так он просидел всю ночь.

Утром поезд прибыл в Иркутск. Зеки стали собираться на транспортировку в тюрьму.

— Сейчас нужно одевать самые толстые ве­-
щи, так как будут бить куда попало, — сказал старый зек.

В коридоре вагона стояли три молодых солдата с резиновыми дубинками. И каждый из них бил проходящего зека изо всех сил. Эта картина напоминала то, как стадо свиней гонят на забой, подгоняя электрическим прутом.

Набив полную машину так, что если поджать ноги, то останешься в висячем положении, всех по­везли в тюрьму. По дороге два человека потеряли сознание от нехватки кислорода. На это никто из конвоя не обратил особого внимания, как на естественные потери при транспортировке грузов. Разгрузка машины происходила также с помощью ударов резиновой дубинкой.

Всех повели в баню. Так называлось место, где была пара кранов с холодной водой. Заставили всех мыться.

Рулон с удовольствием залез под струю холодной воды. Он ощутил, как рассеянное тепло устремляется вглубь, к центру, ободряя и укрепляя тело. Насос последовал примеру Рулона, остальные делали только вид, что моются, но никто из них так и не принял полного омовения водой.

Распределение прошло удачно, так, как ехали в купе. Видимо, стопки документов были сложены по распределению в «столыпине» и дежурный поленился изучать, у кого кто подельник Это были транзитные камеры на 8 человек, кишащие кровожадными клопами. В камере, где находились Рулон с Насосом, было 12 человек. Один из зеков пошутил:

— Спать все равно не придется, клопы с нар скидывают.

Все стены были в красную крапинку от раздавленных клопов. Тусклый свет, и журчание воды на параше.

— Такое ощущение, что это декорация для фильма «Кошмар на улице Вязов», — пошутил Рулон.

Насоса передернуло от волны дрожи, пробежавшей по спине. Заметив это, Рулон сказал ему, что это смерть напоминает тебе о том, что в этих застенках загнулись сотни тысяч людей, попавших под террор коммунистов.

— Кто уже в этой тюрьме был? — спросил Рулон у сокамерников.

Лет пятидесяти мужик сказал, что он бывал здесь неоднократно. Он рассказал Рулону обо всех движениях в тюрьме, о «Куликовских прокладках» и о том, где и через кого можно покупать запретное.

Это был старый арестант, который в «столыпине» говорил с Рулоном о том, что проехал всю Совдепию в «зоопарке». Звали его Седой — кличка, прилипшая с юношества за раннюю седину. Он был одет в полосатую фуфайку и такие же стеганые штаны.

— особый режим.

Вел себя он дружелюбно, со всеми шутил. И при общении с ним не чувствовалось напряжения. Это было существо, потерявшее свою личность за высокими тюремными стенами. Ему никто ни в чем не отказывал, он имел особый подход к людям. «Гибкий тональ», — подумал про себя Рулон.

Обстоятельства его жизни содрали маску ложной личности. Каждому свои индивидуальные уроки дает Сила. Утром на прогулке Рулон достал заранее приготовленный, забитый в папиросу «Казбек» косяк и, уединившись с Насосом, сел пыхнуть. Седой первым из всех уловил запах конопли и нервно затусовался от стены к стене, поглядывая кротким взглядом на парней. Рулон решил пригласить его третьим.

— Точку сборки сдвинешь? — обратился он к Седому.

Седой, не поняв этих слов, вопросительно смотрел на Рулона.

— Курить отраву будешь? — повторил он свой вопрос.

— Базара нет, — с удовольствием простонал Седой и стал третьим.

Повседневный мир отдалился и совсем исчез после скуренного косяка. Они поднялись с корточек и пошли вдоль стены.

— Ну, вот и срок не срок, и прокурор не педераст, — улыбаясь во всю беззубую пасть, прошипел Седой и продолжал: — Я вообще любитель кайфа, коли я с детства по лагерям да пересылкам. А здесь только Ганджубасом да водярой глазья залить, чтоб этой хуеты не видеть. Я вообще привык и последний раз, когда был на свободе, тянуло в тюрьму. Я там чужой, там другой мир, непонятный мне, а здесь я от Хозяина до педераста всех по мастям знаю.

— Приколи нас, если это не тайна, как карьеру свою полосатую сделал.

— Да я с малолетки начал, — стал рассказывать Седой. — С малолетки поднялся на взросляк «общего режима» — это пиздец, хуже блядства нет. Все, кто ни попадя, лезут к рулю, за портфель общака и через неделю педерастами становятся. Все хотят утвердиться, стать авторитетом, а мозгов-то ни хуя нет, вот и на первых же разборках попадают в компот. Как таковых разборок-то и нет, кто сильнее да маховики побольше, тот и прав. Вот я там и раскрутился, посадил одного на заточку. Меня на «строгий» подняли, а могли к пяти еще тройку добавить. Это был для меня большой срок, а лагерь не из лучших. Сидел в Бодайбо на приисках. Менты тогда зверствовали вовсю. Решил — сбегу! А как бежать, кругом тайга и болота, надо ждать зиму. Запасал сухари, но этого было мало. Решил ходу давать с «бычком» — так называют тех, кого берешь с собой в побег, а потом его убиваешь и съедаешь, чтобы с голоду не умереть. Дождался зимы. Зимы хорошие, все реки встали, и болота померзли. Взял я с собой «бычка» и ломанул в ночь. А через неделю недалеко от Братска с вертушек взяли.

— А «бычок»-то как?

— Повезло ему, сухари еще были.

«Когда со смертью борешься, о морали думать не приходится», — подумал Рулон.

— После этого смирился со сроком и еще пятерку накинули. До сих пор не могу понять, что, какая сила мной руководила? Ничто не могло меня удержать. Потом как-то на пересылке в 1975 году встречал своего «бычка»: «Я б тебя съел тогда в тайге». А он улыбается, думает, шучу. А потом, когда дошло, стал из хаты ломиться — крыша поехала.

Открылась дверь прогулочного дворика. Заглянула старая потертая, как кирзовый сапог, женщина лет пятидесяти в военной форме.

— Домой, орлы, — прохрипела старая калоша.

Повели по коридору в камеру.

— откуда этап? — спрашивали зеки через щели у кормушки.

— Какая хата?

— Загоните чаю и курехи?

Все шли молча, отвечать никому не хотелось, так как вертухаи уже держали дубинки наготове. Привели всех в камеру, и через несколько минут поднялся кипишь.

— В хате крыса! У меня хлеб пропал, — возмущался арестант, звали его
Кирилл.

— Кто оставался в камере и не ходил на прогулку? — спросил у толпы
Рулон.

— Два человека. Леня и Стас, — сказал Седой.

Стас сразу стал оправдываться, сказал, что спал, Леня же стоял молча, и не отрицал, и не признавался. На лице у него проскользнула улыбка.

— Это педераст, он хочет и не знает, как начать, — тихо сказал на ухо Седой Рулону.

— По-моему, Кириллу нужно поговорить с Леней по поводу своего хлеба, — сказал кто-то из толпы.

— Ты хлеб мой сожрал?

— У меня в животе засосало, и я не мог сдержаться. Я не знал, что это твой.

— Какая разница, мой или кого-то другого. Это чужое, не твое. Ты — крыса!

И он уже хотел с него спрашивать за свой хлеб, раздраивая ему пиздюлю. Но после первого удара Леня начал просить, чтоб не били.

— Братва, простите, я не знал, что за это бьют.

— За это еще и ебут, — сказал Седой.

— Пусть лучше по-другому спросит, — плаксивым голосом ныл Леня.

— Да у меня на тебя хуй не встанет, — яростно закричал, брызгая слюной, Кирилл.

— У меня встанет, ты только на меня факс переведи, — сказал Седой.

Седой ушел вместе с Леней за ширму, затягивающую парашу.

Вернувшись, Седой с возбужденным видом стал рассказывать:

— он с опытом педераст, так сосал, что я думал, мозги через хуй высосет. По воле с голубизной шашни крутил.

Леню окрестили Леной и выделили ему ложку, кружку, миску и отдельное место у параши. Он нисколько не был обижен, вид у него был радостный.

— Получил свое и доволен, это рай закостенелому педерасту среди мужиков голодных.

— Что за статья у тебя, Леня? — спросил Рулон.

— 206-я и 115-я.

У Седого от последней статьи глаза расширились, и нижняя челюсть отвисла. Он схватил со стола тупую ложку и заорал.

— Я тебя, блядину, сейчас живым есть буду, — кинулся на него.

Педераст заскочил на самый верхний ярус, визжа во всю глотку.

— Седой, я уже здоров, меня на больничке полгода держали. Я здоров, клянусь мамой, Седой!

Седой остыл и сел на лавочку.

— За первый стресс будешь всю ночь у меня шляпу грызть, — угрожающе сказал Седой.

Эта картина была настолько отвратительна, что напомнила Рулону зоопарк с обезьянами, где шимпанзе, не обращая внимания на зевак, наблюдающих за ними, дрочит свой «корень».

Рулон лег, и намерение делать перепросмотр вызвало в голове видения прошлых событий.

***

Рулон с Насосом сидели в кожаных креслах страховой компании «АСКО» в кабинете Андрея. Последний, склонив голову, выписывал страховой полис на фирму «Крайт». Основным документом были отлично сделанные Николаем сертификаты качества и накладные на цветной металл, якобы хранящийся на складе завода «Металлоизделия». Закончив свои дела, Андрей открыл бар и достал бутылку коньяка «Метакса». Разлив по рюмкам, он произнес тост, затронув прошлые события, благодаря Рулона.

— Будет трудно, обращайся, помогу, — сказал Рулон и опустошил рюмку.

Посидев еще несколько минут в кабинете Андрея, рассказывая анекдоты, Рулон, как бы невзначай, вспомнил о том, что у него встреча через несколько минут с нужными людьми, и покинул компанию.

Утром Сруль, снаряженный паспортом на имя Яншина Дениса Владимировича и пакетом документов на фирму «Крайт», зарегистрированную на Яншина, слушал инструкции Рулона. Сруль был человеком, умеющим быстро и четко понять суть дела и свое место в этой делюге. Для всех он был родственником Насоса, приехавшим из Украины.

Так его Насос и представил Кузнецовой Елене Валентиновне, заместителю управляющего банком, женщине, очень любящей к себе привлекать внимание мужчин, и особенно состоятельных. Ей было 25 лет, и она была свободна от замужества, как ветер. Сруль не мог стесняться, природа не наделила его этим качеством. И он, недолго думая, пригласил Елену на ужин в яхт-клуб с морской прогулкой. Да, Лена была без ума от жида, вешающего ей огромными порциями спагетти на уши. И улыбка у Рулона растеклась по лицу. Она даже думала, что это ее судьба стучится в сердце, представляла себя молодой мамой, сентиментально окутанной семейной картиной.

А наш жидок, поймав эту нить, без зазрения совести управлял ей, как в кукольном театре куклой. Затем была бурная ночь в каюте из красного дерева. Шум волн сопровождал любовные игры. Утром Елена Валентиновна проснулась на груди у Сруля, которого она знала как Дениса. Расставаясь, они договорились о новой встрече вечером. Любовные свидания продолжались несколько дней.

Утром Сруль сидел у управляющего Кубинбанком в шикарном офисе, рассказывая, насколько нужен ему срочный кредит для крупной сделки. В ходе их разговора Елена Валентиновна дважды заходила в кабинет управляющего с вопросами. В этот день Сруль окончательного результата не добился, но и отрицательного ничего не было.

— Это хорошо, что эта стерва видела тебя в кабинете ее шефа, — сказал Рулон, когда Сруль рассказывал ему о том, как он вел беседу. — она обязательно напоет ему о том, какой ты крутой бизнесмен.

***

Утром транзитную хату всю раскидали по корпусам. Рулон попал в «Красный корпус». В этом корпусе все камеры были маленькими, для четырех человек. И назван он был так, потому что вся мусорная работа проходила в нем. Первый этаж занимали камеры для смертников. Несколько пресс-хат было в этом корпусе. И почти в каждой камере сидел человек Кума.

Зная все это от Седого, Рулон смело зашел в хату и поприветствовал всех. Решетка была завалена продуктами и служила холодильником в открытом окне. Два варианта прокрутились в голове Рулона: «Или здесь сидит блатной, которого греют со свободы свои друзья, или очень матерая сука. В любом случае стоит несколько дней не искать связи с Насосом и ничего не предпринимать».

Вот он вырисовался — лидер хаты. Леша Шапкин — не авторитет и не педераст. Три года и восемь месяцев сидит в тюрьме, еще не осужденный. Часто выходит к адвокату или еще куда. Об этом знает пока только он и выводной. И вот молчание лопнуло. Леша стал рассказывать о себе, как сел и за что.

«Вызывает меня на откровение», — отметил Рулон.

— У меня семь статей, — начал перечислять Леша, углубляясь в подробности своего дела.

«Здесь нужно его обломать», — подумал Рулон.

— Да мне на хуй твои дела не нужны, земеля. У меня от своей хуйни голова пухнет. Давай лучше о бабах поговорим, — этот резкий тон заставил замолчать Лешу. Несколько минут он не находил повода начать разговор.

— Да я и не успел после первого срока с бабами отдохнуть. Ты про своих расскажи.

— о своих женщинах я с кем ни попадя не базарю.

Этот ответ окончательно отрезал путь к спокойному общению с Рулоном. Рулон интуитивно знал, что это — сука, и не сомневался в своих словах. Он лег на нары и занялся полной релаксацией. Стук ключом по железной двери заставил выйти Рулона из трансового состояния.

— Рулонов есть? — спросила женщина в форме.

— Есть!

— от кого ждешь передачу?

Он стал перечислять фамилии тех, кто мог бы передать дачку.

***

Получив грев, Рулон обнаружил в нем запрятанную наркоту.

«Да, наркота может помочь забыться здесь. Но нет. Моя цель — вырваться из этой тюрьмы. Вся наша жизнь является такой тюрьмой. И мышь успокаивает себя водкой, сексом, наркотой, чтоб не задумываться о смысле жизни. Но смысл может быть один — вырваться из нее. Тут все ясно — стены, решетка, но есть и другая, внутренняя тюрьма: ограниченность нашего восприятия внушенными нам обществом принципами и предрассудками. Вот какую тюрьму нужно преодолеть, вырваться из нее. Вот в чем подлинное освобождение».

От размышлений Рулона отвлек крик на улице, доносившийся через зарешеченную форточку.

— Тюрьма-роднуха, дай кликуху.

Видно, в камеру привели новичка без клички. И теперь зеки бросают клич, чтоб случай определил новое прозвище. Из какой-то камеры раздался визгливый голос.

— Соленый клитор.

«Вот так кличка, — подумал Рулон, — может педераст или сука подшутил над бедолагой, окрестив его так».

Но случайностей не бывает. Видно, его состояние привлекло такое прозвище. «Да, есть разные прозвища, но все они лишь цепи, золотые или чугунные. И от всех этих прозвищ, ярлыков, мыслей о себе надо избавляться, от хороших и от плохих. Только так можно достичь освобождения. Хорошие мысли в себе даже опасней, ибо их не боишься, к ним привыкаешь и дорожишь этими оковами. Но добро всегда порождает зло, а зло — добро. Вот привяжешься к комфорту, и лю­бой маленький дискомфорт покажется адом. А если тебе было плохо, если страдал, то любое облегчение страданий воспринимается как благо». Рулон вспомнил, как в школе был на седьмом небе, когда его оставляли в покое.

В камере была гитара. Взяв ее, Рулон, перебирая струны, тихо запел песню:

Непрошеные гости

Вновь посетили дом.

Я онемел от злости,

Подумав о плохом.

Зря вы пришли на хату

К тому, кто отошел

От воровского блату,

В духовный мир ушел.

Пришли без приглашенья,

Откинулись вчера.

Сходки постановленье:

Сдохнуть мне от пера.

Я уходил без злости,

Не сучил, не стучал.

И все же пришли гости

Нарисовать финал.

Окончена дорога,

Последние штрихи.

Я попросил у Бога,

Чтоб отпустил грехи.

Но бог сказал сурово,

Что рано на покой.

Пока еще здоровый

Ты должен вступить в бой.

Я был слегка потерян,

Но вовремя успел

Я укрепиться в вере —

Нож мимо пролетел.

Я отскочил немного

И финку подобрал.

Решает воля Бога,

Кому пришел финал.

Тут ментанулись воры,

Припомнив кем я был.

Как на одних разборках

Я четверых убил.

Теперь их только двое,

С приправой лишь один.

А взгляд мой так спокоен

И крайне нелюдим.

На следующий день Рулона перевели в другую хату, увидев, что эта сволочь не может его расколоть. В камере он рассказал братве об этой суке.

— Ничего, мы еще уложим его в негашеную известочку, — сказал Меч со спокойной ненавистью.

Рулон подумал, что и из двенадцати апостолов один был Иуда. Так и в жизни, на каждые двенадцать человек один может быть белой вороной, то бишь сукой, по тюремным понятиям. Все зеки, кроме «чертей» и педерастов, сидели за столом и пили чай. Пахан отставил свою кружку в сторону.

— Вы знаете, я уже сорок лет живу по воровскому закону и никогда его не нарушал. Наш закон суров, но справедлив. И только благодаря ему мы можем выжить, особенно здесь, в тюрьме, среди сук и ментов. И по нашему закону вору нельзя иметь семью, чтобы не быть привязанным ни к чему, нельзя иметь собственность, заниматься торговлей. Все это то, за что можно зацепиться и ссучиться. Поэтому и нельзя, и если сукой станет твой любимый кореш или брат, или ба­ба твоя, или даже мать, то суку нужно замочить, как бы ни было это трудно сделать, — горестно сказал он, — потому что закон должен стоять выше наших
чувств, пристрастий, привязанностей. Только тогда он поможет нам всем, если мы утвердим его кровью. Сукам мы говорим: «Ломись или поворачивайся, то есть ломись из камеры, кричи, мол, убивают. Но ломись не ломись, все равно тебя убьют, раз ты сука, или поворачивайся, становись раком, опустят тебя, педерастом будешь. Тогда может еще не убьют. Будешь сидеть у параши всю жизнь за сученье свое. Вор не должен становиться на путь исправления. И не должен просить помощи у ментов, даже если он умирает. Вор — это волк, который все время глядит в лес, на свободу, сколько его ни корми, не ссучишь его. А я, видно, до смерти в тюрьме буду, чтоб беспределу не было. А то как без меня тут вы, братки, разберетесь. Ну а если я нарушу закон, — чуть не плача сказал Пахан, — то нечего мне больше жить, — с этими словами он воткнул финку в стол. — Тогда прикончите меня, я трепыхаться не буду.

Услышав это, зеки замолчали и задумались. Рулон чуть не прослезился. Он подумал, что он также должен быть предан Богу и великому делу, как этот старый вор своему закону. Только тогда Божественная Сила будет с ним, и он утвердит ее, Истину, на этой земле своей жизнью.

Чтоб разрядить обстановку, Рулон попросил гитару и спел песню:

Быть клоуном в жестокой переделке

Не так легко, как может показаться.

В семейной ссоре или на бандитской

стрелке

Попробуй-ка самим собой остаться.

Нервишки у того сдают,

Кто по наивности своей

Надеется найти уют

И верит в доброту людей.

Как очень просто в суе потеряться

Без совершенной ясности ума,

С любым явлением отождествляться

И ощущать себя кучей дерьма.

Извилины в моем мозгу

Не кипятились без причины.

Быть может, я еще смогу

Достигнуть мировой вершины.

Увы, не каждый может отрешенно

Смотреть на сталкинг Бога на Земле,

И чувствовать конец свой предрешенный,

И смысл находить в своем уме.

После этого разговор зашел о шлюхах, кто каких знал. Гена рассказал, что знал дорогих шлюх и дешевых, но разницы между ними особой не заметил. «Только ценят они себя по-разному, вот и все. Главное — назначить себе цену побольше да получше подать себя, и ты уже на пьедестале», — подумал Рулон.

— И я видел шлюх, которым ссут в рот, — сказал казах.

— А к нам на поселение приезжали избяные шлюхи, — сказал старик Иван, который сидел уже не раз, — завербовывались и на неделю-другую обслуживать целую кучу мужиков, которые на поселении без баб. Засиделись. Проверяют там их, чтоб заразными не были, и все такое. Заебывают в усмерть, но и деньжат немало получают, так что и квартиру можно купить потом. Целый день только спят да трахаются, даже ничего не едят, потому что по нескольку литров спермы напиваются за день, а это пища для них что надо, чистый белок.

Ночью ему приснилась Марианна. Она стояла рядом с решеткой, за которой сидел он.

— Ну что, постигаешь скоморошичьи традиции — усмехнувшись, спросила она, смотря на него сквозь колючую проволоку.

— Да уж, — сказал Рулон, посмотрел на себя и увидел, что он стоит в скоморошичьем наряде. — Почему-то вот только здесь, за решеткой.

— А это потому, мой милый, что закон волхвов теперь воры исповедуют. А тут, в тюрьме, находится их университет воровских наук. Вот блатной язык «фе­ня» — это отголосок тайного языка волхвов и офеней, а воровские понятия — отголоски их духовных принципов. Вот, например, ворам западло работать. Этот принцип был и у скоморохов. Им было западло жить мирской жизнью. Себе на пропитание они должны были зарабатывать шутовством, так что постигай все это, мой милый. Ну а как постигнешь, Сила направит тебя ко мне, помни это, — с этими словами она растворилась в воздухе.

Сон растаял, и Рулон, проснувшись, понял, что он все еще здесь, на нарах...

Поиск по сайту: