ЧАСТЬ 1. Я РАБ И СЛУЖИТЕЛЬ ЛЖИ (NEW)

- Старая манда, немедленно давай рубль! Я пить хочу! - орал пьяный отец на свою престарелую мамашу, бабушку Рулона, гоняясь за ней с ножом по комнате.

- Ой – ой – ой! – вопила бабка. - Да у меня уже нету денег на твой пропой!

- Не ври, старая пакостница! - благословил ее сыночек, Богом данный, крепким словцом. – Недавно - то пенсию получила, вытаскивай-ка свою заначку на похороны, а то я сейчас твое последнее одеяло продам.

- Ой – ой – ой! – вопила «счастливая» мать, лицезрея любимого сыночка. - Как же я спать-то буду?

- Ничего, Бабуин. В гробу выспишься, – бесился «почтительный» сын, заграбастывая бабкину постель.

За этим каждодневным представлением наблюдал маленький Руля, испуганно выглядывая из-под кровати.

«Как же сильно меняется мой отец, - думал он. – Вчера только он был трезвым и тихо сидел целый день, разгадывая секрет спортлото, тихий, зажатый, слова не скажет. А сегодня это уже совсем другой человек: наглый, уверенный, дерзкий, не полезет за словом в карман, могущий сделать все, что угодно, только вот на ногах плоховато держится. Вот мне бы так же измениться. Тогда бы я в школе всем хулиганам пизды бы навернул, и все бабы были бы мои. Пить что-ли самому начать. Истина, говорят, на дне стакана».

Руля вспомнил фотографию отца, где он пьяный обнимал и целовал на виду у всех статую. Трезвый, он со стыда бы сгорел, не смог бы так свободно проявиться, а тут он стал всемогущим.

«Но я же йог, - думал Руля. - А йоги, я читал, вроде как не должны пить. Может, есть еще какой – нибудь способ, - думал он, - стать мне свободнее. А что, если я буду входить в состояние пьяного за счет самовнушения и подражания моему «святому» отцу. Буду практиковать стиль «пьяного», как в ушу».

В это время безвольная бабка уже выдала сыночку бабло, и он повалил пьянствовать.

«Вот так, потакая слабостям своих детей, мужей, друзей, люди выращивают из них ублюдков», - подумал Рул и, притворяясь пьяным, пополз из-под кровати, что-то нечленораздельное бубня, и пуская слюни из бессмысленно расслабленной рожи.

Посреди комнаты он завалился на бок, срыгнул и снова, вяло поднявшись, неуклюже пополз дальше.

- Боже мой, Боже мой! – заорала бабуся. – Какой отец – такой и сын. Тот пьяница, этот дурак. Перестань паясничать! Вставай! Тебе нужно идти в школу.

- Я не дурак, ба-а–бушка, - коряво говорил Рул. Я – пьяница, я в школу…я не пойду.

- Да как тебе не стыдно! Немедленно прекрати дурачиться. Тебе нужно учиться, - стала вешать, как лапшу на уши, гнилую мораль старуха.

- А мне плевать, - пьяно произнес внук, и действительно ощутил похуизм и свободу от необходимости быть хорошим мальчиком, бояться родителей, ходить в школу – ему стало на все навалить.

«Уже лучше получается», - подумал Рул и стал пьяно ползать под столом под ругань и хай бесящейся бабки, пытающейся из него сделать примерного биоробота, честно срабатывающегося на партию КПСС и умирающего за Родину и правительство коммунистов.

Сперва Рул решил не пойти в школу, но потом решил там тоже попрактиковаться в более трудных условиях, чтоб закрепить духовный опыт.

Выпершись из дому, он поковылял к «любимой» школе. С заплетающимися ногами и бессмысленной рожей Рул перся по улице, но состояние пьяного было удержать все трудней и трудней. Прямо перед ним проехала новая марка машины, Рул засмотрелся на нее, включилось другое его «я», и он совершенно забыл, что хотел быть пьяным. Он думал - какие бывают тачки, чем они отличаются. Потом увидел бессмысленно плетущихся на работу мышей. В нем включилось философское «я», и оно начало думать: почему же так живут люди, как же устроен наш мир. И тут в голову ему долбанула сумасбродная мысля, ему почудилось, будто бы Божественные Великие существа, бестелесно живущие в небесном раю, решили испытать, что такое ад - полностью противоположное им состояние. И тогда они создали землю и стали рождаться на ней в виде деревьев, животных и глупых, исполненных страданий, людей. Помучившись тут до смерти, они после нее снова вспоминают, кем они были, и становятся Богами.

Когда он заморачивался этой выдумкой, то уже сам стал воображать себя таким существом. «Больше не о чем беспокоится, не о чем переживать», - думал он. «Я понял, что происходит! Дак вот зачем я здесь!» - осенило его.

Но тут мощный пинок в спиняку повалил его в лужу.

- Здорово, Рулон! – приветствовал его Цыпа, глумливо наблюдая, как он возится в грязи.

Тут Рул забыл о своей заморочке и вошел в свое зашуганное «я», трясясь от страха, и думая только о том, чтоб Цыпа не расколотил ему ебло.

- Ну, что ебосос! Будешь мне должок отдавать? – злобно спросил Цыпа, шмоная Рулона.

- Я… я отдам потом, - лепетал он.

- Врешь, сука! - сказал Цыпа, врезав ему по еблу.

- Ой, за что? Не надо! - жалобно заблеяло «божественное существо», втиснутое в оболочку из костей и мяса.

- Как не надо? Надо, Федя, надо! – сказал Цыпа, еще раз треснув Рулона. Тут к ним подвалил Буля и радостной ухмылкой приветствовал любимца публики.

- А, это ты, Рулон! Ща я тебе сливу захерачу, и ты ничем не сможешь мне помешать.

Зажав нос забывшего о своей божественности чучела, он изо всех сил сдавил его пальцами.

И тут Рул вспомни себя, то как он утром хотел практиковать стиль «пьяного», как потом решил, что он забывший себя бог, как теперь он беспомощно мучается от боли в синеющим шнобеле. Слезы выступили у него на глазах, и он как никогда ранее явственно осознал свою беспомощность. Что он не может ответить Буле.Не может быть по своему желанию пьяным, не может даже помнить о том, что он - Бог. Хотя решил это делать всего минуту назад, что он полностью является результатом стечения обстоятельств и сумасбродных желаний, вмонтированных в него, что он вообще сам по себе еще не существует, есть только мешок с костями, набитый тупыми заморочками и желаниями.

Прозвенел звонок. Буля, Цыпа и другие пацаны повалили в школу, а он все стоял, обтекая с сияющей на носу сливой, видя весь ужас и стыд своего существования.

- Рулонов, а ты почему не на уроке?- окликнуло его маразматичное учило. Тут Рул вспомнил, что он в школе, и что его заставили считать себя учеником. И как всегда, глупо оправдываясь, завил:

- Я забыл, в какой аудитории у нас сегодня занятия.

- Иди расписание посмотри! – заверещало на него учило. - Что, читать разучился?

Рул поплелся на урок, где из него должны были сделать послушного биоробота, зомби, служащего чуждым ему целям природы и больного общества.

«Как же мне не быть трусливой завнушенной овцой?», - думал он. «Как обрести свободу от самого себя?»

Рул завалил в класс, когда урок уже давно шел.

- Ты почему опоздал? – механично набросилось на него тупое преподавало.

- Меня завуч задержал, - стал врать Рулон. И сразу успокоилось от спасительной лжи безмозглое учило.

- Тогда садись, записывай тему.

«Да, без лжи невозможно прожить в этом сотканном из сплошного обмана и самообмана мире, - подумал Рул, плюхаясь на свое место, - и чем ты больше лжешь, тем тебе лучше», - думал он, усаживаясь вместе с Марианной. Она наводила марафет перед маленьким зеркальцем, не обращая на него никакого внимания.

- Со мной тут такое было! - стал ей рассказывать Рул все, что было с самого утра. Марианна слушала его, посмеиваясь и даже не глядя в его сторону. Когда он кончил свою трескотню, она пренебрежительно взглянула на него и сказала:

- Ну, а сейчас какое твое «Я» говорит со мной?

- Наверное, «гнилой философ», - задумавшись ответил Рулон.

- Вот видишь, мой милый, сколько в тебе «Рулонов». И один, не знает, что делает, решает другой. Вот почему ты такая слабая и беспомощная свинья.

- Да, - понуро промямлил Рулон, - Я понимаю, что даже это «Я», которое знает это, может в любую минуту исчезнуть, и это, может быть, навсегда.

- Вот что, придурок. Ты верно догадался. - посмеялась над ним Марианна. -Ты должен как можно больше и дольше видеть в себе эту кухню, тогда может в тебе будет что-то одно, что знает все о твоем говне и позоре, - рассмеялась она. - Но тебе мешает то, что ты мнишь себя умным. Помедитируй над фразой: «я – дурак, который мнит себя умным, чтоб сохранить свое невежество».

Марианна продолжила возиться со своей косметикой, а Рул загрузился по поводу новой открывшейся ему истины. Учило пиздело и корябало на доске никогда никому не пригодящуюся в жизни галиматью. Ученики занимались кто чем. А Рул вдруг посреди урока громко расхохотался и стукнул себя рукой по лбу.

- Рулонов! Не срывай урок! У нас важная тема, которую тебе придется сдавать на экзаменах! А ты чем занимаешься?!

- Я понял, что я – дурак!– заявил Рул.

- Ха – ха – ха! – загалдели ученики. – Он понял! Посмотрите-ка, наконец-то до него дошло. Рулон, да мы давно уже это знали, а ты только что понял, - глумились над ним ребята.

-Прекратите шум в классе! – бесилось учило, - Скоро контрольная работа! Вы получите двойки! Немедленно записывайте материал!- грузило их своим бредом преподка. Никому не нужный урок продолжался.

Кончив прихорашиваться, Марианна многозначительно посмотрела на Рулона и, положив ему свою ручку на область паха, лукаво сказала:

-Вера без дел мертва. Давай-ка, мой милый, начинай практику. Будь отрешенным и наблюдай, какие «Я» сейчас в тебе включатся. – говорила она, гладя и будоража ему хер.

- Ой, во мне включается «похотливый кролик», - сказал Рулон, чувствуя щекотку и возбуждение своего хера. Рулон стал изгибаться и ерзать на стуле. - Ой, может быть, здесь не нужно? – сконфуженно заканючил он.

- Наблюдай, наблюдай за собой, скотина, - злорадно бросила Марианна, видя неудобство и страх Рулона, попавшего в такую оказию.

Рул было попытался быть отрешенным и все наблюдать, как щекотка и возбуждение снова заставили его ерзать и извиваться на стуле.

-Ой, что-то я не могу, - испуганно шептал он Марианне, стараясь отстранить ее руку от своей мошни.

-Ах, эти непослушные яйца! – коварно улыбнувшись, сказала она, и изо всех сил сдавила ему мошонку, впившись в нее своими когтями. Рулон глупо заверещал на весь класс.

- Рулонов, встань, прекрати срывать урок! – разбесилось учило. Он попытался подняться с ничего не понимающей, ошалевшей рожей, но стоя загибался от боли в мошонке.

- Встань прямо, не паясничай! – орало преподавало. – Ну, что ты еще понял, придурок? – прикалывались над ним пацаны. – Ха-ха-ха! Ну и дурак же ты, и не лечишься! – раздавались реплики.

Тут затрезвонил спасительный звонок, и класс с шумом вывалил на перемену. Поскольку следующий урок должен был состояться в этой же аудитории, то Рул, оставив портфель, пошел бродить по школе, размышляя над тем, что он понял и пережил за сегодняшнее утро.

«Я не помню себя, своих решений, того, что было со мной. Я не знаю себя, как я устроен, какая канитель управляет мной, что же делать, чтоб измениться, стать нормальным. Но ведь я ничего не могу, остается только пытаться, наблюдать себя, изучать себя, стараться помнить и никогда не забывать об этом. Тогда я проснусь из этого сна, стану единым».

Тут он заметил, что впереди замаячила недовольная рожа Цыпы, и быстро ретировался в ближайшую аудиторию. Тихонько спрятавшись там под парту. В аудитории бегали и галдели ребята из младшего класса, а их тупое преподавало сидело, проставляя двояки в своем журнале.

- Писец тебе!

- Нет тебе писец прийдет! – орали друг на друга два пацана.

- Тише ребята, - бурчало на них учило. – Песец только девочки носят.- Класс так и покатился со смеху.

Но пацаны не успокоились и продолжили обзываться друг на друга:

- Да ты сидор, понял? – кричал один другому.

- Сам ты сидор!

- Потише, ребята, - уже более раздраженно бурчало учило. – У вас ведь свои хорошие имена есть, а вы «сидор, сидор».

Все балдели над невтыкающим ни во что училом.

Рул подумал: «Вот так и все люди говорят на одном и том же языке, но не понимают друг друга, так как вкладывают свое значение в слова».

- Да я могу 10 палок бросить, понял? – базарил один из пацанов.

- Да ты за базар-то отвечаешь, что 10?

- Зуб даю, - побожился первый.

- Да не фуфли 10, вот я 15 могу бросить, понял?

- Да ну 15, ты брешешь. Забожись, что 15. Поди за год 15.

- Ребята, замолчите, выйдите из класса, - взорвалась возмущением истеричная преподка. – В спортзале будете палки бросать, вы ведь не на уроке физкультуры.

Прозвенел звонок, и Рул посеменил на свой урок, стараясь наблюдать за тем, как он идет. Зайдя в класс и усевшись на свое место, он почуял что-то неладное. Где – то поблизости воняло экскрементами. Желая взять тетрадь из портфеля, он обнаружил, что его ранец стал очень большим и тяжелым. Когда он заглянул в него, то увидел, что он битком набит был чьим-то говном. От удивления он онемел, забыв о том, что хотел наблюдать за собой. Не зная, что делать, поставил свой портфель на место, и повернулся к Марианне.

- Ты что это такой загруженный, - спросила его она.

- Да мне в портфель насрали, - растерянно произнес он.

- Да? – весело переспросила она. – Да говно-то у тебя в репе. Проснись – ты серишь, - сказала Мэри, ткнув его пальцем в лобешник.

И тут Рул вспомнил, что хотел наблюдать за собой, и разозлившись треснул себя кулаком по лбу:

- О, черт, опять заснул, - выругался он.

«Но, что же теперь делать?» - сказал он про себя, поглядывая на набитый говном ранец.

- Что делать, свинья? Отнесешь его маме в подарок, - ответила на его мысли Марианна. – Давай, лучше рассказывай мне, какие процессы шли в твоей тупой репе, кады ты стал лицезреть этот дар богов, - глумилась над ним Мэри. – Зря что-ли весь класс трудился на перемене, вон, видишь сколько насрали.

Тут только Рул увидел, что за ним наблюдают все пацаны и девчонки и похихикивают, показывая на него пальцами, и о чем-то перешептываясь друг с другом.

«Ну, - начал шевелить мозгами Рулон, - одно из моих многочисленных «я», а именно «гнилой философ», которое может скоро исчезнуть, увидело такую дребедень», - бубнил Рул.

- Кады я увидел, что мне насрали в ранец, во мне механически возникла внушенная мне оценка, что это плохо, мол, когда в ранец срут, то и во мне механически, без всякого моего желания возникла реакция в виде обиды, самосожаления. Моя безмозглая машина не знала, что теперь делать с этим набитым говном ранцем, ведь раньше со мной такого никогда не происходило, и мама мне не говорила, что нужно делать, если мне в ранец насрут. И в моем биороботе возник кататонический ступор замешательства, и тут ты разбудила меня, прекратив мое отождествление со всем этим. И затем более умное, но беспомощное мое «я»- «гнилой философ», стало глядеть на всю енту хуйню через призму тех заморочек и вшивых теорий, которые я вычитал в книжках. Вот! – закончил Рул свой треп и виновато глядел на Марианну, ожидая ее оценки.

- Складно пиздишь, - заметила она ему. – Но что же ты сам так не увидел сразу, ублюдок?

- Да я что-то еще не успел, - стал оправдываться Рулон. И тут же получил по губам от своей нежной подруги.

- Ой, за что?

Марианна еще раз дала ему пощечину, выжидая верной реакции. Тут Рул вспомнил, что был невежлив и не поблагодарил ее.

- Ой, спасибо, что учишь меня. Я стал оправдываться, - забубнил он.

- Вот так-то лучше, придурок, а теперь говори: «Я - скотина, которая любит оправдываться, чтобы сохранить ничтожество свое», понял? – строго спросила она.

- Я - скотина, которая любит оправдываться, чтоб сохранить свое ничтожество, - повторил, каясь Рулон.

- Вот почему ты, урод, никак не развиваешься, оправдываешься много.

- Есть грех, - согласился Руля.

- Ну, что с портфелем делать- то будешь? – глумливо спросила его наставница.

Рул посмотрел на свой ранец глазами Марианны, и почувствовал брезгливость и отвращение возиться с ним.

- Да оставлю его училке, - радостно и растождествленно сказал он с иронией, вспоминая как глупо беспокоился о том, что ему туда насрал весь класс. – Пусть они на своем педсовете изучают его и решат, чье именно тут говно, - прикололся он.

- Ну, молодец, паскуда. Достиг ты верного взгляда на вещи, - похвалила его Марианна. – Сегодня, я вижу, ты на славу поучился. Давай-ка, сорви сейчас урок и пожалуйся учительнице, что тебе насрали, - засмеялась подружка.

- Есть, будет сделано! – отчеканил Рул, и, взяв портфель и раскрыв его, он жалобным голоском стал канючить:

- Ой, Зинаида Макаровна, Зинаида Макаровна, а мне в портфель насрали!

Класс так и покатился со смеху. Учило, выпучив зенки, в недоумении подошла к нему и, уставившись в набитый говном ранец, только и могла сказать:

- Как насрали?

- А вот, посмотрите, пожалуйста, - заботливо подставил свою сумку ей поближе Рулон. – А тут ведь у меня тетради, учебники, дневник!

Растерянное учило, не знало сперва, что делать, а потом по привычке опять заорало на весь класс. – Признавайтесь, кто это сделал?

Класс взвыл от хохота.

- Тихо, тихо, я вас спрашиваю, кто это сделал?

- Ой, давайте, я посмотрю, - сказал Ложкин и побежал к портфелю. За ним пошли Филон, Кукс и другие хулиганы.

- Стойте, куда вы? Немедленно сядьте на место, - забесилось учило.

- Но я хотел помочь, - глумился Лошак, – знаю, кто как хезает. Я сразу бы вам сказал.

- Тихо! Я еще раз спрашиваю, кто это сделал? Я подниму вопрос на родительском собрании. Я доложу директору.

Ученики давились и загибались от хохота. Кое-кто уже упали со стульев и валялись, хохоча на полу.

- Тихо! Прекратите! Всем встать! – орало учило, но никто его уже не хотел слушать. – Я вызову директора, - тщетно угрожала преподавалка, стуча по столу указкой. – Я поставлю всем «неуд»!

Но никто ее не слушал, продолжая балдеж, и тогда старая маразматичка сама вылетела из класса со злосчастным портфелем по направлению директорской.

В отсутствии училы урок в спецшколе с уголовным уклоном продолжался.

К доске выскочил Филон и, нарисовав на ней здоровый фаллос с мохнатыми яйцами, подписал: «Судьба не хуй, в руки не возьмешь».

Только было Рул стал зависать по поводу этой великой мудрости, как жизнь ему показала еще один урок. Ложкин подошел к Бобрышевой и с глумливой ласковостью сказал: «Я тебя люблю». Она раскраснелась и заулыбалась от свалившегося на нее «счастья», и тут Лошак заорал: «Я люблю тебя бить головой о парту!» и, схватив ее за волосы, стукнул о стол. Класс так и покатился со смеху от этой глупой выходки, а Бобрица заревела навзрыд, видимо до нее стало доходить, что все сказки о любви – это пустые слова.

Поиск по сайту: